sit before the trip

      Когда Чимин выходит из душа, стрелки часов показывают половину шестого утра. Намджун уже трижды стучал в его дверь, твердя о том, что никто не собирается ждать лишние полчаса, если он вдруг вновь решит задержаться. Можно подумать, Чимин единственный, кто постоянно опаздывает. Он вообще готов поспорить, что Намджун и сам далеко не мастер оказываться вовремя всегда и везде.       В комнате Чимин первым делом быстро пытается впихнуть себя в одежду, но плотная ткань джинсов моментально впитывает капельки влаги, застревает на середине бёдер, собираясь гармошкой и вызывая дополнительную порцию раздражения. Чимин слегка подпрыгивает на месте, заставляя упрямый деним скользнуть вверх по ногам, и хватает со спинки стула оставленное там полотенце. Ему не удаётся побороть желание в недовольстве закатить глаза, когда в коридоре нарастают торопливые шаги. Чимин ждёт последующий за ними уже ставший привычным сердитый стук, но затем дверь в комнату внезапно распахивается, давая понять, что в этот раз нарушитель его спокойствия определённо не Намджун.       — Хён, ты не видел мои наушники?       Чонгук врывается в комнату, едва скользнув по замершему Чимину беглым взглядом, и толкает ступнёй остановившуюся позади себя дверь. Замок закрывается с громким щелчком, выводя Чимина из оцепенения. Чонгук же, не дождавшись ответа — или, вернее, не ждавший его вообще, — целенаправленно подходит к кровати и забирается сверху, упираясь коленями в матрас. Он переворачивает подушки и сосредоточенно шарит ладонями по простыне, в конце концов залезая руками даже под край откинутого одеяла. Чимин заправлял постель всего лишь каких-то десять минут назад и с уверенностью может сказать, что никаких наушников там и в помине нет, но произнести это вслух ему не даёт внезапно прилипший к нёбу язык и самая настоящая Сахара, всё так же внезапно оказавшаяся во рту.       Потому что.       Чонгук.       Со своего ракурса Чимину не разглядеть выражения его лица. Он видит лишь, как тот сосредоточенно осматривает одну из попавших под руку подушек, а затем замирает с ней в руках и гипнотизирует взглядом, словно размышляя, стоит ли ему расстегнуть наволочку и заглянуть внутрь или, может, всё-таки нет. Чимину на подушку, если честно, откровенно плевать. Он на самом-то деле вряд ли даже вспомнит сейчас, зачем Чонгук в его комнату вообще пришёл, но ему вдруг совсем внезапно стало важно, чтобы остался.       На Чонгуке одна лишь чёрная футболка с длинным рукавом, оканчивающаяся чуть ниже ягодиц. Подол её слегка задирается, когда Чонгук спешно переставляет колени по пружинистому матрасу, и Чимин видит, как кожу его бедра тугой резинкой сжимает край обычных серых брифов. Он ведёт взглядом дальше вниз, тяжело сглатывая собравшуюся в горле слюну, потому что внезапно его взору предстаёт слишком много ничем не прикрытой кожи. Она плотно обтягивает связки крепких мышц в местах, словно специально предназначенных под хват ладоней, прикосновения пальцев и ласку губ. Последние остатки сонливости, которые не удалось смыть в канализационный сток с прохладной водой, снимает будто по мановению руки. Чонгук топчет коленями постель, заставляя мышцы играть на упругих бёдрах, и Чимину кажется, что сегодня Рождество.       Хороший вид.       Прекрасный.       Пусть и не осталось мест, где руки Чимина или же губы не прикасались к его телу, но что-то делает с ним этот мягкий утренний свет, просачивающийся сквозь прозрачные занавески и освещающий Чонгука на его едва только остывшей постели; что-то делает с ним контраст белых простыней и смуглой кожи, или, может быть, всему виной простая чёрная футболка, что всё ещё каким-то образом Чонгуку немного велика и придаёт ему мягкий домашний вид. Потому что Чимин ведёт глазами от слегка влажных пушащихся волос у него на затылке до едва заметных серых следов на подошве белых носков, плотно обнимающих ноги до середины голени, и чувствует, как нещадно ведёт его самого. Руки зудит от желания прикоснуться, запустить пальцы в мякоть открытых ляжек и сжать в своих ладонях, ощущая твёрдость крепких под кожей мышц. Прочувствовать, как они сокращаются под губами. В голове слишком много всевозможных вариантов, но все они неизменно сводятся к одному — ему мало просто смотреть.       Чимин в последний раз проводит полотенцем по волосам, собирая оставшиеся капли влаги, и отбрасывает его в сторону. Так и не приведя себя в порядок — без футболки и в незастёгнутых джинсах, — он подходит к кровати. Расстояние до неё — от силы пару шагов. Матрас проминается, когда Чимин упирается в него сначала одним коленом, потом вторым, а затем и вовсе забирается на кровать, оказываясь за чонгуковой спиной. Чонгук, конечно же, его присутствие замечает, но не успевает обернуться, как Чимин уже обнимает его талию рукой и тянет на себя, чтобы тут же развернуть, укладывая спиной на мягкое одеяло. На весь манёвр уходит какая-то пара секунд, один взмах ресниц — и Чимин уже нависает сверху, опускаясь меж разведённых ног, что в мыслях не давали ему покоя.       Изо рта Чонгука вырывается удивлённый выдох. Он смотрит на Чимина широко раскрытыми глазами, волосы разметались тёмным пятном вокруг головы, и от озадаченного выражения его всё ещё немного опухшего ото сна лица Чимину почти хочется засмеяться. Он позволяет себе задержаться так на пару секунд, а затем плавно опускается, сгибая руки в локтях, и ложится, прижимаясь щекой к тёплой коже на внутренней стороне его бедра. Проходит мгновение, и Чонгук под ним расслабляется, меж бровей пропадает задумчивая складка, и разглаживается удивление на лице, а сам Чонгук дотрагивается рукой до чиминовой головы, пальцами пробегаясь по мокрым волосам.       — Чимин-хён, ты чего? — произносит Чонгук с тенью улыбки. Его нижняя губа слегка выступает вперёд, идеальная, мягкая. Чимин бы её всю зацеловал, но вместо этого касается в поцелуе кожи под своей щекой.       Бёдра откликаются лёгкой дрожью в нежной, но крепкой хватке ладоней, когда Чимин ведёт губами сначала вверх, а затем спускается по внутренней стороне бедра прямиком к виднеющейся из-под футболки кромке белья и щекочет кончиком носа кожу. Чонгук склоняет голову к плечу, наблюдая за ним, слегка скосив глаза, но ни слова не говорит и не пытается оттолкнуть. Губы Чимина почти невесомо касаются его кожи, пальцы втирают в бёдра небольшие круги, разминая полученные годами упорной работы мышцы, тянут и мнут заднюю сторону крепких ляжек. Чонгук ёрзает на кровати, собирая под собой одеяло и простыню, и Чимин довольно мурчит, чувствуя бархатную гладкость кожи под пальцами — спонтанное увлечение Чонгука восковой депиляцией, в конце концов перешедшее в привычку.       Чимин ныряет рукой под чонгуково бедро, приподнимает слегка, укладывая себе на плечо, и тянется следом губами, чтобы отметки свои поставить ещё и здесь, когда внезапно раздаётся неумолимое:       — Чимин-а, мы выезжаем через пятнадцать минут!       От громкого стука в дверь Чонгук крупно вздрагивает, кажется, тоже совсем позабыв о существовании мира за пределами стен этой комнаты.       — Нам пора, хён, — говорит он, медленно пропуская сквозь пальцы влажные пряди коротких чиминовых волос, но с места двигаться не спешит. — Опоздаем ведь.       Чимину совсем не хочется вставать. Ему до ужаса удобно вот так — лениво лежать в кровати, когда Чонгук под ним такой тёплый, мягкий, податливый и всё ещё разморённый остатками сна и ранним пробуждением, что буквально готов позволить ему творить всё что угодно. И, по правде говоря, кое-что из этого «что угодно» уже есть у Чимина на уме.       — Чонгук-а, я тут подумал…— нарочито небрежно произносит Чимин и жмётся крепко щекой к обнажённому бедру, обнимая его рукой. Пальцы пробираются под ткань белья, вскользь задевая кожу на ягодицах, но этого хватает, чтобы заставить Чонгука шумно выдохнуть через нос.       — Да?..       Он уже звучит слегка рассеянно и на грани, словно разум его поделился надвое, пытаясь одновременно угнаться за словами, выходящими из чиминова рта, и его лишёнными всякого стыда прикосновениями.       Чимин дарит ему хищную улыбку, точно зная, какой эффект оказывает прямо сейчас, и бросает небрежно с тёмным взглядом из-под ресниц:       — Сядешь мне на лицо?       Чонгук давится воздухом. От утренней расслабленности почти не остаётся и следа. Чимин чувствует, как напрягается его тело, когда он резко приподнимается на локтях и смотрит с недоумением в широко распахнутых глазах, всё ещё пытаясь осмыслить услышанное.       — Хён, ты… что? — наконец, задушено выдавливает из себя Чонгук, перед этим тяжело сглотнув застрявшую в горле слюну. Напряжённый взгляд мечется от лица Чимина на закрытую дверь за его спиной. — Сейчас?       Чимин в ответ мычит, слегка привставая и касаясь губами острой коленки. Бросая на Чонгука невинный взгляд, он еле заметно ведёт плечом:       — Почему нет?       На этом моменте Чонгук, кажется, теряет дар речи, и губы Чимина, которыми он так мучительно-медленно чертил невидимые дорожки по полотну чувствительной кожи, совсем не помогают ему подобрать слова.       — Почему? — вырывается из Чонгука громким шёпотом, словно он боится, что кто-то за дверью может его услышать. Чимин видит, как он безостановочно кусает губы в попытке не отвлекаться и выглядеть серьёзно, но под своими руками чувствует выдающую его дрожь. — Т-ты разве не слышал, что сказал Намджун-хён? — О, Чимин слышал. — У на-нас всего пятнадцать минут…       Чимин прерывает его уже не такой уж уверенный к концу предложения лепет, припечатывая одной многообещающей фразой:       — Я справлюсь за десять.       И добавляет, тесно прижимаясь губами в опасной близости к скрытому под тканью паху:       — Только если ты хочешь.       Чонгук гипнотизирует Чимина взглядом пару секунд, словно всё ещё ждёт, что в какой-то момент он вдруг признается, что пошутил, но тот молчит и лишь одними глазами пытается передать, что был серьёзен. Чонгук отводит взгляд и хмурит брови, на его лице появляется выражение чистейшего замешательства, зубы то и дело терзают нижнюю губу, заставляя её ещё больше краснеть. Чимин видит, как постепенно наливаются румянцем его щёки, словно в мыслях своих он уже представлял всё то, что ему предложили, пока пальцы нещадно мяли подол футболки. Он всё ещё не сказал явное «нет», но и согласия давать не спешил, и Чимин мысленно отвешивает себе пощёчину при виде сомнения, отчётливо проступившем на его лице. Он тут же убирает ладони с чужих ног, упираясь ими в одеяло рядом. Тёплый бархат кожи под его пальцами сменяет прохладная ткань постельного белья.       — Хэй, Гук-а, всё нормально, если ты не… — тихо начинает Чимин, намереваясь извиниться за свой внезапный порыв, но Чонгук прерывает его одним движением руки. Он берёт его ладонь в свою и кладёт обратно на бедро, туда, где даже след от прикосновений ещё не остыл.       Улыбка возвращается к губам Чимина. Он ведёт обеими ладонями от коленей вверх, позволяя себе ещё раз насладиться ощущением контакта с тёплой кожей, и давит пальцами, разминая мышцы и крепкую плоть, в которую так и хочется вцепиться зубами. Чонгук под его взглядом только сильнее рдеет, возбуждение мазками яркого румянца раскрашивает щёки и скрывается за воротом футболки. Его рука опускается Чимину на загривок, пальцы ползут выше к линии роста волос, и Чонгук почти неосознанно давит, пытаясь ещё ближе его привлечь.       Ладони Чимина забираются под подол футболки и подцепляют край белья, вскользь задевая костяшками кожу напрягшегося живота. Чимин видит сквозь брифы очертания его уже полутвёрдого члена, и не упускает возможности накрыть широко раскрытыми губами ствол, горячо выдыхая на ткань, и усмехается, чувствуя, как плоть дёргается в ответ. Когда Чимин поднимает глаза, Чонгук смотрит на него потемневшим от возбуждения взглядом и громко дышит через приоткрытые, влажные и блестящие от слюны губы. Чимин бы в эти губы поцелуем впился, но времени у них и правда не так уж и много.       — Тогда нам нельзя терять ни минуты, — озвучивает свои мысли Чимин и привстаёт, потянув за собой чужие трусы. Чонгук дёргает ногами, помогая быстрее снять с себя мешающий предмет одежды, и Чимин по-доброму смеётся его нетерпеливости, хотя они оба прекрасно знают, что на самом деле из них двоих это он тот, кому здесь больше всего не терпится.       Как только бельё оказывается в стороне, Чимин плавно опускается сверху, его ладонь проворно скользит под подол футболки, слегка задирая её вслед своему движению. На вытянутой руке он нависает над Чонгуком и припадает в быстром поцелуе, едва успевая почувствовать вкус его рта и зубной пасты, прежде чем отстраниться, оттянув напоследок нижнюю губу, что так долго не давала ему покоя. Ладонью под футболкой он ведёт вверх до крепкой груди, вскользь накрывая подушечками пальцев твёрдые соски, пока губы прослеживают знакомый путь от линии челюсти к уху.       — Но ты должен вести себя очень тихо, Чонгук-а, — горячий шёпот обжигает ушную раковину, заставляя Чонгука под ним дрожать, и дрожь эта становится лишь сильнее от тут же прозвучавших следом слов: — Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь из хёнов тебя услышал?       Чимин всегда знал, на какие кнопки следует нажимать, и этот раз не был исключением. Чонгук под ним весь замирает на секунду, а после громко сглатывает, шумно выдохнув через ноздри. Голос его звучит как у пойманного зверька, когда он тихо бормочет:       — Н-нет…       — Врунишка, — Чимин усмехается, отстраняясь, чтобы взглянуть на зардевшее от смущения лицо. Глаза Чонгука возбуждённо блестят, так что не видно даже зрачка, а кожа на щеках окрасилась тем великолепным оттенком розового, какого не добиться самой дорогой косметикой в руках умелых визажистов. Удовлетворившись увиденным, Чимин вдруг перемещается чуть выше по кровати и тянет Чонгука за собой. — Давай устроим тебя поудобнее.       Чонгук смущённо ойкает, поддаваясь силе, с которой Чимин буквально затаскивает его на себя, вынуждая быстро перебирать коленками по скользкому одеялу. Не успевает он толком осознать, как оказывается сидящим у Чимина на груди, упираясь в него ладонями для поддержки. Чимин прожигает тяжёлым взглядом, и Чонгук только сильнее вцепляется пальцами в его плечи, сражаясь с желанием ухватиться за подол футболки и потянуть вниз, скрывая от жадных глаз своё отчётливо проступающее возбуждение.       Чимин же откровенно им любуется, ловя внимательным взглядом каждую деталь. Раскрасневшийся, с блестящим от слюны приоткрытым ртом и влажными растрёпанными волосами Чонгук представлял собой поистине греховную картину. Самый мокрый сон, внезапно ставший реальностью. Чимин чувствует, как в нетерпении Чонгук слегка ёрзает голой задницей по его торсу, пальцы то и дело скребут по плечам, впиваясь едва ли не до синяков, и видит боковым зрением расставленные по обе стороны от его груди лодыжки с полоской белых носков.       Очаровательный и нетерпеливый.       Чимин позволяет себе ещё пару секунд насладиться ощущением кожи к коже в том месте, где Чонгук прижимается своими ягодицами к его обнажённому торсу, а бёдра крепко сжимают рёбра. Чимин в полной мере может оценить его нетерпение — уже полностью твёрдый чонгуков член стоит в нескольких сантиметров от его лица, он даже чувствует нежную кожу мошонки, лежащую под его солнечным сплетением, и если бы Чимин поднял голову, он скорее всего смог дотянуться до члена губами, провести языком и обрисовать кончиком витиеватый рисунок вен, или даже поймать ртом розовую головку. Он видит, как Чонгук гипнотизирует взглядом его губы. В любое другое время Чимин бы даже позволил ему трахнуть свой рот прямо вот так, но не сейчас. Сейчас его интересовало не это.       — Моё лицо выше, детка, — разрывая затянувшуюся паузу, произносит Чимин с небольшой ухмылкой. Его ладони ведут знакомый путь вверх от бёдер и ложатся на ягодицы, настойчиво подталкивая Чонгука переместиться выше, и это такой доминирующий жест, от которого у Чонгука пальцы поджимаются на ногах.       Чонгук привстаёт на коленях, успевая буркнуть только быстрое:       — Я знаю.       А затем с осторожностью перемещается вверх, сгорая от стыда и стараясь не опускать взгляд вниз. Чимин направляет его своими руками, и когда бёдра оказываются по обе стороны от его головы, Чонгук опускает руки на спинку кровати, удерживая себя. Они делают это не первый раз, и всё равно каждый Чонгук смущается до ужаса, но знает, что вскоре Чимин заставит его забыть и об этом. От подобных мыслей щекам становится по-настоящему жарко.       — Ты что-то слишком разговорчивый, — Чимин шлёпает ладонью по ягодице, заставляя Чонгука удивлённо охнуть и слегка завалиться вперёд, дрожа всем телом и крепче вцепляясь в спинку кровати. — Ничего, я знаю, как это исправить.       Возможно, Чонгук и собирался что-то ответить, но не успел. Ладони Чимина ложатся на его ягодицы и с нажимом мнут, наслаждаясь чувством плоти под своими пальцами, а затем широко раздвигают под себя. Чонгук утыкается лбом в предплечье, чувствуя горячее дыхание в самом интимном месте. Предвкушение, приправленное сверху недюжинной долей возбуждения, вскипает в венах и превращает кровь в игристое вино.       Несмотря на то что счёт идёт на минуты, Чимин не торопится. Он знает, что Чонгуку нужно время, чтобы привыкнуть и расслабиться, и лишь массирует подушечками пальцев ягодицы, оставляя на них влажные дорожки из размашистых поцелуев, медленно подбираясь к самой сути. Нос Чимина улавливает едва заметный запах мыла и чистой кожи, и кожа Чонгука перед ним такая гладкая, что так и просит прикоснуться, поэтому Чимин оглаживает ребром ладони расселину и проводит следом подушечками пальцев по мелким складочкам вокруг сокращающегося ануса. Он оттягивает большими пальцами тонкую собранную кожицу, и медленно, но широко лижет языком, а затем быстро проходится следом самым кончиком, очерчивая каждую складку.       — Чимин!..       Чонгук над ним весь вскидывается, как от удара током. Едва слышный всхлип срывается с губ, когда он пытается унять волны дрожи, охватившие его тело.       — Тише, детка, я знаю, — нежно произносит Чимин, его пальцы проходятся по ягодицам, слегка поглаживая кожу, чтобы успокоить. — Вот так. — Руки обнимают чонгуковы бёдра и тянут обратно на себя. — Расслабься.       Чонгук громко выдыхает. Пальцы покрепче перехватывают деревянную спинку кровати, пока он проводит языком по пересохшим губам, чувствуя, как сердце в груди преодолевает марафон. Пусть морально Чонгук и был готов, но следующее прикосновение всё равно заставляет его встрепенуться с тихим и коротким «ах», от звука которого у Чимина сладко заныло в паху. Отзывчивость Чонгука была одной из любимых его вещей, и даже сейчас, сдерживая себя, его тело всё равно так чутко откликалось на каждое прикосновение. Не желая терять ни секунды, Чимин припал губами к нежной коже, проходясь по расселине одним широким мазком языка, а затем перевёл всё своё внимание на охотное до ласк отверстие, и больше не знал, как остановиться.       Пальцами вдавливаясь в мякоть ягодиц, Чимин разводит их ещё больше прямо под свой рот и губами тянется к чувствительным складочкам, слегка засасывая тонкую кожу, отчего бёдра Чонгука коротко вздрагивают по обе стороны от его головы. Чимин медленно оглаживает их ладонями, успокаивая. Нос тычется в натянутую вокруг ануса кожу, когда язык скользит вслед за движениями губ, кончиком мокро расчерчивая беспорядочные штрихи, а затем медленно толкается внутрь, аккуратно раздвигая тугие стенки, но стоит Чонгуку слегка качнуться, словно пытаясь податься навстречу и насадиться глубже, как Чимин вновь прижимает язык плашмя и проводит длинную полосу, мокро скользя вверх.       Чонгук тихонько скулит, крепко зажмурив глаза, не в восторге от того, что его так дразнят. Имя Чимина срывается с его губ едва слышным шёпотом, но Чимин может поклясться, что оно никогда ещё не звучало так хорошо. Он отстраняется на долю секунды, размазывая вкус по губам, и следом припадает снова. От каждого нового прикосновения Чонгук сжимается под языком. Чимин почти не проникает внутрь, лишь кружит по контуру складок, ведёт прямо и вкруг, постоянно меняя ритм и темп, а затем жмётся лицом, губами сцеловывая собственную слюну с пульсирующей дырки.       — Хён, хён, — нараспев повторяет Чонгук шёпотом, отчаянно не позволяя себе издать ни единого громкого звука. Чимин ориентируется лишь по его шумному дыханию и сбивающимся вдохам-выдохам, которые и слышно-то через раз из-за неприличных клейко-влажных звуков, что издаёт его рот. Чонгук над ним уже совсем мокрый от его слюны, мокрый сзади, и спереди он, Чимин уверен, уже наверняка мокрый тоже, но даже так он послушно не предпринимает попыток прикоснуться к себе. Единственная твёрдость, которой касаются его ладони, это деревянная спинка кровати.       — Господи, какой же ты… — со стоном произносит Чимин, отстраняясь, чтобы вдохнуть. Слюна стекает у него по подбородку, но он едва ли обращает на это внимание. — Я только начал, а ты уже такой чувствительный. Хён делает тебе приятно?       — Очень, хён, о-очень.. мнх… — Чонгук трясёт головой в беспорядочных кивках, позабыв о том, что Чимин его не видит. Голос срывается в приглушённый стон, когда он чувствует, как язык Чимина вновь касается его. Кажется, что ещё немного, и он сойдёт с ума, если Чимин не прекратит свою медленную пытку. — Чимин, пожалуйста…       Чимин понимающе мычит, не отстраняясь и посылая вибрацию через всё его тело. Ему нравилось слышать, как медленно Чонгук распадается от каждого прикосновения, как он превращается в один сплошной напряжённый комок нервов, всхлипывающий в перевозбуждении и поскуливающий от невозможного желания кончить, потому что это он, — он и никто другой, — доводит его до такого исступления. Ведомый сладкими на слух мольбами Чимин медленно толкает язык в самую суть туго сжимающихся мышц. Мягкими степенными толчками он вводит язык внутрь и наружу, расслабляя, пока растяжение не становится легче, позволяя проникнуть ещё глубже, и у Чонгука от этих движений окатывает волной жара и удовольствием прошибает вдоль позвоночника.       — Хорошо, так хорошо, — тихо бормочет Чонгук, его голова падает между плеч, пока пальцы до побелевших костяшек стискивают спинку кровати. Твёрдый член тяжело висит между ног, предэякулят стекает вязкими каплями, пачкая постельное бельё.       Чимин оттягивает большим пальцем края растянутой на языке дырки, размазывая влажный блеск по подушечке, вылизывает Чонгука короткими сильными мазками и толкается внутрь медленно, но глубоко, продавливая вслед за языком свою слюну и делая Чонгука невозможно мокрым даже внутри. Чонгук отлично справлялся с тем, чтобы быть тихим, но его громкого сопения, прерывающихся вдохов и выдохов и редких мяуканий было достаточно, чтобы в штанах Чимина стало тесно. Чонгук заглушал себя натянутым на кулак рукавом, и Чимину хотелось в наслаждении закатить глаза только от одной картины, предстающей под закрытыми веками. Жаль, что он не мог сейчас видеть Чонгука со стороны, его искажённое в наслаждении лицо, изломанные брови, румяные щёки и распахнутый в беззвучном стоне рот.       — Продолжай, — срывающийся шёпот Чонгука вкупе с его откровенно трясущимся от наслаждения телом заставляет член Чимина пульсировать в узких джинсах. Собственное бельё наждачной бумагой тёрлось о нежную кожу. Ему хочется опустить руку вниз, сжать себя сквозь ткань, чтобы хоть как-то облегчить давление, но Чонгук умоляет его так красиво, так слёзно, что Чимин не представляет, как вообще может остановиться. — Продолжай, пожалуйста, хён, пожалуйста…       — Шш, тише, — Чимин успокаивающее массирует пальцами кожу на его бёдрах, — я здесь, детка, не волнуйся.       Чонгук прогибается в спине, подаваясь вниз, пытаясь ещё сильнее насадиться навстречу движениям языка, принять в себя ещё глубже, и то, как он отчаянно и бесстыдно преследует своё наслаждение, заставляет Чимина глухо застонать, вцепляясь пальцами в твёрдую плоть его ягодиц, наверняка оставляя следы. За бёдра он тянет Чонгука на себя, толкаясь гораздо глубже, и почти полностью усаживает на свой язык. В какой-то момент одна из рук Чонгука отпускает изголовье и падает, зарываясь пальцами Чимину в волосы, сжимая и оттягивая пряди волос, и Чимин едва ли не рычит, стискивая в ладонях его зад и вылизывая Чонгука так, если бы от этого зависела жизнь. Его шея затекла от неудобного положения, лёгкие горят от недостатка кислорода, но если надо будет — он готов задохнуться, умереть от удушья, но не остановится ни на секунду. Только не когда бёдра Чонгука неконтролируемо дрожат от удовольствия, и он весь тяжело дышит, словно на грани гипервентиляции, сжимая в кулаке его волосы и изо всех сил стараясь быть тихим.       — Я, — Чонгук давится очередным вдохом, едва ли способный связать два слова, но Чимин цепляет уже раскрасневшиеся и припухшие края его ануса и засасывает кожицу, зажимая её между губами, не переставая при этом работать языком, и Чонгук кричит где-то внутри себя, чувствуя, как поджимаются пальцы на ногах и волны тепла со всего тела сходятся в одну точку внизу живота. — Я так близко, хён…       Чимин едва ли слышит его голос сквозь шум крови в ушах и мокрые звуки, которые издают его язык и губы, заставляя анус Чонгука конвульсивно сокращаться от каждого нового прикосновения. Он знает, что Чонгуку сейчас этого недостаточно, поэтому отстраняется, дыша так, словно пробежал марафон.       — Прикоснись к себе, детка, — говорит ему Чимин, прижимаясь влажными губами к раскрасневшейся ягодице. — Я же знаю, как сильно ты хочешь кончить.       С облегчёнными всхлипом Чонгук разжимает пальцы, выпуская волосы Чимина из своей хватки, и, не медля ни секунды, тянется вверх, обхватывая рукой член возле самой головки. От первого долгожданного прикосновения прошибает так, что приходится жмурить глаза. Чонгук шипит сквозь крепко стиснутые зубы, сжимая влажную от предэякулята головку члена в ладони. Он настолько мокрый, что смазка тут же пачкает ему пальцы. Он оборачивает их плотным кольцом и одним резким движением скользит по стволу вниз. К влажным звукам, наполняющим комнату, присоединяется звук его мокрой ладони, скользящей по члену. Чонгук стискивает одной рукой спинку кровати, другой плотно ведёт кулаком до кипяточно-красной головки, собирая пальцами новые капли предэякулята, пачкая себя ещё больше. Подушечкой большого он трёт чувствительное место под уздечкой, и громкий стон тает где-то в крепко сжатых губах, когда Чимин одновременно с этим раздвигает пальцами кожицу ануса и трахает его языком быстрыми, точными движениями, неумолимо раскачивая его на предоргазменных волнах.       Чонгук упирается мокрым от пота лбом в предплечье, жмуря глаза в невозможности сфокусироваться на чём-то одном. Его рука продолжает ласкать головку члена, и, толкаясь в собственный крепко сжатый кулак, Чонгук понимает, что язык Чимина, скользящий внутри вдоль тугих стенок, толкается в него в том же самом ритме. Ему ощущения по затылку бьют, льют кипятком вдоль позвоночника, прямо к затёкшим от напряжения позы бёдрам, усталости в которых он не чувствует лишь потому, что все чувства его сейчас только на одном сконцентрированы. Каждая клетка, каждое нервное окончание улавливает лишь удовольствие, беспощадное, настойчивое, наливающееся внутри и изо всех сил желающее поскорее оказаться снаружи. Оно туманит ему мозг, стучит беспорядочными мыслями в голове, кричит ему «сдайся», рычит «позволь».       У его удовольствия голос Чимина, пальцы Чимина, губы и язык — тоже его, и Чонгук не более чем послушная глина в чужих руках. Он потерял счёт тому, сколько раз уже толкнулся в собственную ладонь, сколько раз горячий язык клеймил его там своими быстрыми, точными движениями, заставляя лёгкие забывать об исполнении своей единственной главной функции. Он знает только, что когда Чимин вслепую ведёт пальцами вверх по его расселине, касается натянутой влажной кожи в месте под инстинктивно поджавшимися яичками и давит, жмёт подушечками упорно, массируя, напряжения в его теле становится так много, что хватило бы выбить из строя все электрические подстанции Сеула за один раз. Его так много и всё оно — внутри, сосредоточенное в касании пальцев, в мазках языка и скольжении плотно сомкнутого кулака.       У его удовольствия голос Чимина, пальцы Чимина, губы и язык — тоже его, и с его же именем на губах, словно наждачной бумагой по пересохшему горлу, Чонгук замирает натянутой струной, тонкой нитью, чтобы после лавиной растечься, едва удерживая себя одной рукой за спинку кровати. Чонгук сжимается весь на чужом языке и кончает, забрызгивая спермой подушку у изголовья под собой, не в силах остановить мелкую дрожь бёдер после пережитого оргазма.       — Вот так, малыш, — Чимин ловит его дрожь кончиками пальцев, даря последний мазок языка прямо по мокрому и раскрасневшемуся от настойчивых ласк отверстию, а после приникает губами к ягодице, стараясь отдышаться. — Ты такой молодец. Кончил так сильно, как хён тебя и просил. — У них совсем нет времени, но Чимин не торопит, давая прийти в себя, и ни на секунду не перестаёт ласково оглаживать слегка повлажневшую от пота кожу, чувствуя, как Чонгук в ответ коротко и неконтролируемо подрагивает от чувствительности. — Мой послушный мальчик.       У Чонгука шум в ушах и звенит так, будто рядом кто-то пальнул из пушек. Голос Чимина доносится до него словно сквозь толстые слои ваты, но тело всё равно отзывается на похвалу, заставляя пламенеть лицо и покалывать кончики пальцев. Чонгук буквально валится на кровать и довольно выдыхает, чувствуя разгорячённым телом прохладу постели. У него совсем разморённый вид, он пытается отдышаться, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми наперекор сонной неге, растекающейся по телу. Он только что испытал один из сильнейших оргазмов, но может поклясться, что от вида того, как Чимин медленно поднимается следом и вытирает тыльной стороной ладони слюну со своих греховно распухших губ и подбородка, облизываясь самым что ни на есть бесстыдным образом, его глупое тело с лёгкостью может возбудиться ещё раз. Он цепляется рукой за Чимина, заставляя его опуститься сверху, и тянется к нему губами, вовлекая в медленный поцелуй.       Никто из них не знает, сколько проходит времени, но оторваться друг от друга их заставляет нетерпеливый стук костяшек по двери и настойчивый голос:       — Чимин-а, ты не видел Чонгука?       Чимин Чонгука не видит из-за плотно сомкнутых век, но отстраняет его от себя, тихо посмеиваясь, когда Чонгук тянется вслед за его губами, не желая разрывать поцелуй.       — Чонгук-а, нам пора, — говорит, а сам не выпускает из рук, ладоней и цепких пальцев, притираясь носом к коже где-то в районе ключицы.       За дверью удаляются шаги под недовольное: «Господи, мне в этом доме хоть кто-нибудь ответит?». Чимин садится и поднимает за собой Чонгука, с нежной небрежностью отталкивая его руки, когда тот было уже тянется к его всё ещё расстёгнутой ширинке, где беззастенчиво виден весь эффект того, что они делали пару минут назад.       — Хён, но ты не...       — В следующий раз, — Чимин перебивает его, мягко убирая пальцами падающие на лоб пряди волос и заводя их ему за уши. — Давай, малыш, нужно привести тебя в порядок, пока Намджун-хён окончательно не выломал эту дверь.       Чонгук думает, что теперь им точно не избежать разговора о том, как важно не опаздывать. А ещё, глядя на распухшие губы Чимина и его растрёпанный вид, осознаёт, что хёны наверняка поймут, чем они тут занимались, а потому краснеет всё то время, пока Чимин собирается и помогает собраться ему, а после и весь путь до студии, прячась на заднем сиденье машины. Выговор от Намджуна они всё-таки получают, но если Чонгук только молчит и стыдливо утыкается в свои сложенные на коленях ладони, то Чимин лишь мило улыбается на каждое слово в свой адрес, и Намджуну ничего не остаётся, как просто махнуть рукой. Как бы то ни было, Чонгук решает, что позволять Чимину творить подобное перед интервью — не самый разумный ход, потому что даже в студии его мысли плывут, не давая как следует сосредоточиться.       Чонгук окончательно убеждается, что Чимин каким-то образом сломал ему мозг сегодня утром, напрочь вывел из строя, или как это ещё назвать, потому что когда они приезжают в студию и на месте напротив интервьюера оказывается шесть стульев, а не семь, Чонгук говорит:       — Я постою.       И слышит в ответ с того места, где стоит Чимин:       — Чонгук-и может просто сесть на моё лицо.       Голова Чонгука поворачивается к нему с такой скоростью, что остаётся только гадать, как остались целыми шейные позвонки.       — Что? — рядом переспрашивает не расслышавший Хосок, и Чонгуку тоже хочется переспросить, потому что своим ушам он больше не верит.       С невинной улыбкой на лице Чимин беззаботно повторяет:       — Я говорю, что Чонгук-и может сесть на моё место.       И Чонгук выдыхает, уже было действительно думая, что ему показалось, когда Чимин наклоняется к его уху и добавляет жарким шёпотом:       — Но, чтобы ты знал, моё лицо всегда доступный вариант.       Чонгук давится воздухом, привлекая внимание остальных, и старательно пытается замаскировать это под кашель, как и своё вспыхнувшее лицо, но понимает, что получается у него из рук вон плохо, когда встречает скептический взгляд Сокджина. Чимин рядом с ним довольно усмехается, и Чонгуку в голову вдруг приходит мысль, что в эту игру могут играть двое.       Он опускается на последний оставшийся свободным стул, пока Чимин стоит рядом и ждёт, когда ему принесут ещё один. Чонгук знает, что тот наблюдает за ним краем глаза, а поэтому расслабленно откидывается на спинку. Одним плавным движением он разводит в стороны бёдра, полуразвалившись на сиденье, рука падает на одну из ног вблизи паха, а ткань узких брюк растекается по напрягшимся мышцам. Чонгук кидает взгляд из-под падающей на глаза чёлки, успевая заметить, как голова Чимина резко отворачивается в противоположную от него сторону. Видит, как едва заметно краснеют кончики его ушей, и усмехается.       В конце концов, у Чонгука для Чимина тоже имеется немало «доступных вариантов».