Тактильный голод

Сколько бы раз они ни договаривались не нажираться до соплей, это все равно случается. Сначала все происходит прилично, хотя после тяжелых репетиций или утомительных многочасовых совещаний пьянеют все, и чем быстрее это происходит, тем больше постыдных историй из прошлого выходит на свет. Они хохочут как ненормальные, валяясь кто где в общей гостиной: Хосок задыхается на плече у Юнги, сидя на полу у столика, заваленного едой, Чимин на коленях Тэхена уже десять минут пытается рассказать одну историю сквозь смех и не может, потому что Джин подкалывает его без остановки. Чонгук на диване, закинув на того ноги, лежит головой на бедрах Намджуна, смотрит на всех с ласковой влюбленностью, смеется, очаровательно сморщив нос, и Джин с Намджуном, как на рефлексе, гладят его, куда могут дотянуться, когда слышат его дурацкое, задушенное хихиканье. — Я просто верил в большую и чистую, поэтому не стал с ней встречаться, — оправдываясь, ноет Тэхен, когда Чимин снова припоминает ему хорошенькую девушку, которую он отшил в школе. — Да мы все в нее верили, а потом нас закрыли в танцзале на веки вечные, и нашими девственными стояками можно было дрова колоть. — Так ты, Чимин, — с ухмылкой говорит Юнги, — тому танцору в подсобке про любовь рассказывал? — Может и рассказывал, — фыркает Чимин, но улыбка уже предательски растягивается на его лице. — На языке жестов, да? У тебя поэтому руки в его штанах были? — А тебе завидно, что ли, хен? — Не заставляйте меня припоминать кое-что вам обоим, — Тэхен вздыхает, — это воспоминание до сих пор будит меня по ночам. — У тебя интересные кинки, Тэхен, — подкалывает Чимин, практически утыкаясь ему в ухо. Тэхен, с которым они сплющены в кресле как два застрявших хомяка, так смешно отбивается, что Хосок начинает икать от смеха. — Вообще-то, вы все охренительно палевные, — говорит Джин с красным от соджу лицом, — чемпионы скрытности здесь только мы с Юнги. — Джин-хен, ты не считаешься, ты с Сынхи-нуной сколько встречался? — Подождите, а я? — пьяно отзывается Намджун. Ребята пару секунд смотрят на него недоуменно и взрываются со смеху. — Намджун, нет, — миролюбиво отвечает Джин, — просто нет, даже не начинай. Один твой архив с порно сколько проблем в группе наворошил. — Лучше я пойду, — говорит Юнги, поднимаясь, — пока не сдал стратегически важную информацию. — Эй! — вздыхает Намджун обиженно под чужой хохот. Юнги забирает с собой Хосока, который еще стопка и начнет сонно метить лицом в тарелку с жареной курицей, но когда они уходят, тема продолжается. Намджун очень не любит такие темы в пьяном состоянии, ничем хорошим они не заканчиваются. — Подождите, ну Чонгуки еще, — вспоминает Чимин. — Я пока только выясняю, что мне нравится. — И как, получается? — спрашивает он с улыбкой. Чонгук загадочно смотрит на Джина, который даже не смущается, улыбается ему игриво, как всегда, когда им вместе удается какая-то шалость. Чонгук ему доверяет до луны и обратно. — Я в процессе, — говорит он, прикрывая глаза. Чимин с Тэхеном снова о чем-то спорят, Джин включается в своей лучшей манере, и спор превращается в обычный пьяный хаос, где они ржут над каждым словом, полностью теряя суть. Чонгук слушает их голоса, не вслушиваясь в смысл, наслаждается прикосновением руки Намджуна к волосам, и даже не замечает, как из комнаты уходит кто-то еще. В гостиной становится очень тихо, только Джин с другой стороны дивана вздыхает: — Эти гормональные подростки… — Ты так говоришь, будто я не старше их на год, — говорит Намджун, и они смеются. Пьяный голос Намджуна звучит очень приятно, хрипловато, мягко, слова смешиваются между собой в бормотание, такое же нежное, как пальцы в волосах. Намджун смотрит на расслабленное, словно спящее, лицо Чонгука, перебирает высветленные пряди, пропуская сквозь пальцы. Это так непривычно, но ему идет светлый цвет, он подчеркивает его невинность, открытость и доверчивость. Намджун знает, что он только с ними такой искренне распахнутый, мягкий, и чувство собственной исключительности делает с ним страшные вещи. — Я все хотел спросить, но было как-то неловко, — говорит Чонгук, не открывая глаз, — не хотелось портить атмосферу, вдруг я вообще не должен это спрашивать. — Все в порядке, — Джин ободряюще сжимает его щиколотку, — спрашивай. — Если мы так или иначе делали с мужчинами… всякое, — запинается Чонгук, то ли подбирая правильное слово, то ли от опьянения, и улыбается смущенно, — значит ли это, что мы все геи? — Нет, Чонгук, это не так работает, — смеется Джин. — А как? — Пусть Намджун тебе объясняет на своем заумном, я лучше пойду. Намджун в панике смотрит, как Джин слезает, аккуратно складывая ноги Чонгука на диван, и уходит, оборачиваясь перед дверями, чтобы подмигнуть. Намджун слишком пьян, чтобы понимать происходящее и тем более чтобы объяснять мелкому темы, в которых он сам не разбирается и разбираться не хочет. — Есть много других вещей помимо того, что тебя тянет к одним, другим или к обоим, — вздыхает Намджун в надежде, что Чонгук отстанет, но тот только продолжает ковырять. — Каких? — Тебя что-то беспокоит? Намджун догадывается и сам, не просто так позавчера они обсуждали, что будут делать с Чонгуком и его приступами любви. Они четко договорились, что с ним нужно вести себя как можно мягче, но Намджун до сих пор не выработал стратегию, которой будет следовать, если Чонгук потянется к нему, как будет реагировать — вообще не представляет, что это возможно. Восхищение Намджуном всегда было благоговейное, уважительное, Чонгук его, конечно, лапал везде, где только мог, как мягкую анти-стресс игрушку, но не более того. — Я пытаюсь разобраться в себе. Иногда я просто хочу всех вокруг без разбора, но сильнее всего мое желание, когда оно персони…песонри… — Чонгук смеется, все еще не открывая глаз, и его очаровательной улыбки хочется коснуться пальцами, — как там это слово, которое ты недавно говорил? — Персонифицировано, — говорит Намджун, не удивляясь, как выговорил это, потому что слишком боится того, что услышит дальше. — Так кто я? — Иногда нет смысла в том, чтобы вешать на себя ярлык, ведь загоняя себя в рамки, мы перестаём видеть то, что там за ними, — Намджун ласково и немного неуклюже гладит Чонгука по волосам, — а иногда мы просто хотим кого-то, потому что хотим, потому что так правильно здесь и сейчас. Я же, например, смотрю много разного порно, меня возбуждают женщины, но иногда я нахожу Джина настолько красивым, что хочется прикоснуться. И не только его. Намджун опускает ладонь, гладит Чонгука по вискам, вдоль щеки, большим пальцем по подбородку — такая красота кажется ему настолько невыносимой, что к ней тащит крючком под рёбрами, тянет, — Чонгук приоткрывает губы, и Намджун, забывшись, гладит и их, сначала едва касаясь, потом сминая совсем чуть-чуть. Они вдруг движутся у него под пальцами, и Намджун слышит звук позднее, чем замечает, что Чонгук открывает глаза. — А меня? — спрашивает он тихо, глядя снизу-вверх такими большими черными глазами, что вязнешь. Намджун слишком пьян, чтобы быстро осознавать, что происходит, поэтому когда Чонгук касается пальца кончиком языка, он только чувствует — искры, тёмные и колкие, внизу живота. Забывается совсем, просто следует порыву, погружает палец в рот и чем глубже уходит, тем медленнее опускаются, подрагивая ресницы Чонгука. Намджун придавливает горячий язык, и на лице Чонгука появляется такое блаженное выражение, будто он только этого и ждал. Испугавшись, Намджун как можно осторожнее отстраняет руку, и Чонгук тут же распахивает глаза. О нет, он знает этот взгляд, только не это. — Я сделал что-то не то? — Чонгук садится, поворачиваясь лицом, и в глазах его все сожаление мира, как у щенка, которого вот-вот выставят на улицу, и он готов пойти на что угодно, чтобы заслужить прощение. — П-прости, я не хотел тебя обидеть, хен. — Ты не обидел меня, Чонгуки. Это я пьян и плохо себя контролирую. — Я и не хочу, чтобы ты себя контролировал, — говорит он, придвигаясь ближе. — А я не хочу сделать что-то, о чем ты потом можешь пожалеть. — Я не пожалею, хен, пожалуйста, — он почти нависает над Намджуном, когда говорит это, и дрожит весь едва заметно, словно желание перемалывает физически, жжется, просит. Его лицо в обрамлении светлых волос такое постыдно-просящее, он кусает губы, заглядывая в глаза, будто ничего другого в жизни не хочет сильнее этого, выдыхает искренне: — позволь мне прикоснуться, я так хочу, пожалуйста, я сделаю, как тебе нравится. Намджун притягивает его за затылок и целует как ему нравится, нагло, сладко, языком шарится внутри, Чонгук под его напором только покорно открывает рот, вцепляется в толстовку так крепко, что тремор его рук ощущается через ткань, и сыто, едва слышно стонет. Он лезет на колени, не давая от себя оторваться, вслепую трогает руками так же хаотично как отвечает на поцелуи, выходит странно, неумело, но очень горячо. Намджун, кусая за губу, чувствует, как Чонгук дышит, жарко и тяжело, и думает, что не дай бог украл у него первый поцелуй, он же себя утром сожрёт к чёртовой матери. Чонгук не выглядит, будто против, он тянется снова целоваться, прижимается крепко, — ему нравится, очень нравится — рыщет руками под толстовкой. — Подожди, — Намджун цепляется вокруг запястий, как только слышит, как расстегивается молния на джинсах, — я не думаю, что ты хочешь видеть мой член. — Нет, хен, я очень хочу, — порывисто бросает Чонгук, глядя прямо в глаза. Интересно, он всегда такой честный или только когда пьяный? Лучше не знать. — Ты с ума сошёл, — вздыхает Намджун и убирает руки, позволяя стащить свои джинсы с бельём, Чонгук слезает с него, умилительно, с дьявольщинкой хихикая. — Возможно, — он поднимает глаза, все ещё ласково улыбаясь, и это точно не та ситуация, в которой сердце Намджуна должно бешено колотиться, — но когда я сказал об этом Джин-хену, он ответил, что я не пойму, пока не попробую. — О чем сказал? — в дурных предчувствиях уточняет Намджун. Чонгук щурится сквозь улыбку. — Что хочу тебе отсосать. Намджуну так жгуче вжаривает под поясницей, что он натурально вздрагивает. Чонгук, будто замечая это, улыбается шире, краснеет немного, знает же, что может из Намджуна верёвки вить, он ему не откажет, даже если захочет, но он не хочет. Чонгук лезет обратно на колени, тянется с поцелуем, и Намджун жадно целует в ответ, сжимая за талию, чувствуя, как Чонгук отставляет задницу, и его руки на члене. Чонгук дрочит Намджуну, но почему-то постанывает сам, будто нравится ему это гораздо сильнее. Он нехотя отрывается от поцелуев, чтобы посмотреть, как двигаются его руки, изредка кидает любопытствующие взгляды на Намджуна. То, как горят его глаза, это просто незаконно — ему нравится, он хочет большего, хочет сделать хорошо, предвкушающе облизывает губы, когда снова смотрит вниз, и Намджун со стоном вжимается в него губами, заставляя закрыть глаза, целует жёстче, стискивает его круглую задницу в ладони, пока из Чонгука не рвется сдавленное хныканье. Он специально слегка качает его к себе в такт толчкам на члене, чтобы Чонгук ощутил всем телом, каково было бы ему скакать на члене Намджуна, в хватке его рук — и чего никогда не случится. — Не надо, хен, — всхлипывает Чонгук, прижимаясь лбом, — я так кончу, не надо. — Ты что, серьёзно? — Намджун смотрит вниз и видит, что стоит у Чонгука так сильно, что головка члена выглядывает из-за сползшего пояса мягких штанов. Твою мать. — Мне очень нравится, — говорит он и мажет губами через слово, топит искренностью, — я так хочу, так сильно, ты не представляешь. Намджун убирает руки, и Чонгук тут же сползает вниз между его ног, любовно мнет бедра руками, чтобы прижаться губами на внутренней стороне, и Намджун изо всех сил старается не думать, что его член в паре сантиметрах от чужой щеки и что хочет, чтобы Чонгук взял его в рот. — От тебя пахнет гелем для душа Чимин-хена, — горячий шёпот стелется по бедру. Чонгук хочет — их всех. И Намджуну на сделке с совестью становится в сто раз легче. Он запускает ладонь в светлые волосы, треплет, слегка сжимает, и Чонгук, улыбаясь, ластится об руку. Он выглядит таким невинным, что Намджун горит в кострище своих кинков до костей. — Говори мне как тебе нравится, ладно? — просит Чонгук и, не снимая улыбки, сжимает член в кулаке, прикасается губами к головке, скользит туда-сюда, будто пробует вкус. Намджуну пиздец, абсолютно точно. Чонгук сползает по головке, берет её в рот, прикрывая глаза, и всасывает легонько. Намджун с тихим шипением неосознанно сжимает пальцы в волосах, пытается выпутать, чтобы не дай бог не сжать ещё раз — он не должен, это не его время, сейчас все должно быть для Чонгука. Но тот удерживает его руку в своих волосах и, черт возьми, открывает глаза, смотрит снизу, соскальзывая с члена легко, будто леденец вытаскивает. — Не убирай, пожалуйста, — говорит он тихо и с поразительным спокойствием, будто для него нет ничего странного в том, что происходит. Он ныряет обратно, плотнее сжимает губы и кружит вокруг языком, Намджун в судороге царапает его за ухом, и Чонгук горячо выдыхает через нос. Пробует опуститься ниже, насколько может, замирает так на несколько секунд и вместе с тем, как сжимаются его руки на бёдрах, протяжно, медленно стонет, заломив брови. Ему нравится, чертовски нравится, и Намджун не знает, с чего заводится сильнее: с того как отчаянно Чонгук старается сделать ему приятно, или как открыто наслаждается сам. — Втяни щеки, — ласково направляет Намджун, поглаживая по голове, — осторожно, ох, вот так, молодец. Чонгук кидает благодарный, влюблённый взгляд, полный желания выслужиться, старается ещё, двигается вверх-вниз, всасывая как можно сильнее, и Намджун награждает его честностью, с довольным вздохом откидывается головой на спинку, глядя пьяно из-под полуприкрытых глаз. Чонгук выглядит восхитительно, с его рукой в волосах, с мокрыми губами, раскрасневшийся, заведенный. — Помоги рукой, где не дотягиваешься. Чонгук молниеносно реагирует, сжимает у основания кулаком, двигает головой, жадничает, потому что темп ускоряется, слюна растекается по губам, он хочет сделать больше, дать больше и потому насаживается горлом слишком глубоко, закашливается. — Тише, ну куда ты, — Намджун гладит его по виску, — в порядке? — Черт, — сдавленно проскуливает Чонгук, на секунду зажмурившись. Намджун пугается. — Больно? — Нет, черт, нет, это охренительно, — захлебывается Чонгук и, поднимая глаза, с восторженно умоляющим видом выдает: — можно я возьму глубже? Намджун умирает внутри. Не думать об этом, не думать об этом. — Мне кажется, это не лучшая идея для первого раза. — Я только немного попробую, можно? Мне так понравилось, я как будто задохнулся на секунду. Намджун умирает дважды. Мало того, что у ребёнка в принципе перекос приличий на фоне гормонов, так ещё и кинк на асфиксию. И даже если запретишь, с его любовью ломать собственные пределы возможного Чонгук обязательно сделает по своему. — Хён, я только попробую, чуть-чуть, — мольба в голосе никак не сочетается с тем, как он мягко скользит кулаком по члену. — Если не понравится, я прекращу, обещаю. — Мне никогда этого не делали, я не смогу понять, если сделаю тебе больно. — Значит, для нас обоих это первый раз, — смеётся он. Намджуну хочется вцепиться себе в лицо и заорать. Чонгук воспринимает это как согласие. Не то чтобы оно ему было нужно. Он снова берет член в рот, скользит долго, туго, будто ничего и не собирается делать. Только по тому, как напрягаются его плечи, Намджун чувствует, что вот сейчас. У Чонгука не получается сразу, он кашляет, но упрямо возвращается обратно — он никогда не сдаётся, не планирует и сейчас. Намджун не знает, как ему помочь, доверяется ощущениям: — Не торопись, медленнее, — Чонгук опускается с его голосом, Намджун вдруг чувствует как вибрирует горло вокруг головки, и не сдержанно шипит: — ах, черт. Чонгук закашливается снова, но не отстраняется, Намджун видит как у него закатываются глаза от удовольствия, как пальцы, впившиеся в бедра, белеют от напряжения. Его не остановить, поэтому Намджун пытается помочь — влетает ладонь в волосы, бережно тянет голову вниз, Чонгук в полном доверии опускается глубоко, но не так, чтобы давиться, и сам так слетает с этого факта, что его протяжный, низкий стон по коже скручивает Намджуна в узел. — Ты умница, — хрипло произносит он на выдохе, Чонгук, сползая, благодарно мычит с его членом во рту, смотрит снизу-вверх. Намджун трогает пальцами растянутые по члену губы, красные и припухшие, глаза Чонгука благодарно блестят и медленно закрываются. Так же медленно Намджун запускает руку обратно в волосы и мягко насаживает на член. Чонгук двигается не глубоко, но быстро, мокро. Он умница, он все делает правильно, Намджун гладит его по волосам, и Чонгук чувствует себя так хорошо, что эйфория выжимает из него максимум. Он старается делать хорошо, Намджун от его прикосновений хрипло дышит, прикрывая рот другой рукой — но заводится сам гораздо быстрее. Он трогает себя через штаны одновременно с тем, как сосёт Намджуну, и очень надеется, что тот не против, он ведь хочет быть умницей, хочет сделать все хорошо для него. Руки Намджуна сжимаются в волосах, он отстраняет его и говорит порывисто: — Я сейчас кончу. Чонгук не говорит, что не против сделать это себе в рот, но ему нечем дышать, и все как в тумане, он кончает раньше Намджуна, втискиваясь лицом в его бедро, с трудом сдерживая желание укусить, и Намджуну приходится сжимать его руку своей, доводить себя до разрядки следом. Чонгук чувствует мокрое между пальцев, смотрит задумчиво, но Намджун со слабой усмешкой говорит: — Даже не думай. Чонгук смеется в ответ, падает назад на спину на ковёр и устало вздыхает: — Как охуительно. Горло и челюсть болят, но я ни о чем не жалею. Намджун молча улыбается.