***
Он и забыл о минометах, которые там были, ведь столько времени прошло с тех пор, как он заходил так далеко. В первый раз миномет был адом для его ушей, а прямо сейчас он даже не до конца понимает, как ему удалось перебраться на другую сторону, преодолеть рваную и покрытую кратерами землю, чтобы освободить Мерла. Вероятно, то была долбанная удача. Использование миномета при сотрясении мозга само по себе было тем еще приключением. В конце концов, Мерл меняется с ним местами, замечая дрожь в руках Гарретта, когда тот пытается зарядить еще один патрон. Поэтому сейчас Гарретт бегает с лопатой, стараясь посильнее вмазать самым живучим эдемщикам, подобравшимся слишком близко. Через некоторое время его тело дрожит от истощения, но Гарретту и Мерлу не нужно долго ждать появления вертолета, который уносит их прочь. Как только их подбирают, Гарретт теряет сознание.***
— Ты сделал что? — Все было не так уж плохо, Мери Мей... — Не так уж плоха моя задница, Гарретт! А ты прошел сквозь минометный огонь с чертовым сотрясением мозга. — Откровенно говоря, — вставляет Джером, — это я попросил его. Мери Мей смотрит на того убийственным взглядом. — Это совсем не помогает. Эй, и кому ты вообще пишешь? У тебя сотрясение мозга, тебе не стоит этим пользоваться. Гарретт поднимает свой телефон так, чтобы девушка не дотянулась до него, и продолжает печатать. — Держи, приятель. Ты заслужил бесплатный напиток за хорошую работу, — Акула пытается передать ему стакан, но Мери Мей отнимает. — Какую часть в «у него сотрясение мозга» вы все не понимаете? Никакого алкоголя! Для него у меня есть только вода. А вот и она, — ее тон не терпит возражений, и никто больше не пытается дать Гарретту спиртного, но это и не страшно: стоит ему только поднять голову, перед глазами все равно все расплывается, почти как у пьяного.***
Когда утренний свет проникает в окно, Гарретт обнаруживает себя на стареньком диване в квартире Мери Мей над баром. Он не слишком много помнит из прошлой ночи, после того как Джером спас его, только смазанные сцены и общие впечатления. Глядя вниз, Гарретт рассматривает себя: воротник рубашки порван, спереди и частично на джинсах видны брызги засохшей крови, кожа на костяшках пальцев содрана, а глаза раздражающе пульсируют. Со стоном он отворачивается от утреннего света и прижимается лицом к спинке дивана, но никак не может снова заснуть. Достает телефон, чтобы узнать время и просмотреть свои сообщения, он помнит, как отправил что-то вчера вечером, но не может сообразить, что именно. Гарретт фыркает, когда видит отправленную фотографию. На ней он лыбится, как идиот, Грейс со слегка приподнятыми уголками губ, а по центру смеется Акула. И подпись: «Сюрприз! Я выжил». Он испытывает легкое разочарование, когда замечает, что Джон так и не ответил. «Тупица», — ругает он себя.***
Гарретт застрял в Фоллс Энд примерно на неделю, пока его сотрясение мозга не пройдет, а Мери Мей не одобрит снятие швов. Это самые долгие семь дней в его жизни. Он просто тихо просидел в городе, и был близок к тому, чтобы начать рвать на себе волосы из-за всепоглощающей скуки. Конечно, приятно было не оглядываться все время через плечо, постоянно видеть Бумера рядом и просто... ненадолго притвориться, что все в порядке. Что нет никакого культа, никаких временных петель, никакого странного увлечения Джоном Сидом. Звучит здорово, но неделя игнорирования проблем Округа Хоуп (и его личных бед) - это уже слишком. Первое, что он делает, когда выбирается из города - одалживает самолет Ника и взрывает имущество эдемщиков, на которое Ким указывает ему по рации.***
Гарретт и Грейс закончили восстановление упаковочного цеха Гарденвью, спустя почти целую неделю с тех пор, как ему сняли швы, когда на связь вновь выходит Вестник долины Холланд. — Помощник шерифа… я слышал, что ты хорошо повеселился. Но все грешники должны Исповедаться. На то воля Отца. Мои люди идут за тобой. Скоро увидимся. А затем раздается небольшой щелчок и вызов завершается. — Джон чертовски полон решимости вонзить в тебя свои когти, пацан, — доносится голос Датча из рации. Гарретт не успевает вставить ни слова. — Я знаю, что в прошлый раз ты умудрился выбраться относительно живым и здоровым, но не стоит недооценивать этого ублюдка. Конец связи. Гарретт смотрит на Грейс, и та пожимает плечами. — Это вызов. — Тебе, вероятно, стоит сейчас вернуться в Фоллс Энд. Я уведу его охотничий отряд подальше, заставлю тех немного побегать по округе. Грейс кивает ему и уезжает, воспользовавшись одним из оставленных на стоянке грузовиком. — Береги себя, Гарретт. Мертвым ты никому не поможешь. У него вырывается сухой смешок, кривая полуулыбка на лице, и он провожает ее взглядом. Как только Грейс скрывается из виду, Гарретт начинает идти по дороге, ожидая, когда отряд Джона заметит его.***
Эти сраные пули с Блажью. Он каждый раз забывает, какой ужасный после них отходняк. Зрение затуманено, когда он приходит в себя. Веревка крепко фиксирует его на стуле, приглушенные крики Хадсон с другого конца комнаты, повсюду красный свет. По прошествии нескольких секунд зрение Гарретта становится все более четким, и, похоже, в то же время Хадсон затихает, а ее место занимает голос Джона, насвистывающий песню «We’ll meet again». Он задается вопросом, почему семья Сид так одержима старинными музыкальными хитами, пока наблюдает за тем, как Джон расхаживает по комнате, подготавливая инструменты для Исповеди. Когда тот смотрит на Гарретта, в глазах отражается мрачный блеск, а ухмылка слишком резкая. Он рассказывает им о том, как пришел к пониманию силы слова «Да», прибивая полоски чужой кожи к деревянной доске над своим столом с инструментами, как будто это совершенно нормально. Для Джона Сида, вероятно, так оно и было. Внезапный резкий удар строительного степлера по столу все еще заставляет Гарретта подпрыгнуть, а Хадсон отвести взгляд. Прошло слишком много времени (может даже годы временных петель) с тех пор, как он был здесь в этот самый момент, потому Гарретт забыл… ЭТО. Взрывной, слабо контролируемый гнев и, ох, сколько радости Джон получает, пугая перед тем, как начать набивать и вырезать грехи на коже грешников. Джон сейчас перед ним с тату машинкой в руке, поправляет угол наклона лампы. — Что-то внутри меня освободилось. Я больше не был напуган, я был… чист, — говорит Джон, когда Гарретт снова фокусируется на монологе. — Я посмотрел на них и начал смеяться. И мог сказать только... «да». Он растягивает слова, пока проверяет тату машинку и одаривает мертвой улыбкой, когда выключает ту. — И всю свою жизнь я искал новые поводы сказать «да», — продолжает объяснять Джон, хотя Гарретт все это и так уже знает. Мужчина разрывает рубашку Гарретта, пуговицы отрываются и катятся по бетонному полу. Он смотрит прямо в глаза, их лица слишком близко, и Гарретт не может игнорировать голубой океан прямо перед ним. — Я испытывал свое тело по сантиметру в тщетных попытках унять свою боль, — Джон наклоняется ближе с каждым словом, пока они не делят один и тот же воздух. Носы слегка прижаты друг к другу и это вызывает слабое тепло в животе Гарретта, несмотря на то, насколько ужасна вся эта ситуация. А потом Джон отстраняется, на его лице снова появляется улыбка, которая выглядит дико и неправильно. — Но Джозеф показал мне, каким эгоистом я был, — Джон берет таз с водой и губкой протирает кожу на груди Гарретта, где, как он знает, тот планирует набить татуировку «Гнев», прямо как его собственная «Лень». — Только получал. Только брал. Его глаза затуманиваются, а на лице странное выражение, будто он и сам не совсем верит в то, что говорит. И это пугает Гарретта больше всего. Потому что, несмотря на все шутки над Джоном и над его верой в силу «да», Гарретт даже не представляет, что могло поколебать твердые убеждения этого человека, что могло заставить того начать сомневаться. Он не уверен, что хочет знать, что это было. Но затем сомнения исчезают с лица, и снова появляется улыбка с мертвыми глазами. — Лучший дар – тот, что ты отдаешь, а не берешь. Но здесь нужна смелось. Смелость… — Джон отставляет чашу с водой и возвращается к столу, на котором находится большинство его инструментов, – …признать свой грех. Вживить его в свою плоть и нести это бремя, а когда настанет час искупления, когда ты начнешь смиряться, вырезать его, словно опухоль, и показать, чтобы видели все. Джон делает глубокий вдох и выдох. — Это и есть смелость! Они смотрят друг на друга какое-то время, прежде чем Джон подскакивает и берет стержень для заточки ножей из принесенного ящика с инструментами. — Я научу тебя смелости. Научу тебя, как сказать «да» и победить свои слабости. Победить свой грех, — голос становится громче и интенсивнее, чем больше тот продолжает расхаживать назад-вперед перед ним и Хадсон. — Ты пересечешь море боли и будешь… свободен. Джон указывает на него и снова приближается. — Ведь таков единственный путь к искуплению, — холодный металл точильного стержня прикасается к горлу Гарретта, после так же неожиданно исчезает, а Джон кладет руки ему на бедра, наклоняясь вперед, пока они не оказываются лицом к лицу. — Так каков твой ответ? Гарретт обдумывает, проводя языком по нижней губе. В любом случае, Джон планирует набить ему татуировку и оставить шрамы. Хватка на бедрах усиливается, и Гарретт знает, что позже там будут синяки, и это то, что он заметил в Джоне: мужчина всегда держит так крепко, даже слишком крепко, как будто боится позволить чему-либо ускользнуть из его рук. — Да, — отвечает Гарретт голосом чуть выше шепота, и улавливает момент, когда почти отчаянный голод в глазах Джона сменяется чем-то вроде удовлетворенного озорного ликования. — Да. Да! Ты об этом не пожалеешь, обещаю, — шепчет Джон ему на ухо, и Гарретт слышит искреннюю улыбку в голосе и легкий вздох восторга.***
Гарретт подталкивает свой стул к лестнице и кубарем скатывается по ней. Может это была и не лучшая идея, но единственная, что приходит в голову. Он мог прокрасться через бункер, попытаться догнать Джона и Хадсон, но он помнит, что так и не смог попасть к ним в первый раз, поэтому просто поднимается по лестнице и ждет, потирая запястья, чтобы успокоить нывшие от веревки руки.***
Кажется, время тянется целую вечность, пока Гарретт ждет возвращения Джона. Он даже не уверен, каков его план. Все, что он знает, так это то, что пока не сможет вытащить Хадсон отсюда. Вина за то, что он не может помочь ей или Пратту, ощущается тяжестью в животе. Люди слишком сильно верят в его способность добиваться цели. Гарретт - всего лишь один человек, а не ходячая армия, как все почему-то привыкли считать. — Похоже, ты наконец-то научился оставаться на месте, — говорит Джон, возвращаясь. Он выглядит приятно удивленным, но в улыбке присутствует натянутость. — Правда, я бы предпочел, чтобы ты по-прежнему сидел так, как когда я уходил. — Мы не всегда получаем то, чего хотим. — Да, не всегда, — тихо соглашается Джон, медленно подходя ближе, он смотрит на Гарретта, будто пытается заглянуть в душу. Взгляд Джона скользит с лица на все еще обнаженную грудь, затем на ящик с инструментами, который Гарретт рассматривал всего несколько минут назад, и Джон замирает. — Даже не думай об этом. — Весьма безрассудно с твоей стороны было оставлять это без присмотра, — отвечает Гарретт, пытаясь, но безуспешно, подавить озорную ухмылку. Прежде чем Джон успевает что-либо предпринять, Гарретт сдувает найденную им Блажь в лицо мужчине. Наркотик действует практически мгновенно. Напряжение покидает плечи Джона, Гарретт ловит и опускает его на пол, когда видит, что тот уже совсем не держится на ногах. — Чувак, тебя действительно разнесло. Должно быть, концентрация была сильнее, чем я думал, — говорит Гарретт, наблюдая, как Джон смотрит на него с мечтательной улыбкой. — Кстати, спасибо, что испортил мою любимую рубашку. Кажется, пришло время для нового образа. Может, мне стоит отрастить волосы, чтобы окончательно выглядеть как мечта маньяка-потрошителя? Джон хихикает, чертовски мило хихикает, и проводит пальцами по волосам Гарретта. — Думаешь, это смешно, да? А ведь в каком-то смысле так и есть. О, а это я, пожалуй, заберу в качестве оплаты за порванную рубашку, — говорит Гарретт, вытаскивая серьгу из левого уха Джона и вставляя ее в неожиданно не заросший прокол в собственном ухе. — Должен сказать, я удивлен, что прокол не затянулся. Не носил такие штуки со времен старшей школы вместе с этими ужасными мелироваными кончиками, которые вечно укладывал шипами. Когда Джон замечает сережку, то удовлетворенно бурчит. Гарретт закатывает глаза и подавляет внезапно нахлынувшую симпатию. Это странно, это ненормально. Гарретт осторожно убирает руки Джона и встает, собираясь уйти. Он думает о том стоит ли взять ключ, который висит у того на шее, и использовать его, чтобы освободить Хадсон. В конечном итоге он решает не делать этого: эффект Блажи не продлится долго, а у Гарретта при себе нет оружия. Он выбирается из бункера незамеченным.***
Когда он возвращается в Фоллс Энд, Мери Мей пристально смотрит, замечая серьгу. Она определенно поняла, кому та принадлежит и явно не в восторге от этого. Однако не говорит ничего лишнего, только напоминает не терять голову. Он уезжает из города с Бумером и Грейс в течение часа.***
Гарретт проводит большую часть следующих двух недель с выключенным телефоном, освобождая захваченных людей из уродливых фургонов цвета майонеза и разрушая святыни в регионе Фейт. Он знает, что следующая важная встреча с Джоном закончится смертью мужчины, и Гарретт... Гарретт никогда не хотел никого из них убивать. Он знает, что семья Сид сделала много дерьма жителям Округа Хоуп, но он не хотел ничьей смерти, даже в тот первый раз. Во всяком случае, он собирается заставить эту семейку признать все, что они натворили. Они, однозначно, никогда не смогут исправить все свои ошибки, но это не значит, что им не стоит пытаться. Он ни с кем об этом не говорит. Гарретт понимает, что многие из его друзей будут против того, чтобы оставить в живых кого-либо из Сидов, но так же он знает и альтернативу. Помнит, из-за чего он оказался в ловушке, повторяя заново один и тот же цикл, снова и снова, и снова, и снова. Знает, что путь, по которому он пошел в первый раз, ведет лишь к огню и смерти, и он не хочет этого. Почти уверен, что та Сила, запустившая временные петли, этого не желает тоже. Он не может сказать, откуда у него эти знания, просто это то, что он чувствует. Поэтому и проводит две недели в дикой природе региона Фейт, отчаянно пытаясь придумать способ сохранить жизнь и Джона, и всем остальным членам семьи Сид.***
Гарретту снится смерть Джона каждый раз, стоит лишь заночевать в лесу. Он видит это, словно наяву, и когда просыпается, ощущает во рту привкус пепла. Однажды рано утром к нему в голову приходит до смешного простая идея. Ничего особенного, но другого и не требовалось.***
— Так какой план, сладкий? — спрашивает Аделаида, когда Тюльпан поднимается в воздух и несет их в сторону долины Холланд. — Взорви все силосные башни, какие только сможешь найти, и снеси это бельмо на глазу, — Гарретт указывает на чертов знак «ДА», маячивший вдалеке. — В целом тебе нужно разозлить Джона настолько сильно, насколько вообще возможно. Как только все получится, я хочу, чтобы ты подождала моего сигнала вот в этом месте. Гарретт обводит кружком на запасной карте место, где находится его дом. — Не волнуйся, если увидишь в окнах свет или что-нибудь в этом роде, это просто Док Линдси и Бумер. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, дорогой, — серьезно говорит ему Аделаида. На его лице вспыхивает мрачная улыбка. — Я тоже надеюсь на это.***
— Ты абсолютно точно уверен? Мне не нравится, что ты пойдешь туда один. — Я буду в порядке, — еще раз заверил Гарретт, застегивая ремни своего парашюта. — Помни, дождись моего сигнала, и я дам дальнейшие инструкции. Затем он открывает дверь вертолета и выпрыгивает. Где-то вдалеке слышит, как колотится сердце, пока падает на распростертый под ним город, и открывает свой парашют. Когда он приземляется, главная улица пуста. Все витрины снова заколочены. Фоллс Энд выглядит как город-призрак. Гарретт ждет, пока Тюльпан не превратится в крошечную точку в небе, прежде чем направиться к церкви, откуда раздается зловещий звон колокола. Его тошнит от зловония крови и гнили ворон, прибитых к стене. Стоя перед дверью, Гарретт колеблется. Он надеется, что Ник получил сообщение и прослушал его. Он действительно молится о том, чтобы Ник сделал так, как он сказал. Хоть и понимает, что для остальных все это звучит бессмысленно и что у Ника, скорее всего, будут вопросы. Но эту проблему можно оставить на потом. На то время, когда Гарретт придумает убедительную ложь, не раньше. Глубоко вздохнув, он толкает дверь и готовится к предстоящему удару прикладом в лицо.***
Он приходит в себя и чувствует корку крови вокруг носа и рта, прикосновение колена к ключице, вес Джона, сидящего верхом на нем, звук тату машинки и укол иглы с чернилами. А так же острие ножа, спрятанного в сапоге. Гарретт мычит из-за особенно неприятного прокола, отчего Джон переводит взгляд на его лицо. Мертвые глаза, маниакальная улыбка и все та же вспышка собственнического голода, стоит Джону увидеть серьгу, которую по-прежнему носит Гарретт. — Тебе больше не придется прятаться, — мягко говорит Джон, его взгляд мечется между лицом Гарретта и тем местом, где он набивает слово «Гнев». — Я позабочусь об этом. Как только Джон заканчивает свою работу и встает, двое эдемщиков тянут Гарретта вверх и вперед. Похоже, на этот раз на скамьях сидит больше сектантов, чем в прошлый. Он замечает, что Библия Джерома разорвана в клочья, а пистолет, который находился в ней, отсутствует. Обидно, но, по крайней мере, его план не основывался на этом пистолете. Нет, его план - это время и Ник Рай, и он готов молиться любому божеству, которое захочет помочь, чтобы ничего не пошло под откос. Начинается Исповедь, и когда Джером отказывается декламировать то, что говорит ему Джон, эдемщик бьет пастора, а тот падает на пол, и сразу случаются одновременно три вещи. Мери Мей набрасывается на Джона, привлекая внимание ближайших культистов, Ник пинает сектанта, ударившего Джерома, добавляя чуть больше хаоса, достаточного для того, чтобы Гарретт освободил одну руку, вытащил нож из ботинка и нанес удар. Вся церковь взрывается в шквальном движении, когда главная дверь распахивается, и врываются члены сопротивления, сверкающие огнестрельным оружием.***
Они все равно ввязываются в воздушный бой. Бесчеловечно и утомительно, но Гарретт старается не слишком много думать о том, как ему чертовски повезло, что его план вообще сработал, и о том, как легко тот мог провалиться. Всего лишь нож и Ник, делающий то, о чем попросил Гарретт. Сейчас ему просто нужно убедиться, что Джон Сид переживет их бой. — Аделаида, — говорит Гарретт в рацию, — ты нужна мне в небе, следуй за мной на расстоянии. Я в серебряном самолете, и от тебя требуется приземлиться рядом, когда я снова свяжусь с тобой. Он не отвечает на вопросы Аделаиды, сосредоточен лишь на том, как вытащить Джона из самолета, чтобы они могли встретиться на земле на равных. К счастью, Ник не присоединяется к их битве, а лишь отстреливает эдемщиков в небе вокруг. Самолет Джона наконец-то падает, по ощущениям будто прошло несколько часов, и Гарретт немедленно покидает кабину. Как только он приземляется на землю, то находит Джона, ожидающего его у сарая, давно присвоенного культом, с ружьем и праведной яростью на лице. Гарретт вытаскивает пистолет и стреляет.***
Кажется, что перестрелка длится даже дольше преследования. Гарретт получил пулю в бедро, спасибо, что рана не сквозная, а в основном умудряется уклоняться от выстрелов. Когда обойма становится пустой, он отбрасывает пистолет в сторону и ждет, пока со стороны Джона не смолкнут выстрелы. Гарретт находит того на другой стороне за стогом сена, окровавленного и измученного, с полуприкрытыми глазами. Он немедленно зажимает кровоточащие раны, и связывается по рации с Аделаидой, чтобы та забрала их. Джон кашляет и разбито улыбается. — Похоже, ты снова победил, помощник шерифа. — Я бы так не сказал, — говорит Гарретт, делая все возможное, чтобы наложить жгут на ногу Джона. Когда тот не отвечает, он отрывается от работы и видит, что глаза мужчины закрыты. — Эй, посмотри на меня, — Гарретт хлопает его по лицу, мягко, но решительно, пока тот не распахивает глаза. — Посмотри на меня, Джон. Тот безрадостно усмехается. — Все, что я делаю, это смотрю на тебя. Лишь смотрю, и теперь Врата Эдема закрыты для меня, и теперь все стало кристально ясно. Я был проклят. Проклят переживать твою смерть раз за разом. Что? Сердце Гарретта на мгновение замирает. — Неважно, веришь ты мне или нет. Ты все равно не запомнишь этого, — говорит Джон, явно неверно истолковав выражение шока на лице Гарретта. Его глаза снова закрываются. — Не важно. — Джон... Но Джон потерял сознание, а звук садящегося Тюльпана все равно заглушает голос Гарретта. «Что, черт возьми, происходит», — думает Гарретт, пока они с Аделаидой осторожно грузят Джона в вертолет.