***
— Почему это вообще здесь? — Эй, ну и где твой дух Хеллоуина? — Еще даже не октябрь. — Верно, но если люди могут готовиться к Рождеству с ноября, то почему нельзя начать праздновать Хеллоуин чуть раньше? — Потому что сейчас август, Гарретт, — говорит Джон, когда они идут по грунтовой дороге к Проклятому дому О'Хары. — Что мы вообще здесь делаем? — Задаешь экзистенциальные вопросы, а? Не собирался философствовать в доме с привидениями в августе посреди ночи, но я могу, — Гарретт смеется, когда Джон закатывает глаза и указывает на записку у запертой двери сарая, превращенного в праздничную достопримечательность. — Там есть тайник, вот почему мы здесь. Джон берет записку и читает ее, нахмурив брови, следуя за Гарреттом к строительным лесам, стоящим у дома. — Этот О’Хара похож на психопата. — Рыбак рыбака? — Принимая во внимание то, что мы вместе, с тобой тоже явно не все в порядке. — О, однозначно, — ухмыляется Гарретт и начинает подниматься наверх, его цель - открытое чердачное окно. — Так и где же сам О’Хара? Не могу представить, что он просто встал и ушел, тем более живя в одиночестве, без соседей, по крайней мере, на две мили, — Джон гримасничает, поднимаясь вслед за Гарреттом. — Это похоже на начало плохого фильма ужасов. Гарретт пожимает плечами, поднимая с матраса на полу комикс про зомби. — Без понятия. Не знаю даже имени этого парня. Никто ничего толком не может рассказать о нем, кроме того факта, что тот открывает свой дом с привидениями каждый октябрь, — Гарретт хмурится, потому что теперь, когда он думает об этом... — Не уверен, что когда-либо видел его вообще. Это не странно и не жутко, правда? Никогда не встречаться с человеком, который управляет домом с привидениями и живет где-то далеко в глуши, в одиночестве, только со своим домашним козлом - это совершенно нормально и тут не о чем беспокоиться. Ведь так? Точно нет. Гарретт в ужасе от дома, который до сих пор считал абсолютно нормальным, но теперь, когда он оглядывается на все мелочи за эти годы... Ох, он просто хочет забрать халявные вещи и уйти. — Я никогда не смогу больше думать об этом месте без страха, — жалуется Гарретт, направляясь к блоку питания, Джон идет прямо за ним. — Ты испортил мне Хеллоуин. — Разве не в этом смысл домов с привидениями? Чтобы они пугали? — Нет. Они должны быть безвкусными и веселыми, — сообщает Гарретт, пытаясь рассердиться, но сдается, как только Джон кладет руки ему на бедра и прижимает к себе. — Прости за то, что испортил тебе Хеллоуин, — в голосе слышится веселье, и Гарретт считает, что тот просто козлина. — Нет, ты лжешь. Тебе ни капельки не жаль. — Не забывай, я покровитель лжецов, — шутит Джон, протягивая руку и щелкая выключателем. — Ты адвокат. — Именно. Гарретт фыркает. — Это не одно… какого черта? Когда в доме с привидениями загорается свет, взгляд цепляется за что-то движущееся в окне наверху сарая. Оно... похоже на человека, но лица не разобрать. — Ты тоже видишь это? — спрашивает он, указывая на фигуру, которая исчезает из поля зрения. Джон кивает, и затем они оба разворачиваются и идут обратно, очевидно, без лишних слов решая покинуть это место. По спине Гарретта пробегает холодок, потому что он не помнит, чтобы замечал кого-то в окне, когда приходил сюда раньше, но это не значит, что того парня там не было. Да, Гарретт ни за что не вернется сюда после сегодняшнего вечера. На самом деле сейчас все здесь предстает в совершенно ином свете, и… он просто не хочет думать об этом.***
Гарретт замечает, что Джон спит очень тревожно. Плохие сны, скорее даже плохие воспоминания, которые, кажется, преследуют того так же, как и сектанты преследуют всех в Округе Хоуп. Мужчина не мечется во сне и не кричит, когда просыпается. Это всегда проходит тихо и от того даже более жутко, единственное, что выдает - тот слишком крепко сжимает Гарретта, слишком грубо впивается пальцами. Гарретт обычно уже просыпается, когда эти сны преследуют Джона, его бессонница усугубляется из-за сотен циклов, через которые он прошел. Вместо того чтобы разбудить Джона, Гарретт разговаривает с тем низким и мягким голосом, который кажется невероятно громким в любом заброшенном доме, в котором они остаются на ночь. — Не плачь, я слезы не люблю. Я не в могиле, я не сплю, — произносит Гарретт, едва слышно из-за грома и дождя, бьющего в окно. — С ветрами я беру разбег. Я тихий падающий снег. И дождевой струи тепло. И злак склоненный тяжело.* Поэзия никогда не интересовала его в детстве, в основном из-за того, как ее преподавали в старшей школе. Ему до смерти надоело, когда он был моложе, но теперь есть в этом какой-то странный покой. — И я - предутренняя тишь. Я чувствую, что ты не спишь. Для птиц, летящих из гнезда. Я - путеводная звезда. И я - щемящий аромат. Цветов, что на окне стоят. Не плачь, я больше не уйду. Я в комнате и я в саду, — он целует теперь устойчивый пульс на шее Джона и смотрит в окно на дождь. — Я дрозд, укрывшийся в листву. Я не в могиле - я живу.***
Ангелы – это те люди, за которых Гарретт винит себя больше всего. Тех практически подвергли лоботомии при помощи Блажи. Те, кого он находит блуждающими по лесу, заставляют задуматься, как им удалось выжить. Но затем он всматривается в истощенные тела, в кровь на руках и вокруг рта, засохшую или свежую, и тогда задается вопросом что, а точнее кого, они ели. Они больше не нападают на него так часто. Скорее просто слепо следуют, вероятно, ощущая Блажь, которой он давно пропитан насквозь. Молочно-белые глаза смотрят вникуда, но всегда улавливают его местонахождение. — Заставляет вспоминать Лотофагов**, но более жестоких, не правда ли? — комментирует Линдси однажды, когда Гарретт приводит тому пару Ангелов. Те охотно следуют за ним в одну из пустых камер, послушные и довольные, видимо его присутствие успокаивает их. Тюрьма – не первое место, пришедшее в голову, куда можно привести Ангелов, но в разы лучше альтернативы. Куда гуманнее, чем бросать их в Могилу Ангела, чтобы те сгнили на каменистом уступе или утонули в токсичных водах. Гарретт ненавидит это место больше, чем Мизери, количество упавших туда трупов всегда сводит его с ума. Иногда ему снится это место. После очередного нахождения под Блажью, он боится, что и его глаза затянет молочно-белой дымкой, и вскоре он тоже окажется в этой Могиле.***
Они сжигают поля Блажи в Оранжерее Джессопов. Ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься - отдается эхом в его голове. Он помогает членам Сопротивления избавиться от оставшейся части цветов Блажи и бочек с уже переработанным жидким наркотиком, разбросанными по всей территории, пока солнце не начинает садиться, а затем идет искать Джона. Гарретт находит того на чердаке, который когда-то был спальней. — Она рассказывала мне о своей жизни до того, как стала Фейт, — тихо говорит Джон, проводя пальцами по словам, вырезанным на подоконнике. — О жестоком обращении, которому подверглась, о наркотиках, которые принимала, чтобы что-то почувствовать… обо всем. Гарретт молчит, позволяя Джону говорить. Их плечи соприкасаются, яркое заходящее солнце омывает фигуры оранжевым светом. — Знаешь, она ведь не была первой Фейт, но стала самой преданной… а все потому, что боится Джозефа. — Как и ты? — спрашивает Гарретт. Он знает, что не ошибается. Видел, как Джон взаимодействует со своим старшим братом, как избегает любой конфронтации с ним. — Да, наверное, как и я, — почти с сожалением признает Джон. — Джозеф… он ведь не всегда был таким. Или, может, был, а я и не помню. «Я обрела надежду - Рейчел, 2009» вырезано на подоконнике, когда Гарретт смотрит на тот сверху вниз. Он задается вопросом, а думает ли девушка так до сих пор.***
Гарретт чудом избегает очередной смерти, когда уклоняется от падающего цементного блока. — Прости, дорогуша! — Аделаида извиняется по рации, продолжая стрелять по каменному Джозефу. Он отмахивается и направляется к основанию статуи вместе с Джоном и Бумером. Пришло время сжечь Слово Джозефа, которое хранит тут Фейт. — Оставайся здесь, будет проще, если я пойду один. Не говоря уже о разбитых контейнерах, из которых вытекает Блажь. Не стоит подвергать воздействию Блажи еще и Джона, особенно на такой высоте. Тот, кажется, не рад этому решению, но не спорит. Подъем не так уж и сложен, пока не заканчиваются лестницы. Балансировать на стальной балке не просто даже трезвому человеку, но пытаться сделать это под кайфом от Блажи? Гарретт удивлен, что они снова не откатились во времени к разрушенному Мизери. Чем выше он поднимается, тем меньше и меньше эдемщиков встречает, но вместе с тем все тяжелее и тяжелее не упасть. Тем не менее, он добирается до вершины и сжигает книгу, хоть и не помнит, как возвращается обратно. Блажь окончательно бьет по мозгам. Последнее, что он видит - это Джон и Бумер, ждущие его на земле.***
Он смотрит на туманный лес, вновь оказываясь во Блажи, голубая бабочка пролетает мимо. — Я не понимаю… Ты думал, что сможешь и дальше безнаказанно творить все, что захочешь? — в поле зрения появляется Фейт, гнев и разочарование прямо витают в воздухе. — Я была честна. Справедлива. Но ты такой эгоист! Она толкает, и он скользит назад по траве. Давно пора было уже привыкнуть ко всем странностям, но Гарретт всегда ошеломлен ее силой в этом мире снов. — Ты заставил уйти того, кто этого не хотел, — обвиняет она, хватая за плечо и поворачивая к себе. — И все для того, чтобы стать кем? Героем? — А он сам-то хотел быть здесь? — спрашивает Гарретт и замечает на женском лице ярость. — Как твоя Блажь может хоть что-то исправить? Или ты думаешь, что, например, Ангелы счастливы? Считаешь, что имея свободу выбора, они добровольно предпочли бы быть такими, какие они сейчас? Фейт скалит зубы, хватает его за рубашку и тащит по высокой траве. Он обхватывает ее запястье рукой и держится изо всех сил, не отпуская. — Если я уничтожаю все, к чему прикасаюсь, то и ты тоже. На ее лице некрасивая улыбка. Неправильная, злобная, гневная. — Скажи, ты знаешь, что такое гибрис? — продолжает та болезненно-сладостным тоном. — Высокомерие перед богами. Греки верили, что те, кто позволяет себе подобную дерзость, гневят богиню Немезиду. И она покарает их. Они в комнате, которую Минклер использовал в тюрьме, как свой кабинет. нет нет нет нет Берк изолирован и она не сможет использовать маршала, чтобы убить Верджила. Камера надежно заперта, а у того отобрали все, чем он мог бы воспользоваться в качестве оружия или чтобы выбраться оттуда. Они в офисе Верджила, но Берка нигде не видно. Вместо того там находится член Сопротивления, которого Гарретт никогда не видел прежде. Они сидят за столом, играют в покер и говорят о чем-то, на чем Гарретт не может сосредоточиться. Фейт проводит рукой по плечу незнакомца. — Раз ты понимаешь лишь язык насилия… поговорим на нем… Он не может двигаться, внезапно просто прирос к земле, но сердце, кажется, мчится со скоростью милю в секунду. — Их кровь будет на твоих руках… — Фейт управляет движениями человека, побуждая того вытащить пистолет и направить на Верджила. — Как тебе такое, герой? — Что ты делаешь? При звуке выстрелов Гарретт бросается к Верджилу, хотя и знает, что ничем не может помочь, пока находится во Блажи. — Жаль, что пришлось это сделать. Но другого пути не было. Пистолет сейчас нацелен ему в сердце, но затем Фейт осторожно отталкивает человека в сторону тюремного радио и панели управления. — Ты сделал свой выбор, — шипит Фейт, подходя ближе. Снова стрельба, крики вдалеке, а затем все превращается в ничто.***
Треск рации приводит Гарретта в чувство, и он оказывается на поле через дорогу от тюрьмы. У него нет возможности ответить из-за прыгающего Бумера. — Кажется, ты обещал предупредить меня, когда снова соберешься сбежать в кайф Блажи, - слышит он слова Джона, пока тот помогает подняться на ноги. — Да, мне очень жаль, что не получилось оповестить заранее, за пару дней и в письменном виде, — еле сдерживая истерический смех, Гарретт притягивает Джона для короткого поцелуя. — Но сейчас нам нужно беспокоиться о более серьезных вещах.