Небесный террор

Дрожащие руки и дрожание земли — единое целое в наполненном страданиями мире. Земля начала расходиться трещинами, мгновенно проступила влага, треск падающих кипарисов оглушающее бил по ушам. Уриил видела, как вокруг них кольцом вился холодный туман, а пронизывающий ветер принес снег. Снизился жар битвы только сейчас. Кожа моментально покрылась мурашками, и Уриил выдохнула облако пара, искоса поглядывая на Михаила. Его движения были сухими, будто с заржавелыми суставами он пытался передвигаться. Сила исходила от него смертельной опасностью — взрывной волной, что смела бы всё на своем пути по горизонт. — Скоро все закончиться, Уриил, ещё немного, — Михаил закрыл глаза и прижал ладони к своим вискам, постояв так долгую минуту, потом поднял голову, разгоняя руками туман. — Все же я недооценил Азазеля, — звучало устало и тихо. — И сделаешь это опять, если мы сейчас же не покинем болота. Или ты ещё намерен сражаться? Медленно и мучительно ещё не закончено? — он явно слышал едкую обиду, она сверкнула остатками благодати, синими всполохами замершей на темной радужке и дрожащими пальцами поправила волосы, распутывая сбившиеся пряди, и спрятала клинок в пояс. Её сосуд мелко дрожал, страх перед ним незажившей раной сдавливал грудную клетку, Михаил осторожно коснулся плеча. Уриил испугано замерла, и он убрал руку, усмехнувшись. — Всё, убивать тебя желания нет, — проговорил он с явным облегчением, выдохнув, и огляделся. Проступала вода, поглощая деревья — как хлебные крошки маленькие рыбы. — Пока что. Мне понравилась выходка Азазеля, потрясающая работа. — Просто признай, что все ещё раздумываешь: убить или не убить, — выступила Уриил, пристально заглядывая ему в глаза, пройдя руками по грязному плащу, влага напитала грубую ткань. По кончикам побежал ток, но, не отступив, она продолжала ожидать ответа, чуть дернув уголками губ. Усмешка или грустная улыбка он не понял. — То, что я совершила простить ты не в силах, дать отсрочку, да, возможно, но, когда закончиться вся эта история с людьми, то дальше не будет смысла, не так ли? — Я мог уничтожить всех солдат, вернуться на Небеса и выпотрошить ангелов, летели бы только перья, лилась бы кровь, и вспышками света наполнился бы Рай, так, что подумай сама, Уриил, — Михаил поделился ощущениями, обратив свой взор к небу. Там замерли темно-серые облака. — Мне с огромным трудом удалось сдержать силу и принять обычный бой. Ты продержалась до конца. Уриил вздернула бровь, печально усмехнувшись, и убрала руку, спрятав её за спину, поддавшись наивным чувствам. Верила ли она, что нужна Михаилу? Нет, ничуть, аргумент был очевидным, и не в её пользу. И тонкая трель сомнений напоминала о людях, о законченных дружеских отношений, и заканчивалась совершенно безумным порывом. Почему-то даже когда накал страстей больше не пестрил безумием мощи и силы, вперемешку с усталостью, ей хотелось туда, где среди тепла можно уснуть, увидев в первый раз сказочные сны, где мелькают улыбки… Всем нужна поддержка, и Уриил хотела найти её у Михаила… получить что-то взамен своей глупости, совсем не колкое, не слова о предательстве, и она опустила голову, разглядывая проступающий холод с грязной, мутной и зеленоватой водой. — Этого больше не повториться. Обещаю, — Михаил подходил ближе и нащупал холодные ладони, сжав их в своих. Неужели он услышал мысли, о которых так сладко пело сердце ангела: ей не нужна война, совсем не нужна, только теплота человеческих душ возле костра. Она сглотнула, борясь с собой, чтобы не одернуть руки, чтобы не укрыться в тумане, но и благодать была пуста, раны не заживали, а сосуд, казалось, распадется на составляющие: рядом упадет сердце, чавкнув кровью в луже серой воды, рассыплются кости, встряв неровными палками в ил, кости черепа привяжут себе вместо головы местные скелеты, потерявшие свои головы, а остальные органы разберут птицы или что-то болотно-гадкое поднимется на поверхность, учуяв кровь и смердящий запах… — О чем ты думаешь, Уриил? Она усмехнулась и устало сгорбилась, через силу выпрямив колени, поднимая ноги по очереди, с ботинок стекала вода. Одежда неприятно липла к коже, привкус крови и невкусной воды чувствовался на языке. — Думаю, что съест мой сосуд, кому достанутся потроха, а кому кровь и кости… — А кто здесь живет? — Михаил внимательно посмотрел по сторонам, после окинув её странным взглядом. — Сгнили бы останки веселя, и все. — На высказывание она просто улыбнулась, покачав головой. — Ты не понимаешь, — она высвободила руки. — Ты никогда не чувствовал усталость, какую-то вечную, будто никакой жизни нет, нет смысла, нет идей, нет стремлений? И даже если они есть сейчас, то исчезнуть с последними крохами жизни на земле, раньше незримой рукой для человечества, мы их направляли, карали, подталкивали, берегли души, сдерживали демонов, а теперь, какой смысл в безликом мире? Михаил слушал молча, не перебивал, и иногда казалось, что он разбирает её эмоции, но краем глаз следил за болотами. Критический уровень ещё не подошёл. Он окружил их собственной силой. — Что будет дальше? Какая она абсолютная победа над созданным Богом очередным миром? — она выдохнула, резко прижавшись к плечу, с невероятной силой, пытаясь ухватиться за что-то важное лично для себя. Рука Михаила опустилась на её голову, тепло кружилось вокруг. Но его было недостаточно, она сжала до боли зубы, чтобы не закричать. — Мне больно. Мне опять больно, и, кажется, это неизлечимо, — и залилась смехом, тут же прикусив губу, чтобы неуместный смешок не причинил ещё больше неудобств. — Послушай, у меня есть объяснение. Однако, есть ли у тебя терпение выслушать лишь предположение, я не знаю, — он коснулся волос, помог разжать пальцы, которые казалось, налились трупным ядом, и выдохнул почти устало, прикрыв глаза. С этим было сложней. Сложно и почти невыполнимо. — В первую очередь, мы вернемся на базу, — холодно заметил на попытку протеста, перекрыв все выходы, снова загоняя в невидимый угол, где даже на потолке мелькала часть клетки. — Ты же замерзла, так? — настойчиво повторил он, и Уриил кивнула, предполагая, что такого скажет ей архангел, и закивала чаще, выпутываясь, и обнимая себя за плечи. Воды было по колена, и она даже этого не заметила, всецело поглощенная собственными внутренними проблемами, которые усилились в стократ, когда благодать исчерпала свою долю силы небес. — Нас поглотит с минуты на минуту, — выдавила она. Дыхание стало прерывистым, от страха оказаться в один миг погребенной под слоем ила, грязи, потонув навечно в человеческой шахте, в человеческом теле… Михаил оставался абсолютно спокойным, и остался полностью самим собой, никакого заклинания-ловушки будто бы никогда и не существовало, только его желания и его планы. Непоколебимая воля завоевателя. — Может, этого я и хочу? — последовал незамедлительный ответ, ухмылка не исчезла, стала кривой и будто болезненной. Ухмылка сломленного, но не поверженного воина. Она помнила эту ухмылку, тогда был последний и первый бой за столько тысячелетий. Но никакой жалости у Михаила не было, он считал, что его брат погиб давним давно — когда падал вниз, в клетку. Внутри всё сжалось от напряжения… Но тепло вторглось в грудную клетку с одним тяжелым вдохом. Они переместились в теплую комнату. С высокими потолками, огромными окнами, наполненную теплом и жаром огня. Казалось их ждали. Уриил прошлась к окну, выглядывая. Часть улицы и городских руин укрыл пушистый сверкающий снег, теперь же никто не нарушал покой природы. Чудные тропинки — следы от множества ботинок исчезли, ангелы там редко ходили, предпочитая не грузнуть по колено в снегу… больше нельзя было встретить снеговика и с интересом наблюдать за его морковным носом и глазами-пуговками, которые дети тащили из старых сундуков. На подоконнике лежала пыль, и, обтерев руки одну об одну, она обернулась. Михаил изучал бумаги, оставленные кем-то, и хмыкнул. — На складе есть одежда, пойду переоденусь, — быстро произнесла Уриил, ком застрял в горле. Прогресс давно застыл в их головах, навечно зависнув каленной сталью над воспаленным временем восемнадцатого столетия — этот период времени хорошо характеризовал их безумные помыслы и действия. Михаил кивнул, и тихо выскользнув из комнаты, она добрела до склада. Было безумно тихо, между железными перекладинами выл ветер, пришлось разгребать смятую одежду, которая только издалека походила на военную форму, и, выудив оттуда пригодное для носки, заметила несколько лоскутов томно выглядывающей яркой ткани, хотя теперь уже таких красок нигде не найти. Безумно теплая шаль небесного цвета была накинута поверх серых штанов и черной курточки. Военная форма привычно села на сосуд, Уриил придирчиво разглядывала перчатки. Ей одновременно хотелось вернуться и погулять подольше, забыть на мгновение о боли в мышцах, о парализующем страхе и острие архангельского клинка, от которого даже сейчас болели глаза, и хотелось зажмуриться, чтобы не видеть. Все же заставила себя вернуться, с трудом передвигаясь по коридору и поднимаясь по кривой лестнице. — Уриил, ты жива! — вынырнувший пророк из комнаты застыл на месте, радостно улыбаясь. — А не должна? — рассеяно выдавила она, озираясь. — Разве тебя не должны охранять ангелы? — Их всех забрали Захария и Бальтазар, — пожал плечами Кевин, пристально рассматривая её, задержавшись взглядом на накидке, которая словно небесными всполохами спускалась до колен, напоминая длинный балахон. — Я видел тебя и Михаила, сам бой, — пророк явно сглотнул, почесав шею, и снова улыбнулся, несколько растеряно переведя взгляд на стены коридора. Когда-то здесь висели картины в позолоченных рамках, и ненастоящее золото сверкало новизной и богатой жизнью. — Тогда чудно, что я выжила, — криво улыбнулась и подавила тяжелый вздох она. Наступил момент молчания. — Мне нужно идти, Михаил ждать не любит. Я ещё приду, Кевин. — Уриил уже хотела уйти, как неожиданно обернулась, и прежде чем пророк исчез за дверями, спросила, — Кевин, ты же человек? — просипела, хотя старалась говорить непринужденно. Кевин моргнул, медленно кивнул, насторожено поглядывая на ангела. — Определенно, точно человек, почти стопроцентный, если не считать звания пророка. — Насколько больно терять дорогих тебе людей, как человеку? — ангелы просто мирились со смертью, лично для неё она была чем-то вроде неотъемлемого для всего сущего. Погоревать, полить слезы, после же забетонировать скорбь где-то глубоко внутри, что не получиться прикоснуться, даже стерев ногти и пальцы в кровь. Похоже, когда-то она уже смирилась со смертью человека — если это была правда — и могла смириться со смертью последних выживших в войне неба против человечества. Она прикусила губу, спрятала руки под голубой накидкой, прижавшись плечом к стене. Так хотелось показать, что простое любопытство овладело её ангельским утомленным мозгом. Не более того. Просто любопытство. От Кевина послышался смешок, Уриил напряглась. Казалось, Чарли столько раз все подряд объясняла, но она не всегда запоминала то, что слушала, просто не понимания, — а по итогу знала о людях ровно ноль. — Я потерял маму, друзей, подругу, всю расписанную жизнь перечеркнули и вывернули. Мне плохо об этом вспоминать, но Михаил обещал меня отправить к ним в Рай. Только это и держит, а так я рыдал точно маленький ребенок, мне больно было со всем попрощаться. — А если от этого человека шла угроза твоей, если не жизни, то безопасности? — Любая утрата в эти времена чувствуется в разы сильнее. Словно с каждой оторванной жизнью уходит часть тебя. — Кевин снова пожал плечами, с интересом поглядывая на задумчивую Уриил, которая схватила свою шаль, как спасительный круг, только вода над ней давно сомкнулась. — Хорошо, спасибо тебе, Кевин. Увы, мне больше не у кого спрашивать о таких вещах. Прекрасно, что есть ещё люди, убийство которых Михаилу невыгодно. Кевин усмехнулся, взъерошив волосы. Она говорила серьезно, без малейшего сарказма. — Михаил говорил, что все мы чудовища, в какой-то мере. Сравнивал всех ангелов, про которых я знаю, конечно. Она медленно покачала головой. Самой сложной частью было определить, насколько смерть Руфуса могла поменять историю, действительно ли что-то изменилось бы, не задумай Азазель заговор против Михаила со всеми возможностями и даже армией выживших смертников. Им предстояло убить всех до единого. И Чарли, и Бобби… — Или ещё хуже. Уриил задумалась, готова ли она на это с приказом архангела на устах и в голове, как раньше. Или её рвение «я не хочу убивать людей» ещё можно осуществить, просто постояв в сторонке. От мыслей сделалось ещё хуже, и заметно помрачнев, она твердым шагом направилась к Михаилу. Можно ли винить их за попытку спасти себя? Ради своей жизни Уриил способна на многое. Сейчас. Ну почти многое. Не хотелось умирать бездарностью. Хотя совсем не ценила ни свое положение на Небесах, ни статус, ни доверие, но когда оно испарилось… «Михаил, я же не знала…», «что ты победишь…», — пришлось добавить позже, и Уриил, рассматривая светлую кожу. На ней вокруг сломанных ногтей запеклась кровь, и рассмеялась, прижавшись к дверям, за которыми прятался архангел. Ручка пошевелилась, Михаил осторожно приоткрыл двери. — Ты точно на склад ходила? Или по пути попыталась потерять голову? Получилось? — почти радостно произнес архангел, пропуская её внутрь. Смех застрял в горле, оборвалась всякая нить безумного веселья, и, покачав головой, она проскользнула внутрь, зябко потирая руки. Кожаные перчатки с открытыми пальцами приятно скрипели. — Потеряла. Наверняка сильно бил, — усмехнулась Уриил, переместившись к окну. На город наползал вечер, день закончился быстро. Снег серебрился, будто выросло королевство льда, а Михаил, собственно, и есть королева. Это показалось Уриил забавным, родным и мирным, будто на горизонте нет войны и смерти. — Не исключено, — Михаил выглядел, будто не проводил свое свободное время на болотах. А вот запах, она чувствовала до сих пор, от себя. Мерзкие болота. Но архангел снова пах раем и кровью, такое сочетание сбило Уриил. — Ты был в Раю? — она подняла бровь, обернувшись к нему. Уловив знакомые нотки. — Или тебе передали бумаги оттуда? — Нет, туда я ещё не ходил, передал Бальтазар. Все? Я утолил твое приказное любопытство? — он прошелся языком по кромке зубов, хмыкнув. — Вполне, — она пожала плечами, дернув свою длинную шаль. К ней прилагались смешные кисточки, совсем недлинные, но мягкие и забавные. — Расскажи мне, каково это, когда люди попытались тебя убить? — Уриил вздрогнула, сжав руки в кулаки, и механически повернулась к окну. Испуг отразился на стекле. Михаил не особо нуждался в её живописных эмоциях, пока что слов достаточно. — Твоя помощь была для них неоценимой, безупречная оборона, быстрое убийство без следов и постоянная боль. А ведь все не так просто, как им казалось. Запутать следы, скрыть их от моих глаз стояло очень дорого, ты сама сделала себя слабой. — Почему? — выдавила она тихо-тихо. Михаил довольно сверкнул глазами, подходя ближе доверительно положив руки ей на плечи. Пусть она не ответила на все вопросы, ещё ответит — он знал. Поэтому просто потер озябшее тело и смотрел в окно несколько долгих утомительных минут. — Защита против ангела существует, чтобы защитить от ангелов. Вот такая простая логика, но ты посчитала себя умнее и мудрее, даже не так… сильнее, дабы забыть о последствиях. Каждый день и каждую ночь в лагере повстанцев твоя благодать выгорала, появлялась усталость, возращение на базу больше не казалось таким притязательным. Уверен, ты старалась выиграть некоторое время подальше от боли. Но я не виню тебя, так должно было случиться… все мы неосознанно бежим от боли. Тебе казалось, что ты начала привыкать, сдерживать боль лучше, почти не показывая вида, но твоя ангельская сущность истлевала. Но жертвы напрасные. Уриил задержала дыхание, тепло рук Михаила горячими разрядами скатывалось в районе шеи, казалось, те же теплые пальцы сомкнулись на благодати. Неужели она могла самостоятельно уничтожить свою ангельскую природу, отказаться в угоду человечеству… Чтобы что? Бесполезной и жалкой она бы никогда не защитила бы их, даже имея в поясе пистолет с пулями из ангельского клинка. Страх сжался в животе, Уриил закрыла глаза, голос архангела создал вокруг неё какой-то непроницаемый купол разбитых надежд и сломанных планов. Воспоминания лились рекой цветных картинок. Вот они разговаривают под сенью зеленого дерева, мелкие мурашки облепили ноги… Вот на рассвете они варят чай, добавив туда листья земляники и малины… Вот в лопатки давит какая-то ветка, пока все спят, она не может уснуть… Каждый прожитый день с редким ласковым солнцем и смехом перечеркнут болью, которая растворяла благодать. Склониться в немом крике ей не дал Михаил, прижав одной рукой к себе, его рука, словно лента почета, наискось сдавливала грудь, и она закинула голову ему на плечо, дав себе возможность дышать полной грудью, все ещё сжимая кисточки шали. — Я хотела их защитить… от тебя… от Азазеля. Меня не слышали никогда, не могли слышать, я ведь враг, чертов ангел, — одними губами произнесла она, тяжело дыша. Голос стал прерывистым, точно каждое слово весом с тонну. — Я старалась стать человеком, совсем по-человечески смеяться, рассуждать, отвечать взаимностью. Сложно, очень сложно. Быть человеком каждое мгновение. — Они стреляли в тебя, демон и человек без души стали для них важнее. Они использовали тебя, сколько могли. Ещё немного и ты бы стала бесполезной. Скажи, поверили бы тебе… или при первой же неудачи обвинили в том, что не справилась, навела на них. Не они ли повели тебя прямиком в ловушку, вынуждая действовать, предъявить обвинение, что ангелов привела ты… Или кто-то из них неосторожно пытался подстрелить разведгруппу, а потом скрылся по направлению к лагерю? — Так причиной были не мы с Чарли? — она резко открыла глаза. Снег стучал в окно. Боль в сердце росла. — Очень давно хотели избавиться. Не имело смысла, кто именно привел к порогу солдат. Я читал их мысли, как открытую книгу, но почему этого не сделала ты, меня очень волнует. — Про меня знало всего несколько человек. — Немного больше, но мне было интересно, как долго они будут пользоваться услугами заклятого врага. Представь, чтобы они сделали, узнай, что вся твоя сила исчезла? Сколько ненависти в их сердцах, но ты храбро держалась, потом бы тоже. — Бобби бы не позволил, — Уриил попыталась вырваться, но Михаил держал крепко. Впереди стекло — сзади архангел, двигаться не получалось, и, вырываясь пару минут словно пташка со сломанными серыми крыльями, успокоилась. — Точно, Бобби не допустит, — крохи надежды зажглись в темных глазах. — Но кроме Бобби есть и другие люди. Те, которые давно договорились с демоном. Потребуй они у твоего Бобби ангела — вынужденная мера, ради целости всей группы. Что они сделали бы со сломанными ангелом, совершенно беспомощным? — Михаил довольно ухмыльнулся, его ухмылка не отразилась на стекле, смазалась снегом. Ночь проникала под кожу, Уриил, беспомощно потрясся головой, пыталась прогнать предположения. Унижения и боль стали бы спутниками надолго, её замутило, и она склонилась, упираясь руками в подоконник, растирая ладонями пыль, холод прикоснулся к кончикам пальцев, несколько отрезвив. Михаил переместил руку на живот, дыша в затылок. — Но этого не случилось, Михаил. Прекрати, мне плохо… — взмолилась Уриил. — Ничего не произошло, благодать цела, проклятое «если бы» не случилось, прекрати, пожалуйста. — Я ничего не сделал, просто рассказал один из вариантов будущего. Потом бы твои мучения оборвали бы ангелы, но, как извращенны человеческие умы, когда враг оказывается поражен. Да и кто, ангел, — потянул он. — Дикие, жалкие, без капли благодарности ответили на твою заботу, — губами он коснулся уха. Михаил чувствовал себя превосходство. Сначала он, конечно, хотел попробовать сыграть на злости и ярости, но её у Уриил почему-то не осталось, зыбкая почва усталости приняла только чувство беспомощности. Уязвленная и слабая она пыталась глотнуть обиду на все живое. «Так по-человечески», — мысленно поставил себе заметку Михаил и опустил подбородок ей на макушку, острое чувство беспомощности усилилось. Он заметил неосознанную ею дрожь кончиков пальцев, от которой сворачивало внутренности. Они, ангелы, безлики для людей, хладнокровны, бесчувственны и утомительно далекие, как звезды на небе, но теперь людям хотелось ощутить превосходство, хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть. До этого Азазель не дал почувствовать всю мощь человеческой благодарности, однако ещё попытка — его солдат пострадал бы. Уриил повисла, упираясь руками, вжимаясь в него остатками силы — бой забрал почти все, и он почти рад, что Азазель преподнес ему прекрасную возможность. — А захоти Бог твоего полного погружения — живой и невредимой выйти не получилось бы. Чувствуешь же жалость к ним, думаешь, что они совершенно невиноваты, тебя тянет с новой силой и жаждой безумца заслужить прощение, вымолить ошибку. Скажи, Уриил, думала об этом, снова исчезнуть, уйти от меня, хотя знаешь, что прошения больше не заслужишь? — она сделала полу вдох и застыла с приоткрытыми губами, потом произнесла совсем тихое, но в полной тишине комнаты, за окном которой падал тихий снег, «да» стало громогласным, криком и стоном. Натянутая струна лопнула, ужалив внутренности, и Уриил замерла. Немое кино одной роли, правил которого она не ведала, продолжалось. Казалось, Михаил тянул её за руки вездесущим кукловодом, а ведь обиднее всего было то, что ни слова лжи, только колючая правда, которую она отрицала и боялась себе признать, предпочитая находиться в святом неведении. И если последствия приказа всегда, всегда обговаривались высшими чинами, то последствия для себя после своих действий она только пафосно называла очевидными. Тактик, стратег… смешно и бессмысленно. — Как мне же избавиться от этого? — Уриил прижалась лбом к прохладному окну, пожалуй, жара на сегодня хватит, потому что Михаил был везде, его руки оплетали не только сосуд. — Подождать, пока смерть не придёт к людям. И не мешать мне. Слышала, не мешать, — угрожающе зашептал он, хотя тон был не резким, спокойным, настойчивым, прикажи он самую безумную идею — она бы выполнила. Любой приказ, все, что хотел, но Михаил только выдохнул ей в шею, как-то облегченно. — Хорошо, я постараюсь, — хватка ослабла, и она, будто выпутываясь из паутины, поправила шаль, опустив глаза в пол, повернулась к нему. Вечер остался позади, в комнате было темно, скоро он зажжет свечи на тонконогих подсвечниках и займется своими дьявольскими планами на следующий день. — Ты сегодня слишком устала, — тихо проговорил он, заботливо, оставив легкий и предостерегающий поцелуй на её губах. — Не зря тебя прозвали завоевателем, — сглотнула Уриил, выдохнув ему в губы грубую мысль, однако обижаться на такое он даже не думал. Всего лишь правда от сегодняшней жертвы его манипуляции. Пусть она догадывается, понимает каждый шаг, но воспротивиться голосу разума попробует не сразу. А ему времени хватит.