Что-то из сборника

Леви, что угрожающе щурится и стоит со шваброй, уперев руку в бок – точно никак не должен возбуждать и поднимать в душе все насильно заглушенные за прошедшую неделю чувства. Потому теперь идея регулярной воскресной уборки казалась не то божеской, не то проклятой, ещё и это пекло, из-за которого все тело просто сходило с ума. В ответ на голодный взгляд, Леви только бросает в него тряпку, раздраженно хмурясь – грязный от земли, пота и крови мужчина никак не вызывал в Аккермане похожих чувств, сегодня его чистоплотная натура требовала идеального порядка и чистоты, и совершенно не подходящий под его критерии Эрвин здесь был точно не к месту, особенно со своим животным взглядом, от которого по телу волнами шли мурашки. - Даже не думай ко мне подходить. - Ты слишком жесток, - несчастно протянул Эрвин, так и не решаясь сдвинуться с места. Внутри он понимал, что если сделает шаг к Леви, то просто не сможет остановиться - его возлюбленный выглядел слишком горячо и привлекательно, потому Эрвину даже взгляда на него было достаточно, чтобы напиться этим зрелищем. Слюны во рту скапливается так много, что он судорожно сглатывает: жара лижет его в щеки беспощадно, кусает за скрытые под рубашкой плечи, ручьями пота следует ниже, опаляя собой низ живота. Неприступный Леви пробивается в его голову с озабоченной интонацией, и этот тон под его внешний вид подходит как последний кусочек пазла в их семейную картину. Эрвина всегда изнутри распирало, когда ловил его в передничке или с платком на лице и волосах, не из-за ассоциаций с женщиной, а потому что Леви излучал уют и ту самую жизнь, о которой он невольно мечтал. - В этот раз, смотрю, Ханджи тебя не жалела совсем – почти нет живого места. - Есть такое. Оглядев себя, мужчина неоднозначно хмыкнул, действительно, сегодняшние исследования сильно отличались от предыдущих, в этот раз Ханджи обошлась без прямого участия в процессе, она, включив весь свой ученый ум, наблюдала и придирчиво подмечала те или иные моменты, вроде распаренной кожи или внезапно странного поведения заживляющих процессов. Было и нечто, что её настораживало, но что конкретно она так и не озвучила, объяснив все тем, что ей нужно над этим подумать. Уже сейчас их основной проблемой было отсутствие территорий для проведения более масштабных и значимых исследований, будь они за пределами Розы, она бы уже достала его опытами и испытаниями, но поскольку весь воздух Ханджи перекрывал именно этот фактор, приходилось заниматься более простыми, не шибко значимыми для исследований делами. Она решила зайти немного с другой стороны, вместо того, чтобы играть в биолога, Ханджи предложила другой вариант, который, может, и не заключался в исследовании сил колоссального, но был как минимум полезен для самого командора. Его правая рука, даже несмотря на то, что выросла вновь - все равно утратила определенную мышечную массу и моторику, поэтому теперь встречи с Ханджи подразумевали под собой именно силовые упражнения, направленные на рост мышц, но с определенным акцентом на износ и травматичность, которые следуют за значительной нагрузкой. В другое же время, она, вдруг вдохновившись такой значительной деталью как моторика, перечитала несколько книг и села на уши некоторым докторам, изымая что-нибудь интересное. В основном все упиралось в массаж и перебор мелких предметов, первое - она, хитро улыбаясь, отдала на волю Леви, а вторым занималась сама. Пока что они практиковали обычную игру в шахматы, пальцы часто не слушались, из-за чего фигурки тоскливо падали и катались по доске, и так десятки раз. С тех пор, как Эрвин лишился руки, он уже приноровился делать все левой и иногда уповать на помощь Леви, потому никак не мог предположить, что придется переучиваться обратно. Для него это было такой же тренировкой, как и до этого, для Ханджи – возможностью провести со своим другом чуть больше времени в спокойной обстановке, чем обычно. С их прошлого разговора прошло не так много времени, но она как-то изменилась, стала более открытой, чем прежде, и хоть краснота её глаз порою сжимала сердце, она все равно продолжала выстраивать хитроумные головоломки и вступать в полемику с Леви, когда речь невольно заходила об уборке или о важности принятия водных процедур. Насколько он знает, Леви даже пару раз помогал той принять ванну, когда Зое была едва не в бессознательном состоянии после работы, которой изматывала себя в последнее время. Он ответил, что не воспринимает её как женщину, скорее, как равного себе солдата, но при этом её боль была ему очень и близка, и понятна. И от этих слов Эрвин угрюмо поджимал губы, понимая, что именно Аккерман имеет в виду. Эти мысли отсудили его, но, взглянув на Леви еще раз, командор понял, что его очаровывает вовсе не наряд и утварь, к которой брюнет лежал душой, а сама мысль, что возникает в голове Леви и заставляет его хозяйничать, таким бережно-уютным, хрупким, каким он никогда не казался из своего хорошо сложенного тела. Всё это влечение, вызванное сильным любовным чувством, которое делало ноги ватными, а сердце неуемным – отражалось в голубых глазах золотыми пятнами мутной горячей страсти. Леви на его вновь изменившийся взгляд только молча указал на дверь комнаты – немое: «сходи для начала в душ, а потом приставай». И Эрвин был бы безумцем, если бы вот так просто отказался от такого шанса, начиная уже на входе стягивать с себя одежду. Леви отвернулся, продолжая натирать полку, а на хитрую улыбку и шлепок по заднице только равнодушно выдал: - Тебе сейчас очень повезло, что у меня заняты руки. - А я бы хотел, чтобы они были заняты кое-чем другим… - вкрадчиво прошептал Эрвин на ухо брюнету. Леви томно вздохнул, стоило чужим губам сомкнуться на участке за ухом, и безвольно толкнул мужчину локтем, отгоняя прочь. – И, может, не только они, м-м? - Пока не примешь душ - не хочу тебя даже видеть. - Вот оно как? Не хочешь видеть? – чересчур театрально удивился он, разворачивая Леви к себе лицом, тот казался непроницаемым, хотя в стальном океане глаз он отчетливо видел багряные капли интереса и разрождающегося желания. Эрвин смотрел на него, упиваясь тем, как мужчина ломается, отходит от своих принципов, поддается навстречу... и отстраняется, сконфуженно упираясь головой в грудь. Эрвин понимал, кусая губы, что не может вот так просто наброситься на него здесь и сейчас, даже при всем желании разложить на чертовом столе. У них не закрыта дверь, распахнуты окна, а отрываться от Леви такая большая пытка, что лучше не заходить дальше, чтобы успеть сделать шаг назад. - Может, сходим в душ вместе? Такая жара, помогу тебе с ней справиться… И с каждым своим словом Эрвин оставлял поцелуи на чужой шее, опаляя её своим жарким дыханием, что в такое пекло казалось и вовсе огненным. Леви, видимо, хотел что-то ответить, когда уперся руками в чужую полуобнаженную грудь, но все тело словно налили кипятком, когда командор осторожно прикусил кожу под подбородком. Его окатило волной холода и жара, руки покрылись мурашками, и запах Эрвина, одеколона, пота; любимого человека, распекающего его здесь и сейчас в самом прямом значении, что плавил его кожу своими прикосновениями. Леви кажется, что он просто умрет, если оторвет его от себя прямо сейчас, но здравый смысл и природная опрятность просто не позволяли им зайти дальше, даже когда покрасневшая от настойчивых поцелуев шея сменилась ключицами. Он так его любит, господи, как его вообще можно отпускать хотя бы на шаг? Но все же превозмогает себя. Леви отстранился с колоссальным для себя трудом, покидая жаркие объятия. Они посмотрели друг на друга, загнано дыша, взгляд у Эрвина животный, Леви уверен, что его собственный сейчас ничуть не лучше, ибо возбужденный блеск в глазах ощущается им почти физически, когда он невольно пробегает по распаленному Эрвину взглядом. Кулаки приходится сжать, пока стиснутая ткань тряпки несчастно трещит, а вены на руках предвкушено пульсируют. - Так, блять. Иди в душ, сейчас же иди в душ… - Леви пришлось прочистить горло, чтобы вернуть себе невозмутимость и собрать в горсть остатки разума - голос хрипел невообразимо. – Не стой столбом, Эрвин, – почти взмолился он. Эрвину чисто физически тяжело даже сделать шаг в сторону, чтобы оторваться от Леви. Воздух между ними накален, пронзен невидимыми струнами, что притягивали их друг к другу, Эрвину казалось, что они прирастают друг к другу так же, как титаны регенерируют себе части тела - намертво. - Может, все-таки вместе? Леви удается нормально задышать только с третьей попытки, когда он все-таки прикрывает глаза и оттягивает ворот рубашки: воздух просто выжигает легкие, пьянит, манит, смотреть на Эрвина – невозможно, еще невозможней не смотреть на него, не отвечать на голодный взгляд, не смотреть на чужое возбуждение, пока собственное набатом пульсирует в голове и ниже ремня. Леви думает, что убьет его, если Эрвин так и продолжит стоять, как музейный экспонат. - Пожалуйста, Эрвин, иди уже. - На кровати? – оттягивает короткое расставание. – Или здесь? - Я только здесь убрался, пожалей мой труд.

***

В итоге так выходит, что командор все просто сбрасывает со стола, решительно усаживая на него Леви. Руки Эрвина везде, на бедрах, на животе под рубашкой, за поясом брюк, на ягодицах, везде, везде, везде. Эрвин стягивает с него платок, взлохмачивая темные волосы, истомно целует, лаская поджарое тело. Леви пытается дышать, упорно старается думать о том, как не кончить, а не об отсутствии дыхания из-за раскаленного воздуха между их губами. Волосы на ногах встают дыбом, когда Эрвин широко лижет за ухом, прикусывая мочку. Со светлых волос капает практически ледяная, на фоне всего этого кострища, капля воды, скатывается по ложбинке между грудных мышц, и Леви ревностно смотрит на неё, как на какую-то соперницу – он склоняется, развязно и мокро целуя покрытую светлыми волосками грудь. Руки сами скользят по плечам, он оставляет царапины, на что его любовь судорожно выдыхает. Плечи – горячо любимая им эрогенная зона Эрвина: плечи, спина, ладони, когда Бог сотворял его, он точно не скупился на оригинальность и своеобразие всех качеств, раз наделил его мужчину такой непохожестью. «Его мужчина». Для себя Леви смог это принять не так давно, раньше, как было сказано когда-то, его и в самом деле раздражали все эти сентиментальные вещи по типу ласковых местоимений, мелочных касаний и всей прочей осязательной хрени, которой страдал Эрвин. Для Леви это в принципе два неразделимых понятия – Эрвин и тактильность. Сейчас же, после всего пережитого, когда наконец стало понятно, что чертов Смит может умереть, на все эти принципы вдруг стало без сомнения похуй. Он любит его, и его любят тоже, а всё остальное можно как-нибудь да пережить. Эрвин будто вылез из огненного котла, обжигающие поцелуи сыпятся на грудь, обнаженные плечи, его целуют во все места, куда тот только может дотянуться, склоняясь над ним, опаляя, разжигая. Эрвина так много, что он впервые боится кончить еще до того, как невозможно горячие пальцы коснутся его внутри. Целовать его сейчас, как пытаться обнять огонь, а когда горячие губы обхватывают его сосок – он откровенно пропускает стон сквозь сжатые губы, раздражается из остатков сил на самого себя, пока его в отместку за приглушенные любовные звуки не кусают сильнее, посылая в голову пульсирующее желание «ещё». Сильные пальцы сжимают его обтянутые тканью и ремнями бедра так, что наверняка останутся синяки. Они все же оказались на письменном столе, и от порядка, который Леви там наводил - осталось лишь слово. Да и не важно, если каждый раз, чтобы вот так потрахаться, ему нужно будет убрать стол, он будет делать это ежедневно. - Боже, какой ты горячий, - собственный язык заплетается между слов, жара на теле, жара повсюду, Эрвин просто медленно (нет, Леви, стремительно) поглощает его, особенно он это чувствует, когда его окончательно оставляют без рубашки, скользя руками по торсу. – Твою мать… - Ты так возбужден, это жара на тебя так влияет? - Это ты на меня так влияешь, придурок. - Опять кусаешься, - Эрвин качает головой, и Леви искренне удивляется, что у того еще есть силы говорить нормально, да и в принципе затевать эти разговоры. Ему самому непривычно от того, что с ним творится, может, это и в самом деле последствия жары, а может, какие-то титанические феромоны, что передаются ему через поцелуи и вдохи. Но в большей степени Леви был уверен, что это вина пьянящего взгляда его любимых голубых глаз. И только его. – Тогда я тоже буду кусаться. И кусает в самом деле, прямо в местечко у ключицы, так, что Леви остается только прерывисто задышать, беспорядочно шаря руками по чужой спине. Все тело изнывает, хочется ближе, без остатков одежды и этой патетики, которую Эрвин вливает ему в уши. И пока его выпирающий из штанов член нагло игнорируют, Леви сжимает чужую шею под подбородком, направляя к себе для поцелуя. Под пальцами пульсирует сонная артерия, печет ему кожу, и на его заминку Эрвин пошло ухмыляется, притягивает ближе за шлевки брюк и проталкивает язык в пленительный жар, Леви сам не понимает, как у него отбирают всю инициативу, вязко целуя, оставляя после катящуюся по подбородку слюну. - Вау… - задыхаясь, произносит мужчина, хочет сказать что-то еще, как-то разбавить атмосферу и хмурый взгляд Леви, как тот внезапно сменяется на игривый, а по телу пробегают мурашки. Вот тут уж точно - вау. - Что ты там хотел? Чтобы мои руки были заняты чем-то другим? «Вау» раздается в голове вместе со взрывом, как пульсирующая на виске вена заглушает шорох одежды, когда Леви легко сползает со стола на пол, оказываясь перед ним на коленях. Он как зачарованный наблюдает за умелыми пальцами, что расстёгивают пуговицу, а затем, нарочито медленно, и ширинку. Видимо, теперь очередь Леви над ним издеваться, и по тому, как пульсирует собственный член, Эрвин понимает, что просто не выдержит, если Леви бросит хоть один взгляд на него, пока будет отсасывать, жара на него тоже влияла. Он бы поиграл, будь не заведен с самого начала, как вошел в кабинет и увидел такую чудную картину. - Что ты… - Леви шипит как масло на сковородке, когда его резко поднимают с колен за руку и усаживают обратно на стол, на мгновение припадая к губам. – Эрвин? - Я слишком сильно хочу тебя, чтобы терпеть. Так что в другой раз, договорились? Говоря все это, Эрвин путается в застежках ремней, из-за нарушенной моторики правой руки делать это становится значительно труднее. Леви понимающе делает все сам, помогая, а последний ремешок мужчина подцепляет зубами, на что капитан вдруг вздрагивает. - Ох ты ж, какой вид… - Нравится? – держа в зубах кожу, проговорил он, вытаскивая ремень из железной пряжки. - Еще бы не нравилось. Иди уже сюда, изобретатель. - Сейчас, солнце, сейчас. Леви, оказавшись лежащим на столе, любопытно поднял бровь. - Как ты меня сейчас назвал? - Леви, - вслед за фразой и сброшенными на пол ремнями, что лежали поверх каких-то документов. Эрвин обязательно разберется со всеми важными делами, как только закончит с самым главным. – Не придирайся. - Солнце здесь только ты. Эрвин улыбается в ответ на реплику, возясь с ширинкой, с которой так же возникают трудности, он наклоняется, чтобы коротко чмокнуть его в губы, и наконец расстегивает белые брюки, поднимая ноги Леви для большего удобства. Подцепляя их вместе с бельем, он практически вытряхивает его на этот стол, и то, как этот беспощадный сероглазый человек разводит перед ним ноги, раскрываясь – вынуждает Эрвина сглотнуть разом собравшуюся во рту слюну. Так хотелось больше прелюдий, заставить Леви просто надрываться от стонов, но он был возбужден уже, казалось, до предела, из-за чего от подобного пришлось с сожалением отказаться. Леви этот изучающий взгляд чувствует даже под кожей, Эрвин голодно блуждает по всем пикантным местам, по гладкости кожи между ягодиц, залезает в него через шрамы, мелкие ранки и синяки. Он притягивает к себе его туго обтянутую бинтами ступню и все же позволяет себе короткую интерлюдию, целуя каждый палец. Эта нежность никак не вписывается в разгоряченную обстановку, в сжимающую легкие сухость воздуха и потные раскрасневшиеся от возбуждения лица, но Эрвин, как и всегда, найдет место хотя бы для одной капли. Короткая заминка в их пламенной картине внезапно размягчает и Леви, напряженного до сего момента. Он расслабляется, кладя одну руку себе на живот, пока его голень покрывают ласковыми поцелуями. В этом весь Эрвин, все их отношения – контраст на контрасте, без которого просто невозможно жить. - Тебе не больно? - Мне не больно. Скажи, что масло у тебя не в спальне, - вдруг вспоминает мужчина, вновь вздрагивая от укуса поверх бинтов. От былой нежности не остается и следа, когда Леви несильно толкает его пяткой в плечо. – Хватит пытаться меня сожрать, животное. - В спальне, - как всегда игнорируя вторую часть, ответил Эрвин. Проведя пальцами между ягодиц, он на пробу надавил большим пальцем, и, не встретив сопротивления, удивленно вскинул брови. Леви, краснея пуще прежнего, отвернулся от него, ничего не говоря. Вздрагивая в очередной раз, когда по ягодице прилетает несильный шлепок, он уже недовольно полыхая, смотрит на Эрвина. – Это за животное. Я сейчас. - Это свинство! Купи себе уже сотню этих бутылей и расставь по всем комнатам! - Чтобы ты перестал вот так ворчать? Ну уж нет! – донеслось из спальни, и уже через минуту Эрвин вновь нависал над ним. Наконец избавившись от стеснявших его брюк, Леви, опустив глаза, жадно облизнул губы. У Эрвина был член, который могла бы принять не каждая женщина, и он все еще не шутил, когда говорил про благосклонность Всевышнего. Приставив сразу два пальца ко влажному входу, Леви недовольно отвел его руку в сторону, притягивая к себе ногами. – Что? - Без этого, давай так. - Тебе будет больно, - и эта довольная лисья улыбка сбивает Аккермана с толку. Эрвин, умная блондинистая голова, конечно же догадался, заменяя пальцы на член. – Ты точно уверен? - Мать твою, хорош нежничать. Я хочу, чтобы ты меня уже трахнул, а не –а-ах! От резкого толчка перед глазами вспыхивают круги, Леви выгибает дугой, он хватается руками то за сжимающего его талию Эрвина, то за края столешницы, царапая темное дерево. Распахнув рот в немом крике, он сильно зажмурился, пытаясь расслабиться. Все еще больно, очень больно, если говорить честно, но не так, как могло бы быть, не будь он хотя бы немного растянут. Предательские слезы он прячет за предплечьем, стирая их и болезненно шипя. Эрвин так и застывает в нем, давая время привыкнуть. Отвлекает поцелуями, томным шепотом на ухо, от которого все нутро начинает постепенно расслабляться, окончательно ощущение боли сбивает чужая рука на собственном члене, подстраивающаяся под медленный плавный ритм. - А я-то думаю, с чего ты вдруг такой распаленный… - Заткнись нахер. - Скучал по мне? - А тебя по вечерам конечно же дождешься, а-ах! – Леви зажмурился, когда Эрвин качнулся, входя почти полностью, до самого основания. Ему вновь потребовалось время, чтобы привыкнуть, и через пару минут Смит уже мог двигаться, продолжая ласкать своего прекрасного брюнета. - М-мх, ох… Может, я просто хотел расслабиться без тебя, откуда ты знаешь, - говорит Леви, нахально улыбаясь. - Ты не любишь такое, вот откуда. Так вот почему ты вчера так поздно пошел в ванную, за стеной было такое, а я и не услышал. Ты скучал. - Конечно скучал. Я всегда по тебе скучаю. Ощущение заполненности и жар чужого тела кружили голову, делали дыхание сбитым и рваным, отчего Леви все время казалось, что он просто задохнется. Беспамятство, в которое его вгонял Эрвин своими рваными толчками, было похоже на череду цветных пятен, будто его не трахали, а душили, доводя до состояния, когда уже ничего не можешь контролировать. Перед глазами только блеск голубых омутов, пшеничные волосы Эрвина спадают на его лоб, дыхание мешается с чужим, и льющийся ручей по их телам походит на красную нить, которую все так восхваляют в легендах. Леви мажет губами, пытаясь подстроиться под ритм, целует в уголок губ, слизывает капли пота вопреки своей брезгливости, и громко стонет, когда Эрвин задевает чувствительную точку внутри. Эрвин обнимает его лицо руками, запрокидывает голову назад, покрывает поцелуями шею, точно так же слизывает пот, пока Леви под ним мечется, сжимает губы, пытаясь не быть слишком шумным. Он обязательно покричит, когда они будут дома, а не в стенах здания Разведки. Пока что единственная музыка в этих стенах — это хриплые стоны командора, когда Леви сжимается на нем от прокатившегося по телу удовольствия. - Боже, как ты сжимаешь меня, - низко прохрипел Эрвин, он отстранился, выпрямляясь в спине, и именно в этот момент Леви скосил взгляд в его сторону, смахнув волосы с лица. Эрвин был как чертово произведение искусства, с невозможным взглядом, несвойственной командирам благородной внешностью. Краснощекий блондин с голубыми глазами, приоткрытые пухлые губы манят, об острые скулы хочется изрезаться, искромсать свои губы и щеки, подставляться под прикосновения этих широких ладоней и сгорать… сгорать от жара, сгорать от любви физической и сердечной, от того, как глубоко и сильно его любят во всех возможных смыслах. Эрвин сводил с ума одними только своими глазами. - Эрвин… - Леви тянется к нему руками, и мужчина вновь наваливается сверху, выводя капитана за грань. – Эрвин!.. - Ты такой милый, - прерывисто сообщают ему, целуя во влажные, опухшие от частых поцелуев губы. – Ты невероятен, прекрасен… Темные брови изгибаются, когда Леви с наслаждением стонет, поддаваясь назад, приподнимая таз для более тесного контакта с Эрвином. Трение между ними заставляет его шире раздвинуть ноги и вцепиться в широкие плечи. Тот бешеный темп, который сваливается на них - оргазм оборачивается в кровь исцарапанной спиной Эрвина и общим финалом, с поцелуем, со стоном в унисон, как описывают во всех тех бульварных романах, что когда-то доводилось читать. В итоге стол оказывается смещенным со своего места, а Эрвин - оказывается лежащим поверх тяжело дышащего Леви. Приятная пустота внутри, что наполнила все тело сладкой негой, расползалась все дальше, мешаясь со всеми остальными чувствами, вознося их куда-то на самый вверх, в легкость и безмятежность, в состояние лености. Еще давно, когда они только начали свои отношения, они быстро выпутывались из рук друг друга и разбегались по комнатам, предпочитая оставить неловкие разговоры. Какой-то нерациональный страх откровения, что после секса, когда все твои маски сняты и ты обнажен не только внешне, но и внутренне – твой партнер просто скривится и кисло выдаст что-то наподобие прощания. Вот так просто: молча лежать, перебирать его волосы и гладить по плечам, Леви просто не мог себе позволить, может, не только в силу возраста, но тогда это казалось глупым. Эрвин, даже не смотря на любовь к постоянному тактильному контакту, все равно не мог запросто обнять Леви, поцеловать, тогда думалось, что они настоящие просто отпугнут друг друга. Что раз секс – то секс, без эмоций и чувств после. А в итоге они сейчас лежали здесь. Эрвин ласково поцеловал его плечо, подлезая руками под спину, тем самым заключая своего любовника в кольцо объятий. Спину жгло, и он не видел, как Леви заинтересованно наблюдал за процессом регенерации, происходящей прямо на глазах. Длинные кровавые полосы затягивались облаком пара, от которого руки пекло еще сильнее, чем лежащий на нем командор. Сейчас хотелось просто лежать и не двигаться, в идеале - прикрыть глаза на полчаса и просто подремать, но точно не под девяносто килограммовой тушей. - Теперь Ханджи больше никогда не сможет над нами подшутить. Никаких расцарапанных спин, никаких следов страсти, - с едва слышным унынием произнес Леви, Эрвин хрипло засмеялся. - Она все равно найдет, как нас уличить в этом, она слишком любопытная и внимательная. - Ну и черт с ним. После недолгой паузы Эрвин вдруг произнес: - Прости, что заставляю тебя скучать, хотя сам нахожусь на расстоянии вытянутой руки. Мне стоило бы уделять тебе больше внимания, но вся эта сейчас навалившаяся на нас проблема... это мешает, понимаешь? - Я не злюсь и не обижаюсь, я просто скучаю. Но это не значит, что меня будет задевать твое отсутствие, если ты чем-то занят, я тоже, бывает, выпадаю из реальности, забывая обо всем, и ничего. Мне достаточно и того, что я могу быть рядом в моменты твоего «векового молчания», носить тебе еду и чай. Иногда отключаться на твоем диване и обнаруживать себя уже спящим в кровати – я за это тебя люблю. - Я тронут, - командор благодарно улыбнулся. – Знаешь, может, после экспедиции переберемся ко мне домой на пару дней? Поживем, пострадаем от быта и возненавидим друг друга опять. Будем вместе готовить ужин и вместе убираться. Говоря все это, у Эрвина только звезды в глазах не отражались наравне с его искренностью. Говоря о чем-то подобном, у него всегда был взгляд ребенка, тот самый, невинный, который вгонял Леви в смущение, застигал врасплох. Он умел говорить красиво, уж в чем, а вот в красноречии Эрвину точно не было равных, и именно поэтому его искренность трогала за самые дальние струны души, вызывая внутри любовный трепет. Он находил это чертовски милым, но смущающим до безумия. - Не говори такие вещи - вот так просто… К тому же, нам теперь еще и здесь надо убраться. И себя убрать в первую очередь. - Это-то понятно, но что думаешь? Может, отдохнем денька два-три? - Может, - пожал плечами Леви. Эрвин наконец поднялся с него и помог встать на пол. Аккерман болезненно поморщился, потирая рукой поясницу, мышцы неприятно простреливало, и теперь к ноге добавилось еще это, мужчина виновато улыбнулся. - Прости, перестарался. Отнести тебя? - Второй раз я на это не куплюсь. И, неловко проковыляв в сторону ванной, Леви не видел, как сконфуженно Эрвин посмеивается, видя белесый след от бедра. Они мерзкие, с улыбкой подумал мужчина, поднимая с пола испорченные спермой листы бумаги. Прекрасно, это был переделанный отчет Ханджи, который он забыл убрать в стол.

***

- Капитан! – Эрен оказался рядом с ним почти вприпрыжку, но, столкнувшись с не располагающим к веселью взглядом, мигом дисциплинировался, все же интенсивность своего хорошего настроения надо было убавлять. – Здесь то, что вы просили, сэр. - Что-то ты долго шлялся, - сказал Леви, принимая из рук Йегера пакет и заглядывая в содержимое, большую часть того, что ему было необходимо, он здесь уже видит. – Ладно, прощён. С Аккерман разобрался? Где отчет? - Я о нем помню, сэр. С Микасой я поговорю, пока не успел. - Не надо помнить об отчете, Эрен, надо его писать – руками или ногами, но писать. Понял? – сдержано кивнув, парень попытался в скорости придумать, как избежать проблем с капитаном из-за своей несобранности, но ожидаемого не последовало, Леви просто лениво махнул рукой. Эрен в принципе подметил еще с самого начала, что капитан какой-то слишком расслабленный. - Иди лучше готовься к экспедиции. И зайди к Ханджи, она там опять людей мучает, тебя вот тоже захотела, если что – кричи. - Да, капитан Леви, хорошо. - Всё, свободен. Отдав честь, Йегер поспешил как можно быстрее скрыться с траектории проницательных глаз, дабы не вызывать лишние подозрения. Упаси господи, если Зик действительно окажется преступником, и кто-то об этом узнает, особенно от него самого. Эрен себя тупым не считал, однако его постоянно окружали люди, которые умудрялись видеть его насквозь. К тому же, ему нужно было поговорить с Микасой, после того, как он начал попросту сбегать, оставляя её одну – он не учел, что она все еще живой человек, какой бы стойкой для всех и себя не казалась. Он чувствовал, что бросает её таким образом, а ему этого не хотелось. Они остались только вдвоем, а он вот так оставляет её в одиночестве. Как итог – ей сейчас нездоровится, пока он обжимается со всякими Грайсами и Зиками. Кое-что вспомнив, он обернулся, но испугано проглотил нужный ему вопрос. - Капитан? - Что? – обернулся тот. - Как ваша нога? Вы стали сильнее хромать. Сказать, что взгляд Леви был непроницаемый, значит сделать вид, что ты ничего не заметил, потому что не хочешь проблем. На самом деле капитан в ответ на его слова громко хрустнул сжавшимися в кулак пальцами. Эрен сглотнул, сделав вид, что в коридоре слишком жарко, и пытался сосредоточиться на чем угодно, только не на том, что на его лице изображено все внутреннее беспокойство. - Все в порядке. - Вы же отправитесь в экспедицию с нами? - Да. Эрен, хватит вопросов, иди найди себе занятие. - Простите, - говорить «простите» значит не соблюдать военный этикет. Однако, им так повезло, что ни капитан Леви, ни капитан Ханджи не обращали на это особого внимания, только если речь не шла о каких-то официальных собраниях. - Настроение хорошее. - Раз хорошее, то иди пиши отчет. Чтоб к вечеру он был у меня на руках с подписью от командора. И с Микасой разберись, сколько мне еще ждать? - Все сделаю. Эрен вдруг вспомнил, что именно он хотел спросить. - Капитан, разрешите взять еще один отгул? Я отработаю, все полы вымою до идеального блеска, и вообще не к чему будет придраться. Без алкоголя, курева и так далее. - Отчет сдай, и я подумаю. - Спасибо, сэр! Сделаю! А можно еще один вопрос? - Йегер, сгинь с моих глаз. - Понял вас, ухожу. И в этот раз точно скрывшись за поворотом, Эрен облегченно вздохнул. Это была победа или сущее везение – он не получил за то, что опоздал, почти выпросил отгул и не спалился с Грайсом. Единственной проблемой была лишь жара, палящее солнце, конечно же, присело на его темную макушку, пока он досюда добирался, и он едва не свалился без сознания – это приключение было поистине рискованным. Уже стоя у двери в комнату Микасы и игнорируя недовольные женские взгляды, он, подобравшись, наконец постучал в дверь. Что он ей скажет? Извинится и внушит, что больше так не поступит? Конечно поступит, но не потому, что хотел от неё отстраняться, просто каждый из них двоих по-своему переживает утрату Армина, она искала утешения в поддержке, а он – в незнакомых людях. И по отношению к ней это было опять же нечестно. Девушка, открывшая ему дверь, смотрит на него с таким осуждением, будто перед ней не Эрен, а виновник во всех смертных грехах Гриши и Фрица вместе взятых. Незнакомка впихивает ему угрозы с наставлениями и, оставив дверь открытой, уходит прочь. А лежащая под одеялом на кровати Микаса смотрит на него убитым взглядом. - Привет, Микаса… - Привет… - хрипло раздается из-под одеяла. Эрен неловко присаживается рядом с её кроватью, скрепляя руки в замок. Здесь было прохладнее и пахло приятнее, наверное, из-за того, что солнце сейчас обгладывает другую сторону здания, издеваясь над мужским отделением. – Очень жарко, да?.. - Да-а, на улицу лучше вообще не выходить. Я сам чуть солнечный удар не получил, пока бегал по городу. Но это не важно, на самом деле, ты как? - Неважно… Ты встречал Леви? Он сегодня еще страннее, чем обычно. - В каком смысле? - Сказал, что в эту экспедицию я могу остаться в корпусе, но на следующую – потащит силком. Еду принес и чай… Порою он ведет себя не как конченный ублюдок… Широкая улыбка озаряет лицо Эрена аккуратными ямочками в уголках, Микаса в ответ не улыбается, но смятенно опускает взгляд – проявление внутренней улыбки, помнит он. - Капитан о нас как о детях заботится, ну, в те случаи, когда реально заботится. - Да, что-то такое. Я поблагодарила его, а он просто без слов потрепал меня по голове и ушел. - Ощущение, будто он пытается загладить перед тобой вину. Микаса неопределенно пожала плечами, даже несмотря на их довольно натянутые отношения, забота все равно была приятна, тем более от того, от кого ты её совсем не ожидаешь. Испытывал их капитан чувство вины или нет, она была благодарна хотя бы тому, что её чувство одиночества разбавили таким коротким, но ярким моментом. Всем, что её сейчас пугало – был лишь Эрен, она чувствует, что не в состоянии отправиться в экспедицию, попросту может стать брешью в строю, но… а если что-то случится? Вдруг они опять нападут, и что тогда? Она не сможет ничего сделать, и поэтому ей было страшно, но признаться Микаса никак не решалась. - Ну, ему есть, за что. Но я не виню его, ведь и ты его не винишь? - Не виню. То, что случилось в Шиганшине, не знаю, это больно, но просто ничего нельзя было сделать. Там нельзя было выбрать, Леви взял эту ответственность на себя, было бы даже странно, если бы он просто забил на нас, - он пробежался взглядом по прикроватной тумбе Микасы, где как раз и стоял поднос с посудой. Она так и не поела, но зато выпила чай, спасибо капитану и за это. – О, - его взгляд зацепился за кожаный ремешок, торчащий из-под края подноса. Им оказалось боло, которым наградили их всех за ту миссию в Шиганшине. Воспоминания о том неприятно защипали глаза. - Не могу на него смотреть, - призналась девушка и закрыла глаза, практически прячась под одеяло. – Как будто кому-то станет легче от того, что им на шеи повесили по хризолиту. - Да, я тоже его не ношу. - Армину бы это не понравилось… - с болью в голосе произнесла Микаса. Эрену пришлось судорожно втянуть воздух и запрокинуть голову, чтобы не поддаться эмоциям, горечь, идущая от сердца, поразила весь периметр груди, ударила тоскливым порывом в голову. Ему кажется, что он еще ни о ком не вспоминал так часто, Армин делал их пазл цельным, делал их едиными и неразлучными, а по итогу все вот так. Их картина распалась, и теперь они не могут собрать друг друга, потому что внутренняя боль перекрывает все остальное. Слезы все же срываются с кончиков ресниц, вместе с тем, как Микаса со всхлипом произносит: - Я скучаю по нему, и по тебе. Куда ты отдаляешься от меня, Эрен? – она выныривает из-под одеяла, её глаза на мокром месте, а голос предательски дрожит. Девушка сжимает кулаки, будто хочет его ударить, но не бьет, лишь сгорбленно клонится вниз. – Разве мы не должны переживать это вместе?.. - Микаса, - он наконец присаживается прямо рядом с ней, укладывая руки на её оголенные плечи, и она, всхлипнув еще раз, доверчиво, как котенок, тычется носом ему в грудь, обнимая в ответ. – Я никуда от тебя не отдаляюсь, я здесь и с тобой. Прости, что оставил тебя… Эрен упирается подбородком в растрёпанную макушку, перебирает темные прядки волос, пытаясь хоть как-то обозначить свое присутствие здесь. Он здесь правда только для неё, а не потому, что испытывал стыд, он был тоже, но все же понимание, что он бросает дорогого ему человека одного разбираться со всеми этими сжирающими чувствами – невыносимо. Парень прекрасно понимает, что поступать так с ней просто нечеловечно, она тоже хочет поплакать в чужое плечо, высказаться, отвлечься и найти поддержку, которую не додает ей её скулящее сердце. Она плачет, так горько, что его сердце плачет вместе с ней, слезами путаясь в темных волосах, пока Микаса едва не кричит. - Что же это за мир такой?.. Почему все так, почему из-за каких-то ублюдков, что начали войну в прошлом, Армин должен был погибнуть? Он ведь не хотел войны, он вообще не хотел ничего, что связано со смертью! Почему? Разве это справедливо?! - Это несправедливо… - Это жестоко!.. – высоким голосом шепчет Микаса. – Это… Это!.. Я просто хотела, чтобы вы двое были живы, зачем мне Эрвин, если вы моя семья – а не он. Я хочу, чтобы этот сраный Райнер просто сдох где-нибудь, как крыса последняя задохнулся и убил себя. Это ведь справедливо, получается? По его вине погиб Армин, значит, будет справедливо, если он умрет тоже… и тот их звероподобный, чтобы они все просто удавились к чертовой матери!.. - Они поплатятся за это, я тебе обещаю. Они ответят и за Армина, и погибших солдат из отрядов, за капитана Майка, Нанабу - за всё. Никто просто так это не оставит, - целомудренно поцеловав её в лоб, Эрен бессильно уткнулся носом в подставленный висок, впитывая еще одну порцию боли за сегодня. Только Зик ему был чужим, а Микаса – практически сестрой. - Я хочу, чтобы ты осталась здесь, хорошо? Мы все вернемся, я вернусь, но мне будет спокойнее, если ты будешь тут, в безопасности. - Это я должна говорить, Эрен. - Дай мне поделать вид ответственного человека, - её пусть и натянутая, но улыбка, растапливает его даже в такой прохладной комнате. Она невероятная, даже будучи заплаканной, с красными белками глаз, она все равно была самой красивой, сильной, не понять Жана, который в неё втрескался – значит быть полным идиотом. Он стирает её слезы, пытается выглядеть человеком, за которым она может спрятаться, он хочет быть таким человеком только для неё. - Хорошо? Останься, пожалуйста, послушай капитана, он бы не стал так говорить только потому что мы потеряли друга. - Если ты не вернешься… - Я вернусь, я еще не сделал всего, что планировал, чтобы разрешать себе умирать. - Эрен, - покачала головой Микаса и улыбнулась, сражая его своими родными глазами. У них была почти одна душа на двоих, что тут говорить. – Ты почти как мистер Йегер. - Ну, он ведь мой отец.

***

Уже ближе к вечеру в её дверь раздался короткий стук, цокнув языком, капитан обратно застегнула все пуговицы на рубашке и отворила замок. - Майк бы сказал, что ты хорошо пахнешь, - начала Ханджи прямо с порога. Она стояла в одной рубашке и брюках, без соединенных ремней. Увидеть на своем пороге Леви, который в это время обычно куковал где-нибудь в столовой или у себя, попивая чай, было неожиданно. – Хотя он и так всегда тебе это говорил. Добрый вечер, мой милый Леви, зачем пришел? - Успокойся. Напиши свой отчет заново. Ханджи озадаченно выпучила глаза, судорожно пытаясь вспомнить, что ей говорил командор, кажется, проблем с ним не возникло, она умела писать отчеты именно как полагается, по всем правила языка и этикета, ошибки были только когда она куда-то спешила, но не в этот раз. - Не поняла, а с предыдущим что не так? Я же все соблюла, Эрвин даже проверил. - Просто напиши еще один и не спрашивай зачем. - Ла-а-адно, - с подозрением протянула женщина. – Это все? Попрощавшись с Леви и никак не прокомментировав странную походку, она вновь вернулась к своим делам. Переодевшись и растрепав волосы по плечам, она с кружкой немного горьковатого чая и книгой уселась на мягкую кровать. В детстве, как и все дети, она любила всякие сказки, что читала ей мама по ночам перед тем, как поцеловать в лоб и пожелать спокойной ночи. Потому в этом всегда было нечто ностальгическое, усесться после тяжелого рабочего дня за какой-нибудь детской книжкой. Они с Моблитом так за одну ночь перечитали практически всю коллекцию, находившуюся на этих полках. Вероятно, с помощью таких нежностей и немного бытовых моментов они очень быстро притерлись друг к другу, что в один момент, лежа вот так на кровати в его объятиях и читая вслух очередную сказку, в грудь ударило то самое нечто, называемое любовью. Ханджи как сейчас помнит, насколько тепло ей было, когда Моблит, набегавшись за день от её поручений, приходил и как верный пес ложился ей на живот, млея от нежных поглаживаний по голове. Она бы перечитала ему и для него все книги, все существующие сказки, лишь бы он оказался здесь хотя бы еще на минуту. Сказка о мистере Смите, который не любил детей и отправлял всех на луну – была похожа на рецензию их жизни, с улыбкой подумала Ханджи, раскрывая книжку на первой странице. Потянувшись за стоящей на тумбе кружкой, она вдруг отдернула руку, смотря в сторону от себя. На изголовье кровати висело несколько небольших клочков бумаги, один из который гласил: «не пей горячее!» Больно кольнувшее напоминание заставило её грустно улыбнуться и положить руку на плоский живот. Она ведь всегда игнорировала его слова, сейчас она решила, что больше не будет.