Небесный террор

В растянутом тишиной мгновении было что-то лечебное, сначала ему показалось, что огонь впитывал в себя весь гнев, потому нередко вспыхивал искрами, мечась в каменной топке без видимых причин. Свет камина неровно лег на кожу и плясал задумчивыми тенями. И, положив руки на подлокотники, слушал равномерное дыхание Уриил — она спала. И для него это было неожиданностью, даже несколько забавным явлением, когда ангел подвластен простым физиологическим процессам человеческого тела, но в большей степени он относился к этому насторожено, даже на пару мгновений засомневался, что благодать ещё есть в теле, но после отбросил все сомнения. Хотя бы доля благодати навсегда остается вместе со своим владельцем, простой демон не может уничтожить энергию до первоначального состояния, из которой творил создатель. Михаил потирал виски, слушая последние вести. — Бальтазар… — тихо проговорил одними губами, мрачно застыв в ожидании, — мне нужен результат, — резко обернулся и поднялся. — Или с демонами нужно сражаться мне, чтобы вы уяснили некоторые нюансы? Может, после стольких лет, следует сменить военную верхушку и назначить кого-то компетентнее? Ангел недовольно сверкнул глазами и шагнул из темноты, опустив голову: — Михаил… я... — Твоя опущенная голова не работает, Бальтазар. Скажи, как дела у Захарии? — Он почти выследил демона. — У демона на руках ангельская благодать, не мне говорить вам об осторожности. Надеюсь, мой помощник окажется умнее некоторых, — Михаил остро чувствовал необходимость привести Уриил в чувство и подробно рассказать, кто и что может сделать с силой таких масштабов, и чтобы больше такого не повторилось. Но найдя ангела в таком плачевном состоянии, даже посочувствовал… собственным нервам. Странно было как-то добивать предательницу, но, наверное, в этом и случилась та невидимая для других слабость, он хотел прощать ангелам то, что не прощал людям. — Есть идеи, зачем ему это? — Некоторые подозрения, — лаконично ответил Бальтазар. — Это все, что ты можешь сказать? Некоторые подозрения, это теперь так называется? — Михаил изобразил изумление, но медленно тянущее раздражение пронзительно взывало к незамедлительным действиям. — У него несколько десятков душ на примете, большая часть благодати ангела, не самого слабого попрошу заметить. Что ещё, Бальтазар? — Голодные демоны в неизвестном количестве. В прошлый раз нам удалось обнаружить следы приблизительно полсотни демонов-искусителей, — отчеканил Бальтазар, сосредоточившись на фактах. Его пальцы чуть подрагивали, и он сжал их в кулаки, чувствуя невесомое прикосновения огня к коже. — Полсотни, — на этот раз удивление было не наигранным. Объятый огнем мир продолжал неистово трепетать, напоминая архангелу, что с победой над дьяволом ничего не закончилось, не закончилось и с продолжительным истреблением людей и демонов. Жизни было ещё полно, монстры, демоны, люди, вопреки всему жизнь продолжалась. Бальтазар поймал странный взгляд Михаила, будто в один момент понимание разорвалось миной под ногами, тот выровнял дыхание и хотел продолжить отчёт о проделанном за последние дни. Но Михаил остановил его одним жестом, который показался ангелу слишком роковым — такому жесту подчинялись и падали ниц тысячи ангелов. И, поднявшись, архангел подошёл ближе, заглядывая в яркие ангельские глаза. Там отразился страх, который часто увидеть в темных очах Уриил. — Скажи мне, чего ты хочешь? Почему демоны и люди до сих пор живы? Почему монстры до сих пор сидят в своих норах… Может, я плохой главнокомандующий и отдаю плохие приказы? А может, вы тоже не желаете убивать людей, и вся проработанная стратегия отправляется на убой, — весь ужас был в том, что голос Михаил не повышал, говорил размеренно, только сила заставляла Бальтазара прочувствовать всю тяжесть, казалось, на его плечи и крылья упали острые сталактиты из самого верха мироздания. Холод и сталь резали без лезвия, оставляя невидимые рубцы на незаживших ранах самого духа. Бальтазар хотел ответить, хотел рассказать, как верен, и все ошибки лишь неловкое стечение обстоятельств. Вина его есть, но не столь огромна, но говорить не получалось, немота склеила губы. А ярость Михаила пылала несуществующим огнем, который грозился вырываться и разорвать тот клочок земли под ногами ангела, тем самым растерзав сущность на синеватые всполохи энергии. — Что происходит? Воняет яростью, — взгляд Уриил был до сих пор мутным, её ладонь неловко скользнула по спинке кресла и упала. Даже вцепиться пальцами в велюр было невозможно. А слабый стук сердца оповещал, что она до сих пор жива. Архангел нахмурился. — Выбирай выражения, Уриил, — ровно произнес Михаил, и, подхватив бокал с вином, опрокинул в себя одним глотком. Похоже, против него тлел заговор. Она кивнула, принимая весь гнев на себя. Резко поднявшись, неожиданно повело в сторону, она врезалась коленями в теплый каменный пол возле огня, с трудом выдохнув. — Твоя любовь извозиться в грязи мне всегда нравилась или привычнее стоять на коленях?.. Может, тебе тоже, Бальтазар? «А постойте на коленях перед людьми», мысленно добавил, оглядывая своих солдат. Не понимают всей его милости. — Как прикажешь, — покорно произнес ангел. — Только от моих приказов толка никакого, — передразнил его архангел. Легкий привкус меда благородного вина не успокаивал, вся идиллия момента окончательно испорчена чьей-то дуростью. — Каждый раз я прощаю вас, — он потянул Уриил за локоть, посадив в кресло, и присел прямо перед ней, сжав в своих теплых руках ладони предательницы. За его спиной вспыхивал огонь, а она почему-то всегда отвечала холодом. Когда смотрел на неё, видел запредельное безумие в карих глазах, сквозь безобидные черты сосуда проглядывался настоящий солдат, хладнокровный ангел, да только губы были красными. Точно испивший крови вампир, она окунулась в запретное сладострастие человеческого бытия и хотела утянуть ещё кого-то вместе с собой. Он чувствует, как немного дрожат тонкие пальцы, но пронзительный взгляд никуда не деть, вспыхнувшее раскаянье она всегда убирает быстрым морганием, поджимая алые губы, хотя на самом деле они слегка розоватые, бледноватые, совсем неискушенные. — Но ты первая всадишь клинок в спину, когда я отвернусь. Предательство для него не было реальным мечом, реальным лезвием, которое пробьет грудь, изрежет сердце, а скорее болезненным напоминанием об абсолютной власти, которая постоянно кренилась, тяжело вздыхала под рядом обстоятельств и личностей, которые возносили себя выше других и вместо вознесения падали вниз, прямо в горячие объятиях человеческих страстей. Ангелы, как дети, их небесные образы давно перетерлись людскими телами, а глубокая мудрость веков и терпение со спокойствием сталкивалась с человеческим авантюризмом, духом непостоянства и чванства. — Все не так, — Уриил решительно подняла голову, сначала стиснув до боли зубы. Столько прощения удавалось вырвать из рук несопротивляющегося архангела, что волнение кружило забавной каруселью, а расширенный тир до всех земных границ грозился сделать мишенями всех и вся. Вопреки всему именно сейчас чувствовалась острая необходимость вернуться на сторону Михаила, подчиниться, сдаться на милость победителя. Скользкие речи, наполненные наигранным отчаяньям и досадой, грозились отравить то уцелевшее живое. — Стать на сторону ослабших, чтобы помочь противостоять победителю, не означает, что возникают хотя бы малейшие мысли о твоем убийстве. Ты же Михаил, — она горько улыбнулась. — Ты не можешь умереть, ты не можешь уйти, разве это все про тебя. Архангел покачал головой, вдоволь насладившись спутанной речью, чем-то напоминавшую нерассказанную тайну, с неожиданным концом и неопределенным началом. Ему нужен был ответ — сколько это будет продолжаться, эта бессвязная колыбель, которая должна была успокоить, пустая борьба кралась к Уриил каждый раз, как только победа Михаила была предсказана, и с её красных губ снова сорвался шепот: — Ты уже стал образом абсолютного величия и головокружительной победы. И почему-то Михаил готов снова её простить, забыть, как сладкую росу на траве после ясного солнца, все головокружительное вероломство, и на этот раз продолжения нет, книга для Уриил уже закончилась, да только ангел осталась жива. Это же победа, говорит он сам себе и резко поднимается, отпустив холодные ладони, поделившись теплом — живой внутренней силой. Уриил внимательно следила за ним и, бросив обеспокоенный взгляд на Бальтазара, тот поджал губы в одну тонкую линию, ясно приказывая молчать. Он сделал вид, что не заметил. — Люди что-то говорили, о том, что демон знает, как убить архангела, но Азазелю нужна сила и нужны души. Он уже достаточно силен, чтобы… — Чтобы забрать благодать у ангела, — перебил её Михаил, закружив в своем поле битвы, в своих планах и знаниях. На поверхность, будто тела после потопа, всплывали новые догадки, их несло приливом и слегка оттягивало назад. Громкий заголовок следующей главы мог означать абсолютно все. «Двенадцать баллов по шкале Бофорта», разрушительный ветер с грядущим знаменем разрушения, и пока пророк работал над переводом, ему следовало предвидеть очередные наброски Бога… Снова природные явления, если архангел любил огонь и лезвие клинка или меча, то фантазия создателя взрывалась миллиардами идей — салютов, где каждый тысячный огонек сюжетный поворот. Пронзительный холод проступил сквозь стены, Михаил выдохнул, глядя, как на камне возле самого жара камина расползались величественные морозные узоры. — Что это? — он подошёл ближе, проведя рукой сквозь огонь, касаясь пальцами выпуклого узора. — Холод проступает с севера. Медленно, очень медленно. — Это ведь дело рук Азазеля? — потерев ладони, сложив их в замок, она прищурилась, разглядывая лед. — Лед, что может быть лучше. — Зачем ему это? — Бальтазар выглядел если не удивленным, то вопросы у него имелись. — Ангелам холод не страшен, а души в любом случае можно и без этого получить. Или он хочет согнать их в одном месте. — Чтобы накормить армию демонов? — Уриил фыркнула, легкая дрожь прошла по телу. Холода она боялась, пока сосуд оставался ничтожно слабым и ветхим, как старый сарай в лагере повстанцев. Одно дуновение, одно неловкое падения подпирающих его досок, и все рухнет, поглотив с собой рабочий инвентарь. Иногда ей казалось, что в абсолютной темноте сверкают желтые глаза демона, они тают желтыми топазами при свете и вновь появляются, когда никто не видит. — Неужели его так тяжело убить, — она собралась силами, рассматривая пальцы рук, разжимая и сжимая их. — Заберите пророка в безопасное место. Нужно менять расклад военных баз, Бальтазар. Буду ждать в Канзас-Сити, а пока у меня есть дела, — скомкано отдавая приказы, Михаил сверлил взглядом узор — что же дерзкий вызов ему нравился, и если демоны хотят играть, он совсем не против. И собрав ранние озвученные главы романа, бросил их в огонь. Бальтазар и Уриил исполняли приказ архангела в полнейшей тишине. Холод пронзал невидимыми ледяными иглами стены, незыблемо сочился по камню и скользил по лестницам, подчиняя камень. Если приглядеться и осветить лестницу, то можно заметить замершую влагу, россыпь мелких кристалликов сверкала подобно бриллиантам. — Бальтазар, что ты думаешь о сценарии, обо всей книге в целом? — она слегка замедлила шаг, но не по своей воле, раньше сила черпалась из благодати, и её почти всегда достаточно, а теперь холод обхватывал грудную клетку морозными клешнями. Чувство беспомощности кружило голову, и она натянула перчатки. — Уриил, я не знаю, — лик ангела оставался равнодушным, а лицо человека отражало даже слабые отголоски эмоций. Он плотно сжимал губы, тонкие морщины на гладком лбу расползались по коже, темные брови почти смыкались на переносице. — Прекрати приглядываться! Меня не волнует, что написано, что сказано, а чего уже никогда не будет. Я исполняю волю Михаила, веду армию, подавляю мятежи, и думать о книгах мне некогда. — Даже если она касается тебя? — Даже, Уриил. — Пророк должен быть где-то здесь, — слышался треск бревен, шелест одеял и жуткий шепот. Ледяной дождь и ветер надвигались рывками, накрыв половину огромных территорий плотной коркой мутного льда, с треском и шумом трещало ледяное образование и кора, когда, не выдержав веса падали деревья, вырывая земную дрожь из недр. Уриил сглотнула, открыв дверь и с недоумением уставилась на пророка. Тот, замотанный по самые уши, в грязном одеяле с хлопьями пепла ловил руками последние мгновения тепла и шептал, что это его наказание. — Эй, Кевин, с вещами на выход, — с усмешкой произнесла Уриил, слегка опустив голову, едва не наступив на бумагу и ручку. Здесь было холоднее, нежели в кабинете Михаила, да и огонь почти погас. — Что? — он поднял голову. — Нас в тропики Бальтазар подбросит, да, Бальтазар? — Да, — кивнул ангел. — Собирай вещи быстрее. Уриил нагнулась и подобрала листы, высматривая что-то, во что можно сложить все маленькие пожитки и необходимые материалы для перевода. Пряди пощекотали шею, и, убрав их одним движением за ухо, почувствовала новый прилив холода, человеческое тело слишком бурно реагировало на холод, ладони, холодные до ужаса, не грели даже перчатки. Кровь стыла в жилах, будто она уже давно мертвец и застряла на одинокой горе, в безумной попытке добраться до вершины. — Страшный холод, я такого ещё никогда не видел, — тихо произнес Кевин, боясь, что своими разговорами вызовет недовольство ангелов. Из-под стола выудил съеденную временем сумку и осторожно, чтобы не повредить и не измять свитки, складывал все в неё, изредка поправляя одеяло, боясь потерять последние остатки тепла. — И не увидел бы, — добавила Уриил, не называя истинную причину. Ей и самой не хотелось признаваться в проигрыше демону, у них в рукавах все тузы и короли, но демон нашёл джокера, выложив его вовремя на стол. Смех Азазеля чудился в песне льда и дождя, застывал мрачными сосудами по стенам и по земле, очередное массовое истребление, и Уриил касается своих щек, потирает глаза, чтобы снова хоть как-то ощутить свою силу над сосудом. — Давай же, Кевин, — холод подобрался слишком быстро, и она нетерпеливо свалила в одну кучу со стола, запихивая в сумку. В уголках свитков появились кривые линии, зачерствели вмятины на желтой бумаге. — Михаил меня убьет, — прошептал Кевин. Бальтазар тяжело вздохнул. — Это все очень старо и может рассыпаться прямо в руках. — Скажешь, что это я сделала, — усмехнулась Уриил, холод был страшеннее пресного наказания. Дрожал каждый черный камень, вздымались облака пыли и мела, тяжелая древесина сдавалась под напором стихии, и ледяной покров разрушал покой, который строили себе люди, чтобы быть ближе к богу. Трещали разноцветные окна, а гвозди выпадали со стен, где раньше висели распятия. Они успели уйти до того, как здание сложилось, а снежная лавина накрыла руины.