Мой воображаемый Бог

Когда маленький Дин сказал папе, что его воображаемый друг умеет исцелять раны, папа рассердился. Но мальчик в красках описал, как летел с велика, как его тело протащило по асфальту: отсюда и порванные в клочья джинсы, отсюда испуг. Когда ты говоришь взрослым, что видел что-то невообразимое, они делают вид, что удивляются, дабы подольше сохранить их веру в сказку… в случае с Дином, это всегда было отрицание. — Ничего такого не существует! — вырывалось у отца, но он сразу приходил в себя, всегда сразу. Опускался на колени, брал ладони Дина в свои, а затем долго смотрел на него, словно извинялся. — Раны просто были не слишком сильными, — говорил он мальчику. — Ты больше испугался. Тебе показалось. После таких уговоров, желание говорить папе, что это был его друг и у него были «светящиеся, золотые» глаза, пропадало. Сколько Дин себя помнил, друг всегда был рядом. Он не мог припомнить, когда увидел его глаза впервые, но казалось, что он всегда, каждую минуту был рядом. Незримо. Словно ангел-хранитель. Дин рос, а вместе с ним росли и вопросы. Зачем у папы под подушкой нож и пистолет? Почему в гараже стоит машина, которую отец никогда не использует? Почему в их доме никогда не было детских сказок? И отчего папа всегда бесится от любого упоминания ангелов? Однажды подслушанный разговор родителей не принес ответов, но здорово раззадорил детскую любопытность. — Ему нужна сказка, Сэм. Позволь Джеку… — Никогда. С Джеком придет опасность. Кто такой Джек, Дин не знал, но после этого разговора все закончилось. Его незримый друг больше не появлялся, отец больше не злился, а все вопросы, что когда-либо возникали у мальчика, не были озвучены. Царапины больше не исчезали сами собой, Дин больше не засыпал под едва слышное пение, а на потолке больше никогда не появлялись золотые звезды. Дин рос, а жизнь приобретала все больше странностей. *** Дин мало что знал о своей семье. Она была маленькой: папа, мама, бабушка по маминой линии и шкатулка, что хранила в себе память об усопших. Когда Дину было девять, папа начал рассказывать ему о своем брате, отзываясь о нем с любовью, восхищением, болью. — Ты был назван в его честь, — повторял отец, — если бы он узнал… — Гордился бы этим? — подхватывал Дин. — Шутишь? Он бы еще года три после твоего рождения ходил, словно напыщенный индюк! Они смеялись, разговаривая о дяде Дине, который умер при исполнении, — спасал детей из лап серийного убийцы. Папа тоже там был, и Дин представить себе не мог, каково это — потерять самого родного человека, каково это — держать его, пока тот умирает. Всегда все разговоры про дядю заканчивались одинаково: приходила мама и просила Сэма сделать что-либо. Пока Дин был маленьким, он не замечал, как в глазах отца скапливаются слезы, каких усилий ему стоит не расплакаться прямо здесь. Став старше, Дин делал все, чтобы разговор не привел к воспоминаниям. Они хороши только тогда, когда не причиняют боль, воспоминания же отца о его брате всегда приносили столько боли, что казалось, она его вот-вот сломит. И только семья позволяла ему сохранять разум. — Они были очень близки, мам? — спросил однажды Дин, когда отец в один из дождливых вечеров прятался в гараже. — Более сложных, запутанных, и близких отношений, я еще не видела, сынок. — Наверное, это очень тяжело — жить вот так… Вот почему верующие люди верят в загробную жизнь, им так легче принять смерть человека. Но наш папа не верит, да? Мама промолчала и так сильно прижала Дина к себе, что ему стало физически больно. Религия в семье была одна — никогда не спрашивать про религию. Татуировка, что Дин получил на свой тринадцатый день рождения, всё ещё была главной загадкой. Однажды папа спросил: не хочет ли Дин такую же, как у него? Дин хотел, поэтому не стал задавать лишних вопросов. Еще с детства он освоил это мастерство в совершенстве. *** Голова кружилась и отказывалась работать в полную силу, но вампир был побежден, его голова валялась в паре метров от тела, а Сэм пнул ее еще дальше. Только это не приносило той радости, какую он испытывал раньше. Сколько времени прошло с его последней охоты? Час? Два? Тело работало на чистом адреналине, Сэм понимал — так больше нельзя. Пора было прекращать закидываться дозой — ей являлась охота — и начать, наконец, жить. Но он не мог. Умом понимал — Дина не вернешь желанием уничтожить каждого вампира в этом мире. Он знал, что Дин на небесах. И это не были сказки, которые рассказывали для того, чтобы заставить людей чувствовать себя лучше, чтобы помочь им смириться. Рай существовал, и Дину там хорошо. Джек не стал бы врать. С тех пор, как он вернулся, стал до жути странным, он и раньше мог этим похвастаться, но теперь все было еще сложнее. Но Джек в красках описал, как Дину спокойно и что время для него длится иначе. Только Сэму не становилось от этого легче, его время текло до жути долго. Дыру, что образовалась после смерти брата, могла заполнить только охота. Но сколько бы он не спас людей, сколько бы не получил физической боли, к которой так стремился… всего этого хватало только на считанные минуты. А потом воспоминания волной накрывали Сэма, заставляя его в полную силу почувствовать утрату. Снова и снова. Иногда, когда бывало совсем тяжко, Сэм обращался к Дину. Он разговаривал с ним, пусть и знал, что Дин не услышит его до тех пор, пока Сэм сам не попадёт на Небеса. А это произойдёт. Вопрос времени. Однажды Джек предложил Сэму исцелить довольно опасную рану. — Врачи справятся, — сказал он тогда, ожидая скорой помощи, — все в порядке. — Однажды ты признаешься себе, что в тайне надеешься на смерть, Сэм. Только умереть ты всегда успеешь. Но Дин желал тебе счастливой жизни, он хочет этого для тебя. Пока врачи старательно штопали рану, Сэм думал о том, что Джек в чем-то прав. В этом мире не осталось никого, кто понимал бы Сэма так, как Джек. Обманывать его было как минимум глупо, а себя… а себя пока удавалось. Сэм обманывал себя и свое тело, когда брал непомерное количество работы в надежде, что однажды он упадет от усталости и не сможет дать отпор монстру. А вечером стабильно пиво. Много пива. Будь здесь Дин, он явно не одобрил бы такого образа жизни брата. «Меня убьет либо монстр, либо алкоголь.» — думал Сэм, бросая бутылку в стену. Сэм знал, что позади, как всегда, стоит Джек, вздрагивая каждый раз, когда стекло разлетается на осколки. Но Сэму было плевать — пусть смотрит. Пусть ему будет так же больно, как было больно Сэму, когда его брат умирал, прикованный к стене. — Это ты позволил ему умереть! — однажды в сердцах выпалил Сэм. — Ты - Бог, черт бы тебя побрал, ты можешь щелчком пальцев вернуть его обратно! Джек смотрел на него с его обычной непосредственностью, вот этими своими печальными глазами. Сэму хотелось съездить Джеку по лицу пару раз, но он не мог. Не мог, потому что Джек сказал то, чего Сэм не хотел признавать. — Это не я позволил ему умереть, Сэм. Это позволил себе сделать Дин. Время шло. Однажды Сэм спас девушку, как бывает в сказках про принцесс — они поженились, у них родился ребенок. Ребенок, который изменил все. Охота ушла на второй план. Сэм буквально повернулся на мысли о том, что если маленький Дин узнает о сверхъестественной части мира, то и его у него отберут: монстры, охота, желание быть кем-то большим, чем просто человеком. Как это бывает — спасать людей, убивать нечисть. Сэму нравилось это дело, но он боялся, что это понравится и Дину. А пути обратно не было. Сэм любил Джека. Он всегда считал его своей семьей, с тех самых пор, как они «усыновили» его в недалеком прошлом, обучили многим человеческим вещам и всегда поддерживали. Поэтому решение о том, чтобы Джек исчез из жизни Винчестеров, далось очень сложно. Чего греха таить — он до сих пор ненавидел себя за это. Он чувствовал себя последней сволочью, обманывая своего сына. Только он не мог допустить, чтобы Дин унаследовал ту же судьбу, что Сэм или его дядя. — Но я не сделаю ничего, что может ему навредить, — обещал Джек, стоя у колыбели ребенка. — я могу оберегать его. — Ты — Бог, Джек. Как ты не понимаешь, что твоя сверхъестественная сущность рано или поздно себя обнаружит? Я не хочу, чтобы Дин знал что-то о сверхъестественном мире. Вообще что-либо. Позже к нему придет осознание, что он поступал не совсем честно и правильно, но пока разумом правили эмоции и желание защитить своего ребенка от страшного и жестокого мира. Сэм держал в руках тело своего брата, пока из него уходила жизнь. На этой войне он потерял всю свою семью. — Ты незнанием подвергаешь его опасности. — повторял Джек, в надежде достучаться до горе-отца, но Сэм потерял слишком многих. И у него осталась только вера в себя. — Я подвергаю его опасности, позволяя тебе быть здесь. Я не тебя боюсь, Джек. Я боюсь того, что может прийти, узнай он о твоей силе. Джек отошел от колыбели, в последний раз посмотрел на малыша. Сэм наблюдал, как в глазах Джека гаснет последняя капля надежды на семью. Сэм чувствовал себя настоящим монстром — одним из тех, на кого он сам охотился. Ведь именно Джек был рядом, когда его Дин ушел. А умирая, Сэм оставлял сыну старенькую Импалу, дом, наполненный воспоминаниями, шанс на нормальную жизнь и полное неведение. И он молился Джеку, чтобы так оно и оставалось.