Call me fighter

Ами болезненно разомкнула глаза: сон не шел третий день подряд, так как тело все еще неприятно болело после стычки с Пейном. Когда девушка с напарником вернулись с миссии, Лидер был в ярости, намереваясь жестоко наказать девушку за неповиновение, ведь из-за ее оплошности не удалось спасти Какузу. Ами огрызалась, шипела на него, но ничего не могла поделать с чудовищной силой Пейна, особенно после выматывающих дней, когда чакра была на исходе. Да и она попросту не посмела бы в открытую перечить ему, ведь Лидер был не последним человеком в ее жизни, и, не смотря ни на что, она его уважала. Пейн запретил Конан даже приближаться к ней, не то что лечить раны, на Бьякуго сил не оставалось, потому приходилось зализывать раны собственноручно. И все было бы ничего, если бы однажды Конан все же не зашла к девушке, чтобы сообщить о смерти напарника. Среди, казалось, напускного безразличия и зарождающегося раздражения ко всем Акацуки, Ами внезапно испытала искру отчаяния. Дейдара нравился ей. Черт возьми, он был юным, горделивым засранцем, невпопад кричащем всему миру о своей значимости, пытающимся добиться уважения и принятия хоть где-то. Пусть он был нукенином, пусть был убийцей, но его судьба была так же искалечена, как и ее. Дейдара, один из немногих, кто искренне уважал Ами, и он уж точно не заслуживал такой смерти. Не так внезапно, не так глупо, не от руки заносчивого Учихи. Слишком давно Саске мозолил ей глаза и слух, чтобы она могла простить ему такое. Было обидно, ведь даже здесь, даже в группе наемников она умудрилась найти того, кого хотелось, пусть и не так явно, но оберегать. Кем бы она ни была, но старые принципы слишком плотно поселились у нее в голове, давая понять, что она, как всегда, не справилась с миссией. Ами устало заскулила. Непонятный шум, доносившийся снаружи здания, раздражал до невозможности, и хотелось заткнуть уши, чтобы хоть немного поспать, но она лишь с раздражением отбросила от себя одеяло, кидая взгляд на вскрытое письмо на столе и воронье перо, лежащее рядом. Девушка сжала кулаки и, подцепив пальцами лист, кинула его в тлеющие угли камина, не желая перечитывать вновь. Чертов Итачи. Решил поиграть в мнимого друга и выразить свои сожаления по поводу потери напарника. Будто бы, сам не знал, что это его высокомерный братец свершил это. Итачи, ей богу, как священник, который готов выслушать все твои грехи и отпустить с миром, высказал свое одобрение тому, что девушка сдержала себя в руках при встрече с коноховцами. Сдержала в руках. Будто бы смерть ребенка из клана Акимичи можно было бы так назвать, и Ами передернула плечами, вспомнив об этом. Как бы она не противилась, но смерть Дейдары слегка подкосила ее, рождая желание послать всю свою жизнь к чертовой матери и уйти в вольное плаванье. Но цели Акацуки все еще не были достигнуты, а тот идеальный мир, что обещал Пейн, слишком сладко манил к себе, чтобы девушка могла развернуться на пол пути. Нет, вначале она приведет этот мир к тому, чего он заслуживает, вначале все испытают боль и страдания, и лишь затем они получат шанс на искупление. Ей бы кто дал на это шанс. Несмотря ни на что, Ами была реалистом, она не носила пустых надежд и не верила слепо в то, что она непорочная душа. В отличии от того же Пейна, который свято верил в свое дело. Ами тоже верила, но их вера была до абсурдности разная. Лидер искренне считал, что они свершают благое дело, возомнил себя богом и пророком, избранным чуть ли не самим Ками-сама. А вот Ами не отрицала того, что поступает низко, что творит ужасные вещи, но ее это не трогало. Если в этом мире и существует ад, то она давно в нем живет, наслаждаясь личными демонами в окружениями, да кипящими котлами. Какое ей вообще было дело до искупления своих грехов, если она, как и говорил Пейн, взяла на себя роль козла отпущения за все плохое, что происходит и произойдет с этим миром по вине Акацуки? Взгляд мимо воли возвращался к тлевшему письму, и девушка вновь погрузилась в мысли. Слова Итачи были странными, хотя, парень всегда был с причудой, без конца кидая незаметные взгляды, полные сожаления, ненавязчиво подавая кофе во время редких встреч всех членов Акацуки за одним столом, или задавая нелепые вопросы о ее прошлой жизни. И смотрел он так на нее во время разговоров, чуть грустно, слегка насмешливо, будто бы не был желторотым юнцом, а познал всю суть этой жизни. Да и Ами понимала, что не мог он остаться таким же, таким же резвым в своей беззаботной юности, когда за его спиной стояли сотни погребенных душ своего же клана. Девушка не знала, что произошло, и почему он так поступил, но глядя в эти вечно задумчивые, покрытые какой-то глубинной изморозью глаза, понимала, что он делал это не по своей личной прихоти, а потому, что у него были на это причины. Но раз за разом он упорно лез к ней в душу, словно будучи уверенным, что узнает что-то интересное, будто бы ему искренне хотелось узнать, как ей жилось в Конохе, и с кем она общалась. Ами злилась, раздражалась, но отвечала, и со временем даже привыкла к этому, потому у них и состоялся такой нейтралитет, как и с Дейдарой. Оттого это письмо и вызвало у девушки столь неоднозначные чувства, потому что писал он особенно искренне, без этого привычного спокойствия. Чернила были слегка размазаны, будто бы он куда-то спешил, а размашистый почерк выдавал в нем неуверенность, и слова… Слова звучали слишком непривычно терпко для него, будто бы в этих поддерживающих строках о смерти Дейдары он хотел вложить намного большее. Будто бы хотел предупредить о чем-то, обезопасить. Он писал так, будто бы прощался с ней, и девушку это злило. Злило, потому что кем-кем, а дурой она не была, и видела, как нервно дергается левая бровь Итачи, когда речь заходила о младшем брате, и как он, незаметно для всех, поправляет кольцо на пальце. Точно так же, как это дела она, когда речь заходила о каких-то неприятных вещах. Но для нее Итачи был и оставался темной лошадкой, его мысли и поведение прочитать было слишком сложно, да и она никогда не была в этом мастером, потому истинных намерений Учихи не знала. Оставалось лишь надеяться, что он не натворит глупостей, хотя про Итачи такое сказать было тяжело. Девушка вздохнула, чуть помешав угасающие угли в камине, и передернула плечами. Здесь всегда было холодно. Не смотря на камин, греющий всю ночь, эта дождливая промозглость пробирала до костей, нагоняя уныние на девушку. Ами снова передернула плечами, на этот раз не от холода, а от воспоминаний о Лидере. Никогда она его еще так не боялась, как в день прибытия с миссии, ведь они ее определенно провалили. Точнее, она. Дело было не в морали и не в том, что ей вдруг захотелось поиграть в героя, прикрывая Дейдару перед Пейном. Дело было в банальном безразличии на боль, которую она может испытать. Ну и лгать, конечно же, не хотелось, потому по прибытию к Лидеру, Ами прямо сказала, что сорвалась и потратила слишком много времени на стычку с коноховцами, оттого Какузу погиб. И Пейн не простил этой оплошности, не в этот раз. Было больно. Чертовски больно. Взгляд метнулся к кольцу на пальце, и девушка сняла его, покрутив перед глазами. На секунду ей стало жаль, что кольцо Дейдары не сохранилось. Это было бы еще одним пунктом в ее решимости. Еще одним напоминанием ее слабости, как и кулон, как и… Ами вскинула взгляд на кресло, на котором лежало кожаное крепление с ее кастетами, и встала, чувствуя жгучее желание к ним прикоснуться. Оружие блеснуло в еле заметном оранжевом свете, и Ами огладила пальцами холодную сталь. Все еще острые. Гаара. Голова неприятно заболела, но девушка упрямо мотнула головой. Она и так все знала, в ее жизни не осталось пробелов или пустых воспоминаний, но какое место в ее жизни занимал Казекаге? Кем был? В голове всплыли ночные крыши Суны, покрытые бесконечным песком, теплое саке и поддерживающая, совсем еще мальчишеская ладонь. Светлые глаза, которые через мгновение становятся ореховыми, до боли напоминая глаза брата. Брата? Ами дернулась, сжимая зубы. Да, когда-то у нее был брат, который, как выяснилось, никогда и не был-то родным. А потом у нее появились Гаара, Темари и Канкуро — люди, ставшие крепкими якорями в ее непостоянстве. Это были хорошие времена, когда она еще жила, наполненная легкой надеждой на будущее. Времена, когда Коноха казалась идеальным местом, где ее встретят с распростертыми объятиями. Времена, когда она упорно убеждала себя во влюбленности к Какаши, не зная, что эти люди могут стать столь жестокими. Что они вообще бывают такими. Девушка устало усмехнулась. Надо было принимать то предложение Гаары. Не верить в глупые детские мечты, не думать о ком-то другом, а хоть раз побыть слегка эгоистичной и поступить так, как хотелось. Девушка вскинула глаза к темному, высокому, мрачному потолку комнаты. Она скучала по жарящему солнцу Суны. Там было хорошо. Там был какой-то странно-спокойный период, словно застой «между». Период, когда она уже привыкла к месту, где находится, приняла свою жизнь и то, кем она являлась, но до того, как существование вдруг пошло под откос. До того, как она истратила свои последние, личные желания, став лишь защитником светловолосого солнца Наруто, став лишь безликим членом команды номер 7, прекратив свое существование, как «Ами». Девушка вновь ядовито усмехнулась. И почему, к черту, она так вцепилась клещом в Узумаки? Почему считала, что ей есть место в Конохе? Глупое желание быть всем вокруг полезной. И жгучий, горький внутренний порыв быть нужной. Ластиться, к чьим-то теплым и крепким рукам, желая разбить чувство одиночества, желая хотя бы на мгновение понять, что ты в безопасности, что не только тебе нужно оберегать всех вокруг, но и есть кто-то, кому искренне хочется оберегать тебя. Но в то время она еще этого не осознавала. В то время она еще не знала, что в груди болит не из-за сладкого замирания перед встречей с Какаши, а из-за неэтичных, слишком глубоких, чтобы быть правильными, чувств к учителю. Тогда она еще не знала, что ее появление в этом мире — не просто глупое стечение обстоятельств, а странная, до сих пор запутанная череда событий, скрытая под покровом мыслей лишь одного существа, которое не подавало признаков жизни на протяжении вот уже нескольких месяцев. Очередной взрыв на окном потревожил слух девушки, и Ами зло вскинула взгляд. Безусловно, в ее жизни были разные моменты, даже было место теплу, но все это рано или поздно заканчивалось разбитыми мечтами, предательством или, еще хуже, попыткой уничтожить. Ами чуть ухмыльнулась, вспоминая недавние извинения Хатаке. Его желание что-то вернуть, что-то исправить, будто бы он мог. Будто бы хоть кто-то в этом ничтожном мире мог вытащить ее душу из той вязкой трясины, в которой она утопала ежедневно, с момента прибытия сюда. Шум послышался где-то совсем рядом, и Ами слегка сжала кулаки, чувствуя нарастающее в груди волнение. Голова и так начинала раскалываться, а каждый удар извне отдавал тупой болью по барабанным перепонкам. Знать, что там такое творится, ей не особо хотелось, но, в конце концов, вряд ли Пейн захотел устроить перестройку города. Разбушевавшиеся жители? Не похоже, ведь здесь все уважали правителя, свергнувшего гнет узурпатора Ханзо, а Конан в обличии ангела и вовсе превозносили до лика святых. Нападение? Это было уже больше похожим на правду, вот только девушка чуть хищно оскалилась, чувствуя незавидную жалость к тем, кто мог решиться на такое. Лидер не прощал шпионов, лазутчиков и предателей. И если кто-то вдруг возомнил, что у него хватит сил тягаться с Пейном, пусть даже целым отрядом шиноби, то ему придется очень несладко. Ами закинула кастеты за спину, взглянув в свое мутное отражение, и открыла створки окна, впуская свежий воздух в комнату. Дождя не было. Странно. Девушка втянула носом воздух, поворачиваясь на звук грохота и направляясь в его сторону, к границе деревни, где вовсю бушевала вода, скрывая шум сражения.

***

Силы были на исходе, и Джирайя кувыркнулся в сторону, чувствуя, как неприятно трется каменная поверхность о стертые босые ноги. Вода то и дело брызгала в лицо, отчего мелкие раны неприятно щипали, издавая еле слышный шипящий звук. Он был раздосадован, ведь никакой полезной информации о том, где искать Ами или хотя бы точного понимания, кем является стоящий перед ним Пейн — он не нашел. Встреча со старыми учениками отдала неприятной тупой болью в груди, ведь их он ожидал встретить здесь меньше всего. А еще меньше он ожидал, что они столь безжалостно будут нападать на него, не давая ни малейшей передышки. По крайней мере, Пейн. В глазах Конан он видел все прежний свет, хоть и скрытый где-то там, глубоко внутри. Видел боль, которую ей довелось пережить, и все же, не понимал, как она могла превратиться в то, чем стала. Его взгляд вновь вернулся к рыжеволосой пятерке, и он сузил глаза, пытаясь убедиться в том, что видит. Он помнил каждого из этих шиноби, все из них встречались в тот или иной период его жизни, но кто все-таки стоял за ними? Такие глаза он видел лишь у одного ребенка в мире, но почему же сейчас ими обладало такое количество противников? Мысли не хотели выстраиваться в логическую цепочку, да и постоянное наступление лидера Акацуки заставляло его постоянно отвлекаться. Фукасаку время от времени мелькал в поле зрения, пытаясь как-то помочь отшельнику, и мужчина резко ощутил собственную беспомощность. Сунулся в стан врага, а ничего дельного так и не узнал. Да, зацепки были, но хватит ли их Конохе, чтобы победить? Поймет ли Наруто слабость врага, или его наставник так и не смог передать ничего стоящего своему приемнику? Какая бесполезная, позорная смерть. Мужчина выпрямился, глядя в глаза бывшего ученика, силясь понять хоть что-то, и готовясь к решающему поединку. Дураку было ясно, что сила этих глаз велика, но ведь и отшельник был не последним шиноби в мире и все еще мог потягаться даже с Пейном. Но лидер Акацуки внезапно застыл, и мужчине даже показалось, что на его лице промелькнуло какое-то предвкушение, когда он медленно разомкнул губы. — У меня больше нет возможности тратить время на вас. Ты как раз во время, Ами. Повисла тишина, и рядом с главным Пейном безликой тенью приземлилась девушка. Джирайя, до этого хищно улыбавшийся, сделал шаг назад, чувствуя, что его сердце тут же разбивается на сотни осколков. — Здравствуйте, Джирайя-сенсей. — Как иронично, сенсей, не находите? Те, кого вы обучали, сейчас стоят против вас, — вскинул брови Пейн, тут же разворачиваясь спиной. — Избавься от него. — Как скажете, лидер. Девушка двинулась медленным шагом вперед, легко отталкиваясь от возвышения и приземляясь на каменную плиту напротив наставника. Пейн уже было развернулся и махнул Конан возвращаться в деревню, но в последний момент затормозил и обернулся. Что-то было не так. Когда его учитель увидел их, то расстроился, огорчился, испытал стыд за то, что не доглядел за тьмой в душе у учеников. Но сейчас, когда он смотрел на Ами, в его глазах было что-то другое, чего Пейн не в силах был разглядеть даже с риннеганом. Парень, слегка поколебавшись, все же вернулся обратно, подмечая тут же возникнувшую рядом Конан и с долей любопытства наблюдая за тишиной, которая воцарилась вокруг противников. — Извините, но я не дам вам разрушить наши планы, сенсей, — уверенным тихим голосом промолвила девушка, делая шаг в сторону наставника и видя, как дрогнули его уголки губ в улыбке. — Я и не собирался, Ами. Девушка дернулась, пораженно застывая на месте и ощущая, как злость начинает медленно затапливать ее сознание. Что за дурацкое выражение на его лице? Что за глупая улыбка, будто бы он, как и остальные, верит, что перед ними прежний человек. — Ты обещала мне, девочка, — еще сильнее улыбнулся мужчина, и Ами застыла, пытаясь понять, о чем тот говорит. — Обещала, что со мной ты будешь без маски. — Как скажете, сенсей, — зло усмехнулась та, через секунду стягивая маску с лица и оголяя ненавистный ей шрам. — А еще я просил не звать меня сенсеем. — А еще вы обещали всегда оберегать меня, — перекривляла девушка, не без удовольствия подмечая, как наставник дернулся от ее слов. — Больно, правда? — Больно, — тихо прошептал мужчина, чувствуя, что последняя надежда высыпается из его рук мелким песком, а он все пытается и пытается удержать ее за ускользающие нити. Ами медленно завела руки за спину, проводя кончиками пальцев по лезвиям и доставая кастеты. Она была довольна. Черт возьми, вот же судьба-злодейка, что дала ей возможность ощутить эту горько-сладкую месть лишь на самом кончике языка, когда она увидела Какаши, но это… — Каково вам было жить все эти годы, давая мне пустые обещания, которые оказались ложью? — девушка одним резким движением направила в его сторону кастет, который задел пару прядей наставника, что беззвучным шелестом упали на холодный камень. — Надо же, а раньше вы смеялись, что по моей воле с вашей головы и волоска не сможет упасть. Что же так, Джирайя-сенсей? Но тот лишь грустно смотрел на нее. — Я знаю, что не уберег тебя, Ами. Отчего-то в груди неприятно засаднило. С Какаши такого не было. С Какаши было лишь веселье, капля злорадства, азарта, да дикого голода. А сейчас была злость в своем самом наичистейшем виде. Хотелось измельчить стоящего перед ней мужчину в порошок, будто бы он был виновником всех ее бед. Будто бы она являлась лишь призраком, застывшим меж мирами, а этот человек удерживал ее здесь, и ей нужно было стереть его с лица земли, чтобы, наконец, покинуть этот грешный мир. Кастеты вернулись в руки хозяйки, и она лишь сильнее сжала их рукоять, злясь от того, что наставник не нападает. Что ж, это был его выбор. Ами занесла руку, кидая оружие в его сторону, чтобы переместиться к нему, занося руку со вторым кастетом и в последний момент замечая, что мужчина стоит все в такой же расслабленной позе. Девушка отпрыгнула перед самым ударом, вскидывая горящий презрением взгляд. — Я не буду биться с тем, кто просто стоит! — выплюнула девушка, ощущая, как дрожат руки от его слегка грустной улыбки. — Сражайтесь, черт возьми! — Как я могу с тобой сражаться, девочка? Ами сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони до саднящей боли. — Точно так же, как использовали меня раз за разом, — девушка оттолкнулась, нападая на него, встречаясь сталью клинков с его кунаем. — Точно так же, как убедили меня в том, что в моей жизни есть смысл! Точно так же, как заставили ощутить тепло, заставили открыть свою душу вам, единственному, кому я готова была доверить свою жизнь, чтобы потом убить все человечное, что во мне осталось, превратив меня в оружие Конохи! Ами выкрикнула последнюю фразу громко, отчаянно, как-то по-девичьи несдержанно, вымещая на мужчину всю злость. Она отпрыгнула, тяжело дыша и не понимая, откуда в ней накапливается столько глупой обиды. Какой-то до удивления детской, наивной, о которой она и знать не знала. Обиды, которой, ей казалось, уже давным-давно нет места в ее жизни. — О чем ты говоришь? — увернулся мужчина от очередного удара девушки, но с досадой зашипел, когда она полоснула по его руке потоком чакры. — Я говорю о том, что вы с самого начала видели во мне лишь сосуд для сдерживания Орочимару, использовали для утоления своей похоти, пытаясь взрастить сильного союзника и… Мужчина прервал ученицу, резко перекинув через себя, вжимая ее руки в каменную плиту с такой силой, что она практически услышала хруст ломающихся костей в кисти. — Посмотри на меня! — он чуть приложил ее о камень. — Посмотри на меня, черт возьми, и повтори еще раз, что сказала! Посмотри мне в глаза и скажи, что я использовал тебя! Ну же, что же ты молчишь?! Почему ты притихла? Знаешь ведь, что это ложь. Знаешь, что это не твои мысли, Ами! Девушка толкнула наставника в живот, с презрением сплевывая проступившую на губах кровь, и вновь метнулась на мужчину, нападая. Послышался звон железа, встреча кунаев, и молниеносные уклонения от техник друг друга. Каменная плита медленно покрывалась трещинами, а Конан заворожено глядела на этот поединок. Все выглядело так слаженно, что она на мгновение даже забыла, что это сражение не на жизнь, а на смерть, что это не тренировочный бой, а жестокая схватка. Такая ли жестокая? Девушка удивленно моргнула, понимая, что как раз таки эта идеальность ее и смущает, и перевела обеспокоенный взгляд на Пейна, чтобы в неуверенности сжать кулаки. Он тоже это понял. Бой выглядел так красиво, как показательное выступление, и Конан поняла, что даже впервые взглянув на этих двоих, можно было четко проследить между ними связь учителя и ученицы. Он знал каждое ее движение, а она предугадывала все удары, но… — Ты так и не научилась сражаться со мной в полную силу, верно, принцесска? — чуть довольно улыбнулся отшельник, вызывая чистую ярость у девушки, отчего она пнула в его сторону огромный валун, который тот мгновенно остановил земляной техникой, отправив ей обратно огненный поток. — Все еще поддаешься своему старому учителю? — Я вам не поддаюсь! — зарычала девушка, намереваясь выпустить клинки из чакры. — Довольно! — услышала она холодный голос Пейна позади, и сжала кулаки. — Никому нельзя доверить важные поручения, все приходится делать самому. — Я сама разберусь с ним. — Нет. — Я сказала, — она опасно сверкнула в его сторону клыками. — Что это наше с ним дело. Пейн с угрозой сощурил глаза, несколько секунд колеблясь, но, все же махая ей рукой, давая дозволение продолжить. Ами повернулась обратно, на мгновение встречаясь с глазами наставника. Теплыми, насмешливо сощуренными, до глупого понимающими. Эта до безрассудства неуместная улыбка на его лице, которую ей хотелось стереть так сильно, что чесалась кожа от кончиков пальцев и до самого затылка. — Они же разрушили не только мою жизнь, но и вашу, Джирайя-сенсей, — горько прошептала Ами, вспоминая гнет деревни и бесконечные ярлыки, вешаемые на них двоих. — Коноха — отвратительное место, почему вы защищайте ее? — Потому что это мой дом. И твой дом тоже, Ами. — У меня нет дома, — процедила девушка. — Ты не права, — тихо промолвил отшельник, делая шаг к ней, откидывая в сторону сумку с кунаями и заставляя Ами дернуться от него, не понимая этого жеста и того, почему он нарочно открывается для ее атаки. — Они не хотели принимать ни меня, ни вас. Не хотели принимать то, что я чувствовала к вам! Они не заслужили вашего покровительства, только не после всего, что шептали в спину, — девушка вдруг вскинула на него взгляд. — Уходите отсюда. Уходите и больше никогда не возвращайтесь. И передайте, что я убью каждого, кто попытается помешать нашим планам. — Я уйду только с тобой. — Да с чего вы взяли, что мне это интересно?! — Потому что ты любила меня. Ами резко отшатнулась от него, делая несколько медленных шагов назад, будто бы он дал ей хлесткую пощечину или окатил ведром ледяной воды. Она несколько раз схватила ртом воздух, что было бесполезным, ведь легкие опалило с такой силой, словно в них залили лаву. Девушка мотнула головой, пытаясь выкинуть непонятное, зарождающее чувство чего-то давно забытого из головы, и вскинула прежний упрямый взгляд, в отчаянии крича на учителя. — Зачем ты это делаешь? Зачем?! — Потому что я знаю, что это не ты. — Это я! Это то, во что они меня превратили. И я… Я чувствую такую злость, такую ярость, но знаю, что они это заслужили. Так почему ты готов отдать жизнь за тех, кто всадит нож в спину в любой удобный момент?! Почему ты сражаешься за них? Звенящая тишина повисла в воздухе, и девушка ощутила порцию боли в своей голове, припав на одно колено. Снова накатывала усталость, и Ами захотелось в кровать. В теплую, мягкую кровать, залитую солнцем, подальше от всего, что ее окружало сейчас. И поглубже в небытие. Но она все равно подняла взгляд, который горел, словно пожарище, устремляя его вперед на своего наставника в ожидании ответа. — Не за них, — он вновь улыбнулся своей отвратительной, легкой улыбкой. Улыбкой, которая вызывала в ней столько злости, столько звенящей ярости, что она готова была оглохнуть от этого гула внутри, но продолжала все так же впиваться в глаза учителя взглядом, будто бы он мог решить все проблемы разом. Будто бы его слова были сродни грузу, который кладут на весы, чтобы перевесить что-то до жути старое и важное у нее в душе. — За тебя, Ами. За тебя. Время густой смолой начало заполонять ее уши, и девушка выгнулась в неестественной позе, ощущая, как начинают неметь руки и ноги. И голос, который она считала прежде своим, внезапно превратился в неприятный клубок, расползаясь шипящими змеями у нее под кожей, впиваясь в мышцы и оплетаясь вокруг каждого сосуда. «Даже не понимая, что происходит, ты все равно продолжаешь бороться, испуганный мышонок. Но у тебя ничего не выйдет» Это было невозможным, казалось глупым, смешным, но слишком страшным, чтобы оказаться правдой. Внезапно ясная мысль посетила девушку, и она попыталась сфокусироваться на ней, не взирая на пульсирующее чувство в груди. «Я однажды пересилила тебя, пересилю и на этот раз» «Глупый, глупый мышонок, ты всерьез думаешь, что смогла тогда подавить меня так просто? Нет, моя милая, это я заставил тебя так думать» Девушка выставила перед собой кунай в защитном жесте, ощущая, как все, во что она верила, все, что казалось ей правдой — рассыпается на глазах. А она пытается удержать это за хвост, но реальность намного жестче и грубее, практически одним махом вырывает ее из этой дремы. Ами подняла одну руку к вискам, ощущая сильное, пульсирующее чувство, разрывающее изнутри. Нет, все это определенно не может быть правдой, ведь Коноха, ведь все ложные друзья, все ее старания и мечты переделать этот мир к лучшему, неужели ее мир, в который она верила — в который раз стирается, превращаясь в древесную труху? Неужели она вновь шла по ложному следу, позволяя очередному кукловоду играть ею, как вздумается. И девушка поняла: ей попросту страшно. Страшно отпускать то, во что верил, страшно хоть на секунду задумываться, что ты мог ошибаться раз за разом, отнимая человеческие жизни. Мужчина сделал шаг в ее сторону, но Ами испуганно подняла на него глаза. — Не приближайся, — хрипло прошептала она, но тот не остановился, даже не повел бровью на ее жалкий приказ, лишь шел к ней медленным, размеренным шагом, аккуратной кошачьей поступью, которой только он может ходить, будто бы приближаясь к испуганному животному, но девушка упрямо держала перед собой лезвие. — Не приближайся, иначе я тебя убью. И Ами внезапно увидела в его глазах то, что перерезало последнюю петлю внутри, отправляя в небытие. По крайней мере, ей хотелось так думать, но на деле, практически осязаемо почувствовала, как ее душу, как ее нутро чьи-то сильные, шершавые, покрытые мозолями руки, вытягивают из ее же омута. Душа сопротивлялась, брыкалась, не хотела смотреть правде в глаза, но эти руки непоколебимы, не в этот раз. И девушка, вылезая из этой темной, вязкой, мутной трясины, вдруг сделала первый осознанный вдох глубокой грудью, ощущая этот пресловутый запах корицы, смешанный с металлическим запахом, запахом соли и пота. Послышался неприятный рвущий звук, и мягкий толчок чужого тела к ее рукам, и Ами, наконец, поняла, что именно видит в глазах наставника. Принятие. Принятие, смирение и повиновение. И ей вдруг резко захотелось забрать свои слова обратно, но по рукам уже стекала кровь, и мужчина нахмурился, глядя за ее спину, и резко развернул девушку, меняясь с ней местами, закрывая ее тело от холодных стержней Пейна. Неприятный металлический скрежет резанул по ужам, и девушка из последних сил подняла глаза, чтобы понять, что все, что так ускользало от нее последнее время — лежит, как на ладони. Вот только ее жалкое сердце, ее хрупкое, покрытое сеткой из бесконечных шрамов сердце, медленно крошится на части осколок, за осколком. Падая на пол и разбиваясь, вместе с каплями крови наставника, капающими из его груди. Металлические шесты прошли насквозь, оставив на привычном светло-зеленом кимоно пятно, расплывающееся с геометрической прогрессией, но Ами смотрела лишь на свои дрожащие руки, что намертво вцепились в кунай, чувствовала теплую кровь на ладонях, которая будто пыталась отмыть все ее грехи. Буквально осязала тяжесть чужого тела, и ей на секунду показалось, что вот этот самый кунай, торчащий из груди наставника — единственная ее связь с реальным миром. — Знаешь, я скучал, несносная девчонка. И Ами поняла, что чувствует что-то странное. Что-то, что так давно не ощущала у себя в груди, это ноющее чувство под ребрами, раздирающее все твое существование в клочья. Что это за боль? Что это за жестокая, хищная боль? Неужели за эти месяцы она позабыла, как бывает тяжело, когда ты можешь чувствовать хоть что-то, когда обычные человеческие чувства наполняют тебя с головы до пят? Они топят ее, как дети на речке топят беспомощных котят, совершая свое первое убийство. Ами резко вдохнула воздух, ощущая, как некая пелена спадает с ее глаз, разума, тела, и каждого ее органа. Свежий воздух всколыхнул мысли, напоминая о том, кто она. Кем она была, О чем мечтала. Воспоминания бесконечным потоком поглотили ее, и она взвыла от боли, упав на пол, судорожно сжимая Джирайю в своих объятиях. Машинально, дрожащими руками вытаскивая кунай из его груди, глядя на него с таким отвращением, что ей тошно от самой себя. — Зачем… Зачем ты это сделал?! — не сдерживаясь, закричала девушка, не в силах оторвать взгляд от куная, на который он, ее наставник, ее учитель напоролся. — Зачем?! Слезы застилали взор, и ей захотелось сбежать подальше, сбежать, или поменяться с ним местами, лишь бы не смотреть на это лезвие. — Я же обещал, что буду всегда защищать тебя, разве я мог нарушить свое же обещание? — Вы всю жизнь только и делаете, что нарушаете их! — истерично крикнула девушка. — Почему бы хоть раз не сделать так, как правильно?! Почему хоть раз не перестать геройствовать, черт возьми? — Потому что я не могу проиграть пари, — улыбнулся мужчина и тут же закашлялся, отплевываясь кровью. — Вы не имеете права. Ты. Ты не имеешь права покидать меня, я не позволю. — Ами! — он чуть сжал ее руку, но девушка все равно ощутила, как сильно дрожат его пальцы. — Позволь мне хотя бы сейчас не выслушивать твои упреки. — Не оставляй меня… Он вновь тихо рассмеялся, а девушка лишь сильнее сжала его руку, покрывая ее судорожными поцелуями, чувствуя, как слезы без остановки текут по щекам, отчего мужчина шипит, когда они капают на открытые раны. — Я рад, что сделал хоть что-то полезное в своей жизни — вернул тебя. Настоящую тебя. Позади девушки послышался шум, и она сильнее сжала ладонь наставника, понимая, что будет бороться до последнего. — Если ты приблизишься ко мне хоть на шаг, клянусь, я убью тебя, — тихо прошептала девушка, зная, что лидер ее расслышит. — Ты думала, что можешь предать меня на моих же глазах, и не получить за это возмездия? — тихий, вкрадчивый голос сзади, и девушка прикусила щеку изнутри, ощущая горящее, ноющее чувство ровно меж лопаток, когда нутром почувствовала, что Пейн спрыгнул на каменную плиту, но отчего-то остановился, когда Ами повернула к нему голову. Сзади Лидера тихо выдохнула Конан, в неуверенном жесте хватая его за рукав. — Пейн, ее глаза… — Так вот, какие твои настоящие глаза, — задумчиво протянул парень, но тут же уверенно сделал шаг вперед, и снова остановился под давлением Конан, которая смотрела на него глубоким, молящим взглядом, тут же напоминая ему прежнюю подругу. Ту маленькую девочку, которая, невзирая ни на что, протянула ему однажды кусок хлеба, пытаясь спасти жизнь незнакомому мальчишке. — Дай ей попрощаться с ним, прошу, — тихо прошептала она, даже не зная, почему. — Нет. Но синеволосая куноичи уже отвернулась, смотря на своего наставника, как он пытается развернуть лицо Ами к себе, как он касается окровавленными пальцами ее губ, как тихо шепчет ей что-то, пока его лицо покрывает столь непривычная, давно забытая нежная усмешка. Конан засмотрелась на то, как он оглаживает подушечками подбородок девушки, заставляя посмотреть на себя, и только в этот момент она все поняла. — Пейн! Нагато! — Конан стиснула его рукав, падая пред ним на колени, касаясь губами его ледяной руки и чувствуя, как слезы предательски капают на кольцо друга. — Прошу тебя, умоляю. Я не успела попрощаться с тем, кого любила. Пейн кинул уставший взгляд на подругу, внезапно чувствуя, что ему и самому тошно от всего, что он делает. Вспомнился Яхико. И его вечная улыбка, как и у их наставника. Парень чуть повел плечом от этих воспоминаний и сделал несколько шагов назад, вспрыгивая обратно на возвышенность, не замечая, как с тихим хлопком испарился Фукасаку, внимательно наблюдавший за поединком отшельника с ученицей. Пейн тихо подозвал сидящую на коленях Конан, что непривычно пустым взглядом смотрела на рыдающую Ами, и решил, что заберет девушку потом. Заберет, и решит, что с ней делать и как наказать за неповиновение, да и кем она теперь стала? Кто она, после всего? Он не знал. Знал лишь то, что он сделает все это. Но позже. Из уст Ами доносились бессвязные обрывки фраз, в глазах — бесконечная мольба и пот, стекающий со лба вместо слез. — Я не знаю, кто я. Я уже даже не знаю, что я. Не говоря уже о смысле жизни и моем месте здесь. Я принесла лишь боль в этот мир. — Ты подарила мне самые прекрасные дни рядом, и самую чудесную ночь в жизни, и не проходило и дня, чтобы я не вспоминал ее. Каждая эмоция, которую я испытывал благодаря тебе, будь то злость за твои поступки, боль от твоих слов или ощущение безопасности — все это заставляло мое сердце жить, как никогда прежде. Прими хотя бы это, как свой смысл жизни. Знаешь, я делал множество ошибок и постоянно о чем-то жалел. Но сейчас я понимаю, что каждое мое решение, даже каждая ошибка были важны, потому что они привели меня к тому моменту, в котором я нахожусь. И единственное, о чем я жалею сейчас — это то, что у нас было так мало времени. Девушка склонилась, сжимая ткань кимоно между пальцев, в сотый раз повторяя его имя, как молитву, но никакого чуда не происходило. — Ты должна пообещать мне. Я знаю, что не вправе просить у тебя этого, но у нас нет другого выбора. — Все, что скажешь, — шептала девушка, в беспамятстве оглаживая пальцы Джирайи. — Наруто он… У меня было много учеников и каждый из них совершал ошибки и взлеты, становясь тем самым ребенком из пророчества. Но именно Наруто должен изменить этот мир. — Я знаю. — Защити его. Я знаю, что прошу тебя о невозможном. Поверь, я бы больше всего на свете хотел, чтобы ты жила спокойно и счастливо, но… — Но на кону стоят жизни миллионов людей, а я всего лишь солдат. — Ами, ты не солдат. Ты моя лучшая ученица, — он хрипло рассмеялся, тут же кидая на нее грустный взгляд из-под полуприкрытых век. — Мне так жаль, что наша судьба сложилась именно так. — Джирайя, я… Я тебя… — Я знаю, девочка, я знаю. Я тебя тоже, — он чуть помолчал, задумчиво закручивая прядь ее волос между пальцами. — Знаешь, я вспомнил, где слышал ту песню, которую ты пела однажды у костра. Кушина часто напевала ее Наруто, пока он еще не родился, гладила живот, улыбалась. Говорила, что эту колыбельную придумала ее мама. Ами… Ты… — Я знаю, знаю, молчи. — Спой мне, пожалуйста. — Нет… — девушка упрямо замотала головой, чувствуя, как начинают неметь руки от того, с какой силой она сжимает наставника в объятиях. — Прошу тебя, Ами… Девушка затряслась, понимая, что у нее нет сил на это, нет сил и самообладания, чтобы петь сейчас эту чертову песню, но разве она могла сейчас отказать ему? Мужчина протяжно захрипел, и Ами сомкнула челюсть, ощущая, как от страха кружится голова. — Там была еще одна часть песни, которую я тогда никак не могла вспомнить. — Тогда спой мне ее, — из последних сил тихо прошептал мужчина, пока Ами, стараясь не сорваться на крик отчаяния, трясущимися руками убрала пряди волос с его лица, оглаживая морщинки вокруг глаз. Она аккуратно уложила его голову к себе на колени, пытаясь прочистить горло, но все впустую, ведь голос тут же сорвался, стоило отшельнику положить ладонь ей на щеку, еле касаясь пальцами, поглаживая. Она разомкнула сухие уста, скорее шепча эту дурацкую колыбельную, чем пытаясь ее спеть. Заря обнимает лучами тепла, Я стану пред вами стеной. Исчезла внезапно из наших душ мгла, Оставив там пепельный вой. Рука мужчины ослабла и упала с щеки девушки, с глухим стуком коснувшись каменной плиты. Вот тьма отползает под гнетом, и вдруг, Идем мы с тобой под венец. Уже не сломать меня, преданный друг, Ами коснулась легким поцелуем лба наставника, чувствуя слезы на своих дрожащих устах, проводя по жестким, испачканным в крови, волосам и закрывая его глаза ладонью, шепча одними губами последние слова песни. Зови меня, лучше, боец.