***
Ошеломляющий запах горящей плоти и дыма, но Повар убит, как и эдемщики, которые были с ним. — Датч был прав. Повар мертв, и… я ничего не чувствую, — признается Джесс, когда они смотрят на изрешеченный стрелами труп. — Все, что я когда-либо хотела, так это найти его, а теперь… я не… я не знаю, что мне теперь делать. — Как на счет немного подосрать Джейкобу? — предлагает Гарретт, и это вызывает у той легкое веселье. — Ага… Датч был прав насчет происходящего в последнее время. Культ, Илай… может, он и насчет тебя прав. Так что спасибо за все, что ты сделал. — Эй, нет проблем, серьезно. Я… Треск рации прерывает его. — Слышал, что там кто-то возомнил себя солдатом, — черт, он и не думал, что Джейкоб так быстро заметит. Надеялся, что ему сойдет с рук еще немного хаоса, прежде чем придется беспокоиться о том, что на него объявили охоту. — Он убивает наших братьев и сестер, ставит под угрозу этот Проект. Я хочу, чтобы этот трус знал, что он привлек мое внимание… Мои охотники идут за тобой. Тебе некуда бежать. А потом отключается. — Дерьмо, похоже, ты и вправду разозлил Джейкоба, — говорит ему Джесс после минуты молчания. — Так основная часть моей работы: злить людей и быть преследуемым за это, — отвечает Гарретт, выуживая телефон из кармана и выключая, прежде чем передать Джесс. — Придержи для меня. Не хочу потерять или позволить эдемщикам ковыряться в нем. Скорее он не хочет, чтобы Джейкоб начал ковыряться в телефоне и нашел их с Джоном переписку. — Да, конечно, — Джесс берет телефон и прячет в колчан. — Но, э… что насчет охотников Джейкоба? Ты ведь не собираешься позволить им поймать себя? Из того, что помнит Гарретт, не имеет значения, как далеко или быстро он бежит, эти лучники, кажется, всегда могут его догнать. — На самом деле не важно, собираюсь ли я это позволить, — пожимает плечами Гарретт, а затем указывает на северо-запад. — Тебе стоит пойти по этой дороге, а я поведу их в противоположную сторону. И лучше бы нам действовать сейчас, потому что эти ребята весьма быстры. Джесс выглядит неуверенно, но, в конце концов, направляется в северо-западном направлении, а Гарретт уносится на юго-восток. Он не успевает уйти слишком далеко. Стрела, пропитанная Блажью и другими сомнительными веществами, уже торчит из бедра и окрашивает все в красный цвет. А когда он растягивается на спине и дыхание становится затрудненным, последнее, что видит - нависающий над ним охотник.***
Он приходит в себя и теряет сознание несколько раз. Вокруг яркие мерцающие огни, он чувствует, как ковровая дорожка обжигает ноги из-за трения о джинсы, пока его тащат через отель «Грандвью», на полу валяется бумага и различный мусор. Гарретт окончательно очухивается, хотя зрение еще мутное, а затем перед ним стоит Стейси Пратт с болезненно разбитой переносицей и исчезающими синяками вокруг челюсти и правого глаза. — Зря ты пришел за мной. Нам не сбежать, — говорит Стейси, затягивая ремни на запястьях, прежде чем поспешить прочь. Раздается щелчок, а затем проектор на экране выводит изображение туши разлагающегося оленя. — Этот мир слаб. Мягок, — о, замечательно, он снова сможет испытать на себе вдохновляющие речи Джейкоба Сида: выживание, сильные одержат победу над слабыми и все в этом духе. Как мило. — Мы забыли, что значит быть сильными. Щелчок. Смена кадра. Снимок крупным планом волка, поедающего животное, заменяет мертвого оленя на экране. — Раньше герои были богами. Теперь – они безбожники. Щелчок. Смена кадра. Еще один снимок, на котором еще один волк ест еще одно мертвое животное. Гарретт внутренне стонет. Это все равно, что насильно показывать чью-то художественную фотосъемку, которая по факту является монохромным изображением полиэтиленового пакета, развевающегося на ветру, за исключением того, что в данном случае вместо пластиковых пакетов - волки и трупы животных. — Слабые, жалкие, больные. Как, черт возьми, ему промыли мозги в первый раз? Сработает ли это на нем сейчас? — Мы позволили слабым править сильными и теперь удивляемся, что почему-то сбились с пути. Щелчок. Смена кадра. Ой, смотрите, еще волки. О, Пратт снова появляется, откуда бы он ни взялся. Стоит перед экраном и смотрит, как Джейкоб произносит свой душещипательный монолог. — История знает цену жертвам. Мы прореживали стадо, чтобы стать сильней. Раз за разом платили жизнями меньшинства за благоденствие большинства и выживали. Но забыли об этом… А сейчас… нам пришел счет. Боже, Гарретт действительно хочет перебить этого мужика. Просто бубнить и шипеть без всякого смысла. Он не может больше выносить то, насколько Джейкоб неправ, но Блажь все еще глубоко сидит в организме, хотя и начинает потихоньку выветриваться. — Сейчас… Коллапс уже близко, и жизни меньшинства перевесят жизни большинства, — продолжает Джейкоб, либо совершенно не подозревая о крайнем презрении Гарретта к нему, либо, скорее всего, плевать тот хотел на это. Он берется руками за стул, к которому привязан Гарретт и наклоняется. — И когда народ, не ведавший голода и отчаянья, познает безумие, придем мы. Взгляд Джейкоба скользит по лицу Гарретта, но затем тот замечает что-то слева, и выражение лица становится холодным, даже ледяным. Мужчина резко хохочет и дергает Гарретта за ухо. — Чертовски смело с твоей стороны вальсировать по моей территории с таким трофеем, помощник шерифа. Трофей? Какой трофей? Гарретт не имеет ни малейшего представления о том, что… о. Ой. Серьга Джона. Он совершенно забыл, что все еще носит ее, так что даже не подумал снять перед встречей со старшим Сидом. — Джозеф хочет, чтобы ты оставался в живых, даже несмотря на то, что убил наших брата и сестру. Считает, ты будешь полезен, — Джейкоб вытаскивает боевой нож, висящий на бедре, проверяет остроту лезвия. — Но знаешь, что думаю я? Он смотрит на Гарретта, словно ожидая, спросит ли тот «что?». — Я думаю, — продолжает Джейкоб, и ему действительно не нравится, как тот вертит ножом между пальцами, насмехаясь и угрожая насилием, — что ты скорее обуза, нежели выгодное приобретение. Слишком своенравный, слишком деструктивный, слишком темная лошадка. Джейкоб пожимает плечами и смотрит мертвым взглядом, который до жути напоминает Джона. — Джозеф может и простил тебе смерти Джона и Фейт. Иногда он слишком снисходителен и всепрощающ, и из-за этого не видит опасности некоторых людей. И вот тогда прихожу я и прореживаю стадо. Джейкоб движется на удивление быстро для человека его роста и комплекции, вонзая нож прямо в сердце Гарретта и вытаскивая клинок обратно, прежде чем случившееся даже успело полностью оформиться в сознании. Боль настигает, как только лезвие выскальзывает из плоти. Грудь будто горит огнем, когда он пытается дышать. Глядя вниз, Гарретт видит, как из открытой раны с пугающей скоростью хлещет кровь. Чем больше он пытается дышать, тем больше кажется, что он тонет, и, вероятно, так оно и есть. — Утихни, красавчик — бросает Джейкоб через плечо Пратту, который сдержанно всхлипнул, прежде чем снова повернуться лицом к Гарретту. — Я хочу, чтобы ты страдал за то, что сделал с моей семьей, будь Джозеф хоть трижды проклят. Ты умрешь мучительной медленной смертью, а я буду наслаждаться каждой ее секундой. Бля, он прав. Это будет медленно и мучительно, и Гарретт умрет, но, вероятно, не останется мертвым надолго. Агония растягивается на целую вечность, Джейкоб – бывалый солдат, знает, как бить, чтобы затянуть процесс. Жжение в груди все сильнее и сильнее с каждым хриплым вдохом, а конечности, напротив, слабеют. Гарретт устал, он чувствует себя таким измученным, но не может удержаться от истерического смеха. — Ты… идиот, — удается выплюнуть. — Ты хоть потрудился проверить их тела или принял слова Джозефа за чистую монету? Гарретт получает болезненное удовлетворение от выражения лица Джейкоба, но, эй, этот мужик только что ударил его ножом в сердце, а в быстро истощающихся венах все еще течет Блажь, и, как вишенка на тортике, затравленный стараниями этого вояки Пратт. Кашель сотрясает тело в приступе сильнейшей боли, часть крови забрызгивает одежду Джейкоба. — Твой брат лжец и манипулятор, а ты, блядь, повелся на его россказни. Сюрприз, они живы. Джозеф даже не стал их искать… просто пролил крокодиловы слезы на камеру и скормил тебе это дерьмо, а ты… ты с радостью его сожрал, — улыбается Гарретт окровавленными зубами. — Похоже, ты не так уж и силен, раз купился на такое слабое оправдание, а? Лицо Джейкоба хмурится, но Гарретт больше не может дышать, сердце, наконец, отказывает и все погружается во тьму. А потом он снова в машине, проезжает через южные ворота, но в груди ощущается кратковременный приступ фантомной боли. У него плохое предчувствие, что это только начало. Поднимая одну руку, Гарретт тянет себя за ухо, но серьга Джона все еще там. Это слабое, но все же утешение для него. Приятно иметь с собой хоть частичку Джона.***
Он снова идет на лесопилку, умудряется отключить первую сирену, но вторая находится наверху, а укрытий не так уж и много. Черт возьми, он просто сделает это. Подъем идет гладко, честно говоря, он удивлен, что еще никто его не заметил, но стоит только достичь вершины, как Гарретт сталкивается лицом к лицу с удивленным эдемщиком. Который спустя мгновение бьет его ногой в лицо, скидывая с лестницы, да так, что Гарретт вновь возвращается в машину, проезжая южные ворота. «Теперь все будет вот так, да?», — думает Гарретт и внезапно ощущает себя невероятно вымотанным. Отчасти смущает, как сильно он хочет просто плюнуть на все и залезть обратно в постель к Джону и никогда не выбираться из нее, оставив спасение Округа Хоуп, Штат Монтана кому-то более ответственному. Но потом вспоминает, как плохо выглядел Пратт в отеле и старается концентрироваться только на этом. Он вытащил Хадсон из бункера Джона, так что Гарретт, черт возьми, уверен, что сможет вытащить и Пратта из лап Джейкоба, независимо от того, сколько раз придется выслушивать ужасную речь и наблюдать «познавательное» слайд-шоу.***
Лесопилка снова зачищена, на сей раз обошлось без удара по лицу, и Гарретт следует за Джесс через заросли деревьев, охотясь за Поваром. И теперь, когда доходит до объявления Джейкоба, Гарретт вновь протягивает той свой телефон, а также сережку Джона. Он испытывает странную боль потери, но знает, что вернет ее чуть позже. Стрела вонзается в плоть, он не уверен, что когда-нибудь привыкнет к этому. Каким образом лучники Джейкоба, вечно попадают в бедро? И почему Гарретт никак не может уклониться? Как они вообще каждый раз его выслеживают? Не то чтобы у него над головой мигала неоновая вывеска. Или, может, она и впрямь там, но просто ни одна сволочь не удосужилась рассказать ему об этом?***
Краснота скользит по стенам, словно изношенное одеяло, громкое тиканье часов встречает его, как старого друга. Странное слитое воедино обветшалое пространство, в котором он оказался, по-прежнему беспокоит. Беспорядочно парящая мебель и обломки деревянных балок заставляют чувствовать себя еще более тревожно, чем безликие враждебно настроенные люди. Его не должно здесь быть, это неподходящее место, как и мягкая, искаженная версия «Only You», играющая на расстоянии. Это просто чертов кошмар.***
Когда он приходит в себя, то ощущает сухость в горле и осознает, что глаза и рот открыты уже какое-то время. Как долго он провалялся в таком виде? В ушах звенит, а в глазах двоится, но он все еще в состоянии узнать Илая и Уити, когда те ищут выживших среди трупов, до сих пор привязанных к стульям. Зловонный смрад и вкус крови отвлекают Гарретта, и он даже не совсем понимает, что Уити поднимает его, пока тот не падает и не издает при ударе болезненный хрип. Никак не получается сосредоточиться на их разговоре, он занят попытками свести челюсть, но мускулы слишком жесткие, чтобы сделать это. А затем появляется сильное головокружение, когда Илай и Уити поднимают его. — Илай, это…? — Ага. Илай достает нож, паника и фантомная боль проходят сквозь сердце Гарретта, но тот использует оружие лишь для того, чтобы снять с него веревки. — Какого черта здесь делает помощник шерифа? Гарретт, будучи с промытыми мозгами старой-доброй золотой классикой 60-х годов и странной любительской съемкой волков Джейкоба Сида, и рад бы ответить, но, увы, не может.