***
— Можно это сделаю я? Знойное лето сменила собой прохлада осени. Большая часть лотосов уже отцвела, и зеркала бесконечных озер ЮньМэна теперь украшали собой лишь редкие розовые точки в ворохе распахнутых зеленых подушек из листьев. Их пожелтевшие краешки лениво покачивались в стоячей воде, отражающей некогда разрушенную, но ныне отстроенную вновь светлую беседку. Перед расслабленно сидящим в самом ее центре на расшитых серебристыми нитями подушках Вэй Усянем внезапно вырос из-под стола донельзя смущенный Цзинь Лин. Лицо его было краснее свёклы, даже точка киновари меж ухоженных бровей почти слилась с цветом кожи. Он хмурился, жевал нижнюю губу и неуверенно переступал с одной ноги на другую, сжимая в пальцах лист свернутого пергамента. — А? О чем ты толкуешь, А-Лин? Племянник теперь реже посещал Пристань Лотоса. С тех пор как он стал главой Ордена ЛаньЛин Цзинь, ему не удавалось всласть нарасслабляться как раньше. Теперь на юношеские плечи свалилось еще больше ответственности. Вэй Усянь едва заметно улыбнулся — как и на Цзян Чэна когда-то. Год назад тот самый Цзян Чэн не мог и месяца провести, не навестив башню Кои, чтобы проверить, как там идут дела. Все-таки первое время за стабильное место своего племянника СаньДу Шеншоу приходилось едва ли не воевать. Но годы безжалостны, время скоротечно — совсем еще юный, несмышленый даже, такой обожаемый ребенок шицзэ ныне далеко не мальчишка. Ростом он уже догнал самого Вэй Ина, а в плечах и того перегнал. И все же, несмотря даже на то, что выглядел он знатным и сильным заклинателем, сейчас еще больше напоминал того самого ребенка, который едва не подстрелил его в лесу у деревни Мо несколько лет назад. — Об имени! — Цзинь Лин внезапно рявкнул на старшего и умолк, воровато осматриваясь. В последнее время дядя ругал его за малейшее изменение тона голоса в присутствии Вэй Усяня. Оно не было удивительным. Заклинатель не дурак, все прекрасно понимает — омегу в положении подвергать стрессу нельзя. Хотя, по скромному мнению самого Цзинь ЖуЛаня, соответствующему, стоит отметить, реальности, этот омега сам кому хочешь столько стресса доставит, что без положения, что в нем. Однако, это не отменяло того факта, что Цзян Чэн так не думал, поэтому... Вэй Ин внезапно начал громко хохотать, размахивая руками, а после схватил еще больше сконфузившегося племянника за ладонь и потянул к себе. Тот грузно опустился на подушки и отвел неловкий взгляд, поджимая под себя ноги, щеки дуя. — Не бойся ты так, я не скажу твоему дяде о том, что ты на меня наорал. — Ты тоже мой дядя, вообще-то! — Все, замолчи. Лучше покажи, что ты там написал. Дай-дай посмотреть, а-то я тут скоро рожу от любопытства! — Ты-! Ну, дядя!***
— Цзинь Лин придумал имя в быту. Вэй Усянь нагло оторвал супруга от насущных дел и утянул того с собой отобедать. Разумеется, отказать Цзян ВаньИнь был просто не в силах. Как и всегда. Цзинь Лин отправился на ночную охоту на территории ЮньМэна. В последнее время здесь мало чего серьезного водилось, так, баловства ради да отвлечения, юношу отослали отдохнуть от рутины решения проблем ордена. Фею с собой он не привез по указу Цзян Чэна. Незачем лишний раз напрягать Вэй Ина ненужными переживаниями. Вэй Усянь факту этому был рад несказанно, ведь, как ни крути, а бояться собак он так и не перестал. На самом деле, до обеда оставалась еще пара часов, но молодой господин Вэй проголодался слишком сильно, чтобы ждать нужного времени. На стол накрыли на скорую руку, уместилась юная чета на задней веранде, где в прежние лета обедали всей семьей. Ветер сменил направление и теперь чаще дул с запада. Цзян Чэн заботливо (настолько насколько умел) набросил на колени спутника плотное покрывало и только после этого опустился на тахту сам. — Ох, это чертовски пресно, передай мне соус! — Так какое имя он придумал? Я тебе серьезно говорю, А-Сянь, если оно мне не понравится, то я- — Ой, замолчи, ты своим занудным бубнежом портишь мне весь аппетит. А-Чэн, мне понравилось, так что и тебе понравится, — омега нагло перебил супруга и, подперев щеку кулаком, добро полил жареный рис сверху острым соусом. У альфы от одного только взгляда на его количество глаза зажгло. Так что он поспешил отвести взор. И фыркнуть недовольно напоследок не забыл. — Цзян ЮнШен. — Живущий в веках? Это- — Заткнись, он перебрал почти сотню вариантов, и поверь, это хорошее имя! Цзян Чэн глаза закатил и принялся как-то почти обиженно ковыряться расписанными палочками в своем рисе. — Я ничего и не говорил. Думаю, вечная жизнь - то, чего заслуживает наше дитя. — Да, в отличие от своего папочки, А-Шен будет у нас жить вечно! И никакой такой зловредный шиди не поведет на него поход из сотен гадких дядек. — Не слушай его! Твой отец уже тысячи раз просил прощения за то, чт. . . — Цзян Чэн поймал изумленный взгляд супруга, придерживающего одной рукой свой уже заметно выпирающий из-под пурпурных тканей живот, а второй - палочки с крупным куском картофеля. Осекся. Рот омеги был совсем не намеренно приоткрыт — Вэй Усянь, действительно, пребывал в шоке. До этого дня Цзян ВаньИнь еще ни разу не разговаривал с их ребенком. На самом деле, все вокруг уже привыкли к тому, что Вэй Ин постоянно улюлюкается со своим животом, то бурчит на него, то нежничает. Цзян Чэн же всегда считал это вздором. Ну, по крайней мере, всегда говорил, что это вздор и глупости, и вообще, не пристало взрослому мужчине «общаться с частью тела». Мол, вот когда ребенок родится и в люльке окажется, тогда он с ним и будет говорить, а пока... А пока он слишком сильно стеснялся подобных вещей. Если у Лань ВанЦзи эмоции всего лишь были покрыты коркой льда, то у Цзян ВаньИня — перемешаны и напутаны. Тут и не поймешь — гневается он потому что злится, или потому что смущен, или потому что не понимает чего-то. Но Вэй Усянь разберется. Он и не с такими ребусами справлялся в своих жизнях. Картофель-таки оказался во рту. От остроты соуса приятно зажгло язык. Вэй Ин успел подумать: «Как хорошо, что мы здесь одни, иначе Цзян Чэн точно бы умер со стыда». — Он тебя слушает, продолжай... — на припухших от специй губах омеги расцвела привычная улыбка, когда супруг покрылся красными пятнами неловкости от лба до самой шеи и сжал в пальцах болезненно хрустнувшие несчастные палочки для еды, — Ну же, А-Чэн. — Твой... Твой папа просто непроходимый тупица. Вот. Все. Имей это ввиду, когда появишься на свет!***
— А-Чэн, вставай-вставай! Дело не терпит отлагательств! — ладонь Вэй Усяня безропотно оставила на острых скулах спящего в ворохе одеял альфы три увесистых шлепка. Хватило минут пятнадцати на то, чтобы любование столь редким спокойным лицом спящего на соседней подушке Цзян ВаньИня ему наскучило. Тот, впрочем, явно выбрал тактику игнорирования. Что-то пробурчал сквозь сон, переложил разбуянившегося омегу со своей груди на простыни, и, натянув покрывало повыше, просто отвернулся. Время стояло предрассветное, солнце до сих пор не поднялось над озером лотосов, и только молочно-пепельная дымка рождения нового дня маячила на угольно-черном горизонте. Спальня главы ордена Цзян и молодого господина Вэя была погружена в темноту и осеннюю прохладу. Душные летние ночи отступили, и теперь из приоткрытых ставен внутрь лилось зябкое дыхание севера да приглушенное звяканье подвешенных над уличными арками колокольчиков, целованных ветром. — Ах ты! — вылезать из-под нагретого их телами одеяла Вэй Ину совсем не хотелось — от одной только мысли о том, как холодно сейчас вне постели ему становилось дурно. Но и продолжать давать Цзян Чэну сладко спать ему просто не позволила природная наглость. Небольшая ступня кокетливо выглянула из складок теплой ткани и свесилась с края необъятного супружеского ложа. Омега опасно прищурился и почти захихикал от предстоящего озорства, рассматривая полубоком мерно вздымающуюся в такт дыханию широкую спину СаньДу Шеншоу. Припухшие из-за частой отечности пальцы на ноге его бездумно сгибались и разгибались — Вэй Усянь мог находиться в состоянии покоя только во время сна, в противном случае ему нужно было хоть чем-то шевелить. Ступня постепенно наливалась свинцом холода, сердце омеги - коварством. Цзян Чэн уже окончательно провалился обратно в сонное небытие, когда внезапно к его горячему боку прижалось что-то ледяное. Приснилось, будто проткнул БиЧэнь. — ВЭЙ УСЯНЬ! Омега смеялся до слез, все еще прижимая заледеневшую ступню к коже супруга. Цзян Чэн спросонья всегда выглядел забавно. Цзян Чэн, разбуженный насильно — тем более. Волосы его, обычно деликатно подобранные в традиционную прическу, были распущены и взлохмачены, лицо помятое после подушек, осоловевшие раскосые глаза и тонкий след от слюны, тянущийся вдоль подбородка... Великий глава Ордена Цзян, известнейший заклинатель Трех Ядов сейчас выглядел ровно также, как много лет назад, когда названный брат таким же образом будил его — совсем мальчишку — во время обучения в Облачных Глубинах. С тем лишь исключением, что ныне тронули лик его редкими морщинками прошедшие тяжелые года. — Ты что с ума сошел?! С огромными усилиями альфа одернул свой гнев. Крик тут же скатился до шипения, стоило взгляду сфокусироваться на смеющемся супруге. Омега буквально трясся от смеха, то и дело хватаясь за живот, и даже рот себе зажать не пытался - ни капли стыда. Со стороны коридора послышался спешный топот нескольких пар ног. Спустя минуту раздался приглушенный стук. — Глава, все в порядке? Молодой господин Вэй в порядке? — Ну, чего ты ржешь, как твой ишак? Скажи людям! — Цзян Чэн бросил все еще полный недовольства, но уже лишенный любого оттенка сонливости, взгляд на дверь, из-за которой наперебой были слышны юные голоса. — Все хорошо, все хорошо, просто вашему главе приснился кошмар. Цзян Чэн готов был придушить наглого супруга на месте за откровенную ложь. Но усмиривший смех Вэй Усянь все еще улыбался, все еще лежал с ним в одной постели, и все еще будил своими демоническими методами только его одного. Лишь этого было достаточно для того, чтобы подняться с постели. Набросив на плечи верхнее одеяние, Цзян Чэн сам закрыл ставни и зажег пару свеч у самой кровати. Голоса стихли. Комната снова погрузилась в утреннюю тишину. Подавить вырвавшийся из него зевок альфа все-таки не смог. Он перевел утомленный хмурый взгляд на довольного Вэй Ина, все еще кутающегося в одеяло и нагло переползшего на освободившееся место Цзян Чэна, чтобы потереться спиной о пропахшие супругом подушки. Взлохмаченная коса его, перетянутая алой лентой, растрепавшаяся за время сна, нежно лоснилась в приглушенном свете крошечного пламени. — Я в домике! — Ты зачем меня разбудил хоть? — . . . Я забыл. — Вэй Усянь!***