Что-то из сборника

Он не думал, что будет нервничать, в конце концов, подобное давно не было чем-то новым или из ряда выходящим. Подобные ситуации случаются вполне часто, будь то решение какого-то особенно важного вопроса, касающегося Марии, оставшихся стен или же просто острой необходимости в его мнении касательно внутренней обороны и политики. И когда подкатывающее к горлу волнение становится слишком явным, чтобы продолжать его проглатывать, у Эрвина наконец хватает сил и совести, чтобы смириться и перестать мерить комнату шагами. Да, в этот раз ситуация сильно отличалась от предыдущих, сам факт того, что он находится здесь за несколько дней до начала экспедиции, уже говорил о многом, и его нахождение здесь не было обусловлено политикой или же обороной, ничего подобного. Волнение его пробирало лишь по той причине, что это действительно был их последний шанс на финансирование. Отменять экспедицию было нельзя ни под каким предлогом, чем дальше они будут оттягивать этот момент, тем сильнее Мария будет от них отдаляться, взять меньше людей тоже не было хорошим вариантом – снизится мобильность, за ней могут последовать никому сейчас не нужные жертвы, а они только смогли оправиться от того количества погибших во время битвы за Шиганшину. Глубокий вдох лучше не делает, но хотя бы насыщает мозг кислородом, позволяя вновь взвесить все «за» и «против». «За» было больше, но и «против» имелись тоже, ему не хватает только полного отчаяния, чтобы не начать всё сравнивать в процентах. Эрвин нервно усмехается, предчувствуя, что солнце к ним будет беспощадно, многие уже пытаются настроиться на очень трудный поход, подготавливают лошадей, самих себя, еще никогда погода не была настолько сильно с ними жестока. Нервничая и постукивая пальцами по стакану воды, он выглядел не как бесстрашный командор легиона Разведки, все же, не всё в этом мире подчинялось одной только импровизации и умению чесать языком, деньги всё ещё правили миром, и потому, как бы ловко ты ни изворачивался под хитрыми взглядами аристократии, от их спонсорства зависело слишком многое, чтобы вот так просто посылать всех к чертовой матери. Но Эрвин был вынужден признать, что в этот раз ситуация с натянутыми отношениями к Разведкорпусу достигла своего апогея. Общество внезапно раскололось на две части: аристократия, что всей душой молились на роспуск разведки, и обычных мирных граждан - которые наоборот поддерживали идею их существования, называя их героями и освободителями, их крылья свободы уже никем не воспринимались с издевкой или каким-то посредственным отношением, простые люди внезапно открыли в себе столько патриотизма и гордости, что снующих по городу солдат встречали не то с болью от потери, не то с гордостью от заслуг. Конечно, ни одна победа не вернет матерям погибших детей, ничто с этим не способно сравниться, но хотя бы вместо камней в свою голову они получали лишь их слезы и проклятия. Этого уже было много. Эрвин прикусил щеку изнутри, волей-неволей прикидывая цифры в голове. Внутренняя дрожь все же вынудила поставить стакан на столик и перекрестить руки, которым все никак не находилось места, будет очень неловко, если его застанут в таком волнении, как какого-то жалкого мальчишку, что не способен контролировать свои чувства. Он уже много раз проходил через подобное, поводов для волнений не было, вероятность, что им все-таки окажут финансирование – очень высока, он даже прикинул в процентах, коря себя за беспокойство, из-за которого все-таки решается отвлечься на местный интерьер, комнаты здесь наполнены роскошью и видимым богатством, не так, как это бывало в домах чиновников, великолепие этого места было выполнено изящно, без золотых колонн и окантовок окон, а наоборот – не броско, утонченно, как если бы убранство пролегало через всю комнату драгоценной нитью, которую следовало найти. Здесь было всяко уютней, чем в любом из других домов, где люди так пытаются продемонстрировать своё богатство. Когда дверь в комнату открывается, Эрвин опускает руки, становясь практически по стойке, парень-слуга почтительно кивает и велит следовать за ним, мужчина подчиняется и покидает кремовую комнату, оказываясь в таком же коридоре. Она смотрит на него с неподдельной радостью, почти с восхищением, что ему даже становится неуютно. Виду он старается не подавать, но внутри всё так и сжимается, будто на него смотрели не голубые глаза, а несколько иного, стального оттенка. Но наравне с любовью Леви в его сердце теплилась ещё одна, не менее важная и близкая душе, настолько, что ради этой любви он готов умереть, не задумываясь – любовь к родине. Любовь к Королеве, которая пускай и младше их всех на десяток лет, но уже открыла в себе то самое материнское, по отношению к народу, чувство. Именно оно скользит в её взгляде, когда он почтительно перед ней преклоняется, а Хистория лишь аккуратно перехватывает его за запястье, останавливая. В её взгляде читается его волнение, и он вдруг спокойно выдыхает, понимая, что всё совершенно не так, как было несколько лет назад. У них не просто есть другой правитель, у них появилась отчизна, что готова стоять с мечом за свой народ, и это вызывало в нем неподдельные радостные чувства. - Я так рада вас видеть, командор, - её улыбка сверкает так же, как солнце отражается на стеклах окон, практически слепит, что он не может не сощуриться и не улыбнуться ей в ответ, так по-доброму. – В последний раз мы разговаривали с вами очень давно, и, право, я так рада видеть сейчас именно вас. Прошу, - Хистория ловит его попытку что-то сказать и быстро поясняет, чтобы не выглядеть невежливой. – Обращайтесь ко мне по имени, как и раньше, мы всё-таки не чужие с вами люди. Эрвин с легкостью принимает её правила, он предполагал, что такое может быть, но какая-то внутренняя не то воспитанность, не то въевшийся в подкорку военный этикет мешал нормально это проговорить. Хистория по-прежнему оставалась собой: доброй и решительной девушкой, готовой бороться и быть строгой, если это необходимо. Она больше не притворялась, в её словах не было натянутой ласки, она говорила так, как говорило её сердце, именно поэтому её взгляд настолько теплый и ласковый, перед ним стоит его бывший новобранец, перед ней – её бывший командор. - Прошу, присаживайтесь. - Спасибо, - дождавшись, пока девушка присядет, он так же опустился на диван, что стоял напротив неё. - Мне довольно неловко, что я отвлек тебя от дел, Хистория. - Всё в порядке, командор, это совершенно не то, что должно вас сейчас волновать, - остатки его сомнений она разгладила легким жестом, точно так же, как складки на собственном платье. Вся такая кремовая и изящная, под стать окружению вокруг, она вселяла уверенность и ту самую опору, которые и должны вселять правители. Мягкость её голоса озарилась серьезностью, в её руках было то самое письмо. – Прежде чем я начну, я хочу заверить вас, что Разведкорпус не будет распущен, какими бы аргументами ни обладали некоторые люди, они никак не способны конкурировать с моими собственными убеждениями. Может быть, если бы мы не сталкивались с такой проблемой, как гиганты, в этом и был бы смысл, но до тех пор, пока мы не живем в мирное время и над нами висит угроза – Разведкорпус не может быть распущен, поскольку представляет огромную физическую и патриотическую ценность. Я помню, чего нам стоили все эти смерти – не денег, а части собственного сердца. Когда она на мгновение прикрывает глаза, он мигом понимает, что речь идёт об Имир. Хоть он и не должен был, но он читал то письмо, дабы убедиться, что информация в нем не несет никакой военной ценности, то было самое обычное любовное посмертное письмо. Замок из пальцев нервно подрагивал, пока слова навевали мысли о совсем недавних событиях. Пусть он уже и отошел, их слова всё еще очень четко отражались в памяти. Никогда их смерти не станут исчисляться в цифрах, монетах и купюрах, и тот факт, что Хистория разделяла эту позицию, несказанно радовал и внушал новые силы. В конце концов, если бы не она и не её ответ, его бы здесь сейчас просто не было. Разумеется, никто из них не делал расчет на корыстное использование открывшихся возможностей, возводя Хисторию на престол, тогда в первую очередь в них говорило чувство несправедливости, и только во вторую, что она им ещё поможет. Но никто и никогда не задумывался об этом всерьез, слишком большая наглость — вот так заявляться на порог и требовать поддержки – это не в духе разведки, не в духе Эрвина. Он отчетливо понимал, что у них нет прав требовать от неё спонсирования, этого не было в законах, Разведка всегда держалась исключительно на попечительстве чиновников и тех, у кого есть на это средства. Чистейшая благотворительность, ничего более, кто-то пытался зарабатывать на них, какие-то уроды однажды даже делали ставки на живых и мертвых, он мало что помнит об этой ситуации, лишь то, что Леви в тот день вернулся перемазанным в чужой крови. Сделал ему выговор, наорал, попрекая в превышении полномочий, хотя в душе был безмерно благодарен. - Итак, теперь, что касается финансирования. Безусловно, мы покроем ваши расходы на эту экспедицию, но что касается следующих – у меня есть к вам предложение. Хотя это больше не предложение, скорее, мне интересно узнать ваше мнение. Я уже беседовала по этому поводу с господином Закклаем, и он одобрил мое решение. Речь идет о реформе налоговой политики. Эрвин удивленно вскинул брови, внимательно вслушиваясь в слова Королевы. Это было неожиданной новостью, особенно учитывая то, что спонсирование по итогу не оказалось главной целью визита. Налоги не были острой темой для разговоров, как когда-то в давние времена, население стен на удивление быстро развивалось в тех или иных отраслях, принося королевству доход со сборов, потому было внезапно услышать о реформировании. - Реформа налоговой политики? Хотите ввести новые налоги? - Да, и одним из них будет военный налог. Дело в том, что армия практически совсем не спонсируется чиновниками и знатью, и реформа может поднять бунт в высших слоях, но я считаю, что это давно было необходимо сделать. У нас финансируется только одна Военная Полиция, даже Гарнизон страдает от непокрытых расходов, уходя в минус, это в первую очередь бьет по военной политике и сказывается на заполняемости войск - новобранцы видят, что в Разведке и Гарнизоне проблемы с бюджетом, потому стремятся попасть исключительно в столицу, в которой вот-вот и совсем не останется места. Потому, я решила провести налоговую реформу. Люди, чей доход равен или превышает сумму пяти золотых монет – будут обязаны платить в казну около двух процентов от всего своего заработка. Половина этих денег будет уходить на военные бюджеты всех трех корпусов, таким образом, покрывать ваши расходы станет проще и, полагаю, что мы сможем избавиться от проблемы с финансированием и вовсе. Так же, читая ваше письмо, командор, я… я была возмущена до предела. Такое отношение… вы не единственный, кто с этим столкнулся. - Значит, к Гарнизону и Полиции отношение ничуть не лучше? - Нисколько. Я уже наслышана от своих людей о том, почему так происходит. И, признаться, потешным я это не нахожу. Как часть этой знати, к которой меня причисляют, я должна защищать этих людей и вставать на их сторону, но как Королева – мне страшно смотреть на то, что они видят в будущем для этих стен. Ни о каком кризисе не идет и речи, командор, да, у нас есть проблемы с сельским хозяйством в связи с жарой, но пока у нас достаточно продовольствия, чтобы предлагать его людям по прежней цене. Но нет, торговцы задирают цены, и люди в итоге остаются без еды. Пик жары в скором времени будет достигнут и тогда пойдет на спад, об этом сообщили наши исследователи, и я велела, чтобы об этом написали в газетах, крупным шрифтом, если потребуется. - Но в газетах об этом ничего не говорилось, - продолжил он, понимая, к чему ведет Хистория. - Это логично - закон спроса и предложения. Они наживаются на искусственных трудностях, прекрасно понимая, что жара не вечна, только для того, чтобы потом уповать и разбрасываться этими деньгами. Гениально, омерзительно и гениально, никто не станет покупать у них товары, если станет известно о спаде. - Да, и раз они решили нажиться на этом, игнорируя мои указания – хорошо, мы взыщем с них за это штрафы, пустим деньги на народ и армию. Ибо, признаться, я уже устала выслушивать от людей, как они страдают из-за подобных выходок. Что касается вопроса о спонсировании следующих экспедиций, позвольте вам представить, - мужчина, что всё это время стоял поодаль Королевы, почтительно кивнул и протянул командору руку. Рукопожатие вышло крепким и чувственным, было очевидно, что человек напротив него испытывал либо ненависть, либо радость. Хистория продолжила. – Это господин Шауз, наш новый Министр Экономии. - Я о вас очень наслышан, командор Эрвин, разумеется, в экономической сфере. - В самом деле? - Да, на прошлом вечере вы столкнулись с господином Краузом, если вы помните. «Такое забудешь», - едва не скрипя зубами, думает он, напрягая желваки. В этом парне было всё то, чему Эрвин предпочитал не доверять. За свою жизнь он повстречал достаточно людей, чтобы научиться делать выводы по одному только взгляду, всё же, на то обязывала работа, не станешь же ты брать в легион человека, склонного к побегу и трусости. Иногда таких удавалось отсеивать, иногда, как и сейчас, вариантов просто не было. Молодой человек был похож на того, кто делает ставки на жизнь и на смерть, называет людей цифрами и, даже не смотря на всю свою педантичность, не постесняется навалить кучу в так называемый военный бюджет. Эрвина от него разве что только не воротило, он не любил таких людей, предпочитал решать с ними всё быстро и с минимальными последствиями. - Я представлял его интересы в микроэкономической области и консультировал по вопросам, связанным с его оборотными активами. Раньше, разумеется, - он простодушно улыбнулся, будто говорил о чем-то, о чем беседует каждое утро за чашкой кофе. - Ко мне вы можете обращаться по всем вопросам, связанным с финансированием вашего легиона, мистер Смит. Я говорю напрямую от лица Королевы, так что можете не сомневаться в моей компетенции и беспристрастности. Эрвин ему не то что не доверял, он напрямую вызывал все то, что мужчина испытал на том светском вечере, только вот на место раздражению и злости пришел скептицизм. Редко он подвергал вещи явному сомнению, категорично отзываясь о тех или иных лицах, но присутствие этого человека здесь было до того нелепым, что вызывало массу вопросов. Хистория хотела узнать его мнение и по этому поводу тоже? Что ж, человек, сидящий поодаль от него, явно настроен зарабатывать деньги. Стоит Шаузу закончить свою речь, Эрвин многозначительно приподнимает бровь, королевство прошло такой путь, чтобы Хистория основала министерства и взяла какого-то самодовольного мальчишку на место в области финансов. - О чем вы? Представляли интересы банка и вдруг попали в министерство? - Я вижу, что это вызывает у вас массу вопросов. Позвольте объяснить: я не представлял интересы банка, я представлял интересы одного конкретного человека, я не работал на него, и мне за правду не платили. Я окончил колледж в торгово-экономической сфере и оказался у господина Крауза, и только потом он посоветовал мою кандидатуру Королеве. Я специалист в своей области, точно так же, как и вы в своей. - Не надо мне льстить, - Шауз серьезно кивнул, тут же поднимая руки в незащищенном жесте. Тем самым он показывал, что не имел оснований высказываться грубо или неуважительно, то всего лишь желание подчеркнуть необходимое. – В вашей компетенции я не сомневаюсь. У меня вызывает вопросы ваше нахождение здесь, а не способности. - Командор, прошу вас, - Хистория наклонилась к нему ближе, будто пыталась достучаться. – Да, это может показаться странным и нелогичным, но я вас уверяю, господин Шауз здесь по моей собственной воле. Здесь не играют роли деньги или влияние. - Я не говорю о влиянии, Хистория, я говорю об истинных мотивах этого человека. - Королеве известны мои мотивы, Эрвин, - внезапно перескочил на более простой тон Шауз. Эрвин бросил на него холодный, как сталь взгляд, пригвождая вдруг осмелевшего парня к креслу. Он не требовал, чтобы ему целовали ноги, но уважение приветствует. Парень обороты наглости сбавил, подобрался, понимая, что сидит не за столом буржуазных предпринимателей, а рядом с людьми более серьезными, обсуждающими не политику, а качество жизни, что в его глазах было гораздо ценнее. – Сэр, позвольте объяснить. Я практически всю прожитую жизнь положил на обучение, я женат на системе исчисления и банковском деле. Я отлично в этом разбираюсь и стремлюсь по максимуму избавить своих клиентов от возможных расходов. За период моих консультаций господин Крауз сохранил порядка двадцати тысяч, а это, как вы понимаете, очень много. У меня нюх на плохие дела и высокие риски, потому, единственная выгода для меня это получение опыта, а также помощь людям, которые живут среди нас. Я, секунду, - замельтешив с сумкой, парень начал быстро перебирать документы, он протянул Эрвину один из них. Всё еще будучи скептически настроенным, он мельком пробежался взглядам по буквам. – Я изучил работу каждого из легионов: поставки, кухня, заработные платы, медицинская помощь и исследовательская деятельность, там есть всё это. У меня было не так много времени, чтобы провести полный анализ, но, ознакомившись с вашими отчетами, я отметил несколько моментов, там они выделены. Так показано, где можно снизить расходы, при этом не лишая армию снабжения, а где наоборот повысить, тем самым влияя на качество работы корпуса. Прочтите мои рекомендации, сэр, они на следующем листе, я думаю, вы с ними согласитесь. - Очень самонадеянно, - не отрываясь от бумаг, произнес мужчина. – Где вы учились, мистер Шауз? - Моим учителем в школе был господин Смит, ваш отец, а затем, - Эрвин поднимает на него неверящий взгляд, думает, что ослышался, что слова просто перемешались, образовывая услышанное, но парень отметает его сомнения, утвердительно кивая на немой вопрос. Он уже так давно не слышал ничего связанного с отцом, что подобное невольно выбило его из колеи, оглушая будто взрывом громового копья, распавшегося прямо над головой. Прям как удар под дых, слишком внезапно оказалось всё это. Эрвин продолжил читать, унимая нарастающее в груди волнение, а Шауз продолжил. – Колледж я окончил здесь, в Митрасе. Получил высшую степень уже к шестнадцати годам, - он горделиво задрал подбородок, невзначай проводя рукой по зачёсанным волосам. – А уже к двадцати был заместителем главного банкира, правда, меня быстро подвинули, но затем я оказался у Крауза, а теперь – здесь. И я рад, что буду консультировать армию по финансовым вопросам, таким образом мы можем сработать на опережение в экономической сфере перед тем, как грянет война. Война — это очень затратное дело. - Мыслите вы здраво. Затея повысить бюджет медицинского корпуса хорошая, но урезать бюджет исследовательского – слишком необдуманное решение. На исследовательском корпусе лежит масса обязанностей, благодаря которым нам удается плавно корректировать экспедиции, в случае необходимости, урезать их бюджет определенно не лучшая идея. Расширение точек снабжения весьма интересно, точно так же, как и смена определенных поставщиков. Но я не могу назвать эти рекомендации чем-то, что должно повергнуть меня в восторг. - Да, коррективы нужны, и я уверен, что после беседы с вами мы придем к единому мнению касательно вашего бюджета. - В этот раз у меня нет времени, - он грузно вздохнул, понимая, что вся его голова забита какими угодно мыслями, но только не об изначальной цели этой встречи. Хистория, что всё это время сидела на диване напротив и попивала чай, заинтересовано следила за их перепалкой. Услышав о времени, она будто что-то вспомнила, вскидывая свои тонкие брови. - Но после экспедиции буду рад обсудить с вами все необходимые вопросы. Шауз, самодовольно улыбаясь, кивнул. Хистория вдруг взволнованно заговорила: - Командор, сколько вам потребуется времени, чтобы подготовиться к экспедиции полностью? - Около двух дней, полагаю. - Тогда позволю вам не задерживаться, я понимаю, что время для вас очень важно.

***

- В чем дело? - О чем ты? – Эрен искренне не понимает, что Зик имеет в виду, или очень старается делать вид, что не понимает, отдавая всё на волю интонации. Он звучит так, будто что-то украл и оказался пойман за руку – фальшиво. – Всё в порядке. И Зик это подмечает со своей донельзя садистской улыбкой. - Я тебе сейчас зубы выбью. - Да что ты? Щеки Эрена гораздо более красноречивее, чем он сам, парень убегает от вопроса, отворачивается, пряча глаза от такого же любопытного взгляда, с которым Зик его начинает оглядывать. Ощущает себя экспонатом на какой-то музейной выставке в Митрасе, Зик осматривает его, кажется, со всех сторон, залезает внутрь и, всё же поймав его взгляд, - торжествующе лыбится. Лыбится так, что Эрен впервые толкает его морду подальше от себя. Он не смущен, его просто застали врасплох и, кажется, Грайсу на это было абсолютно плевать, в то время как Эрен практически сгорал изнутри, желая поскорее сбежать. Как он вообще на это повелся? - Ты можешь не дышать на меня вообще? - Какой ты нежный вдруг стал, а еще неделю назад ты сам лез обниматься. Тоже мне, недотрога, - фыркает Зик, наконец оставляя Йегера в покое, все, что он сделал, это поправил неправильно застегнутые пуговицы. А младший уже раздувал из этого проблему, будто он не просто позаботился, а нарочно домогался. – Пожалуйста, Эрен, можешь не благодарить. Ходи как балбес и дальше. - Может, это и было моей изначальной задумкой, - несчастно проговорил он, понимая, насколько же тупо это звучит. Один черт, ему надо было хоть как-то оправдаться, хотя бы в собственных глазах. – Ходить и раздражать твой чертов перфекционизм. - Как жаль, что я не перфекционист, иначе бы от встреч с тобой уже пошел и вздернулся на ближайшем дереве. - Ясно. Ты, случаем, ничего о личном пространстве не слышал? Зик, только услышав эти слова, поперхнулся воздухом, заходясь не то в кашле, не то в истерическом психованном смехе. Эрен понимал, над чем он ржет, и от этого Грайса хотелось только скинуть с кровати к черту, прямиком ко всем этим книгам, мусору и пыли – спасибо капитану Леви, подмечать пыль он уже научился даже не касаясь её. Ему сейчас не то неловко, не то просто стыдно, как бы глупо он ни выглядел, но он как влюбленный придурок прихорашивался у зеркала всё утро, помыл голову мылом, что стащил у одной из девушек, оно не только приятно пахло (гораздо лучше, чем из мужской поставки), но и в принципе не было похоже на сгусток воска и рыбьего жира. Позаимствовал чужой одеколон, надел самую чистую рубашку из всех возможных, брюки. Зачем? Охерительный вопрос, потому что первым, что он услышал от Зика, было: - Ты пахнешь как обоссанная клумба, и у тебя пуговицы перепутаны. Эрен хотел хлопнуть этой дверью так, чтобы у Грайса просто напрочь вылетели воспоминания о том, что он увидел и о всем сегодняшнем вечере в принципе. Но делать это было слишком поздно, идея пришла, когда он, уже раздосадованный всем происходящим, неловко осмотрелся. От слова «жара» язык уже начинал потихоньку неметь, говорить об этом при каждом удобном случае и слышать об этом на улицах было просто невыносимо, находиться в душных, полных людей помещениях – тем более, а переносить встречу с Зиком на какой-нибудь другой день у Эрена не было ни желания, ни возможности. Хотелось всего и сразу, поэтому он не долго думал, когда предложил встретиться на «вражеской территории», как называл про себя место обитания Зика. Из мягкой мебели здесь была только широкая кровать, на которой, уже устав от прямого положения на стульях, они и расположились, подтянув к себе низкий столик. А потом Зик поправил ему рубашку, и вот, они здесь. Когда мужчина наконец прокашливается, Эрен обреченно опускает голову, пряча её в собственных руках. Он хотел произвести впечатление менее нелепого человека, чем может казаться в принципе, в итоге – у него, как и всегда, все через одно место. На удивление, чужого укора он не слышит. Только плеск вина и звон стекла, видит, что Зик разливает по бокалам, и невольно успокаивается, для полноты картины можно было только упиться в слюни, чтобы Грайс больше никогда даже не посмотрел в его сторону. - Я так тупо себя чувствую. - Забудь, Эрен. Брось, с кем не бывает? Подумаешь, перепутал пуговицы, не конец же света, в конце концов. - Я теперь выгляжу глупо. - Ты выглядишь мило. - Это синонимы, – не задумываясь, отвечает Эрен. В голове он вновь прокручивает сказанное. - И вообще, «мило»? Мужчина показал какой-то неопределённый жест, просто обозначая, чтобы Йегер особо не цеплялся к словам. Да, тот выглядел мило, но у Зика просто язык не повернется сказать, что милым его делает не смущение, а само желание выглядеть хорошо в присутствии блондина. Зик чувствовал и понимал, что Эрен попался в незримую ловушку, о которой он уже думать забыл. Находился ли Эрен здесь сейчас потому, что Зику так было надо? Определенно нет, парень предложил ему просто расслабиться, так - посидеть, отдохнуть, поговорить о всякой чепухе и только. Когда он соглашался, в голове даже и мыслей не было о том, чтобы что-то из него вытягивать. Сделает это потом… завтра, например? Послезавтра или еще через пару дней, когда уже достанет все необходимые документы. Сейчас, находясь здесь и рядом с ним, мужчина может думать только о том, как красиво мерцают свечи на глубине зеленых глаз, каким ярким кажется его румянец, и как Эрен весь тушуется, стараясь не накосячить еще больше. - Не бери в голову, давай лучше выпьем. Предложения к тосту будут? - А мы разве что-то отмечаем? - Ну мало ли, вдруг имеются какие-то пожелания. - Может… - понимая, что не может вымолвить и слова, Эрену приходится в скорости собирать себя по частям, возвращая телу способность говорить. Остаточное тепло от прикосновений Зика все еще грело грудную клетку, распалял и запах вина, и свежий воздух, что задувал к ним в комнату через окно. В такой атмосфере он просто не может выглядеть еще глупее. – За наше знакомство? Мы всего месяц общаемся, но, не знаю, ты меня… поразил? Однако удивление на лице Зика ему не понравилось, тот выглядел так, словно услышал очередную идиотскую шутку, был скептически настроен, и Эрен искренне пожелал себе сейчас провалиться сквозь землю, стискивая бокал практически до треска. Настолько неловко он себя еще никогда не чувствовал, хотелось просто спрятать голову в песок, зарыться в него полностью, лишь бы не выглядеть в этих… в этих, зараза, красивых глазах еще глупее, чем Зик видит его обычно. Он умный, красивый, он сочетает в себе все то, что Эрена так манит в людях, и в очередной раз так облажаться было просто чудовищно неловко. - К черту, просто выпьем! - Не-не-нет, хорошо, Эрен, - он почти опрокинул в себя всё разом, но его вовремя остановила чужая рука, перехватив ладонь. У него по телу пробежали мурашки, его словно ударило током, вот насколько четко ощущались Грайсовские прикосновения. - Давай за знакомство, хороший тост.

***

Настроение ни к черту. Тяжелый день редко бывает богат на события, зачастую он просто состоит из каких-то тупорылых вещей, вроде поспешности солдат во время тренировки, из-за чего кто-то умудряется подвернуть ногу. Либо все вокруг просто впадают в какое-то состояние навязчивой глупости, то о чем-то забывая, то просто мельтеша, где не попадя, и оказываясь в итоге под горячей рукой. Леви не был жестоким человеком или тираном, да, он был жестким, требовал соблюдения дисциплины и субординации, хотя и сам часто грешил насчет последнего, но, так или иначе, назвать его бессердечным ни у кого просто не повернется язык, их капитан мог быть грубым, но никогда не позволял себе больше, испытывая на прочность нервы командора или превышая собственные полномочия. Леви знал меру терзаниям. Однако, сегодня не то день, не то просто повод поорать. Впервые за долгое время он вспылил посреди тренировки, когда рядовые, подобно варенным мухам, очень неудачно встретились лоб в лоб – один застопорился, другой решил устроить показательный турнир. В итоге столкнувшись, оба хорошенько приложились об землю с семиметровой высоты. Переломы, ушибы, ссадины – Леви ничего им не сказал, оказали помощь, унесли в лазарет, его репрессиям по итогу подверглись остальные рядовые, что то и дело выводили из себя своей неаккуратностью. Леви на редкость терпеливый человек, но все-таки не железный. Он тоже страдает от дурного настроения, бессонницы, может скучать и нервничать, когда оказывается в одиночестве. Раньше оно только играло на руку, после смерти Изабель и Фарлана он только и делал, что старался побыстрее закончить все дела и сбежать подальше ото всех этих навязчивых взглядов. А затем ему как-то удалось найти общий язык с Эрвином, еще капитаном, на тот момент и от этих воспоминаний переживания невольно отлегли от сердца. Редко он позволял себе вот так сидеть в одиночестве и придаваться воспоминаниям, но, если такое случалось, тот как правило резко и неподконтрольно. Часы показывали полночь. С губ сорвался вздох. Леви, сбрасывая с себя всю сегодняшнюю толстокожесть, грузно улегся локтями на стол, кончиком пальца обводя контур чашки. Он никогда не любил долгие разлуки, не любил отпускать Смита даже на несчастные три дня, при условии, что они будут переписываться, обмениваться хотя бы короткими заметками в несколько строк, без разницы, Леви просто на дух не переносил отсутствие своего голубоглазого блондина – постель слишком холодная, еда слишком пресная, рядовые слишком тупые. И он тоже тупой, раз позволил себе так безнадежно влюбиться. Он выдраил каждый угол, до блеска вылизал кабинет и архив, устроил в комнате небольшую перестановку, перетащив кровать к окну, а стол к двери, и всё равно сидел как на иголках. Переживает и накручивает себя, прекрасно понимая, что Эрвин не маленький мальчик. Если будет нужно, тот поставит всех и вся вверх дном, не даст себя унижать, оскалится и будет демонстрировать хищный оскал всем, кому придется. Эрвин за себя и своё будет стоять до последнего, Леви это прекрасно знал, но всё равно продолжал волноваться и точить зуб на высшее общество. Если бы не нога, он бы поехал тоже, он хотел поехать, прямо-таки рвался, почти дошло до угроз, когда командор, ни во что ни ставя его желания, оборвал всё короткой фразой. - Мне там придется много ходить, и меньше всего я хочу напрягать твою и без того травмированную ногу, - говорил он тогда, выравнивая стопку документов, они только заканчивали с уборкой и восстановлением кабинета. – Поэтому ты остаешься тут. Это приказ. Он тогда даже не вспылил на слово «приказ», продолжая оттирать полы. Забота - это хорошо, даже если Эрвин пытался её насильно навязывать, в том числе и через подобные командорские замашки. Но именно из-за того, что они не поехали вместе, он сейчас не мог найти себе места, сидя здесь, в огромной столовой, в темноте и в одиночестве. Даже остатки любимого чая и запах чужого одеколона не помогали скрашивать всю эту гнетущую атмосферу. Он скучает.

***

Ощущение чужих пальцев на собственной руке не покидает его ещё очень долго. Они пьют бокал за бокалом, обсуждают какие-то базовые вещи, и Эрен честно удерживает себя от лишних вопросов, в конце концов, несколько пачек сигарет, что одиноко кучковались на тумбе, говорили как минимум о том, что его шансы получить ответы стремительно близятся к нулю. Зик пытается ему что-то втолковать, рассказывает о звездах, которые видно на куске неба через окно, в него же и дымит, повернувшись к Эрену боком. Он бездумно кивает, старается улавливать вопросительные или утвердительные интонации, чтобы делать вид заинтересованного собеседника, пока краем глаза осматривает одну-единственную большую комнату. Гораздо чище, чем было в прошлый раз, даже глазу не за что уцепиться. В этот раз вино, которое притащил с собой Эрен, было слишком пьянящим, чтобы продолжать гордо держаться. Уже через час их импровизированного вечера Эрен практически лежал на кровати, слушал про космос, в этот раз искренне внимая каждому слову, внимательно наблюдая за чужими руками. У Зика они были грубые, в шрамах и мозолях, совсем не такие, как у человека, который пренебрегает физическим трудом. Отпечаток чужого тепла вдруг вновь напомнил о себе, и Эрен бездумно прислонил ладонь к своей щеке, будто прикосновение могло отпечататься и на ней тоже. Грайс на его поступок ласково ухмыльнулся. - Ты совсем разомлел, на самого себя не похож. Может, уже будешь возвращаться в корпус? Я могу тебя проводить. - М-м, да нет, не нужно. Я пока не собираюсь, хочу ещё хоть несколько часов украсть у капитана перед экспедицией. - Экспедицией? - Да-а, послезавтра, по крайней мере, так все говорят. - И на сколько? - Что за допрос, - Эрен, резко повернув к нему в голову, игриво стрельнул глазами. Зик на это только изумился, делая очередную затяжку, игры младшего Йегера его сейчас не очень заботили. - На день, не больше. Хотя, может, и за несколько часов управимся - у нас будет сопровождение. Вернее, э-э… это мы будем сопровождать, нужно доставить людей до Шиганшины для восстановления города, а оттуда нас направят вдоль стен для уничтожения титанов. Почему у тебя такие горячие руки, м? От внезапности вопроса мужчина явно опешил, Эрен понял это по тому, как тот поперхнулся, заходясь в кашле от дыма. И не смог сдержать такой же самодовольной улыбки, совсем наглея и с ногами забираясь на кровать, на это Зик не повел и бровью, продолжая восстанавливать сбившееся дыхание. - У тебя прям каждый раз новый, заслуживающий награды, вопрос. - Это простой вопрос-с-с, - заигрывающее протянул Эрен и сделал то, что окончательно выбило мужчину из колеи. – Дай мне руку. - Это алкоголь на тебя так чудно влияет? – попытался отшутиться Грайс. – С сегодняшнего дня больше не пьешь. - Хорошая попытка, мистер Грайс, попробуйте в другой раз. - Это какая-то шутка, наверное… Зик не может описать чувства, что им движут, когда он всё-таки протягивает Эрену ладонь, и тот её благословлено хватает, но чувствует почти сразу же: его берут за руку не как товарища, не как друга и не как мужчину, Эрен хватается за него, как умирающий за пришедшего послушать его исповедь, жмется к ней щекой, ощущая живое тепло, будоражащее, совершенно выбивающееся из всей общей картины мироздания. Люди с горячими ладонями внушают ощущение счастья, чего-то родного сердцу, лишают всех принципов, пробуждая внутри нежелание отпускать. Эрен и не отпускает, стискивает теплую руку крепче, совсем не мальчишеской хваткой, и тянет мужчину на себя. Зик смотрит на него как на умалишенного, пока сам пытается унять своё быстрое сердцебиение. Он вдруг отчетливо видит, чувствует каждое «но», что просыпается в ответ на такой незамысловатый жест. У Эрена очень нежные щеки, отдающие прохладой, которая даже обжигает, на этом контрасте сигарета летит куда-то в окно – в данную минуту его это не заботит совершенно, пусть хоть вся комната будет объята пламенем, ласковей огня в глазах Эрена – он уж точно не найдет. Неподдельного, яркого, сбивающего с толку. Зик знал наизусть глаза всех своих любовниц, редких пассий, с которыми завязывались отношения, и ни в одних глазах он не видел чего-то похожего, ни во время занятия любовью, ни во время того, как его с криком прогоняли из дома. Эрен смотрел на него с неописуемым обожанием, будто видел в нем того, кто способен разрешить все его проблемы, лишить переживаний. Во взгляде мальчишки скользит нечто бурое и яркое, и под взглядом Зика он расплывается.

***

Его внимание привлекает свет из коридора. Леви не подает виду, давая нарушителю покоя ступить дальше. В свете свечи он видит её и специально повышает голос только тогда, когда это несчастье оказывается к нему спиной, воровато оглядывалась. - Ты почему не спишь, Аккерман? – девушка, держащая канделябр, испуганно вздрогнула, перехватывая вдруг выскользнувший из рук прибор. Того, что здесь кто-то есть, она явно не ожидала, впрочем, как и он. Делить тьму, покой и нервные клетки вместе с кем-то - Леви не то чтобы хотелось. - Отбой был еще три часа назад, марш отсюда. Микаса, наконец повернувшись к нему, вдруг оказалась в своем «режиме эмоций», то было особенностью Аккерманов, еще давно решил Леви. У них чрезмерно скупой диапазон эмоций, хотя, вспоминая всё того же Кенни, тот ставил под сомнение его теорию. Так или иначе, девушка смотрит на него с немой мольбой, будто надеясь на то, что её сейчас просто пропустят мимо, позволяя слоняться по углам после отбоя и дебоширить на кухне, куда она и направлялась. - Могу я спросить вас о том же, капитан? - Наглеешь, Микаса, - внезапно без особого энтузиазма протянул Леви. – Иди спать, нечего тут слоняться. - Я не могу уснуть. Переживаю, - под конец призналась она, неловко поправляя упавшую на лицо прядь. – Я хотела сделать себе чай, чтобы побыстрее уснуть. Прошу вас, капитан. Леви вновь смерил её скучающим взглядом, внутри него боролись две истины, погнать её отсюда к чертовой матери или все же сжалиться, в конце концов, сейчас он её понимал донельзя хорошо, с этой невозможностью и неспособностью уснуть от переживаний. Весь военный устав как в воду канул. - Сиди здесь, - бросил он, поднимаясь со своего места. Аккерман в миг расслабилась, переставая стискивать металлический канделябр. Тьма и Леви ей спасибо не сказали, но второй был хотя бы безмолвно благодарен за то, что его отчаянное самокопание так дерзко нарушили – всяко лучше, чем пожирать самого себя тягостными мыслями. Микаса осторожно падает на место напротив. - Спасибо… Огонь перепрыгивает на его свечу лениво, не торопясь поглощать масляный фитиль. Капитан избавляет девушку от неловкости, беря оба канделябра в руки, наконец поделившись светом, по комнате разносится приглушенное: - Да не за что, - и не ясно, сказано это к чаю или к чему-то другому. Он делится с ней последними остатками любимого чая, не жалеет и наливает полную чашку, на что Микаса благодарно улыбается одними только глазами, и Леви видит то, что наблюдал сегодня в зеркале. Что-то в их тоскливом взгляде было общее, связывающее их чем-то невидимым, что-то наподобие одной фамилии или схожих черт лица. - Вам тоже не спится? – нарушая тишину, произносит девушка. Леви только кривится. - Давай без вопросов, Микаса. По-хорошему, я должен тебя в шею отсюда гнать, а не чаевничать. - Да, я понимаю. Знаете, спасибо за чай и за то, что зашли ко мне в тот раз. Я не сказала, но мне это очень помогло отвлечься, и я не ожидала, что вы вообще станете заходить. После всего, что было в Шиганшине, я… я даже не знаю, мне то и дело хочется побыть одной, но при этом кажется, что я сойду с ума без общения. Не знаю, сделали ли вы это из-за Армина или еще по какой-то причине, но спасибо еще раз. - Не благодари, всё нормально – я понимаю, о чем ты. - С этим ведь не получится просто смириться, верно? – её голос звучит неявственно тихо даже для слишком спокойной Аккерман, её шепот кажется ей слишком интимным. - Мне кажется, что это невозможно, будто забыть гораздо легче, чем попытаться это пережить. - Это просто надо пережить, независимо от такого насколько больно и тяжело. А пытаться забыть - потом ты однажды вспомнишь об этом и будет гораздо хуже, чем сейчас, - он знает это по себе, пытаясь забыть однажды людей, вскоре мысли о них как лезвия врезались под кожу, выворачивая кости наружу. Микаса кивает, видимо понимая, что Леви имеет в виду, она чувствовала себя такой же наполненной чашкой, которую сейчас держала в руках: хрупкой, которая разобьется от одного только неловкого жеста и разлетится на осколки, расплескивая всё содержимое. Ей вдруг стало интересно. Наблюдая за тем как капитан берет кружку и делает глоток - все подметили это еще с самого начала, но никто никогда не решался спросить, в основном все строили догадки, мол, капитан слишком брезглив, потому берет там, где не трогает никто. Но тогда, спрашивается, почему он из неё вообще пьет? Свое праздное любопытство она утоляет только после второго глотка, когда тишина становится слишком давящей - Микаса и так пробыла в ней больше положенного. - Почему вы всегда берете чашку сверху, а не за ручку? - Чтобы дольше прожила. - Практично, - она вдруг попробовала взяться так же и сделать глоток, это оказалось не очень удобно, но к этому определенно можно было привыкнуть. Мужчина на её попытку сухо улыбнулся. - И неудобно. Слава богу, это всё еще та же Микаса. Даже несмотря на то, что сейчас ей тут находиться было нельзя, Леви видел проблему только в том, что у них горит свет, а еще одного такого гостя он терпеть откровенно не станет. Радовало хотя бы то, что Микаса его позицию, видимо, разделяла, однако из-за ощутимой неловкости тушить свечи не стала, к тому же, ей еще как-то надо возвращаться обратно в своё отделение, после этих неожиданных чаепитий. Немногословным собеседникам всяко труднее, тем более вот так сидеть со своим капитаном - было в этом что-то неправильное, не то что нарушающее устав, а скорее обычные личные границы. И удивительно, что первым молчание нарушает не она. - Эрен уже подходил к тебе? - Я именно поэтому и не могу уснуть, он не кажется вам каким-то странным? Может, я слишком накручиваю себя, но я переживаю, что он стал часто уходить и с кем-то встречаться. Понятное дело, что у всех своя личная жизнь, но меня эти прятки уже напрягают. - Твой Йегер выглядит как влюбленный пацан, это единственная странность, которую я за ним замечал.

***

- В кого ты такой невыносимый, скажи мне? Эрен в ответ только качает головой, продолжая заискивающе улыбаться, вопрос оставляют без должного ответа, и Зик, чувствуя, как спиртное согревает грудную клетку, позволяет притянуть себя практически вплотную. Кокетство Эрена передается ему через прикосновения, мешается с кровью, отчего мужчина чувствует себя еще более опьяненным: не только алкоголем, но и тем, как притягательно сверкают чужие глаза. Эрен манит, вьет из него веревки своими взглядами и мимолетными прикосновениями губ к пальцам, он вроде бы не делает ничего, но по ощущениям кажется, будто его медленно поглощают, впитывают, втягивают в изумрудную топь по пояс, и чем сильнее он хочет выбраться, тем сильнее вязнет. Это всё еще его брат, пусть и сводный, с которым он не жил всю жизнь и о существовании которого узнал не так давно – Эрен оставался Йегером, точно так же, как и Зик, точно так же, как и их отец, подаривший им эту чудесную фамилию. - Эрен Йегер, - мужчина смакует это имя на своем языке, оно звучит сладко, почти приторно, отчего носящий это имя парень практически растекается, ластясь к широкой ладони. Он смотрит, не отрываясь, прямо в глаза, и Зик отвечает ему тем же, он вдруг понимается, что «Эрен» - невероятно вкусное имя. Оно течет меж пальцев, касается губ как дорогое лакомство, и будь Зик падок на яркие вкусы, он бы испробовал это угощение, не думая. – Эрен… - Да, Зик Грайс? Его же имя отдает ощутимой горечью, как если в сахар бросить ложку перца. Фальшивая фамилия делает его еще более отвратным, отчего ему кажется, будто обращаются не к нему, а к кому-то иному, кого нет в этой комнате. Зику это не нравится, он хочет, чтобы здесь Эрен разговаривал только с ним, чтобы своим терпким, будто вино, голосом, произносил только его имя, без горьких примесей чужой фамилии. Ему сносит крышу, когда парень запрокидывает голову, открывая свою загорелую шею, совсем не девичью, но оттого не менее притягательную, рука сама соскальзывает вниз. - Ты невыносимый. - Мне много кто об этом говорит... Ты уже опьянел? Эрен по этой кровати мечется, сбивает одеяло в сторону и невозможно закатывает глаза, стоит мужчине слегка сжать горло у основания. И это его Эрен? Эрен, его младший сводный брат, который своим развратным взглядом вызывает внизу живота предательскую тяжесть. - Возможно, но я всё еще соображаю, а вот по тебе такого не скажешь. - Зи-и-ик… Когда Эрен тянет его на себя вновь, он уже не держится, оказываясь над парнем и упираясь коленом по другую сторону от чужого бедра. В горле пересыхает разом, Эрен судорожно сглатывает, и Зик делает то же самое, в голове есть две воинствующие фигуры, отравленные мерзким алкоголем, Эрен его враг, Эрена надо схватить, стащить, украсть… слова совершенно неправильные, понимает он, украсть Эрена хочется разве что из всего этого чертового корпуса и держать подле себя как трофей, как символ ярости и нежности. Он помнит ту ярость, с которой Эрен смотрел на него тогда на крыше в Шиганшине и видит молочные озера ласки, такой наивной влюбленности сейчас, когда нависает над ним неприступной скалой. У Эрена в руках оказывается кирка, а у Зика внутри – залежи алмазов, и то, что он с ним делает, достойно описания разве что в псевдонаучной фантастике. - У тебя щеки красные. - Жарко здесь, - его рука все ещё была на чужой шее. Сейчас в этом жесте было столько доверия, что оно даже обжигало, он точно не был готов к подобному. – Это твоё или мое сердце так бешено бьется?.. - Оно не просто бешено бьется, Зик, оно сейчас выпрыгнет. - Это из-за того, что у меня горячие руки? Их дыхание смешивается, стоит Эрену положить руки на чужие, скрытые под рубашкой плечи. Спина Грайса широкая и обдает жаром даже сквозь плотную белую ткань, кажется, что он может задохнуться, что Зик не оставит ему воздуха и выпьет между ними всё сам, как делал до этого несколько раз. Красные щеки Грайса и тяжелая рука на шее – он бы хотел, чтобы эти руки были повсюду, чтобы касались не только его шеи, но и живота, вели по внутренней стороне бедер, искушая, поражая, Эрен никогда не признает, но он обожает ощущать чужую власть и силу. В Зике этой силы было так много, что глаза собирались в кучку каждый раз, стоило завидной рубашке любовно обтянуть вспотевшее тело, облепляя рельефы и контуры. Он смотрел и запоминал, глотал слюну, стараясь отводить взгляд. И если сначала это было лишь физическое влечение – ничего серьезного, все люди занимаются сексом, и он тоже не железный, то потом, стоило проклятому блондину потрещать немного своим хорошо подвешенным языком – крышу сносило уже не только от мимолетных взглядов, с ума сводило одно только присутствие рядом. В нём манило все, начиная от мягкости пшеничных волос: всепоглощающие глаза, раскрывающие наружу всё нутро, прямой контур носа, манящие, пухлые губы. Гладкий подбородок, который парень так хочет покрыть поцелуями, вобрать в себя вкус кожи, оставить её отпечаток на языке, чтобы затем, не глядя, наощупь узнавать всё изгибы и рельефы. Хочется сгорать от стыда и волнения, под руками, взглядом, телом, которое так манит, которое заставляет Йегера предвкушено закусывать нижнюю губу в душе, стоит воспоминаниям пролезть в голову. В Зике не было ничего, во что можно не влюбиться, и когда он в очередной раз засыпая понял, что хочет быть искусанным вдоль и поперек человеком, чья улыбка выбивает из головы все мысли – Эрен понял, что попал. Не слезет, пока не получит того, что хочет, он эгоист в этом плане, и именно поэтому было проще. Только вот Зика не хотелось сразу же заваливать в постель, хотелось соблазнить, искусить, преподнести себя так, чтобы на него просто набросились. А потом он пришел в кривой рубашке, дурно пахнущий и с пьяным блеском глазах. Влюбленность щелкнула его по лбу, когда стало ясно, что мужчина видит его привлекательным и без всех этих формальностей. Поэтому сила притяжения действует, как ей положено. Поэтому у Зика в голове все мысли только о том, что Эрен - это Эрен, и только во вторую очередь его сводный брат, только в третью он мужчина. Пока об этом знает только он, это не считается инцестом. Ведь так? - Это из-за того, что ты слишком близко… Поэтому Зик касается его губ своими, поэтому Эрен тут же стонет, порывисто притягивая к себе за плечи. Где-то на другом континенте в Марлии всё командование горько вздохнуло.

***

- «Влюбленный»? – с некоторой досадой спрашивает девушка. – Может быть. Просто надеюсь, что причина только в этом, и у него нет проблем. Вы же знаете, если у Эрена будут проблемы, он никому не будет о них говорить. - Если бы у него были проблемы, по нему это было бы видно. Эрен, конечно, может выкидывать непонятные вещи, но сомневаюсь, что он действительно нашел неприятности на свою задницу. - И всё равно, мне это не нравится. Он ведет себя не так, как раньше, после смерти Армина в нем будто что-то переломилось, но он скрывает это, и я не могу понять, в чем проблема. Может, я просто слишком навязчива? - Для меня в принципе новость, что ты умеешь откровенничать. - Можете считать, что вам привиделось, - понимая, к чему клонит капитан, Аккерман только не выпрямилась по стойке, со звоном ставя чашку на стол. Леви неодобрительно шикнул, царапая ногтем сервиз. - Ничего с Эреном не приключилось, Микаса. И будет очень кстати, если ты перестанешь бить посуду и наконец пойдешь спать. Завтра рано утром построение, тренировка и отработка в поле. Даже если у тебя временный отпуск, это не отменяет твоё присутствие там. - Я понимаю, - допив остатки чая, она поднялась и поправила собравшиеся в складки пижамные штаны. В голове случайно промелькнула мысль, что Эрвин, скорее всего, тоже уже спал, потому Леви на секунду задумался, не замечая потеплевшего взгляда Микасы. – Спасибо, что выслушали. Я, честно сказать, не думала, что с вами можно нормально поговорить, вы кажетесь очень трудным человеком. - Не хами, - благодушно посоветовал мужчина. - Иди отсюда, пока я рапорт на тебя не написал. Я сам здесь всё уберу. - Спасибо за чай. Переживания, уже больше не терзавшие её чудную голову в данную секунду, растворились в темноте вместе с мягким ореолом света, как и она сама, стоило ей перешагнуть порог столовой. Леви вновь остался в одиночестве, радовало только то, что накатившую тоску разбавляло такое дикое, но приятное чувство единения. Может, то какая-то «аккерсвязь», что сидит где-то в глубине каждого из них, связывая между собой, а может, ему действительно нужно было просто отвлечься, чтобы не загонять самого себя в бессмысленные переживания. Эрвин умный взрослый мужчина, он точно сейчас спит где-нибудь в Митрасе, выпив перед этим бокал виски, и видит третий сон, пока Леви играет в верную девицу, что ждет своего ненаглядного. Он всё же позволяет себе ещё минуту слабости, вновь складывая голову на вытянутые руки. Вдруг идея провести вместе с Эрвином три дня выходных уже не казалось наивной и ребяческой, они уже пытались однажды – разосрались в пух и прах из-за того, что быт обоих не был совместим. Леви на нервяке чистил все поверхности, ощущая себя чужим в доме Эрвина, будто вся мебель и уют, который соорудил для себя Смит, просто отрицают его, не горя желанием принимать в свою обитель. Эрвин ему слово, Леви в ответ десять. Так и поцапались, решив пока подобные решения просто оставить на потом. Но всё равно же было что-то хорошее, когда вы без опаски быть обнаруженными засыпаете в одной постели и просыпаетесь тоже вместе, потому что никто никуда не убегает. Как Аккерман, играючи, тянул на себя проснувшегося Эрвина, не давая подняться с постели и оплетая всеми конечностями. Ради этого, решил он сейчас, можно и потерпеть пару выражений, в конце концов, просто доверяясь. Купленный на собственные деньги сервиз внушает уверенность, раз он пережил так много и всё еще был здесь, то почему не сможет всё остальное?

***

Губы Эрена вводят его в безумие, очерчивают грани и беспощадно толкают его прямо в пропасть, куда он стремительно летит, пробуя парня на вкус. От Эрена горчит на корне языка, его губы терпкие, отдают вином и вкусом нетерпения. Нетерпения, которое в конечном счете и сводит старшего Йегера с ума. Зик сминает его губы, упираясь руками по обе стороны от головы, целует, вбирая в себя истинное значение про чертей в тихом омуте. Эрен пылко целует в ответ, скользит ладонями за воротником, вплетая руку в волосы и так исступленно стонет, когда мужчина влажно проходится по подбородку, собирая привкус кожи. В башке взрываются не то салюты, не то реактивные снаряды, когда Эрен порывисто приникает ближе, приоткрывая рот. До этого момента его всё еще что-то держало, страховочный трос, что он успел прицепить к себе в самый последний момент перед падением в бездну. После этого – он решительно обрезает его укрепленным ножом, падая в объятия неизвестности. Своим телом мужчина вжимает его в постель, терзает его губы, кусая, оттягивая нижнюю губу так, чтобы обнажились десна с рядом ровных зубов. Его в ответ целуют так же напористо, и все больше это похоже на борьбу за ведение, Эрен оплетает ногами его поясницу, Зик – проникает языком дальше, целуя так чувственно, проводя по нёбу, сплетаясь с чужим языком, что оторваться получается только когда воздуха совсем не остается. Он отстраняется всего на пару сантиметров, чтобы взглянуть на заплывшие огнем страсти глаза, как изумрудная рябь искажается пламенем, настолько обжигающим, настолько манящим, что дурманит собой весь разум, и его взгляд, Зик уверен, точно такой же. Грязь, которая горчит на языке при смешении их слюны, общего вдоха, возбужденного взгляда – кровосмешение без вскрытия вен. Они грязные, омерзительные, и всё это вина только Зика, ведь Эрен не в курсе. Эрен целует его как любовника, предлагая всего себя, скользя руками по телу, поддаваясь и подстраиваясь под чужие ладони. Младший стонет ему в губы, когда он наваливается всем телом, стонет, когда Зик нарочно сильно сжимает чужую шею, он желает поймать хоть каплю трезвости в этом порочном океане, но оказывается только утопающим. Зик отдает всю свою верность и гордость на растерзание этому парню. Эрен мокро лижет в губы, широко приходясь языком от края до края пленительного рта, щурится от жара в теле как от слепящего солнца, Зик похож на огненный водопад, опасный, способный убить одним касанием, и черт возьми, да, Эрен хочет этого. Хочет быть расплавленным, оказаться под раскаленным телом и метаться на этой скрипучей кровати как будто это его последний раз, как будто Зик поглотит его полностью, впитает, сожрет. Безжалостно, страстно, агрессивно. Эрен хороший мальчик и всегда добросовестно делал домашку, но именно этот невесомый ярлык скрывал за собой всё то, что Эрен бы просто постыдился показывать людям. Он не боялся делать это в постели и сейчас, здесь, перед Зиком. Именно перед Зиком, потому что никому другому Эрен бы просто не позволил себя совратить так быстро. Потому собственная влюбленность так мурлычет изнутри, когда его губы ведут по шее, целуют местечко у сонной артерии, и руки гладят-гладят-гладят. Эрен хочет получить все прикосновения, что дарит ему Зик, запомнить каждое, выучить и потом забить чернилами под кожей, чтобы вспоминать, сгорать в исступлении, проводя по отпечаткам широких ладоней. Зик смыкает зубы прямо на шее, когда Эрен рвет на нём рубашку, пуговицы со стуком разлетаются по всей комнате, и ему даже не жаль – небольшая месть за то, что заставил его понервничать. Во рту все пересыхает, но при этом Эрен чувствует, что вот-вот захлебнется слюной, когда забирается рукой под распахнутую рубашку, стягивая её на одно плечо Грайса. Набатом отдающее в уши возбуждение говорит о себе слишком явно, чтобы Йегер мог это спокойно игнорировать. Зику, казалось бы, и вовсе не до того, что его практически раздевают глазами. Найдя эрогенное место, Грайс с завидным энтузиазмом пытался едва не прокусить ему шею, с каждым разом посылая по телу волну мурашек. Зик сложен подобно мужчинам, изображенным на дорогих картинах в Митрасе, его тело практически лишено шрамов и обжигает его своими контурами, оставляет на ладонях почти что ожоги, когда он проводит по оголенному крепкому торсу рукой. Он сглатывает так громко, что кажется, будто слышно в соседней комнате за стенкой. - Боже, Зик… трахни меня так, чтобы завтра я не мог пошевелиться, - Эрен сжимает волосы на чужом затылке, тянет к себе для очередного поцелуя и никак не ожидает наткнуться на совершенно шокированный, ошарашенный взгляд. На дне глаз Зика он видит испуг и нечто, что абсолютно не готов был увидеть. – Что-то не так?

***

Леви понимает, что пора идти наверх, когда просыпается от того, что едва не бьется лбом об стол, опираясь на подставленную ладонь. Чай, разговор с Микасой и мысли об Эрвине разморили его, как будто он не спал уже третьи сутки подряд. Хотя это было недалеко от истины, последние пару дней он опять стал засыпать в кресле, не удосуживаясь даже раздеться, на это его чуткая к порядку натура недовольно шипела, но найти в себе силы подняться и доползти до кровати казалось чем-то сверхъестественным. И зачем, спрашивается, передвигал кровать к окну? Мужчина нашарил рукой потухшую свечу – сначала появилось пламя, за пламенем показались собственные пальцы и весь чайный сервиз, который надо было отнести в мойку. Серые глаза тоскливо блуждали от одного объекта к другому, давая понять, что заволокшая Аккермана дрема была слишком настойчивой, чтобы вот так просто оборвать его тонкую связь с реальным миром и царством сна. А спать хотелось ужасно. Посуду он моет, приоткрыв один глаз и слабо пошатываясь. Стряхивает влагу с пальцев и обреченно стонет, когда вспоминает про подъем на верхний этаж. В таком состоянии он непременно свалится с лестницы, если не откроет наконец глаза. Но глаза открываются только тогда, когда голова наконец касается подушки, Леви не видит перед собой ничего кроме слабых контуров комнаты, из-за лунного света позади. Сил снять одежду нет совершенно, точно так же, как и родного тепла под боком, без которого он постоянно мерзнет. Эрвин бы согрел, накрыл, спрятал, как бы Леви ни любил демонстрировать своё мужество, прятаться в руках своего партнера порою было даже приятнее, чем делать это самому. За этими мыслями мужчина и не замечает, как окончательно проваливается в сон, игнорируя громкий хлопок двери где-то на нижних этажах.

***

- Катись отсюда к черту! – его вышвыривают за дверь как какого-то щенка. Эрен искренне не понимает такой смены настроения, пытается возразить, упирается в проем, но его просто поднимают, будто парень ничего и не весит, за талию и практически выкидывают из снятого номера. – Всё, Эрен, кругом и шагом марш в свой Разведкорпус! - Да что, блять, происходит?! - Что происходит? Тебе, блять, реально надо пояснять, что происходит?! – Зик впервые за долгое время слышит собственный крик, не описать, какой пиздец свалился на его голову, когда до него наконец дошло, что он чуть не трахнул собственного брата, мужика, в конце-то концов. – Пиздуй отсюда, куда угодно, мне плевать. Страшно было именно потому, что он не хотел останавливаться. А Эрен… а Эрен просто смотрел на него влюбленным щенячьим взглядом и видел в нем свой объект обожания. Ни брата, ни Йегера, даже плевать, что мужчину, надо быть совсем законченным идиотом, чтобы не понять чувств человека через поцелуи и касания. Зик чувствовал, и Эрен, судя по всему, его касания чувствовал тоже, поэтому не понимал. Смотрел на него злым, взбешенным взглядом, и в то же время задыхался от захлестывающей растерянности. Распаленный, с каменным стояком и уже далеко уехавшими мыслями, он никак не был готов вот так тупо оказаться за пределами номера. И Зик его отлично понимал, блять, яйцами чувствовал, как всё внутри живота предвкушающее сводит – корил и ненавидел себя, о чем он только думал? Дверь ему не дают захлопнуть, Эрен слишком нагло вставляет свою руку. Дверь приходится в аккурат по запястью, с такой дурью, что точно бы сломалась кость. Зик слышит только приглушенный возглас, Эрену больно, во всех возможных смыслах. Он ведь действительно думал, что всё, что… что Зик испытывает то же самое, когда целовал его, гладил, обжигал горячим дыханием. Эрен чувствовал себя какой-то шлюхой, которая омерзительна настолько, что ей даже побрезговали воспользоваться – вот, что он увидел в глазах Зика. Омерзение, ненависть, хотелось не то расплакаться, не то въебать по этой двери так, чтоб вся гостиница ходуном пошла. Его сломанная рука с большой яркой ссадиной вдоль всего запястья – шипит и выделяет пар. Он слышит, как по ту сторону Зик безнадежно прислоняется лбом к двери. Регенерация титанов тут как тут. - Я тебя сейчас вниз по лестнице спущу, если ты не уберешь свою сраную руку. - Просто скажи, в чем дело, Зик, что за шутки? - Ты ребенок, Эрен, - это самое первое, что приходит на ум в качестве оправдания. – Тебе чертовых шестнадцать лет. - Это шутка? Тебе рассказать, сколько из моих знакомых начали трахаться в четырнадцать? - Очень рад за тебя, проваливай. - Нет! – почти ревет Эрен, с размаху ударяя по двери ногой, руку он так и не вытаскивает. - Ну уж, сука, нет, не смей меня вот так, как какого-то щенка выставлять за дверь! - «Нет»? «Нет», блять, говоришь?! И дверь распахивается вновь, в этот раз ударяясь о стену так, что едва не слетает с петель. И Эрен видит это, инстинктивно делает широкий шаг назад, когда становится объектом для расстрела в этих глазах. Зик растрепан, его рубашка разорвана, и её уже только на помойку, у него зацелованные красные губы, следы от пальцев Эрена на груди. Но в глазах – звериная ярость, ненависть, омерзение, такой силы отвращение, что к горлу подкатывает ком. Он пытается защититься, смотря так же в упор, но на самом деле чувствует себя таким униженным, будто его раздели догола и выбросили на площадь избивать розгами. Это не тот взгляд, в которой Эрен влюбился, это взгляд человека, которому противно одно только его присутствие. - Раз так хочется, чтобы тебе присунули – иди и найди кого-нибудь более ебнутого, чем я! - Ты идиот? Ты думаешь, я всё это затеял, только чтобы потрахаться с тобой? Я был бы и рад просто посидеть и поговорить, как и было до этого, я на это и рассчитывал, но мы выпили и ты, вроде как, не был-то сильно против! - Ты еще скажи, что влюбился в меня, и я тебе точно всеку. - Да, может, и влюбился! Мы знакомы месяц, я думал, ты догадываешься, какой же ты кретин, Грайс. Я знал, что ты ебнутый, но как можно быть настолько конченым?! - Ты... – прошипел Грайс, хватая Эрена за шею, и парень вдруг оказывается в ловушке. Зик держит его, нависая, стремясь раздавить и окончательно уничтожить остатки чужой гордости, ему было плевать, что сейчас испытывает парень, всё, чего Зик хотел, это заставить его пожалеть обо всём. Как грязного котенка держал и давил в себе желание сломать Йегеру нос, приложив лицом об пол. Почему ему так тошно? Почему, смотря в глаза, в которых видит собственного отца, у него лишь угрожающее желание причинить еще больше боли. Эрен, даже несмотря на простреливающую от боли руку, пытался вырваться из крепкой хватки. - Меня просто воротит от тебя. И это не просто удар под дых, Эрену кажется, будто из него выбивают весь воздух сразу, опрокидывая в ледяную воду. Это похоже на сильную пощечину, от которой внутри что-то бьется и предательски вскрикивает, окропляя нежные чувства кровавыми слезами боли. - Зик… - Я тебя прибью сейчас, Эрен, сваливай отсюда к чертовой матери. - Я… - он теряется на мгновение, опуская глаза и судорожно пытаясь подобрать хоть какие-то слова. Ему больно, и хочется сделать так же, в разы сильнее, но в итоге он может только прижать раненую руку к груди. Его голос дрожит. - Я ведь действительно по любви всё это делал. А ты – ты действительно невероятно огромный кусок дерьма. Ты не просто лжец, ты моральный урод, который позволяет себе вот так попускать людей. Нравится? Я надеюсь, что ты пожалеешь рано или поздно обо всем, что сейчас сделал, а пока, что ж, теперь можешь радоваться, я наконец-то пойду нахер, как ты всегда и хотел. - Всё? А теперь пошел вон. По пути назад всё, что было задавленно Зиком, в момент выплескивается наружу. Это самое неприятное, стоять посреди пустой улицы и ронять предательские слезы. Как же он ненавидел себя, чертового Грайса и судьбу, что вообще свела их вместе. Он ненавидел всё, что отныне их связывало. Только пусть тот обломится, он не будет из-за него рыдать в подушку, сейчас он успокоится, вырвет проклятое сердце из груди и сделает вид, будто так и было. Он не хочет, но хлопает дверью в корпус так, что мог бы разбудить всех, кого только пожелал.

***

Утро следующего дня было наполнено всеобщей спешкой, все и всюду мельтешили, солдаты то и дело метались от казарм к главному корпусу и обратно на тренировочное поле, выполняя указания дежурного. Работа в Разведке кипела в свою полную силу, именно поэтому Эрвин, спускаясь со ступеньки кареты, глубоко вдыхает полной грудью. Даже несмотря на то, что сухой воздух царапает легкие, атмосфера вокруг все равно наводила на него необходимый энтузиазм и спокойствие, всего сутки до экспедиции, и до этого момента нужно будет сделать чуть больше, чем много: в скорости разобраться с амуницией, поставками и прочими выплатами. Командор задумчиво провел по зачесанным волосам, отпуская нескольких собравшихся здесь солдат, что решили поприветствовать его. Теплый прием, ничего не сказать, но ему сейчас не было дела до банального этикета, есть вещи, заслуживающие гораздо большего внимания. Ханджи выбегает к нему на улицу почти сразу же, стоит ему отдать команду «вольно». - Эрвин, с возвращением! – она, совершенно игнорируя его задумчивый взор, нападает с неподдельным интересом, закидывая ладонь ему на плечо. – Ты такой задумчивый потому что всё плохо или потому что думаешь, как нас всех обрадовать? - Хорошее настроение? - Безумно, жду не дождусь завтрашнего дня! Наконец-то мы посмотрим на твоего титана, наконец-то, наконец-то, наконец-то! - Ханджи, - дружелюбно осек её Эрвин, утягивая за собой вверх по лестнице. – Еще не факт, что мы найдем на это время. Нельзя быть уверенными, что завтрашняя операция пройдет гладко. Даже несмотря на то, что королевство будет оказывать нам финансовую поддержку. - Я знала, что ты их уболтаешь, молодец, командор! Нет, ну а всё же, как, ты думаешь, всё пройдет? Сможешь сразу взять все под контроль или нет? Нам выставить вокруг тебя всё войско или только отряд Леви? Я думаю, они справятся, если что-то пойдет не так. - Отряд Леви однозначно будет необходим, я не могу предугадать, как всё будет происходить. А насчет финансирования – это не моя заслуга, Хистория сама меня ошарашила своим решением. - Она умная девочка, она знает, как для королевства лучше, - озвучивая их общую мысль, с восторгом произнесла Зое. Она явно была на эмоциональном подъеме, едва не скакала вокруг него, оглядывая со всех сторон и беззастенчиво хватая за руку, осматривая подрагивающие пальцы правой. От такого внимания даже самому Эрвину стало неловко, хотя девушка и не сильно расстроилась, стоило мужчине отнять свою руку – тут же потянулась к другой. – А это что? Неужто подарок? Решил завоевать внимание нашего дорогого Леви? Она сощурилась в своей обычной хитрой манере и нисколько не изменилась в лице, когда поймала на себе металлический взгляд. Конечно, они ведь находились посреди жилого коридора, а Зое тут трепещет. - Капитан Ханджи, вместо того, чтобы допытывать меня, лучше отрапортуйте о том, что происходило в моё отсутствие. - Есть, сэр! – не переставая весело улыбаться, поддалась Зое, вставая по стойке «смирно». – Отрапортовать прямо сейчас? - В кабинете через десять минут, и найди Леви, мне нужно провести совещание среди офицерского состава. Конечно, Ханджи не скажет, что заметила, как их командор досадно скривился, не увидев среди приветствующих самого Леви, но и не может сказать, что Эрвин не был рад её увидеть, все же его ответное теплое рукопожатие о многом говорило. Как и то, что сейчас Смит нервно поправляет воротник шинели, проваливаясь куда-то внутрь себя, будто разговор с Хисторией был не единственным, что произошло в Митрасе. Внезапный подарок, задумчивость, воротник, резкая догадка вдруг неприятно кольнула под сердцем. Эрвин бы не стал, это она точно знает, но отчего-то её тон уже не звучит таким веселым и добродушным, мужчина на неё практически не смотрит. - В Митрасе было что-то ещё? – она спрашивает совсем аккуратно, чтобы ненароком не спровоцировать, как и ожидалось, Эрвин только хмурится, крепче сжимая ручки пакета. – В общем, ладно. У него дежурство, распекает сейчас новобранцев на поле. Всё равно его привести? Эрвин равнодушно махает рукой. - Ладно, тогда жду тебя для отчета, не задерживайся. Когда они останавливаются в конце коридора, она так и не может подобрать правильных слов, то и дело всплескивает руками, открывая рот и издавая мычащие звуки, но не может просто произнести то, что так цепко засело в голове. Слова иглами застревают в стенках горла, лишая возможности их произнести. - Ханджи, необязательно провожать меня до кабинета. Спасибо, жду тебя через десять минут. - Да, я… Хорошо, - выстроенные в лохматой голове сложные схемы давят на череп, она успевает сделать только шаг назад, как всё волнение вдруг выплескивается наружу, окидывая мужчину ворохом вопросов. – Слушай, Эрвин, всё же нормально? Если бы что-то произошло, ты бы сказал об этом, ведь так? Это что-то, связанное с Леви? Или, может, дело в финансировании? Ответом ей служит молчание командора, тот бездумно вертит дверную ручку туда-обратно и, окинув коридор беспристрастным взглядом, избегая её, говорит именно то, что она боялась услышать. - Через пятнадцать минут с устным отчетом. - Но Эрвин! - Всё, Ханджи. Хватит вопросов. Дверь за ним закрывается, оставляя Зое одну, наедине со своими пугающими сомнениями. Она мечется в панике, меряя пространство около двери широкими шагами, об отчете в голове нет и мысли, на неё вдруг разом обрушивается всё то волнение, от которого она скрывалась за натянутой ширмой веселья, потому как вдруг становится совсем не радостно. Кажется, она сходит с ума, решает Зое по тому, как на глазах невольно выступают слезы от переполняющих эмоций. Глупости, ведь ничего не случилось, что же она так вдруг. Возможно, вся проблема была в том, что она за счастье этих двоих переживает больше, чем за себя? Как и они, конечно же. А Эрвин – может, он просто устал? Он пробыл в Митрасе больше трех дней, и наверняка причина именно в этом, а не в чем-то постороннем. И это кажется правильной мыслью, именно той, за которую стоит ухватиться, вместо того, чтобы цепляться за плечи и разжигать костер волнения еще сильнее. - Хватит подливать масла, Зое, подумаешь, командор не в настроении, что тут такого? – самоуспокоение не дает никакого результата, зато она на мгновение перестает метаться из угла в угол, вспоминая про рапорт. Тянущее ощущение внизу живота послужило для неё неким сигналом, по которому девушка сразу же попыталась взять себя в руки. – Никаких волнений и стрессов, Зое, всё будет хорошо! Командор хочет отчет? Я ему щас такой отчет забабахаю, Эрвин просто закачается. И, конечно, она не слышит, громко шагая по коридору, как по ту сторону двери громко выдохнули, наконец переставая издеваться над несчастным воротником шинели. Эрвин не смог бы признаться Ханджи даже под дулом пистолета, она, может, и попыталась бы понять, но вряд ли стала бы скрывать произошедшее от Леви. Как такое вообще можно скрывать, спрашивается? - Отставить! – доносится из открытого настежь окна. – Кто-нибудь объяснит: где находится право, а где – лево? А вот это уже было интересно, решил Эрвин, подвинувшись на стуле прямиком к окну. Из его кабинета было отлично видно малое поле, на котором чаще всего практиковались именно новобранцы. Леви стоял к нему спиной, лишенный рубашки и форменной куртки, на нем была лишь легкая тенниска, что полностью облегала крепкое тело, потому мужчина невольно залюбовался, видя, как чужие лопатки режут по ткани изнутри. Совершенно завораживающее зрелище: ремни на стройных ногах и открытом торсе, блестящая от пота шея – Эрвин никогда не отрицал, что Леви красивый. И эта его грациозность в движениях, вкупе с невыносимым характером и внешней привлекательностью… всё это навевало воспоминания о тех днях, когда они ещё не были вместе, но уже ловили взгляды друг друга, всячески соблазняя. Мельком взглянув на документы в руках, мужчина вернулся к происходящему на поле. Шинель оказалась сброшенной на вешалку. - Право на западе, лево – на востоке, сэр! – отрапортовал один из солдат. - Верно, - упираясь рукой в бок, подтвердил капитан. - Почему для тебя, Гальд, право вдруг оказалось на востоке? У вас после кадетского корпуса это уже на автоматизме должно срабатывать. - Это всё жара, сэр. - Верю, но во время экспедиции тебе это оправдание никак не поможет. Так, еще раз. Строй – стано-вись! – солдаты, выровнявшись по носкам, все как один встали в строевую стойку, скрещивая руки за спиной. – Равняйсь! – Леви внимательно обводит взглядом каждого, в этот раз все поворачивают головы направо, кроме последнего солдата в шеренге. Разумеется, издеваться он над ними не собирался, ему в принципе не сильно-то нравился весь этот строевой устав, особенно когда приходится быть его ведущим, однако именно он позволял вырабатывать ту самую дисциплину, которая как никогда пригодится за стенами. – Смир-но! – строй расслабляется, продолжая стоять с заведенными за спину руками. – Строй, по три – рассчитайся! - Первый! - Второй! - Третий! Леви сбивается с внутреннего счета, когда ощущает на себе чей-то пронзительный взгляд. Подозрительно оборачивается и захлебывается душным порывом ветра, когда видит в окне командора, тот смотрит на него, не отрываясь. Он взволнован, Эрвин читает это по исказившей лицо Леви эмоции и мимолетно улыбается, демонстрируя свои чувства только ему и никому больше. Аккерман по губам читает: «всё хорошо» и заметно расслабляется, теплея во взгляде и жестах. - Расчет окончен! – сообщил правофланговый боец, делая широкий шаг вперед и обратно. Леви вновь переключил на них всё свое внимание, он собирался закончить с этим как можно быстрее, сбежать сейчас будет уродством по отношению к этим людям, от его действий и контроля сейчас может зависеть успех завтрашней экспедиции. - В три шеренги – стройся! Раз, - шаг первых номеров назад. – Два, - нога третьих вправо. – Три, - звук приставленных к друг другу ног, и группа наконец построена в три шеренги. – Теперь вы делитесь на группы, в каждой по три человека за и напротив вас. Повторю еще раз: на такой же состав вы будете разбиты завтра перед экспедицией, ведущим в составе является ваш товарищ из первой шеренги, в случае его гибели – вам необходимо сразу же оповестить об этом сигнальной ракетой, и тогда ведение строя переходит к человеку из второй шеренги. Если вы единственный выживший в строю – вы переходите в строй, находящийся в тылу. Это, надеюсь, все помнят. - Так точно! – хором произнесли все солдаты. - Завтрашняя экспедиция не направлена на уничтожение титанов, как было изначально. Мы будем конвоировать строительную и гарнизонную группы до стен Шиганшины – это наша первостепенная задача. Весь упор на избегание встречи с титанами, не надо геройствовать в первый день, если у кого-то есть такое желание. Подведете не только себя, но и весь свой строй. Из-за вашей ошибки — это может стоить жизней всех ваших товарищей. - Что, прям всех? - Прям всех, - грубо оборвал он одного из солдат. Им оказался Майкл Линд, тот самый парень, который уже успел подействовать Леви на нервы за последний месяц в Разведке, всячески выслуживаясь и ожидая похвалы, на которую капитан был невозмутимо скуп. – Хочешь сдохнуть – ради бога, но не надо при этом жертвовать жизнями других. Говорю для всех: даже если вы считаете свои навыки особенно отличительными и предполагаете, что сможете справиться с титанами – подумайте сто раз, смогут ли ваши товарищи справиться с угрозой в случае вашего геройского порыва. Эрвину было очевидно, что Леви в данную минуту говорит в том числе и о себе, основываясь на опыте прошлого. То, что произошло в тот день – хреново безумие, доверять товарищам безусловно нужно, но не благородствовать, трезво оценивать не только свои, но и чужие силы. Тогда Леви этого не сделал, нарушив строй, и поплатился он жизнями не только товарищей, но и своей семьи в том числе. И Эрвин слышал эту боль через учащенное биение сердца, потерянный взгляд, парень, тогда казавшийся ему бесчувственным – вдруг оказался человеком, таящем у себя внутри огромные кристально-ледяные озера боли. И те, кто пока это не понимал и относился к сказанному с пренебрежением – понесут потери самыми первыми. От мыслей и созерцания своего капитана его отвлекает стук в дверь, это Ханджи. - Можно я сразу спрошу то, что меня волнует больше всего? - Жан, иди сюда. - Да, капитан? – мигом подскочил к нему потеющий как свинья Кирштайн. В отличии от новобранцев, им приходилось прилагать на тренировках еще больше усилий, красная повязка на левой руке была отличительным знаком дежурного по роте. – Чем я могу помочь? - Выдай им снаряжение под роспись и проконтролируй, чтобы они нигде не убились на дальнем поле. Через полчаса вернусь. - Хорошо, капитан Леви, сделаю. - И сделайте перерыв, вы слишком перенапрягаетесь. - Так точно, капитан. - Выполнять. Парень проводил вдруг одухотворенного капитана взглядом, этого нельзя было заметить невооруженным глазом, но за время, проведенное в разведке, сложно не научиться отличать один равнодушный взгляд от другого. В этот раз беспристрастный взгляд Леви выражал не то жажду, не то восторг, Кирштайн понятия не имел, с чего вдруг, но и испытывать судьбу тоже не хотел. - Ты хрен ли там встал, Жан?! Что хотел капитан? – донесся до него крик Конни. – Ты сказал ему, что лошади совсем не слушаются? Сашу едва не придавило! - Я сообщу, только сначала амуницию ребятам выдам! - Надо было сообщить ему сейчас! От этой жары лошади совсем взбесились, ты же видел! - Да скажу я, скажу! Дай мне сначала с ними разобраться!