ЯМыДинамо

Больнее всего в жизни человека, это, пожалуй, сидеть на полу в горе разбитой посуды, не имея даже минимальной возможности что-то изменить. Он закрывает голову руками ещё несколько минут после того, как скандал окончательно стихает. Внутри всё сжимается и подрагивает. Хочется плакать. А ещё больше — сбежать. Ему страшно и очень неуютно в доме, который он строил с нуля. В котором он сделал всё, чтобы было уютно всем — взбалмошным близнецам, близким друзьям, маме, кошкам… Самому себе. И кто только мог представить, что это всё будет разрушено, уничтожено и втоптано в осколки посуды из соседней икеи, едва один единственный элемент покинет стройную картину мира. — Я не хочу! — вопил тогда Тоха, разбивая в кровь руки о стены. — Не хочу, не могу! Не буду играть без него! Федя только старался его удержать, но пальцы разжимались от боли, сжигающую младшего из близнецов. Тогда под вечер пришлось позвонить Чарли, и тот пришёл с врачом, и он сделал Тохе успокоительный укол. Потом эта командировка в Виго, и всё рушится окончательно. Кошка не так дичает на передержке в зоопарке, как остававшийся наедине со своими травмами и мыслями Антон. Он то хватает за руки и не пускает даже выпить воды или отлить… То бросается с обнажёнными когтями, бьёт посуду и обвиняет во всех смертных грехах. Он плачет больше, чем за всё время, пока они были вместе. Не вызов. Застарелая травма, которая не даёт теперь шевельнуться без боли. Ложь и лицемерие врачей. Тренерская чехарда. Пустота в душе, заполняющаяся обидой… Сначала на пол летит тарелка. Проснувшаяся на подоконнике кошка, испуганно рычит и дефилирует прочь. — Я знаю, — Антона трясёт, и взгляд стеклянеет с пугающей скоростью. — Ты тоже уйдёшь! Ты бросишь меня! Вторая тарелка летит прямяком в голову, и только футбольная выдержка и отменные, не пропитые, не смотря на прежнюю компанию, рефлексы не дают ей попасть в цель. Дальше посуда сыплется под проклятия и рыдания, и Феде остаётся только сползти на пол и закрыть руками голову. Тяжёлая миска разбивается совсем рядом, а стену врезается чашка… И всё стихает. — Ты уйдёшь, — шепчет, совершенно задохнувшимся голосом Тоха, сев рядом. — Уйду, — отвечает Федя, закрыв глаза. Осколки чашки из Виго он видит и не глядя на них. — Я не могу, Антон. Ты делаешь мне больно. А я не из тех, кто любит боль. У Диего красивое тело. Он вообще очень красивый со своими смешными очками, подростковой причёской, неловкой улыбкой, старомодными вкусами. Доверчиво ластится к протянутой руке и говорит, что хочет погладить кошку. Смешной, красивый, милый… Сердце оттаивает медленно. Он шутит, что Динамо привозит в Турцию снег второй год подряд, а Федя гадает, уткнувшись губами в тёплое смуглое плечо, сможет ли он когда-нибудь снова полюбить. И не кончится ли всё это новыми скандалами и новой невыносимой болью…