«Lost in the dark / Потерянный во тьме...»

Он снова стоял перед огромной дверью с кованой ручкой. Снова постучал и, как в прошлый раз, дверь открылась, словно сама собой. Мудрец выглядел смущённым и сбитым с толку. Он даже заметил промелькнувшее в глазах старика удивление… Его снова пригласили сесть за стол и, как только Он оказался за столом, мудрец задал вопрос.  — Зачем же ты пришёл ко мне теперь? Ты нашёл свою свободу? Впрочем, скажи хоть слово…  — Для начала, я хотел бы представиться… — брови мудреца слегка приподнялись, –…моё имя Дайске, простите за то, что в прошлый раз не сказал его, просто немного потерял…  — Себя. — закончил за Дэя мудрец. — Ты потерял себя, стремясь за сомнительным понятием «Свобода», при том не понимая его смысла. Действительно опрометчиво.  — Простите, но раз уж я представился, не пора ли и Вам назвать своё имя? — неуверенно попросил мальчик. Любопытство переполняло его сердце, но разум почему-то не позволял спросить большего. Дэю казалось, что если он начнёт расспрашивать мудреца, не получив на то разрешения, то просто вызовет недовольство и, даже возможно раздражение. Поэтому он терпеливо ждал ответа, но от взора старика не укрылось нервное ёрзание гостя…  — Прошу прощения, мой юный друг, но боюсь, мой ответ немного собьёт тебя с толку… У меня множество лиц и имён, и исходя из этого, я не смогу назвать что-то конкретное. Я совру, если назову себя Генрихом или Флюдгаром, хотя эти имена и являются моими, но в тоже время, меня зовут Алексий и Лютельер…  — Но разве такое возможно?  — Я прямо перед тобой. Хочу сказать, что ты правильно делаешь, мой друг, не доверяя глазам. Порой они могут показать множество странных вещей, сбивающих тебя с верного пути, но одновременно с этим, благодаря им человек может даже в самом чёрном разглядеть кристально белый.  — В чёрном увидеть белый? Я не понимаю… О чём речь? — пытаясь уловить в словах мудреца хотя бы каплю смысла, тихо проговорил мальчик.  — Каким человеком ты себя считаешь?  — Человеком…? В смысле плохой или хороший?  — Вот видишь, а говорил — не понимаешь. — кротко улыбнувшись сказал старик. — Ну так каким будет твой ответ?  — Наверное хороший… Я никогда намеренно не вредил окружающим… Хотя, я защищался, специально пытаясь нанести увечья сопернику. Значит всё-таки вредил… Но это ведь оправдано. Я отвечал злом на зло!  — А если окружающие не знали, что человек хотел причинить тебе беспокойство, но увидели чистейшее зло в тебе, когда ты «Отвечал» ему? — спокойно прервал Дэя мудрец.  — Тогда, видимо, для них я плохой человек…  — Ну, а предположим, что среди людей было несколько «плохих», которые не знали, что тот человек был опасен для тебя, но этим людям понравилось то, как ты поступил в ответ. Для них нет ничего плохого в этом, они каждый день видят подобное… — загадочно улыбнувшись, мудрец слегка постучал пальцами по деревянной поверхности стола.  — Ну тогда они… Эм… — запутавшись, мальчик остановился. — Почему Вы мне задаёте такие вопросы?  — Да, ты не можешь дать однозначного ответа, не так ли, мой юный друг? В глазах одних, ты — зло. В глазах других — неплохой человек, а третьи так вообще не могут сделать никаких выводов. — проигнорировав вопрос мальчика, продолжил мудрец. — Черное и белое. Добро и зло. Правда и ложь… Если немного отстраниться, отойти поодаль, то отделить черное от белого труда не составит. Вот оно — черное, и вот оно — белое. Все предельно ясно. Однако стоит приблизиться, вглядеться, и вдруг начинаешь замечать, что на самом деле никакой четкой границы между этими двумя категориями не существует, и та грань, которая отделяет белое от черного и наоборот, слишком размыта или же ее вовсе не существует. Вот еще было черное, потом оно лишь немного посветлело и уже стало совсем белым. Или же случается еще хуже — черное перетекает в белое, а белое в черное. Как в знаке инь-янь. И попробуй тут отделить одно от другого. Стоит лишь коснуться одного, как тут же будет задействовано и другое. Как говорил один из священнослужителей, имени к сожалению уже не помню: «Добро не может существовать отдельно от зла. Делая добро, ты обязательно творишь зло, и хорошо, если сделанное добро в итоге перевесит свершившееся зло…» И чем пристальнее начинаешь вглядываться, тем больше и шире становится граница между двумя противопоставлениями — помимо белого и черного, появляется множество смешанных оттенков, которые никак не соотносятся ни с с чёрным, ни с белым, и в то же время стопроцентно являются ими. А ведь изначально все было простым и понятным. Это, говорили тебе или кому-либо — плохо, а это — хорошо. Сомнений и двусмысленностей не было. Сразу было понятно, кто хороший, а кто — плохой. Что есть черное, а что — белое. Когда же вдруг оказывается, что не всяк белый — действительно белый? Что даже в самом густом черном всегда есть белое? Что ослепительно белый может быть чернее чёрного…? И границы одного и другого у всех разные. То, что для тебя еще черное, для другого вполне себе белое. И каждый меряет своей рамкой всех остальных. И осудить его в неверности расчетов порой так же трудно, как и признать его правоту. И как же так получается, что в самом черном вдруг оказывается кристально белое? Чем объясняется то, что среди белого очень хорошо прорастает черное? И даже когда говорят о равновесии, о золотой середине, каждый имеет ввиду совершенно различное. И пусть даже вполне реально вывести среднестатистический центр всего — границу белого и черного, да только вот приложить этот самый центр на всех сразу не получается. Слишком уж оказывается он не центральным… И все же, при всей неуместности противопоставлений, обойтись без них никак невозможно. Ведь есть, и это знает каждый, черное. И есть белое. Есть добро и зло, правда и ложь. И множество других категорий. И есть границы, за которыми нечто со знаком плюс становится совсем иным, со знаком минус. И при всей нелогичности, мы продолжаем мерить мир своими рамками, укладывая что-то по одну границу, а другое — по другую. Отделяем зерна от плевел, и лишь позже замечаем, сколь множество плевел среди зерна мы оставили и вспоминаем, сколько зерна мы выбросили вместе с плевелами.  — Тогда в чём смысл? — задумчиво спросил мальчик, осмеливаясь наконец прервать монолог старца.  — В чем смысл человеческих действий, и есть ли он вообще, я думаю вряд ли кто-то сможет ответить, если даже я не могу сделать чёткого вывода. Ведь стоит только вглядеться, как начинаешь в самом малом видеть ужасно многое, а многое после изучения становится неимоверно малым. Так где же заканчивается черное и начинается белое?..  — Тогда получается, что если я считаю себя хорошим, а случайный прохожий считает меня плохим. Если моя подруга считает, что я делаю только добро, и видит меня «Белым», а мой друг всё время замечает зло в моих поступках, думая, что я «Чёрный», то они все совершенно правы?  — Вижу, ты уловил смысл моих слов, я удивлён… Для своего возраста ты довольно сообразительный. Думаю, если за тебя взяться, то через лет шесть, из тебя получится довольно неплохой мыслитель… – Спасибо за похвалу... – недовольно буркнул в ответ Дэй, принимая слова мудреца, как оскорбление.  — Как на счёт Бога? Я хочу послушать твоё мнение, мой друг. Обещаю, что не буду перебивать или задавать вопросы.— Развалившись в кресле, неожиданно пробормотал старик и начал поглаживать свою длинную бороду.  — Мне… Нужно рассказать так, чтобы Вы поняли мои мысли? Как только что сами сделали? Но… Я совсем плох в таких вещах, как рассуждения…  — Просто говори так, словно рассказываешь своему другу…  — Ну, мне действительно интересно — есть ли Бог на самом деле? Потому, что если он есть, я бы хотел с ним встретиться. Задать ему пару насущных вопросов…  — Вопросов? И что же ты у него спросишь…? — перебив, спросил старец, но, поймав обвинительный взгляд Дэя, замолк, примирительно поднимая руки и посмеиваясь. — Ха-ха! Прости-прости, я же обещал, точно…  — Так вот… Например, я бы спросил, как у него дела… — продолжил мальчик, игнорируя сдержанный смешок мудреца. –… Он бы отмахнулся и ничего не ответил. А я бы тогда вспомнил, что тяжело ему приходится с нами — людьми, вечно мы всем недовольны. Столько всего для нас сделано, а никто не ценит, все только жалуются. Нет, чтобы взять да и самим сделать. Чего казалось бы тут сложного… Так ведь думают счастливые люди, которые ни разу не голодали или не мерзли, лёжа на холодной земле?..  — Ты обижен на Него? — в пустоту проговорил старик, так и не получив ответа. –… Или я бы спросил — какие у него планы на будущее? А он бы ответил: — Ну какие у меня могут быть планы? Для меня что будущее, что прошлое, что настоящее — все едино. – Хм, — хмыкнул бы я и подумал, — а ведь действительно. Как же ему наверное неинтересно жить, даже и помечтать невозможно. Хотя, если он всемогущ, то что ему стоит сделать так, чтобы можно было помечтать. — Невозможно, — ответил бы он, когда я изложил бы ему свои мысли, — я конечно могу так сделать, но одно то, что я могу все — лишает мечту настоящей ценности. Да уж, сказать нечего… Можно было бы и такой вопрос задать: — А почему бы не бросить эту, прямо скажем, не очень удачную затею и пойти заняться чем-нибудь более интересным и занятным. А мы — люди — уж как-нибудь сами, все равно ведь так и делаем всё самостоятельно. Вот и пусть у нас будет возможность лучше проявить себя.  — Ну, во-первых, — ответил бы он, — возможностей проявить себя у вас — людей — и так предостаточно, а во-вторых, с чего ты взял, что затея была неудачной? Я бы тогда очень удивился и задумался.  — Вот-вот, думай, — сказал бы он, прямо как Вы. Ну и под конец я бы спросил его: — Как ты думаешь, есть ли у нас надежда? Он усмехнется и ответит: — Я не знаю, что такое надежда. Но на твоем бы месте я ее не терял. Авось пригодится. — Вечно этот авось, — ответил бы я, — ну, до встречи что ли? Он бы кивнул и долго смотрел мне вслед. Точнее, мне бы очень хотелось, чтобы он смотрел мне вслед, а ему это не сложно. И может быть, он бы даже тайком перекрестил меня, тихо посмеиваясь в кулак, чтобы я, не дай Бог, не пропал в этом совершенно несовершенном мире… — закончил свой рассказ Дэй, выжидательно смотря в глаза задумавшемуся мудрецу. С лица старика исчезла улыбка, а брови нахмурились… Мальчик конечно знал, что его рассказ и близко не стоит с монологом старца, но чтобы настолько плохо…  — Так ты держишь оби́ду на Него? –серьёзным голосом спросил мудрец.  — Я… Может совсем немного… Но поймите, я ведь всю жизнь живу, даже не так, выживаю, преодолевая голод и бедность, а в ответ ничего не получаю. И так Он любит нас?.. В последнее время, я всё меньше верю в Его присутствие, но иногда, надежда в то, что Он заметит меня и избавит ото всех страданий, помогает мне…  — Тогда, быть может эта вера и есть его помощь?  — О чём вы? — снова загорелся Дэй.  — Я хочу, мой юный друг, спросить у тебя, для чего Бог создал людей? — всё также серьёзно спросил старец.  — Ээм… От скуки? — неуверенно ответил мальчик. А ведь действительно, для чего?  — Вовсе нет. Бог не пастух человеческого стада. Он создал людей, наделил их свободой выбора и мышлением. Ты ведь никогда не задумывался о том, насколько велик человек?  — Ха-ха! Я бы сказал, что человек скорее ничтожен, чем велик… — растерянно почесал голову Дэй, встречаясь взглядом с прозительными голубыми глазами, казалось, они видят мальчика насквозь.  — Я когда-то уже говорил это одному человеку, который познал истину человеческой ничтожности, но не потружусь посвятить и тебя… — произнёс и замолк на несколько минут, заставляя Дэя просто сгорать от любопытства. ... В уютной комнате повисла тишина, изредка нарушаемая треском дров в камине. На стенах танцевали большие тени, создаваемые светом игривых, алых языков пламени...  — В ничтожестве своём, человек постоянно доказывает собственное величие. Человек может признать себя жалким — пчела не может; человек может признать себя слабым — волк не может; человек может признать себя глупым — а дерево не может. Тем не менее, человек, являющийся жалким, слабым и глупым, но признающий это в себе, будет всегда более великим, чем гордо-живущий лев, даже не подозревающий о собственной ничтожности. Ничтожество человека столь же громадно, сколь и его величие. Природа всегда всё уравновешивает, ставит на точку золотого равновесия. Ничтожество человека заложено в нём изначально, это его природа — ничтожество в том, на что человек способен решиться. Жажда славы, богатства и так далее — это не есть истинная мотивация, это не более чем прикрытие, накидка для настоящей причины. А причина всегда одна — мораль в человеке не была заложена изначально, это просто надстройка. И в отсутствии врождённой морали так же очевидное величие человека, а точнее, его превосходство над всем окружающим — только самый безнравственный и жестокий вид имеет возможность поставить все остальные виды перед собой на колени и использовать окружающий мир на все сто процентов, не видя в нём ничего, кроме полезного средства. Этим аспектом величия можно не гордиться, но не признавать его — нельзя. Бог наделил человека разумом, способностью мыслить и рассуждать. И что самое прекрасное — научившись всему этому, человеку открывается путь на дорогу совершенствования и самореализации. Не замечательно ли это? Бог создал людей для того, чтобы хоть немного развеять одиночество в этом тухлом течении Бытия. Повторюсь, Бог дал людям Волю и Свободу выбора, задавая «правила игры». А войны, голод, нищета и все то, из-за чего люди гневятся на отца своего — есть результат деяний людских, произошедший по их Воле. Они сами выбрали столь тернистый путь, проклиная того, кто дал начало их существованию. Ты спрашивал, неужели Бог действительно любит детей своих, и я тебе отвечу — как отец любит сыновей и дочерей своих, как кошка любит котят своих, как рыба охраняет своих мальков, а птица сражается, жертвуя жизнью, пытается спасти новорождённых птенцов, влечённая материнской любовью, так и Бог любит людей. Только любовью Он зовёт снисхождение… Он прощает все клеветы и обиды, зарождающиеся в сердцах детей своих по отношению к нему. Богу не нужны марионетки…  — Ммм… Я подумаю над Вашими словами… — погружённый в свои мысли проговорил Дэй, смотря в пол. А мудрец ласково улыбнулся, его глаза горели добротой и чем-то, что ни одному человеку никогда не познать. Мальчик вздрогнул, почувствовав, как на его голову ложится большая тёплая ладонь. Он невольно затаил дыхание, медленно поднимая ошарашенный взгляд на старца и пролепетал, — Ч-что вы делаете?! — отчаянно краснея. Мудрец в ответ лишь окинул ребёнка смеющимся взглядом и сказал, — Будь аккуратнее. Твой уровень довольно низок для той локации в которой ты находишься. Как и обещал, я помогу тебе преодолеть несколько особенно трудных порогов, но для этого и тебе следовало бы быть осторожнее… Мальчик очнулся, сразу чувствуя, как тело ужасно болит. Он лежал лицом в земле и пыль попадала куда только можно, безжалостно ссадня кровоточащие ранки на лице. К огромному удивлению, Дэй мог шевелить всеми конечностями, хотя знал, что Сэймон точно сломал ему обе руки. Пролежав в таком состоянии ещё несколько минут, мальчику наконец удалось полностью определить все повреждения, нанесённые озлобленным мужчиной и примерно понять текущее состояние своего тела. Перед глазами снова появилось множество «Посланий» с окошком «ОК». Дэй предполагал, что такие «Послания» особенные и решил позже во всём разобраться. Он стал медленно подниматься, дрожащими руками упираясь в землю. Вокруг была кромешная тьма, и только с одной стороны виднелся кусок улицы и тот самый ящик, за которым неудачно спрятался ребёнок. Неожиданно, вокруг себя Дэй услышал несколько мужских голосов, чирк огнива и звук вспыхнувшего факела. Резкий свет заставил мальчика до боли зажмуриться, а следом он услышал слова, от которых по спине пробежал холодок…  — Ух-ты! Смотрите какой подарок! Это кто так разукрасил твою прелестную мордашку, малыш? — пьяным голосом проговорил один из незнакомцев.  — И правда! Сегодня удааачный деень! — мерзким фальцетом пропел второй.  — Хватит дурачиться. Держите его, я первый. — обладатель третьего голоса, кажется, был трезвее всех и в его тоне слышалась насмешка. Мальчик словно видел, как губы незнакомца во тьме растягиваются в жуткую ухмылку. В следующую секунду истощенного ребёнка схватили со всех сторон, прижимая слабые руки к земле и раздвигая бёдра.  — Ну что, малыш, поиграем? — скорее утвердил, чем спросил, обладатель трезвого голоса…