ЯМыДинамо

Под пальцами — грубые прямые линии. По пульсирующим венам, сквозь тонкую бледную кожу напрямую в сердце передаётся тупая глубокая тянущая боль. Не то от осколка стекла, которым были нанесены эти уродливые метки. Не то от причин, по которым это произошло. — Зачем ты это сделал? Кожа под пальцами такая тёплая, такая красивая… На ней не должно быть шрамов. Только тонкие голубые венки и крупные суставы. Может быть, небольшая ажурная татуировка, подчёркивающая этот безумный цвет лепестков лилии на редком на равнинах в сердце родной страны снегу. — Не знаю, — не вырывает руку. Смотрит как-то странно, пытаясь, наверно, понять, что вызвало такое внимание от такого странного человека, который сам вызвался быть старшим товарищем, учителем, заботливым любовником, внимательным переводчиком между ним и миром. — Чтобы папа приехал. Дал по шее, а потом сказал «Дурак ты не умный, Домагой… Ладно, поехали домой, там разберёмся». Чтобы мама отругала за то, что до сих пор не умею готовить блинчики. И сама всё сделала… По телу проходит мелкая вибрация. Если поднять глаза, можно увидеть, как глаза из светлых, серо-голубых, стали ярко-синими как небо перед грозой. Как пересекает высокий гладкий лоб тонкая напряжённая морщинка. — Чтобы брат смотрел осуждающе. Чтобы собака нашла и положила голову на колени, сочувствуя. Чтобы… По горлу проходит долгая тугая судорога, и грозовая синева проливается слезами. Смотреть, как плачут люди невыносимо, но, когда плачет человек, который стал самым близким на этой незнакомой планете, последним, кто не разучился ещё говорить на родном языке, сердце рвёт на мелкие куски… — Только, чтобы всё на самом деле. Чтобы не по скайпу, не по телефону. Понимаешь? — Понимаю… — пальцы, трогающие губы, холодные, дрожат будто от мороза, хотя за окном +25. — Взрослеть бывает больно… Когда мне было 8. Когда ему было 2. Когда мир перевернулся с ног на голову, и так многим пришлось сбежать, однажды я решил, что тренировки и работа не стоят того, что мама плачет от усталости по вечерам. Сбежав из дома, я долго искал и нашёл, что было нужно. Мы жили тогда в горах, и мне удалось наесться снега. Всё вышло ровно так, как я хотел: Я заболел и очень сильно… Вот только мама не отвлеклась от работы. Только устроила в присутствие врача страшный скандал. Я лежал в больнице несколько недель. Каждый день из носа и глотки пугающим агрегатом вымывали куски плоти и гноя. А в один прекрасный момент сообщили, что будут оперировать. И, что у меня когда-то, наверно, мячом, был сломан нос. Что иммунитет разрушен болезнью до основания. Что на поле мне больше выйти… Я узнал значение слова «злорадство» раньше, чем значение слова «любовь». Ну что ж, я выполнил обещание, данное маме, когда она закончила смеяться над тем, что мне запретили из-за моей же глупости возвращаться в футбольную школу. Я живу в холодной стране, где могу есть снег хоть всю зиму, сколько вздумается… Вот только больше нет ни повода ни желания. Мама звонит каждую неделю и иногда даже просить прощения за то, что никогда не верила в меня. Все шрамы остались внутри. Внутри носоглотки. Внутри головы… — Там, в Ливенкрузене, — поборов истерику, Домагой сворачивается калачиком, высвободив руку из моих пальцев и прижавшись к груди лохматой головой, — я дружил с девочкой одной… Она училась на меде, но всё время говорила про всякую фигню типа астрологии. Так вот, когда это случилось, и родители отчитывали меня по телефону, она была рядом, и, когда я закончил разговор, спросила: «А чего они вообще добивались, когда называли Тельца «домовым», а потом отправляя его так далеко от дома?». — Что будешь делать? Волосы, касающиеся моего солнечного сплетения, совсем холодные, и приходится пошевелиться, чтобы натянуть на его плечи одеяло, чтобы, чего доброго, не простудился. Домагой жмёт плечами, поднимает голову и смотрит в глаза. — Наверно, татуировку. Только не знаю, какую. Некоторое время уходит на то, чтобы улечься удобнее, устроиться на узкой кровати, чтобы наверняка друг другу ничего не отлежать. — Я бы подумал, кто или что тебе помогает жить. Футбольный мяч или символ веры… Не знаю, твоя шкура, ты и думай. И больше себя не режь. Вида не отвечает, засыпая. Хорошо всё же, когда можно закрыть шрам татуировкой. Плохо, когда все шрамы в голове…