Любовные письма (Love Letters)

Примечание переводчика. Палестра (ладонь) - древнегреческая меры длины, равнялась 2 кондилям (7,714 см).

***

      – Прости меня!       Вздрогнув, Александр проснулся, какое-то мгновение думая, что крикнул во сне. Но потом понял - это был Гефестион, беспокойно вертящийся рядом на своей постели. Александр внимательно вгляделся в него сквозь тени, с удивлением осознав: он не хочет приближаться к кровати друга и еще больше не хочет узнать, что именно в содержании сна заставило его крикнуть. Устыдясь собственной слабости, он выскользнул из-под одеяла и подошел к Гефестиону.       Проснувшийся юноша резко повернулся к нему, и сдавленный стон отчаяния слетел с его губ, не успел он отдышаться. Внезапно это был Гефестион Александра, тот маленький мальчик, в которого он быстро и почти неосознанно влюбился еще в далекие дни их беспечных игр во дворце. Без всяких колебаний Александр влез к нему в постель, обвил руками, поцеловал в щеку, предлагая утешение. И издал глубокий счастливый вздох, когда Гефестион в ответ погладил его волосы.       – Я… мне жаль, Александр, – с дрожью в голосе прошептал Гефестион.       – Чего, любовь моя? – слова нежности скользнули с губ Александра, не успел он и заметить, таким наполненным теплом и облегчением ощущался этот момент. Он почувствовал, как голова Гефестиона сдвинулась на подушке, а руки сжались вокруг него.       – Это не имеет значения.       Мой дорогой… любовь моя!       Как много значит называть тебя так, даже в письме. Прости, что я пишу тебе, прости, если хоть одно мое слово вызовет в тебе отвращение или причинит боль. Я не знаю, к кому еще мне обратиться, потому что не могу пойти на риск говорить вслух.       Я старался, я так старался, но не думаю, что смогу сделать это. Я слушал твои слова, я следил за твоими аргументами, я клялся попытаться думать, как ты; прости, что я не мог безоговорочно поклясться делать так, но нарушить клятву, принесенную во имя тебя – этого я не посмел.       Я люблю тебя. Люблю уже давно. Ты знаешь это, я сказал тебе. Но моя любовь – это не только любовь сердца, но еще и любовь тела. Да, я люблю твое тело, как я люблю твое сердце и твою душу. Если бы только ты позволил показать мне благоговение, с которым я отношусь к нему! Я бы никогда не сделал ничего, что заставило бы тебя почувствовать стыд или униженность, или в чем бы то ни было ощутить себя менее совершенным, чем ты есть для меня…       – Боги благословили нас таким чудесным днем, Гефестион, – провозгласил Александр, когда они соскочили с лошадей и медленно провели их вниз к маленькому ручью. Летняя жара стала тяжкой, и хитоны юношей влажно прилипли к телам. – У меня так много стремлений, я просто разрываюсь от желания ускакать отсюда в новые неизвестные земли, к героическим приключениям, завоеваниям и славе… но сегодня мне грустно думать, что довольно скоро нам придется оставить позади такие простые удовольствия, как солнечный день, прохладный ручей и компания дорогого друга…       Гефестион улыбнулся ему.       – Если б у меня было твое красноречие, Александр, – сказал он задумчиво, – что бы тогда не могло принадлежать мне?       – Есть что-то, чего ты хочешь, Гефестион? – жадно спросил Александр, сразу же забывая о своем поэтическом настроении и подойдя взять его за руку. – Что бы это ни было, скажи мне, и если я смогу, оно будет твоим!       – Александр…, – улыбка Гефестиона нерешительно дрогнула, когда он взглянул в умоляющее лицо друга. – Все, чего я хочу – это искупаться в ручье!       Сбросив одежду, он нырнул в кристальную воду с воплем чистого детского восторга. Захохотав, Александр присоединился к нему, и они стали плескаться, шутливо борясь и ныряя разгоряченными лицами в холодную глубину.       Наконец, дрожа, они упали на берег, где солнце знойно ударило по их блестящей коже. Одна дремотная волна за другой набегали на Александра, пока он лежал на животе, устроившись головой на сложенных руках, и вдруг, уже почти заснув, он почувствовал, как прохладные пальцы Гефестиона легче перышка пролетели по его спине.       Александр тихонько, сонно застонал. Не смог удержаться. Прикосновение Гефестиона было таким нежным, что от него по телу побежала приятная дрожь. На миг прикосновение исчезло, но потом вернулось, и в этот раз полетело ниже, следуя изгибам ягодиц Александра. Александр оставался неподвижен, стараясь сохранять дыхание ровным, позволяя Гефестиону думать, будто он спит. В последний раз он отреагировал слишком бурно; в этот раз, вопреки самому себе, он решил практиковать осторожность.       Какое-то мгновение Гефестион просто гладил Александра, но потом его рука легонько сжала ягодицы и под конец прошлась вниз по бедрам, скользнув между ними.       Внезапно прикосновение закончилось. Александр остался лежать, замерев, почти ожидая, что оно возобновится с новой решимостью, и не уверенный в том, как же именно ему поступить, если прикосновение вернется. Но когда Гефестион опять придвинулся ближе, то только затем, чтобы ласково отодвинуть золотистые кудри Александра и прикоснуться к затылку нежным поцелуем, будто в благодарность за снисхождение. Царевич слышал, как друг вздохнул, а потом перевернулся навзничь палестрой дальше от него.       Александру хотелось знать, заснул ли Гефестион, но он никак не мог собраться с духом проверить, так что он оставался лежать, где был, а его сердце отчаянно колотилось.