ЯМыДинамо

Бесконечно можно смотреть на три вещи: как течёт Днепр, как горит файер и как Нико Кранчар бьётся головой о стену. Уже просто потому, что делал он это с душой, но не от души, изящно, театрально, но не показушно. Ровно так, как сделал бы для отличного кадра в высокобюджетном кино для высококлассного режиссёра. Наблюдатель этого действа режиссёром не был, хотя на поле порой приходилось выполнять и эту роль тоже, настойчиво отгоняя от своей вотчины в защите чёрте что забывших там полузащитников, напоминать, что мяч, это светлое круглое под ногами, а не чёрное с клювом в небе, материть вратаря и выслушивать ответные реплики от него… Поэтому перед первой тренировкой сборной в этом году Дарио Срна с наслаждением наблюдал за этим маленьким спектаклем, не смея его прерывать. Вот его коллега из Динамо Загребского, милый мальчик Домагой Вида, из-за излишней импульсивности вылетевший давича из Байера, если бы и стал биться головой о стену, наверняка обошёлся бы парой ударов, наградивших его сотрясением или по меньшей мере треснувшей бровью. Но Кранчар был не из таких. Ему был важен эффект, а не эффективности происходящего. В прочем, на поле он тоже этим парой грешил… Но на поле у него были коллеги, а со стеной подтребунника он был один на один. — Что случилось? — наконец не выдержав, Дарио решил подать голос: даже лёгкие удары могут нанести непоправимый вред если не мозгу (его там нет, это проверено), то внешности полузащитника — точно. Нико реагирует не сразу. Прекратив изображать из себя метроном, он некоторое время собирается с мыслями, уткнувшись лбом в стену. Затем медленно глубоко, даже приподняв плечи, втягивает воздух, разворачивается к капитану лицом, несколько раз моргает, привлекая внимание к длинными чёрным слипшимся от слёз ресницам. — Я влюбился в чудовище! — делая паузу после каждого слова, сообщил он, напряжённо переплетя на груди руки и съёжившись, будто за это его непременно должны будут избить ногами и отдать на растерзание ультрасам Шахтёра и Хайдука одновременно. — Чудовищ у нас в сборной достаточно, даже не считая нас с тобой, — хмыкнул Дарио. Истории из личной жизни подчинённых его всегда особенно веселили. — Конкретизируй! Чего он совершенно не ожидал, так это того, что красивый, самовлюблённый, не позволяющий себе даже потеть на поле, влюбляющий в себя всех, кого захочет и наслаждающийся хрустом разбивающихся сердец под своими ногами, неожиданно зажмурится будто от боли, закроет лицо ладонями и, тоненько всхлипнув, расплачется. Нико делал вид, что спит. Вчерашний любовник — что верит. А потому — расхаживает по комнате обнажённым, будто специально демонстрируя то гладкие мощные бёдра, то красивые длинные руки… Нико видит всё, даже подрагивают длинные щёточки красновато-чёрных ресниц в лучах восходящего солнца, заглядывающего в окно. Внутри ворочается что-то странное, знакомое лишь смутно, неясно. Что-то, похожее на вкус на подгоревшие пирожки из школьной столовой и ритмы Backstreet boys на торговых площадях… Что-то холодно царапающее внутри груди, скручивающее в спираль внутренности, заставляющее тело обливаться холодным потом, а глаза — гореть адским огнём. Огнём… Это он одним своим только существованием, одним только своим именем, призывает огонь, разжигает его в груди и голове окружающих. Это он, он, онг виноват в том, что Нико чувствует себя сейчас влюблённым подростком, хотя сам уже навострился разбивать сердца и привык никого не любить. Огнен одевается. Когда проходит мимо кровати, Нико хватает его за руку, тянет к похмельно горячечному лбу, целует запястье, смотрит глазами, полными надежды… — Не уходи, пожалуйста, — просит он в полголоса. — Я скоро вернусь, — отвечает Вукоевич, но руку вырывает резко и даже слегка царапает Кранчару лоб… — Если бы я знал, какое он чудовище… — воет Нико в плечо капитану. — Бесчувственная, повёрнутая на сексе тварь! Успокаивающе поглаживая друга по плечу, Дарио думает о том, что подобное притягивает подобное, и двум чудовищам в одном клубе будет самое место…