Что-то из сборника

Леви и сам не понимает, в чем дело, когда внезапно сваливается на землю. Его вдруг перестают держать ноги, бедро и колено простреливает жуткая жгучая боль, от которой все его лицо искажается раздражением - скорее уж моральным страданием, потому что сейчас все это абсолютно не вовремя. Поэтому, скалясь от боли и превозмогая её, он поднимается обратно, но теперь не может сделать и шага, потому что во второй раз навылет простреливает всю левую часть тела, и он безвольно падает на колени, выставляя перед собой руки в самый последний момент. - Леви! Что с тобой?! – заметившая его ещё издалека Ханджи теперь неслась к нему на всех парах, испуганно высматривая на теле какие-нибудь заметные повреждения. – Ты ранен? - Черт, кажется, я повредил ногу, – он в очередной раз пытается подняться. В конце концов, у него сейчас нет на это никакого права, ни морального, ни уставного, ни какого-либо еще, он не в том положении, чтобы сейчас позволять себе проявить слабость. У них уже не осталось людей, готовых к очередному бою, и если на них нападут опять, то защита командора и Эрена может оказаться под угрозой. И Леви просто не может этого допустить, уж точно не после всего, через что им пришлось пройти. – Как же это все не вовремя... - Так, сидеть! Очкастая усаживает его обратно на задницу непозволительно грубо, тем самым пресекая любые попытки подняться. - Дай мне взглянуть. - Тц! – даже легкое прикосновение к голени отзывается в ноге острыми болевыми ощущениями, будто под кожей находится тысяча ржавых игл, что дерут плоть изнутри. Ханджи корпит над ним, помогает доковылять до Эрвина, что по-прежнему лежал без сознания, и осторожно осматривает, стаскивая с ноги сапог. Когда она закатывает штанину, Леви и сам видит огромный, расползающийся по икре синяк. Обычно такие бывали после изнурительных тренировок и неверного приземления, но он и представить не может, когда умудрился неправильно встать. Так же дела обстояли и с коленом и, судя по всему, бедром тоже. - Я, конечно, не доктор, но похоже, что у тебя сильное растяжение. Удивительно, что ты только сейчас начал испытывать боль, наверное, состояние аффекта длилось у тебя слишком долго… - Ханджи замолчала, они до сих пор так и не поговорили о том, что произошло за стенами, да и, если честно, Леви не то чтобы хотелось возвращаться к этому вновь. – Ладно, что ж! Пока что тебе нужно отдохнуть, хотя бы эту ночь просто подержать ногу в покое. - Да, пожалуй. - Ага… Ну, я пока схожу за бинтами, постарайся не шевелить ей вообще, – то, как резво Зое поднялась и скрылась во тьме, не нуждалось в объяснении. Слишком уж интимным был тот взгляд, которым Леви посмотрел на бессознательного Эрвина, слишком личным и закрытым, чтобы на него можно было обращать внимание в принципе. Но она все же обернулась, сомкнутая в объятиях темноты. Отчего-то сейчас это было нужно – влезть в часть мозаики, соскабливая маленькое стеклышко. Леви смотрел на него с безграничной тоской, хотя ни брови, ни губы не выражали каких-то явных эмоций. Зое никогда, почти за пять лет их дружбы, не видела на лице мужчины хоть каких-то однозначных чувств, но при этом сам Эрвин никогда не говорил, что с ним сложно: наоборот считал, что это Леви с ним тяжело. Ведь его упрямство и настойчивость всегда являлись негласным камнем преткновения в отношениях. Она не знала слишком многого, но видела, что каким-то образом Эрвину удавалось укрощать своим характером природную дерзость и неповиновение Леви, разминая его как твердую глину до мягкого податливого слепка. С бинтами она вернулась через несколько минут. Первый оборот вокруг икры был наполнен молчанием, на пятый, перекрещивая сетчатую ткань, Ханджи заговорила: - Знаешь, я до сих пор помню, как он сказал мне о ваших «неправильных» отношениях, - она совсем мягко улыбнулась, глядя на Эрвина, и воспоминания одно за другим заполнили её голову. Она вдруг почувствовала себя окутанной теплыми днями прошлого. – Он так переживал. - До сих пор не понимаю, почему он решил рассказать. - Ну, потому что ему нужна была поддержка. Подумай, как часто он ото всех нас её получает? Не многие решатся нарушать субординацию и лезть к нему в душу, хотя, думаю, не многих-то он туда и впускает. Обычно это он всех поддерживает и наставляет на путь истинный, а не мы. - Я просил его остаться в Тросте еще тем вечером, перед тем как мы отправились сюда, - спустя какое-то время произносит мужчина. – Обещал ему ноги сломать, если он не согласится. - И конечно же он тебя не послушал - в этом весь наш командор, - она позволила себе рассмеяться, увидев на лице Леви тень улыбки. Вдруг стало совершенно легко. – Знаешь, Моблит тоже много раз говорил мне не рисковать собой, просто не лезть на рожон, не пить залпом горячий чай и не сидеть до позднего утра над исследованиями, он ведь понимал, что я вряд ли его послушаю, но он все равно раз за разом говорил мне об этом. И сейчас я чувствую себя такой дурой, Леви… Она позволила себе секундную слабость: горечь в собственном голосе, такую явную, что от нее слезились глаза и щеки мокли за долю мгновения. Она все еще та сильная и волевая женщина, но сейчас она просто Ханджи Зое, которая потеряла любимого. Сквозь боль она поведала, что даже несмотря на их редко возникающие на этой почве ссоры, он все равно продолжал о ней заботиться, принимая её упрямство как данность. Вытягивал из опасностей, разбавлял её чай водой и разминал затекшие после кропотливой работы плечи. И с каждым её словом бинт на голени креп, утягивал кожу, предостерегая от дальнейших травм. – И, может, он и знал, что я ему за это благодарна, что я люблю его, я все равно так и не смогла отблагодарить его за то, что он меня терпит, потому что, если бы Моблит этого не делал, я бы просто разбилась. - Исповедь твоя, а? Он все же пресек ту неуместную нежность к Эрвину, которая уже начинала мягким теплом согревать его сердце. Леви понимал, на что намекала Ханджи, смотрел на его поддернутое дымкой боли лицо и понимал все очень четко, с каждым новым оборотом бинта вокруг голени и сорвавшейся с подбородка Зое слезой, что уже даже не пыталась ее смахнуть. Ласково, совсем невесомо, он провел пальцами по его теплой щеке, бугристой, покрытой морщинами после вылазки из титана, но не такой холодной и бледной, как на крыше. - Ха-ха, ну, знаешь, никто не идеален! – наконец она делает последний оборот вокруг стопы, накладывая слои бинта друг на друга. Она смотрела куда-то перед собой и в то же время во все стороны разом. На нежность в глазах Леви, на разгладившееся лицо Эрвина, после того как к нему прикоснулись, и куда-то внутрь себя, где она в своей обыкновенной женской мечте примеряет образ обычной, любящей своего мужа женщины. - Я же не слепая, никто из наших ребят не был слепым и все прекрасно видел, смотря на вас. Я просто это к тому, что не думай, будто бы ему плевать на твои слова и он до конца горит своей идеей. Ему было бы гораздо хуже, если бы ты даже не попытался в тот день его остановить, уверена, он ценит это даже больше, чем простую покорность и подчинение приказам. В конце концов, он ведь жив. Затянув бинт потуже, Ханджи вернула закатанную штанину в прежнее положение и развернулась к этим двоим. Эрвин тоже вызывал в ней неподдельные светлые чувства в равной степени и как командир, и как друг, чуткий товарищ, за которым, что называется: и в огонь, и в воду, и на тот свет. - Он любит тебя, наверное, до одури. Больше, чем нас всех и всё человечество, за которое он так борется. Леви болезненно усмехается, вспоминая свою фразу: «важнее победы человечества?» Эрвин тогда ему ответил, что нет ничего важнее того, чтобы он был в этот день здесь. Может, так оно и есть, а может, капитан сегодня вымотался настолько, что все чувства через призму «едва не умершего Эрвина» вдруг стали на каплю ярче. Хотелось уже просто посмотреть, как этот придурок будет по-идиотски улыбаться в подвале, потому что его мечта наконец-то исполнилась. - Ты так влюбленно улыбаешься, когда смотришь на него, - Ханджи ехидно хихикнула, увидев, с каким недовольством Леви скосил в её сторону глаза, и от былой теплой улыбки уже не осталось и следа, лишь холодящее кожу раздражение – блажь, «рядом с тобой он совсем другой человек». - Заткнись, пожалуйста. - Какая вежливость. Ладно, парни, я все-таки пойду уже спать, будем надеяться, что за эту ночь с нами не случится еще чего неприятного, и постарайся не шевелить ногой. Оставить тебе свет? - Нет, не нужно. Спокойной ночи, – и когда Ханджи уже делает от них шаг в сторону, он вдруг говорит. – Спасибо. Высохшие слезы на щеках Ханджи не смогли затуманить её улыбку, но в ответ она ничего не сказала, окуная их в темноту и покой необычной летней ночи. Необычной тем, что это их первая ночь в пределах стен Марии. Засыпая, Леви позволил себе забраться рукой под чужое одеяло, горячая кожа Эрвина приятно щекотала пальцы, его ровное дыхание успокаивало и навевало воспоминания о простых и долгих вечерах, когда они могли часами напролет разговаривать за чаем. Тогда он еще не терпел все эти сентиментальные нежности и тактильную связь, сбрасывал с колена чужую ладонь, грубо отводил руку в сторону, когда тянулась к лицу. - Я тебя тоже люблю, - он произнес эти слова очень тихо, едва ли не шепотом, переплетая пальцы с правой рукой мужчины. – Иначе бы ты не смог взять меня сейчас за руку, Эрвин. Леви не чувствует, но когда он погружается в сон, его пальцы совсем немного сжимают, скрепляя неозвученные слова немым ответом. «Леви…»