***
Джон вспоминает, как впервые оказался в церкви Отца после смерти. Помощник шерифа, стоящий перед Джозефом, наручники наготове, беспокойный шериф, высокомерный маршал США. Что это? Он пытается убедить себя, что то, что он видел, то, что он пережил, было не чем иным, как изощренной шуткой подсознания, эдаким сном наяву, но то, как он следил за помощником шерифа, что даже не мог отвести взгляд, все подсказывало ему, что тут что-то не так. Джейкоб и Фейт обсуждали что-то рядом, безразличные к тому, что он не принимает участие в разговоре, в то время как он сам изучал темноволосого мужчину, будто пытаясь доказать себе, что человек, арестовывающий его брата, был не тем человеком из сна. Но потом Гарретт посмотрел на него, и Джон понял, что все это был не просто сон, что это произошло на самом деле, что Джон умер от его рук. Гнев и желание поразили его, словно всепоглощающая вспышка огня, которую невозможно проигнорировать. Когда легавые и его брат покидают церковь, Джон поворачивается к своим оставшимся брату и сестре и присоединяется к обсуждению плана действий. Примерно через час мир вокруг возвращает его в церковь Отца, помощник шерифа стоит перед Джозефом и маршал США повторяет фразу: «В наручники его, салага». Беспокойство зарождается внутри Джона.***
Это происходит еще пять раз с произвольным интервалом. Когда общее количество достигает восьми, с Джона достаточно. Ему нужны ответы. Даже не думая о том, что делает, он идет по проходу, зацикливаясь на помощнике шерифа, и протягивает руку. Небольшой трепет мстительной радости охватывает его, когда помощник вздрагивает от прикосновения, зеленые глаза смотрят выжидающе, а он не знает, что сказать. — Мистер Сид, отойдите, — приказывает ему шериф, словно тот имеет здесь какие-то полномочия. Вместо того чтобы сделать то, что ему велено, Джон сосредотачивает все свое внимание на его помощнике. Скажи что-нибудь. Ничего не приходит в голову. — Все в порядке, брат, — голос Джозефа прорывается сквозь хаотичные мысли, преследующие Джона. Джон отпускает другого мужчину, он отчетливо слышит невысказанный приказ в словах брата. Он стоит на пороге церкви и смотрит им вслед. — Что это было? — спрашивает Джейкоб, подходя и останавливаясь рядом с ним. — Ничего, — отвечает ему Джон. Фейт встает по другую сторону и косится краем глаза, самодовольная и причудливая, со своей вездесущей улыбкой. Джон сердито смотрит на нее, но больше ничего не говорит.***
— Ты положил глаз на помощника шерифа. Это не вопрос. — И это причина позвать меня сюда, дорогая сестра? Фейт наклоняет голову с озорной улыбкой на лице и смотрит на него, словно ястреб наблюдает за своей добычей. — Не единственная причина. Ты знаешь, я волнуюсь, — сладким голосом говорит та. — Мы все переживаем. Ты был немного… не в себе с тех пор, как они по глупости попытались арестовать Джозефа. Что случилось? С чего бы вообще начать? Время продолжает сбрасываться безо всякой причины? И, кажется, никто этого не замечает, кроме него? Часть его, нелепая, совершенно абсурдная часть, хочет, чтобы кто-то еще помнил эти временные петли. Он ничего не говорит. — Все в порядке, Фейт. Она хмыкает, вытаскивает цветок Блажи из ближайшей бочки, полной их до краев, и помещает в его нагрудный карман. — Я пойму, если ты не можешь говорить об этом со мной, но ты не должен держать все в себе. Может, тебе стоит поговорить об этом с Джозефом? Джон раздраженно вздыхает в ответ на ее приставания, но он пойдет поговорить с Джозефом, ведь она уже наверняка рассказала обо всем их брату, поэтому Джон знает, что сейчас этого не избежать. Фейт усмехается и слегка похлопывает его по плечу, прежде чем уйти в поля Блажи, ее пение привлекает внимание ближайших Верных.***
Джон так и не возвращается в главное поселение для разговора с Джозефом. Помощник шерифа, которого, как он узнал от Хадсон, зовут Гарретт, сеет хаос в долине Холланд и в открытую насмехается над ним, о чем свидетельствует сообщение, которое он получает со своего запасного телефона. «Поймай меня, если сможешь» Сначала тот крадет охотничьего пса, которого Джон собирался передать Джейкобу, затем угоняет конфискованный гидросамолет, убивает нескольких Верных и уничтожает его знак, который возвели, дабы напомнить грешникам о силе слова «Да». По возвращении Джон отправляется с отрядом на охоту.***
Они находят Гарретта в открытом поле. Джон приказывает открыть огонь по мужчине. Как только раздается первый выстрел, голова Гарретта резко поворачивается в их направлении, и тот успевает убежать. Джон бросается в погоню, его пульс стучит в ушах. В конце концов, одна из пуль, наполненных Блажью, все же попадает в цель, и помощник шерифа падает, словно подкошенный. — Вот этот? — спрашивает его один из Верных, когда они переворачивают одурманенного наркотиком человека. — Да. Голова Гарретта поворачивается в его сторону, и Джон наклоняется, чтобы убедиться, что он единственный, кого тот видит. — На этот раз я не позволю тебе уйти, — говорит ему Джон и он сейчас серьезен. Он будет держать этого человека в цепях, если придется, но будь он проклят, если снова позволит этому грешнику ускользнуть.***
Время, проведенное Джоном в семье Дунканов, навсегда отпечаталось в его памяти, он не сможет его забыть, даже если захочет. Моменты, которые особенно неприятно вспоминать, мерзкие и болезненные события, они всегда находятся на задворках сознания, въелись в подкорку, вечно присутствуют где-то рядом, но никогда не выходят на передний план. — Твоя душа испорчена, сломана, — сказала ему миссис Дункан, когда он впервые поселился у них. — Но не волнуйся, мы это исправим. Исправим тебя. Но исправлять было нечего, Джон был в порядке. Они считали его чудовищем, замаскированным дьяволом, и пытались исправить. Но все, что они сделали - это лишь создали гораздо худшего монстра, и выпустили его в мир.***
Это Очищение во многом похоже на то, что было в первый раз. Он мешает Верным вытащить Гарретта на берег. — Он не готов. Джон делает выпад, вновь погружая помощника шерифа в мутные воды реки, пропитанные Блажью. Ему не нравится, когда его игнорируют, когда его работу ставит под сомнение и высмеивает тот, кто не уверовал. Джон поднимает его, прежде чем успевает утопить. Когда он всматривается в лицо Гарретта теперь, то тот выглядит дезориентированным, смотрит туманно и сквозь Джона, как будто его нет, и это ранит. Джон тянет Гарретта за темные волосы, запрокидывая голову, пока тот, наконец, не смотрит на него. Видит его. — Ты порочишь ритуал, Джон? — доносится откуда-то сзади, откуда-то с берега реки, и Джон замирает. — Нет, Джозеф, — отвечает Джон своему брату, почтительно склонив голову. Он послушно наблюдает, как Верные подводят Гарретта к Джозефу, и ждет, пока Джозеф подзывает его к себе, выслушивает предупреждение, которое он слышал и раньше, о том, что не должен позволить греху взять над собой верх. Его брат уходит так же внезапно, как и появился, и Джон врывается в личное пространство Гарретта, шепчет «Ты мой», едва касаясь губами раковины уха. В груди разливается тепло от дрожи и легкого вздоха другого мужчины.***
Не проходит и часа с момента Очищения, как Джон снова оказывается в церкви. Повторение этого момента истощает его, оно слишком сильно напоминает о времени, проведенного с семьей Дунканов, о том, как те заставляли его признавать свои грехи снова и снова, и снова. Он стоит рядом с Джейкобом и Фейт и задается вопросом, были ли Дунканы правы, была ли душа Джона слишком испорчена для спасения, и все происходящее на само деле его наказание. Он задумывается, а не ад ли это.***
Наконец Джон узнает, какое событие заставляет время повторяться. Цикл всегда начинается одинаково: Гарретт арестовывает Джозефа, после чего вертолет падает. Джон знает, что это правда. Так происходит каждый раз. Каждый раз, кроме этого. Вместо того чтобы арестовать Джозефа, помощник шерифа убирает наручники и уходит. Маршал и шериф начинают спорить, следуя за ним, но Джон не обращает на них внимания. Нет, он слишком сосредоточен на этом внезапном изменении в сценарии. Едва Гарретт выходит за дверь, как один из Верных бьет того лопатой по голове, и Джон перестает дышать. Хадсон начинает кричать, и это вырывает Джона из оцепенения. Он преисполнен гневом, когда направляется к Гарретту, игнорируя растерянные взгляды братьев и сестры. Джон даже не понимает, что он тоже кричит. Лопата еще раз опускается на голову, и Джон видит кровь и осколки костей, а затем все происходит так быстро и резко, что он чувствует себя задыхающимся, когда снова стоит в церкви, будто ничего и не произошло. — В наручники его, салага. Джон наблюдает за Гарреттом и почти не верит, что тот настоящий.***
Сейчас он в растерянности. После того, как он дает Гарретту свой запасной телефон, после минуты слабости с виски, Джон все же идет поговорить с Джозефом. Он рассказывает брату, о том, что его беспокоит, хоть и не вдаваясь в подробности, за исключением того факта, что время повторяется. Джозеф воспринимает это спокойно и не говорит, что это невозможно. — Быть может, это Бог испытывает тебя, Джон, — предполагает Джозеф. — Покажи свою решимость, докажи, что ты не позволишь своим грехам взять над тобой верх. — Если я докажу, то это прекратится? Тот лишь успокаивающе улыбается. — Ты должен выяснить это сам, брат. Только ты можешь понять, что нужно сделать, чтобы пройти через это испытание.***
Джон приходит в ярость, видя разбитую и кровоточащую рану на затылке Гарретта, когда мужчину привозят в его дом. — Кто это сделал? — холодно требует он ответа. Двое Верных, что приволокли Гарретта в бессознательном состоянии, трясутся от страха. — Братья, которых Вы послали за ним, наверное, знают, — заикается один из них. Джон зажимает переносицу и кусает щеку изнутри, пытаясь успокоиться. Это не особо помогает. — Отнесите его наверх. И обработайте рану, я не хочу, чтобы он умер. Они кивают и спешат вверх по лестнице, Гарретт болтается между ними, словно тряпичная кукла. Джон хватает рацию, которую оставил на столе, и направляется в свой кабинет. Кажется, некоторым нужно напомнить, почему игнорировать его конкретные инструкции - очень плохая идея.***
Откровенно говоря, Джон не должен был удивляться тому, что Гарретта не было в постели, что мужчина ушел. Он заметил это очень давно: неспособность того оставаться на одном месте, и это безмерно расстраивает Джона. Невозможно даже притвориться, что его не охватывает слепая паника, когда он распахивает дверь и обнаруживает пустую кровать. Он открывает дверь за дверью и никого не находит: нигде нет ни одного темноволосого мужчины с яркими ухмыляющимися зелеными глазами, который двигается так тихо, словно призрак, вечно дразнящий, будто все вокруг для него просто игра. Джон направляется к лестнице, как только становится ясно, что на втором этаже Гарретта нигде нет. Он находит того в библиотеке с книгой Роберта Фроста в руках. Напряжение отпускает, но гнев остается. Только когда Гарретт поднимает на него взгляд, Джон осознает, что замер, восхищенный видом другого человека, купающегося в лучах заходящего солнца, и внезапно его охватывает отчаянная потребность быть рядом, прикоснуться к нему. Обладать этим человеком, удержать любыми способами. Он хочет разорвать плоть Гарретта, распотрошить, чтобы обнажить все еще бьющееся, истекающее кровью сердце, и обхватить то руками. Джон смотрит на него и чувствует, как его собственное сморщенное сердце набухает в груди.***
Он не в первый раз задается вопросом, не ад ли это, его наказание, ниспосланное Богом за неспособность обратить Гарретта в веру, и что теперь, вместо огненного пламени, он вынужден коротать вечность со всеми своими неудачами, переживая те раз за разом.***
Он лежит без сна, когда телефон начинает вибрировать на столе рядом с кроватью. Открывая сообщение, он ожидает увидеть очередную насмешку от Гарретта (предназначенную лишь для того, чтобы позлить его) или послание от Фейт, в котором та спрашивает о помощнике шерифа (также предназначенное для того, чтобы позлить). Вместо этого он получает фотографию Гарретта с двумя людьми, которых смутно узнает, и Джон чувствует, как сердце колотится в груди. Ямочки на щеках. У Гарретта появляются ямочки, когда тот улыбается, открытый и счастливый, и Джон чувствует, что сходит с ума. Он застрял в этом кошмаре на долгие годы, а его мозг закоротило от каких-то ямочек? Джон разочарован в себе: он стал мягче к этому человеку, к этому грешнику. Так он застрянет в этом аду на всю оставшуюся вечность, никогда не зная покоя. Он изучает фотографию еще раз, желая ощутить хотя бы отдаленный стыд. Его палец замер напротив иконки «удалить». Вместо этого он сохраняет фотографию и пытается заснуть.***
Отчаяние проникает в него, живет у него под кожей, у него не хватает времени в текущем цикле, самом длинном на данный момент, чтобы обратить в веру помощника шерифа и одержать победу там, где он потерпел неудачу в первый раз. Не получив никаких вестей о Гарретте в течение двух недель, Джон решает, что пора отправиться в Фоллс Энд. Сейчас в этом городе его ни во что не ставят, но он заставит снова уважать себя. Пусть он никогда не достигнет обещанного рая, он давно уже потерял всякую надежду на то, что окажется там, возможно, он наконец-то сможет отдохнуть от происходящего, если исправит свою самую большую ошибку, превратит свое величайшее поражение в своего рода победу. Он снова терпит неудачу.***
Джон просыпается с резким вдохом в комнате, которую не узнает. Затуманенными глазами осматривает окружение, замечает, как по телевизору воспроизводятся повторы «Друзей», громкость убавлена, а ТВ-шоу - единственный источник света в комнате. Джон пытается приподняться, чтобы сесть, а не лежать на спине, но останавливается, когда его бок отзывается тупой пульсирующей болью, и он с шипением падает обратно. — Эй, поаккуратнее там. У тебя миллион швов и сильнейший ушиб ребер, — бормочет рядом с ним усталый голос, и теплая рука мягко надавливает на его грудь, вероятно, чтобы он снова не попытался встать. Джон поворачивает голову и видит Гарретта на другой половине кровати, смотрящего на него рассеянными глазами. — Док очень расстроится, если ты порвешь швы после того, как он так хорошо подлатал тебя. К тому же, ты сейчас под действием обезболивающих, которые дал тебе Док Линдси, так что у тебя будут некоторые проблемы с координацией. — Где…? — хрипит Джон, но Гарретт его успокаивает. — В моем доме. Это было единственное место, которое я смог придумать, чтобы надежно спрятать тебя. И прежде чем спросишь, ты был без сознания пару дней. Кроме того, я одолжил твой ключ и освободил Хадсон и всех, кого ты запер в своем бункере, — широко зевая, сообщает ему Гарретт. Джон стонет и откидывается на мягкий матрас. — О, и что там, на счет того, что ты переживаешь мою смерть снова и снова? Он стонет и трет лицо. — Забудь об этом. Я был… — А я думал, что единственный, кто помнит. О том, что время повторяется. Эти слова заставляют Джона окончательно проснуться, и он смотрит на Гарретта широко раскрытыми глазами. — Ты… — Но это разговор на завтра, — перебивает его Гарретт. — Сейчас мы либо смотрим «Друзей», либо снова засыпаем. — Могу я хоть что-то спросить? — Конечно, если речь не пойдет о временных петлях. Джон хмурится, но не собирается спорить по этому поводу. Голова все равно слишком затуманена, чтобы сосредоточиться на этом разговоре. — Почему мы смотрим «Друзей» и почему находимся в одной кровати? Ты не беспокоишься о том, что я попытаюсь тебя убить? — Мм, что ж, отвечу сначала на твой второй вопрос. Мы делим кровать, потому что в единственной свободной комнате сейчас Док, да и кто-то должен следить за тем, чтобы ты не порвал свои швы. А если бы ты всерьез собирался убить меня, то сделал бы это еще много лет назад. К тому же, как тебе хорошо известно, мы бы просто снова оказались в церкви, — тихо говорит Гарретт, прижимаясь щекой к плечу Джона, и смотрит шоу по телевизору через полуприкрытые глаза. — Что касается другого твоего вопроса - это было первое, что я смог найти на Нетфликс. Он мычит в знак признательности и утыкается носом в волосы Гарретта. — Я всегда ненавидел это шоу. Никогда не переваривал Росса. Гарретт смеется, и от этого звука внутри разливается тепло. — Никто не любит Росса, чувак. Он просто сборник клише «славные парни всегда финишируют последними».