Что-то из сборника

Когда глаза заполнило едва слепящее марево цвета жженых апельсинов, Эрен недовольно поморщился, пытаясь спрятаться от настойчивости утреннего солнца. В голове не было ни единой мысли, голова все ещё была окутана дымкой медленно покидающего его сна, потому и вставать ему совершено не хотелось, скорее, он желал вернуться обратно в миндальную зарю воспоминаний, в сон, где они вместе с Микасой и Армином ещё малые дети, носятся по городу и кажутся друг другу совершенно беззаботными. Парень протестующе мычит, сильнее жмуря зеленые глаза и поворачиваясь на бок, он кругом был объят теплом, но не настойчивым жаром, а тем самым, когда и в меру прохладно, и вылезать из-под одеяла совершенно не хочется. Эрен тянется рукой, потягиваясь и пытаясь ухватиться за уже ставшую эфемерной нить ускользающего сна, как натыкается на жерло вулкана. Он приоткрыл глаза. Его взгляд натолкнулся на живописные рельефы чужого тела: мягкие изгибы упругих мышц, что контрастируют на бледной коже сочными тенями. Взор Эрена вьется около вязи светлых волос, вверх до пупка - и очерчивает каждую линию пресса, пробираясь до фигурной груди, на которой и лежала его собственная рука, впитывая в себя весь жар. Проследовав глазами по контурной шее и выше, его легкие разом наполнились воздухом, страшно было даже выдохнуть, всё это словно не с ним, Эрен чувствует, как его губы растягиваются в широкой улыбке, как в голове в мгновение забурлили воспоминания о прошлом вечере, о тесноте касаний и любовных поцелуев, что влекли его в свой плен. Всё это утягивает его сознание в тягучую негу, в сердечную мягкость, наполняющую чувственность, с которой он и прижимается к Зику, укладывая голову на чужое плечо. - Домогаешься, пока я сплю? – хрипло раздается у него над ухом, и Эрен солнечно щурится, тычась носом в ложбинку над ключицей. – Всё с тобой ясно… - Наслаждаюсь мгновением и, да, домогаюсь. Как можно просто спокойно лежать, когда рядом вот такое? Как в подтверждение своих слов он проводит ладонью по широкой груди, подцепляя жесткие светлые волоски, и льнет ближе, беззастенчиво закидывая ногу на чужое бедро. Зик довольно хмыкает, касается губами его макушки, оставляя едва ощутимый поцелуй, и Эрен готов поклясться, что это самое милое и нежное, что мужчина только делал. Это больше похоже на сон во сне, нежели на реальность: он даже предположить не мог, что окажется в этих руках так скоро после случившегося, что его не оттолкнут вновь и… нет, они не занимались сексом, Грайс прервал вчера любые попытки Эрена разжечь пламя до полыхающего кострища, поэтому ограничились они только поцелуями и раздеванием друг друга. И не сказать, что это было плохо, наоборот, было в этом даже что-то целомудренное, не так, как бывает зачастую. - Я же сейчас не сплю, правильно? - Ну, можем проверить, - Зик хитро улыбается, и Эрен ведет бровью вслед за интонацией, ожидая чего-то приятного, а не щипка за задницу, от которого он вздрагивает, но смеется так довольно, что можно только позавидовать. – Смотри-ка, не спишь. - Придурок. Эрен наконец поднимает голову и перекатывается в окутывающих его объятиях, практически полностью залезая на мужчину. Сталкиваясь с чужим взглядом, сердце в его грудной клетке заходится в бешеном ритме, колотится о ребра, и Йегеру действительно кажется, что сейчас оно способно вырваться наружу, потому что Зик смотрит на него совершенно спокойно, расслабленно, будто они никогда и не ругались, и не было тех изнурительных от ссоры часов, когда они поцапались до крови и боли, все эти события кажутся теперь такими далекими, будто были и не с ними вовсе. По крайней мере так кажется Эрену, и ему хочется верить, что Зик, чьи руки сейчас оплетают его плечи и талию, ощущает то же самое. Его цепляет все, что он видит перед собой: растрепанные волосы, что разметались по лбу светлыми прядями, широкие темные зрачки, в радужках которых Эрен тонет. Он не сдерживается и порывисто целует манящие его губы, просто прикасаясь, не претендуя на большее, и внутри у него точно разбрасываются гигантские озера любви, по тому, как взаимно ему отвечают, так же просто чмокая в уголок губ. Эрен млеет, щурится от распирающего изнутри чувства, тянется ближе и липнет, липнет, липнет. Целует всё, до чего дотягивается, осыпает щеки, покрытый щетиной подбородок, касается шеи, несильно кусая под подбородком, и он был бы готов провести вот так целый день, просто даря и получая ласку, чувствовать взаимность человека, в которого влюблен, который не смотрит на него с отвращением, а впервые так, будто Эрен единственный на всем белом свете, с упоением, нежностью. Он вправду чувствует себя глупым мальчишкой, потому что ему хочется кричать о своих чувствах так громко, чтобы слышали все, потому что эта неправильная, пожаром разгоревшаяся в нем любовь, что теперь объяла его сердце вечным огнем, кажется, становится только сильнее. Он никогда не влюблялся настолько быстро и сильно, обычно те редкие отношения, которые он может сосчитать по пальцам, имели под собой исключительно потребительскую подоплеку, и ни о каких высоких чувствах там и речи идти не могло. Но Зик… с Зиком Эрен впервые почувствовал то, что, кажется, называется любовью с первого взгляда. Его прострелило насквозь от их рукопожатия в тот день их встречи, словно внутри открылся какой-то клапан, наполняющий все его нутро чем-то иным, таким знакомо-забытым, Эрену казалось, будто тогда он был способен на все, что угодно, смог бы горы свернуть только от ощущения присутствия Зика рядом. И это не угасало до сих пор. Где-то внутри, под сердцем, что пробуждает в нем желание заботиться, отдавать Зику все своё время, искренность, любовь. Грайс поглощал его мысли подобно губке. В тот вечер мужчина даже представить не сможет, насколько разбитым Эрену казался мир, словно всё мироздание рухнуло разом. То самое ощущение свободы, что дарит ему Грайс – и наполняет Эрена решимостью. И ему хочется делать каждую их частицу взаимной. Он и вправду влюблен. Поэтому ему так дорого каждое прикосновение мужчины, он тянется за ними, как пес за ласковой рукой, рассыпается в чужих ладонях и собирается воедино, когда его целуют так, что у Эрена пальцы на ногах подгибаются. Его вырывает из мыслей теплое прикосновение пальцев к щеке, и парень краснеет. Краснеет и не верит, что это все действительно происходит именно с ним. Зик на его реакцию снисходительно улыбается. - Выглядишь таким счастливым, что меня сейчас стошнит. - А по интонации не скажешь. - Ну, я же должен продолжать делать вид, что это все неправильно, и вообще, - он театрально приложил ладонь ко лбу, трагически вздыхая и создавая впечатление глубочайшего уныния. – У меня в постели лежит полуголый шестнадцатилетний пацан, и я не знаю, что с этим делать. - Любить, - слишком довольно улыбаясь, подсказал ему Эрен, укладывая голову обратно на широкое плечо. – Любить, обнимать и целовать дальше. Желательно весь оставшийся день. Мужчина усмехнулся, вновь целуя мельтешащую перед глазами темную макушку, сцепляя руки в замок поперек узкой спины. Он не соврет, если скажет, что не испытывает чувства вины или чего-то подобного, наоборот, вопреки всему стало намного легче. Наверное, так будет ровно до того момента, пока он не задумается обо всем этом тщательнее, но до тех пор Зик предпочитает просто наслаждаться мгновением, пусть и неправильным, но оттого не менее приятным. В конце концов, они же не потрахались, так, всего лишь целовались, пока губы не начали неметь от настойчивых соприкосновений. «Любить» Эрена было идеей замечательной, по крайней мере сейчас, в янтарной утренней заре, что пробивалась ярким лучом через приоткрытое окно и стрелой рассекала комнату на две половины, касаясь их не скрытых одеялом ног, что лежали друг на друге, сплетаясь и создавая подобие капкана, из которого ни ему, ни Эрену уже не было суждено вырваться. Ведь тепло стройного тела, неуёмной мальчишеской натуры, что осыпает его шею чуткими поцелуями и так нежно, бархатно улыбается – рождало в нем желание запечатлеть все увиденное на сетчатке глаз, вобрать каждый сладкий образ, каждый взгляд, каждую улыбку, чтобы потом, если все это закончится, хотя бы знать о том, что когда-то это действительно было с ним. Зик осекается. Не «если», а «когда». Это не сможет длиться вечно, и история про «долго и счастливо» точно не о них, и мысль об этом не доставляет ему каких-либо хлопот, однако поселяет внутри то самое неприятно чувство неопределенности, которого Йегер всегда старался избегать. Влюблять в себя Эрена он не планировал, но раз уж так получилось, то этим можно и воспользоваться. - Я так люблю тебя, господи, - едва слышно шепчет Эрен, касаясь губами мочки его уха. У Зика же в мозгу щелкает его давно атрофировавшаяся совесть, он горько кривится, и тон парня вдруг становится таким же испуганным, как и тогда. – Что такое? - А? – как можно, Йегер, так с ним поступать? Спрашивает себя мужчина, смотря в зеленые, охваченные беспокойством глаза. Боится, понимает он, боится, что его сейчас опять просто вышвырнут за дверь. – Ничего, все хорошо. - Я… Зик не дает ему договорить, прижимая его к себе и поворачиваясь на бок. Эрен тревожно осматривает его лицо, запрокидывая голову, и просто принимает происходящее, поддается, не спрашивая и не начиная ссоры, а только расслабляясь в чужих объятиях. Мало ли, что Грайса может тревожить, тот ведь такой же живой человек, как и все, у него тоже наверняка есть свои загоны, переживания, которые он не откроет никому, кроме себя, и Эрену правда интересно, о чем может переживать такой человек, как Зик. Внешне он всегда кажется непоколебимым, будто просто не способен беспокоиться или накручивать себя по пустякам, но очевидно, что это было не так. Об этом говорят глубокие мешки под глазами, свидетельствующие об отсутствии нормального сна, и ему вдруг приходит в голову мысль, что все это время Эрен заботился лишь о своих чувствах, о своей боли, которая моментально накрывает его волной, но ни разу не задумывался, что Зик чувствует, когда говорит о том же своем отце, который, по рассказам, обошелся с ним не самым лучшим образом. Зик запертый на ключ сундук с секретами, который ему очень хочется отворить, заглянуть внутрь и банально разделить с мужчиной его усталость, его возможные страхи или щенячью радость. Зик был прав – он сложный человек, потому Эрен чувствует, что должен как-то отреагировать на такую смену настроения, но просто не знает как, чтобы не сделать ещё хуже. Быть мягче или, может, наоборот жестче? Поговорить о причине или, может, просто увести этот недо-разговор в другое русло, переключая внимание? Он понятия не имеет, что делать. Единственные серьезные отношения, которые у него были – это недельное увольнение, во время которого он познакомился с каким-то парнем, и всё .И сейчас эта неопытность значительно подрезала крылья, оставляя на душе неприятный осадок. Человеку, которого он любит, не то чтобы сильно хорошо – а он может только язык в жопу засунуть и не пытаться как-то с этим разобраться. А есть ли вообще смысл об этом волноваться? - У тебя сейчас мозг взорвется, Эрен, хватит думать. - В смысле? - Ты, когда впадаешь в свои интереснейшие размышления, начинаешь хмуриться и поджимать губы. - Чего? – он даже не обратил на это внимания, лишь чувствуя, как мышцы лица действительно расслабляются обратно, когда чуть отодвигается. – А, да, у меня бывает такое... Слушай, Зик, то, что было этой ночью… что это для тебя значит? Теперь. - Какие сложные вопросы ты задаешь с утра пораньше, - обреченно простонал мужчина, проводя ладонью по лицу, словно пытался собрать и смахнуть с него всю усталость. – Это у тебя привычка такая? Не знаю, Эрен, мне проще спросить, что это значит для тебя самого, чем пытаться ответить. Эрен слышит, как жалко звучит его собственный голос, но всё равно спрашивает. - Ну, я тебе… нравлюсь? Хотя бы немного, ты, может, ну… считаешь меня милым или что-то вроде того?.. Боже, это так неловко. - Хочешь узнать, чувствую ли я к тебе хоть что-то из того, что чувствуешь ты? - Да, именно это. Мужчина смотрит ему прямо в глаза и в то же время – будто бы куда-то вовнутрь себя, когда отводит взгляд, рыщет по задворкам души, открывает каждый ящик и дверцу, пытаясь понять себя и собственные чувства. Эрен проводит ладонью по его колючей щеке – немая поддержка, он примет любые слова, только бы Зик дал ему шанс. И Митрас не сразу строился, он не врал, когда говорил, что готов ждать, сколько потребуется, поэтому демонстрирует это через невесомые поглаживания, улыбку, что кажется скорее испуганной, чем ласковой, пытается сделать все, на что способен, только чтобы Грайс почувствовал его готовность открыться и доверять. Кем бы Зик ни оказался, ему кажется, что он способен принять его любым. - Ты мне нравишься, Эрен, - спустя какое-то время произносит он, даже не предполагая, что у Эрена в этот момент сердце уходит в пятки и дыхание срывается, будто он бежит стокилометровый марафон. Его губы растягиваются в идиотской улыбке. – Но этого мало, чтобы… - Нет, - с радостным придыханием произнес Йегер, приникая ближе, и пусть во рту кислит, он, со своей неумытой рожей, сейчас кажется Зику самым трепетным на свете. – Этого более чем достаточно, поверь. Мне этого достаточно, а ко всему остальному можно и прийти, ведь так? Просто дай нам шанс, Зик, давай попробуем, пожалуйста. - Это ты мне сейчас встречаться предлагаешь? - Ну-у, кто знает. Ты же так печешься о своей репутации, вдруг кто-то увидит тебя с шестнадцатилетним подростком, - нарочно плаксивым голосом просопел Эрен, показательно качая головой и цокая языком. – Как же ты тогда жить будешь, не представляю, – Зик, увы, на его игру не поддается, поэтому парень просто закатывает глаза, крепче обнимая за шею и притягивая к себе для поцелуя. Одну вещь во взаимодействии с Грайсом он уже осознал: если чего-то хочешь – проще сделать это самому. Они целуются, обхватывая друг друга руками, и парень искренне поражается чужой настойчивости, когда его опрокидывают на лопатки, нависают сверху и глубоко целуют, проходясь языком вдоль десен. Все переживания разом уплывают куда-то в небытие, когда их голые торсы соприкасаются, Эрен словно обжигается, шумно выдыхая в приоткрытые губы, его ведет, тянет на дно в очередной раз, когда сильные руки стискивают его за талию, ведут выше, оставляя красные полосы ожогов, он почти уверен, что на ней выскочат волдыри, потому что Зик невероятный, Зик словно не от мира сего, раз считает его, шестнадцатилетнего парня – ребенком, но при этом целует так, как детей точно не целуют: с жадностью, вбирая в себя солоноватый привкус, лежа между разведенных ног, что сами разъезжаются, стоит мужчине посмотреть на него сверху вниз, прижимаясь своим лбом к его, отрываясь от покрасневших губ. Эрен под ним прогибается, тянет к себе резинку пижамных штанов, ничтоже сумняшеся прижимаясь ближе, раскрепощенно, потираясь пахом о чужое бедро. Зик в отместку за такие вольности больно кусает его за шею, будто зверь, что душит свою жертву. Подбородок обжигает небольшое облако пара, что выделяется из кровоточащего укуса, и парень запоздало понимает, что он ведь даже не сообщал Грайсу о том, что владеет силой титана. Хотя тот наверняка и так об этом в курсе, но все же недоверчиво косится, когда мужчина, что по-прежнему нависает над ним, только задумчиво ухмыляется. - Это, наверное, странно, да? - То, что ты регенерируешь? Ну, скажем – это необычно, безусловно. - Ну, не то что ты, а-а? – он стремится оставить глубокие царапины на чужой спине, впиваясь своими короткими ногтями в бледную кожу, как вдруг его руки совершенно неожиданно оказываются прижаты к кровати над головой, а мужчина – практически сидящим на его бедрах и смотрящим так, что у Эрена все внутри скручивается тугим узлом. – Это нечестно, мистер Грайс. Око за око, я, между прочим, несмотря на то, что регенерирую, боль испытываю в полной мере. - А стыда, я смотрю, ни капли. - А что такое стыд? – невинно захлопал глазами он. Светлые волосы вдруг упали ему на лоб, и Эрен ловит неясное дежавю. Почему он до сих пор не может вспомнить, когда он впервые его увидел? - Родители тебя не учили, как надо вести себя со старшими? Например, не провоцировать людей, которых ты слабее в несколько раз, нет? - А может, мне это нравится, откуда ты знаешь? Строишь из себя неприступного, а сам-то прижимаешь того самого шестнадцатилетнего подростка к матрасу. Неправильно это, - Эрен передразнивает Зика его же утренней фразой, пока Грайс водит носом по чужой щеке, слушая весь этот детский лепет. Он кисло улыбнулся. - Очередное пополнение в твоем списке плохих шуток? - Ну это ведь лучше, чем говорить про твоего любимого капитана Леви. Или же нет?.. - А тебе никогда не говорили, что разговаривать о других мужчинах в постели с кем-то это некультурно? – Зик смотрит на него так сурово и хитро одновременно, щуря свои невероятные глаза, что по телу проходится не то разряд тока, не то чего-то ещё. Удивительно и то, что Зик чувствует то же самое, напряженно вглядываясь куда-то поверх головы, кажется, смотря на его руки. Эрену действительно кажется, что он начинает искрить, но неясное ощущение проходит, когда на него падает хмурый недоверчивый взгляд. - Кстати говоря, а твой припадочный капитан Леви тебе не всыпет за то, что ты не в корпусе? - Сегодня воскресенье, у меня выходной, - довольно улыбаясь, сообщает ему Эрен, пытаясь вернуть потерянную ласку в виде мягких поглаживаний щеки. – К тому же, - уже более серьезно произносит он. – Капитан пока без сознания, думаю, я ему не сильно нужен. Хотя, наверное, стоит просто его проведать, все-таки это моя вина, если не во всем, то отчасти. - Это все, конечно, очень мило, передай ему от меня полуобморочный «привет», но, Эрен… сегодня суббота. Он резко вздрагивает от услышанного, смотря на Зика широко распахнутыми глазами. - Как суббота? Сколько времени? - Восемь утра. - Сколько?! Черт! Пусти меня, Зик! – Эрен вырывается из его хватки, тут же вскакивая на ноги и начиная метаться по комнате в поиске собственных вещей, Зик за всем происходящим наблюдает широко улыбаясь и запрокидывая руки за голову, ложась обратно на подушки. Йегер что-то бубнит себе под нос и возмущается, когда не попадает ногой в одну из штанин и чуть не сваливается с грохотом, успевая вовремя опереться на стену. - Я же точно помню, что вчера была суббота, потому что фестиваль в… блять, ну конечно же в субботу, какое воскресенье! Ох, ладно, можешь дать мне какую-нибудь рубашку? Мою ты вчера порвал в клочья, так что, - кряхтя, сообщает он, продолжая прыгать на месте, дабы полностью влезть в брюки. - Заглаживай вину. - Да возьми любую из шкафа, - машет рукой мужчина. - А эта? Он подцепляет пальцами светло-голубую рубашку, что висела на спинке кухонного стула, и, игнорируя красноречивый взгляд Зика, оставляет вопрос открытым. Игривости в Эрене сегодня было не занимать. - Она грязная. - Я постираю. - Я ходил в ней всю последнюю неделю, положи на место, извращенец, - протестует он, будто это может хоть как-то повлиять на вдруг загоревшегося своим решением Эрена. На него смотрят не то умоляюще, не то пытаясь соблазнить, и Зик сдается слишком быстро. – Господи, ну ладно, бери. Только она раз в пять больше тебя. - Не страшно, - так же поспешно вбрасывает парень, накидывая на плечи чужой предмет гардероба. В нос тут же бьет слабый запах пота, легкого парфюма, который Эрен часто слышал на Зике, и чего-то, что принадлежит только ему. Мускатный запах, что переплетается с нотками жасмина и кедра, запах, от которого у Эрена едва глаза не закатываются, пока он в скорости застегивает пуговицы и подворачивает рукава. Рубашка на нем действительно смотрелась лишь бесформенной кучей, но тут, считай, два в одном: рубашка и чужой запах на ней. Эрен не настолько идиот, чтобы упускать такую возможность. - А что за фестиваль? – заинтересованно спросил Грайс, оценивая внешний вид подростка. Было в этом что-то неправильное. - Да там, на главной площади. Ты не видел мои ремни? - Хочешь сходить? – говорит Зик, пальцем указывая на груду форменной хрени, что кучей лежала на стуле около кровати. Эрен плаксиво стонет, видя, что они все расстёгнуты. – Тебе помочь? - Да, пожалуйста. Последние десять минут они тратят на то, чтобы надеть на Эрена все ремни, у того все получается значительно быстрее, он легко расправляется с верхней частью, ни в чем не путаясь, в то время как Зик про себя желает смерти всем дизайнерам УПМ, что придумали такую идиотскую и странную страховку, которая выглядела как вещь для БДСМ-приколов, а не часть военной формы. О чем он и сообщает, подцепляя застегнутый под ягодицей ремень. Он невольно отметил, что белые брюки гораздо приятней смотрелись на чужом стройном теле, нежели в собственном отражении. Эрен стоял к нему спиной, поэтому оценить накаченность чужой задницы, не скрытой под кожаным поясом, он мог в полной мере. - Выглядит сексуально, - имея в виду ремни, говорит он, и выражает напускное раздражение, когда Эрен ему только подмигивает, кокетливо щелкая по рукам. – Что за мысли крутятся в твоей глупой голове? - Только самые приличные. - Одевайся давай, а не заигрывай со мной. Зик наконец поднимается с постели, настойчиво отводя потянувшиеся к его голому торсу руки, на что парень только недовольно цокает языком, продолжая дальше мельтешить по комнате и собираться. Он минует его, подходя к обеденному столу, и грузно сваливается на стул, попутно наливая себе стакан воды из кувшина. Эрен кидается в ванную комнату, наскоро умываясь и приводя себя в более приличный вид, и когда входит обратно в комнату, абсолютно недовольно щурится, чувствуя запах табачного дыма. Ну конечно, куда же без этого, но открыто возмущаться не решается, все и так слишком хорошо, а показывать клыки, учитывая, что он уже опоздал на два часа, желания нет никакого. Йегер старший же занял наблюдательную позицию, контролируя, чтобы пацан ненароком не заглянул туда, куда ему не положено, пусть даже он все грамотно попрятал, лишний раз рисковать он не собирался. Мужчина задумчиво почесал колючую щеку, прикидывая, чем заняться сегодня. Все, что ему было необходимо в Тросте – он уже сделал, и оставаться здесь дольше было просто бессмысленно. Однако теперь у него перед глазами маячило то самое зеленоглазое, со взрывным характером «но», которое в очередной раз брало и отодвигало на задний план все его планы. Ему в голову вдруг бросились события, что произошли полчаса назад. Эрен, видимо, не понял, что произошло, в то время как Зик испытал ровно то, что испытывал каждый раз во время управления неразумными титанами. Наваливающийся на плечи контроль, что искрящимися импульсами бьет по рукам и змеится к самому затылку, пуская ток по позвоночнику. Они, как носитель королевской крови и Координата, уже давно должны были провзаимодействовать, но этого не происходило до сих пор, пока Зик не укусил парня до крови, пробуждая титанические процессы ускоренной регенерации. Стрельнувшая в голове мысль вдруг охватывает весь его разум, это даже кажется пугающим, внезапная догадка. Не отрывая от Эрена глаз, Йегер рукой тянется к лежащей на столе железной вилке. Кожа под давлением лопается, являя его взору алые бусины крови, он нарочно не регенерирует, подзывая к себе почти полностью собравшегося Эрена, что теперь натягивал на ноги сапоги. - Эрен, подойди ко мне. - Что такое? – заинтересованно спрашивает он, реагируя на протянутую ладонь. Ласково улыбаясь, Эрен тянет свою ладонь в ответ и резко вздрагивает от прокатившегося по пальцам тока, отнимая руку назад. Неужто они взаимодействуют при прямом контакте? - Статика, - врет ему мужчина и отвлекает чужое внимание от неясного ощущения, ставя парня между расставленных ног и заключая в кольцо объятий. Эрен, несмотря на то, что ему уже нужно бежать, расслабленно подается ближе, укладывая руки на широкие плечи. – Я рад, что мы выяснили хоть что-то. - Да, и я тоже. Ты… теперь никуда не уедешь? Может, хотя бы ещё неделю побудешь со мной, Зик? - Так уж я тебе нужен здесь. - Нужен, - очень серьезно произнес он. – И для меня это очень важно, я уже говорил, когда я рядом с тобой, то мне уже становится легче, а когда ты позволяешь себя любить, - Эрен невесомо касается большим пальцем его щеки, осторожно поглаживая и смотря прямо в глаза. – Мне кажется, что в мире нет ничего невозможного. - Если бы все было так просто… - Ты единственный из нас, кто пытается всё усложнять. Мне нужно идти, Зик, спасибо, что… за то, что было вчера, в общем. Я надеюсь, что это значит для тебя хоть что-то, хочу, чтобы это для тебя значило хоть что-то. Зик поднимается со своего места, провожая Эрена к двери, и они на мгновение неловко стопорятся. Парень тянется, чтобы его обнять, но в этот раз словно не решается, нервно загибая пальцы на руках. Теперь пришла очередь Грайса лишать его сомнений, и на мягкое прикосновение губ к щеке Эрен реагирует почти как на теплое летнее солнце, что ласкает своими лучами подставленное лицо. Ему гораздо легче, чем было вчера, и, отрываясь, он наконец произносит то, что вогнало его в нелепое смущение. - Может, сходим сегодня вместе на фестиваль? Отдохнем, просто проведем время вместе и, не знаю, просто насладимся вечером? - Предлагаешь пойти на свидание? - Если тебе хочется это так назвать, то… - Хорошо. И радостный взгляд совершенно сбивает его с толку. Эрен порывисто обнимает его, целует в губы и не глядя открывает дверь, по-прежнему не выпуская мужчину из рук. - Тогда до вечера? - До вечера, - так же тепло отвечает ему Грайс, награждая парня аккуратной улыбкой. – И рубашку потом вернуть не забудь.

***

- Стоять, Жан! – Конни ловит попытавшегося выйти из комнаты Кирштайна, крепко удерживая за плечи. Парень смотрит на него как на умалишенного, с недоверием и опаской, не находя логичного объяснения действиям своего друга. Ответом ему служит поднятый вверх палец, который Конни прикладывает к своим губам, изображая жест молчания, и это уже совсем сбивает Жана с толку. - Ты че?.. - Молчи… - громким шепотом вторят ему. Он уже хочет было вырваться и возмутиться, как слышит за захлопнувшейся перед ним дверью тяжелые шаги командора и подчиненных, которых жестоко отчитывали за шастанье по корпусу во время завтрака. - Расписание для всех одно, и мне совершенно плевать на причины, по которым вы трое вдруг оказались на этом этаже, - Эрвин отсекает жестко, в его голосе нет ни намека на былую снисходительность, коей обычно отличался командор Разведки, только сталь и тщательно скрываемое, звериное бешенство. – Ещё и в своей повседневной одежде. Где ваша форма? - Она в общей казарме, сэр! - А какого чёрта она в общей казарме, а не на вас? Жана от услышанного им тона передёргивает, они с Конни пялят на эту дверь, будто за ней скрывалось то самое существо, что весь мир держало в страхе, и теперь дышало им в замочную скважину, скребясь и прося впустить. Ледяной тон командора просачивается в их уши через призму охватившей дрожи, о да, если они двое сейчас попадутся, им всем пятерым не поздоровится, и начнут причем именно с них, как с особо отличившихся рядовых. - Потому что в ней слишком жарко, если вы не заметили, - в этот момент, кажется, весь корпус погрузился в непрерываемое молчание. Жан даже подумал, что он забыл, как дышать – настолько прозрачной была тишина, никто не смел и глазом моргнуть от услышанного. Разумеется, их командор тираном не был, но дерзить ему никто никогда не осмеливался, банально потому что те кадры, что находились, потом едва ли изъявляли желание даже просто открывать рот в его присутствии. Почему? Никто точно не отвечал, но и проверять это на себе не хотелось определенно. Жан по голосу узнает придурка, что осмеливается выдать такое – тот самый долбаеб из новобранцев, который думает, что у них тут сказка в кремовых тонах и тунеядство, пока сам ухлестывает за капитаном, старательно пытаясь подлизать чужую задницу. Каким же удовольствием было каждый раз наблюдать, как Майкл потом едва не языком драит полы в туалете, многим даже казалось, что капитан слишком терпелив по отношению к тому, кто называет погибших товарищей – неумелыми придурками. Хотя, может, о чем-то они просто не догадывались, но так или иначе, сейчас эта ошибка природы на полном серьезе заявила это командору разведки, что сам, мокрый от жары как последняя скотина, все равно стоит перед ним при полном параде. «Это пиздец», - жестами сигнализирует ему Спрингер, рассекающим движением указывая на шею и вновь прислоняя палец к губам. – «Молчи, если не хочешь огрести тоже» Когда командор повышает голос, вместе с ними, кажется, вздрагивает ещё половина мужского отделения, даже крысы скорее предпочтут сбежать и притаиться в углу, чем выходить в этот проклятый коридор. Ещё и позиция такая неудобная – переход от мужского отделения к женскому, куда им во время завтрака соваться не то что было запрещено, а категорически запрещено, все равно что идти навстречу к психу с заряженным пистолетом. - У тебя вместо головы задница, я смотрю. Раз тебе жарко, я тебе щас найду такую форму, в которой ты как потная свинья будешь бегать вокруг корпуса, пока до тебя не дойдет. - Вы не имеете права, ведь это противоречит правилам Устава. - Майкл не- - Тишина. – приказал подавшим голос солдатам командор. Жан не ослышался, судя по стуку каблуков, те даже по стойке «смирно» встали. Вот потеха, да только бы их не спалили, попадаться на глаза разгневанному командору не хотелось точно. – Так ты у нас самый умный, Линд, Устав наизусть знаешь. - Переписываю его каждый раз под командованием капитана Леви, сэр, - последние слова рядовой выделяет в особо извращённой форме, будто глумясь. – Так что да, к вашему сожалению – умный. Согласно четвертой главе, у вас нет прав применять к нам дисциплинарные взыскания, права на это есть только у высшего командования. - О, - глубокомысленно изрёк командор, награждая сержантов уничтожающей улыбкой. – Ну раз капитан Леви заставляет тебя переписывать Устав, то не будь так в себе уверен. Как же мне повезло, что я тебя встретил, Линд. - Простите?.. - «Простите»? Ты мое золото, Майкл, лучше закрой свой рот, пока очередной херни не сказал. Ещё желающие выкопать себе яму будут? – Кирштайн кожей почувствовал, как напряглись мышцы на лице двух других солдат. Он любопытно провел языком по сухим губам, вместе с Конни прижимаясь ухом к двери, неужто справедливость есть, и таких уродов, как Линд, будут съедать не титаны, а живые люди. – Нет? Жаль, но тогда пойдемте. - К-куда, сэр? - Вам двоим сейчас выдадим зимнюю форму, пока ваш особо отличившийся Майкл будет в зубах держать один том Устава, а другой - читать вслух, чтобы каждое слово было понятно не только его тупой башке, но и нам. А вы двое будете нарезать круги по полю в полном снаряжении. И если хоть одно слово будет невнятным – плюс один дополнительный круг к концу урока чтения. - Что за бред?! Вам заняться больше нечем? - И начнем, пожалуй, с дисциплинарного Устава, да, Майкл? – Жан не представляет, что там творится, но судя по громкому шлепку руки об одежду, Эрвин сжимал плечо новобранца своей тяжелой рукой, заставляя смотреть прямо в глаза. - Тебе очень повезло, что вчера я закончил все свои дела и теперь могу посвятить тебе и твоим друзьям своё личное время. Особенно чтобы просветить такого имбецила, как ты, в то, что в четвертой главе так же говорится о правах офицерского состава, коим я для тебя являюсь. - Но в четвертой главе... - В четвертой главе, в пятом приложении, что называется «Права командиров по отношению к подчиненным им солдатам». - Нет… - обреченно произнес парень, понимая, что именно он натворил. – Я до неё не дошел… - Тогда тебе очень не повезло, - это было последним, что Жан услышал после того, как командор и несчастливая троица скрылись в дверях другого отделения. Он наконец мог спокойно выдохнуть, Конни последовал его примеру, нервно проводя по своим коротким волосам, он даже и не знал, как это комментировать. - Что это с ним вообще?.. – всё ещё шепотом произнес парень, но быстро осекся, понимая, что в этом уже нет необходимости. – Я думал, потасовка щас начнется. - Капитан Леви же до сих пор без сознания, вот, видать, командор на всех и срывается из-за этого. Ты же помнишь, каким тоном он спрашивал про отсутствие Эрена – то же самое, если он их не убьет, то им несказанно повезет. - В отличии от Йегера, - с досадой произнес он, настороженно выглядывая в коридор через небольшую щель. – Вот уж реально ублюдок с суицидальными наклонностями, как вообще можно умудриться забыть о построении. Как голова, кстати? - Да видать у него там всяко интересней, чем у нас, - Спрингер, придуриваясь, вытянул губы и изобразил подобие воздушного поцелуя, отчего Кирштайна аж передёрнуло. - Да всё путем, царапина же. Ладно, пойдём лучше вниз, пока мы опять на них не наткнулись, всё равно нам ещё к Ханджи надо будет зайти. - Давай за мной, только тихо. - Как говорится, вспомнишь- - Заткнись, Жан, - салютуют ему прямо из-за стола. Наглая Йегерская морда, ничего не стесняясь, расселась прямо между его местом и местом Микасы, и теперь самодовольно жевала пресную булку, бросая на него незаинтересованный взгляд. – Лучше сядь и молчи, у тебя это, как и всегда, получается лучше всего. - Слышь, ты- - Ребята, ну вы нашли время, - торопливо отозвался Конни и, ни о чем не заботясь, подтолкнул Жана к месту около него и Саши, что общего настроения не поддерживала совершенно, слишком увлеченная едой. - Давайте вы потом будете выяснять отношения, например, когда капитан очнется, а Эрвин выйдет из режима «тирана», а? - Ладно, но знай, Эрен, прикрывать твою задницу на сегодняшнем построении было ноль желания, - и пододвигает к себе свой поднос с пищей, который оставил здесь около десяти минут назад. Всё немного подостыло, но есть всё равно можно. Он пытается создать впечатление, что последнее словно осталось за ним, и какое-то время все действительно молчат, пока Эрен не сглатывает очередную порцию пищи, пытливо наклоняясь к друзьям. – Рожу свою убери – тошно, а я ещё поесть хочу. - А что было на построении, что там командор говорил? – обращается он к Конни, совершенно игнорируя вскипающего Кирштайна, тут уж даже Саша на них глаза подняла, вдруг заинтересованно наблюдая за перепалкой, Микаса за другой половиной стола только безучастно пожала плечами в ответ на вопросительный взгляд подруги. Эрен продолжил. – Я вообще забыл, что сегодня суббота, в голове воскресенье да воскресенье. - Командор обещал лично с тобой разобраться, если ты не явишься к нему до полудня в кабинет, и он был очень зол, так что сочувствую, - слова Саши не вызывают у него никаких положительных эмоций, он только горько кривится, понимая, что ничего хорошего это не сулит. – А где ты вообще был? - Да там… - Очевидно там, где счет времени становится не важен, - игриво пропел Конни. – Красивая? - Слушайте, давайте лучше просто поедим, а? - Ты что, покраснел? - Точно покраснел! - Э-эй! Не ваше дело, где я был! - А засос на твоей шее тоже не наше дело? - Какой ещё засос? – совсем загробным голосом произнес Эрен, резко бледнея и касаясь вспотевшей ледяной рукой основания шеи, куда его укусил Зик. Жан весело заржал с фырчащим от смеха Конни, обычного такого не случалось, но сейчас выводить Эрена было даже уморительно, потому что делали они это беззлобно и отчасти по-доброму, пусть и не осознавая этого. После вчерашнего им всем нужен отдых, у кого-то он был сегодня утром, и по правде, никто их них в этом проблемы не видит, это лишь глупые шутки, юмор, который Йегер не сразу выкупает. – Жри свою кашу, Жан, не подавись смотри. И ты, Конни – тоже. - Не обижайся на нас, мы же шутим. Нет там никакого засоса. - Да, он с другой стороны, - и они вновь заскрипели своими смеющимися голосами, елозя ложками по полным тарелкам перловой каши. - Боже, - Эрен закатил глаза, стараясь абстрагироваться от этих шутников и уйти куда-нибудь в собственные мысли, например, в те, что включают в себя оправдание перед командором или ближайший проведенный с Зиком вечер. Он окинул взглядом помещение столовой, пробегаясь взглядом по каждому из столов. Народу здесь было как всегда много, каждый болтал о чем-то своем, кто-то увлеченно слушал и поедал завтрак, наконец, большая часть солдат могла спокойно сидеть в своей обычной форме, жара хоть ещё и стояла, но была значительно легче и больше не кусалась так, как до этого. Солнце заливало помещение светом, скользило лучами от одного стола к другому, наполняя комнату нежным летним освещением, по корпусу в кои-то веки гулял легкий ветер из окон, всё это отдавало ностальгией. Не видеть за столом офицеров привычных фигур высокого командора и низкого капитана было странно, отчасти даже жутко. В груди до сих пор стояло четкое ощущение, что Леви умер, хоть это и было не так. Он ловил на себе ободряющий взгляд Микасы, что читает его настроение как раскрытую книгу, осторожно касаясь пальцами чужого запястья. Эрен ей дружелюбно улыбается, игнорируя испытующий взгляд Кирштайна, и, взяв в другую руку ложку, чуть не оказывается под столом, когда на его плечи наваливаются сильные руки. - Не рыпайся, Эрен!.. - Что?! - Если не хочешь, чтобы тебя командор прибил прямо щас, то заткнись и не рыпайся!.. – снисходительности Жана стоит только позавидовать. Конни в это время подается корпусом вперед, делая вид, что перебирает приборы на подносе у Микасы, та в свою очередь наваливается локтем на стол, скрывая за собой непутёвого Эрена, что сидел, практически прижав голову к коленям. Саша, что и навалилась ему на плечи, обойдя стол, делала вид, что ведет донельзя увлекательный диалог с Жаном, который показательно отпирался. Причина всего этого была проста – в столовую зашел командор. Все в помещении разом начали говорить на два тона ниже, мельтешение между столов, что было до этого, прекратилось, и теперь солдаты сидели как по струнке. Всё же, утреннее построение с охладевшим командором сказалось на всех, ещё бы, лучший солдат легиона лежит без сознания в лазарете уже вторые сутки, врачи говорят ждать, а виновник всего этого срывает на них свою злость и раздражение. В корпусе даже появились слухи, что между командором и капитанам отношения далеко не профессионального характера, но решаться их распространять никто не собирался, всем хватило и изнурительной зарядки после того, как какой-то придурок вкинул идиотскую шутку «меньше народу – больше кислороду». У некоторых точно мозги от этой жары поплавились, ибо объяснить непробиваемую тупость рядовых как-либо ещё просто не представлялось возможным. Эрвин посмотрел в их сторону, и Жан оказался именно тем, кто поймал этот взгляд на себе. Его всего сковало, он почувствовал, как по виску пробежала капля пота, когда он нервно улыбнулся наседавшей на него Саше, что, совершенно не заботясь о собственной безопасности, продолжала укрывать Эрена от неминуемой гибели. - Он смотрит в нашу сторону? - Точно, и если он пойдет сюда, Эрен, лучше не вставай до последнего. Йегер хотел было ответить, что это глупо, и бежать от подобного просто ребячество, он ведь не из тех, кто боится смотреть в лицо опасности, но тут до него дошла другая, совершенно отличная от предыдущей мысль. Они спасают его, не от реальной угрозы жизни, конечно, но от неприятностей, которые Эрен сам себе и создал тем, что ушел из корпуса, ещё и проспал, пропуская зарядку с построением. Даже Жан, который больше всех его недолюбливает, всё равно не отворачивается, поддерживая общую миссию по сохранению задницы Йегера в безопасности. Одиночество, казавшееся до этого момента почти физически ощутимым, вдруг куда-то подевалось, больше не обдавая тонкие пальцы ледяным холодом. Эрвин тем временем всё тем же холодным взглядом окидывает весь их стол и, скептически приподняв бровь, идёт прямо к ним. - Ну всё, он идёт сюда, - тихо произносит Микаса, все остальные сильнее напрягаются, Саша помогает Эрену, скрываясь за её подносом, оказаться под столом, а сама усаживается на скамейку на место рядом с Микасой, тем самым показывая, что здесь никого нет, кроме их четверых. Плевать, что их перекрещенные между собой ноги выглядят не то что просто подозрительно, а чересчур. – Эрен, старайся даже не дышать. Сидящие по другую сторону от них солдаты наблюдают за происходящим с неподдельным интересом, как и вся добрая половина зала, прекрасно заметившая фигуру Йегера за их общим столом. - Что скажем? - Что Эрена нет и не было, - абсолютно серьезно предлагает Микаса, выпрямляясь и беря в руки свои столовые приборы. – Иначе влетит не только ему, но и нам. - Когда он подойдет, то не вставайте сразу, - шепотом предупреждает всех Жан, уже не глядя на командора, показательно отправляя себе в рот ложку с пищей. – Делайте вид, что замешкались. - Нас же тогда сразу спалят, - стараясь выглядеть максимально безучастным, произносит Конни. – Лучше сразу встать, отведем подозрения. - И спалим Йегера. Делаем, как я сказал. - Ладно. - Доброе утро, - голос Эрвина звучит как гром среди ясного неба. Каждый из них подбирается, поднимая глаза на мужчину, и они мешаются, собираясь встать. Со стороны это похоже на цирк, а все окружающие их солдаты – негласные зрители, что пришли посмотреть на шоу. - Командор! – хором отвечают ребята, вставая по стойке смирно, заводя руки за спину. Конни искренне хочет верить, что он ослышался, когда о пол ударяется чужая деревянная ложка, которую Жан случайно смахивает со стола. Эрвин смотрит на них точно как на маленьких детей: глупых, неумелых, детский сад Леви, возомнивший себя сильно взрослым. Голубой иней в глазах командора передается им по воздуху, по натянутой между ними струне, что покрывается льдом с каждой прошедшей секундой, треща и раскалывая гениальный план на части. - Эрен так и не появлялся? – спрашивает всех командор и, косо улыбнувшись, приседает на корточки, чтобы поднять упавшую ложку. Каждый понимает, что это конец, устало вздохнувший Конни просто молится, чтобы не попасть под участь тех же придурков из коридора, просто потому что сил носиться по полю в зимней форме нет абсолютно. Понимает это и сам Эрен, на которого смотрят как на самую большую ошибку природы, пригвождая взглядом и не давая сдвинуться с места. В слегка мрачной тени стола глаза командора полыхают синим пламенем, и Йегер понимает, что весь их план провалился. Собирается открыть рот, как Эрвин вдруг просто поднимается обратно на ноги. – Я тебя спрашиваю, Жан, - небрежно сбрасывая ложку на стол, произносит мужчина стальным тоном. – Где Эрен? - Мы его не видели, сэр. - Да что ты говоришь, - по залу прокатывается волна легких смешков, и Эрвин грубо пресекает веселье. – Молча едим, - галдеж прекратился, и Эрвин продолжил, смеряя своих бойцов убийственным взглядом. - Вы тут уже двадцать минут сидите, а ваши с Конни подносы до сих пор полны еды. Объяснитесь. - Сэр, - взяла слово Микаса. – Саша просила принести ей ещё одну порцию, вот Жан и Конни и вызвались вместе. - Да, именно так, - согласилась Браус, указывая на дополнительный поднос на столе. – Так хотелось есть, а там очередь, и поэтому и пришлось долго стоять. Эрвин глубоко вздохнул, прикрывая глаза на долю секунды. Голова раскалывалась и начинала болеть только ещё сильнее, когда ему в уши вливали весь этот бред про раздатчиков, большую очередь и отсутствие Эрена, что сидит под их столом. У него не было садистского желания докапываться до отряда Леви и трясти из него душу, ему хватает Линда и его поддакивающей двойки, чтобы найти себе занятие до обеда, пушечное мясо, если угодно. Конечно, он все ещё командор, и мозги у него на месте – вымещать на ком-то свою злость он не собирался, но когда под его горячую руку сами так нагло просятся, то тут уж не устоять, особенно когда нервы и без того на пределе. А тут ещё и эта замечательная четверка с призраком Эрена под столом, которого, конечно же, никто не видел. Его поражало, что никто из них практически не реагирует на его мрачный тон, и отчасти это даже вызывало внутреннюю гордость: защищать товарищей - отличное желание и умение, даже в таких курьезных ситуациях должно оставаться чувство солидарности, даже если вас всех расшибет в лепешку по итогу, не выдавать своего провинившегося товарища и стоять на своем до последнего, пусть и глупо, но имеет место быть. Вероятно, именно поэтому он спускает всё с рук. - Вольно, садитесь, - все четверо, ошалело приглядываясь между собой, усаживаются обратно на свои места. Эрвин стучит костяшками пальцев по столу и устало произносит: - Давай, Эрен, вылезай, не надо испытывать мое терпение. - Командор Эрвин… - первый раз берет слово Конни, собираясь было заступиться за Эрена, но слова ему сказать так и не дают, это видно по красноречивому взгляду. Стало понятно, что Смит обо всем догадался с самого начала: от момента, как он услышал чужие голоса в коридоре, до того, как они сейчас оправдывались. Эрен вырастает рядом с ними нелепой помятой фигурой, становится по стойке, и Эрвину действительно стоит колоссальных усилий, чтобы не начать распекать Йегера прямо здесь. Он небрежно толкает его в плечо в сторону скамьи и сухо выдает: - Ты за столом всё-таки ешь, нечего пыль на полу собирать. - Так точно, сэр, - быстро ответил Эрен, отряхивая штаны. - После завтрака подойдешь ко мне, посмотрим, что с тобой делать. И вы двое, - указал он на Конни с Жаном. – Тоже. - Так точно, командор, - отрапортовали ребята. Командор удалился, возвращаясь обратно к раздатчику пищи и забирая свой поднос с едой. Они ещё какое-то время смотрели ему вслед, пока окружающая их толпа не потеряла к ним интерес, возвращаясь обратно к своим будничным диалогам. Командор подошел к сидящей за офицерским столом Ханджи, задав ей какой-то вопрос, она, поджав губы, отрицательно покачала головой, и горько усмехнувшись, он сказал ей что-то ещё, а после покинул помещение прямо с подносом. - Спасибо, что заступились, - спустя какое-то время проговорил Эрен, он чувствовал, что обязан это сказать. - Да на здоровье, - выплюнул Жан, уже без аппетита поглощая пищу. День грозился быть испорченным. – Так бы любой из нас поступил. - А что с командором-то? - Капитан Леви, - пожала плечами Микаса, довольная, делая глоток сладкого кофе. – Всё ещё без сознания. - Приятного аппетита, сэр, - несчастно говорит Майкл. Его темноволосая макушка, не скрытая ни под какой шляпой, находится прямо под солнечными лучами, на месте, куда его поставил лично командор, наказывая стоять тут, пока не последует другой команды. Мог бы понадеяться, что будет легче из-за облачности на небе, но, как назло, вся природа словно шла Эрвину на уступку, давая возможность поучить своих подчиненных дисциплине. В руке новобранца были два тяжелых тома: Дисциплинарный и Военный Уставы, с золотым теснением, в кожаной обложке – мужчина лично выбирал, чтоб пробудить у парня страх даже краем зуба повредить книгу, иначе - очередной круг для его друзей, что уже изнывали от жары в тепличных условиях зимней униформы. Эрвин безрадушно кивнул, приподнимая навстречу керамическую кружку, словно салютовал ею. Он сидел за одиночным обеденным столом, что находился в тени деревьев на тренировочном полигоне, снял с себя куртку, складывая её рядом с собой, и закатал рукава, берясь сначала не за пищу, а за отчет Зое, что лежал рядом с подносом на столе. - Чего стоим, - обращается он к мнущимся рядом солдатам. Жалости мужчина не испытывал, раз у них хватает мозгов нарушать порядки и Устав, то должно хватать и на то, чтобы принять соответствующее наказание. Они вылупились на него, смотря почти умоляюще, и командор любезно указал им на широкое поле под палящим солнцем. – Побежали. - Сэр... - Это приказ, а не просьба. Бег трусцой. Выполнять. - Так точно! Ещё раз переглянувшись, солдаты двинулись со своих мест под теньком и не спеша поплелись вдоль ограждения, шаркающими движениями следуя по маршруту. Уже на первых нескольких метрах стало ясно, что это будет невыносимо. Главный виновник смотрел на все это, нахмурив свои кустистые брови, на нем же наоборот была обычная форма, и Эрвину честно показалось, что это даже мягко. Поэтому ловит на себе испуганный взгляд, когда поднимается и, подхватив куртку, идет прямо к новобранцу, что уже приготовился к худшему. - Тебе тоже особое приглашение нужно или сам допрешь, чего от тебя ждут? – Эрвин накидывает солдату на плечи свою тяжелую форменную куртку, тщательнее укутывает и достаточно грубо треплет парня по волосам, не улыбаясь, а даже скалясь. – Устав в зубы, и с первой главы всё читаешь. Громко, с выражением, чтоб каждое слово было понятно, иначе не приму, и твои друзья так до конца следующего дня бегать будут. - А их-то за что, это же я вам нахамил, а не они. - Для профилактики. Они здесь по твоей вине, а не потому что мне больше заняться нечем. Выполняй, что сказал, нечего мне зубы заговаривать. - Если вы так переживаете за капитана, то это не значит, что надо срывать на нас свою злость! Эрвин, только было сделавший шаг обратно к столу, резко разворачивается обратно на пятках. Он хватает парня за шкирку одной рукой, другой – крепко впивается в тяжелый том военного Устава, практически прислоняя его к чужим губам. - Если ты не хочешь делать это сам, то с моей помощью останешься без зубов, - гневно процедил мужчина. - Ты, когда сюда шел, думал, что Разведка — это чисто на шее у капитана сидеть и нихера не делать? Думаешь, один раз удачно вышел за стены и всё, субординации и дисциплины для тебя больше не существует? Рот открыл, - безжалостно скомандовал Эрвин, парень, хоть и злясь, и хмурясь как последняя тварь, рот всё равно открывает, и тяжелая книга оказывается у него зубах. – Поцарапаешь – будешь каждый вечер у меня в кабинете так стоять. А теперь громко, с выражением, - Эрвин забирает из чужих рук Дисциплинарный Устав и открывает на первой главе, где черным по белому описаны общие положения. – Со слов «воинская дисциплина есть строгое и точное соблюдение всеми военнослужащими порядка и правил» и начинай. - Так-х точн, - абсолютно жалко летит ему в спину, и мужчина усаживается обратно за стол, делая глоток кофе, пока мокрую спину обдувает легкий ветер, располагая своим комфортом к себе. - Воин-кхая дихплина ескх кхрогое и кохное- - Какое? – переспросил мужчина, четче вслушиваясь в слова. – «Строгое» и что? - Токшноэ. - Ещё раз, а то не расслышал. - Тотшное, - раздраженно повторил солдат, чувствуя, как понемногу начинает неметь его челюсть. Эрвин удовлетворенно кивнул, осматривая всё ещё бегущих по полю солдат, которым уже отсюда было понятно, что тяжело. – Тотшное хопглюхение хеми… - Что-что? Точное «что»? Я же говорю, с выражением читай, Майкл, а то вообще непонятно, что ты там пытаешься донести. Смотри, уже ещё один круг у твоих ребят к концу чтения. На самом деле Эрвина поглощал страх. Ещё с самого утра, как он проснулся возле постели Леви с зажатой как в тисках чужой рукой: тот всё ещё был без сознания, и это несказанно пугало. Потому что нет ничего страшнее, чем смотреть на нездорово бледное лицо со слишком явными синяками под глазами, рассеченной скулой, чьи губы болезненно-тусклые, будто из Леви ушла вся жизнь, которую теперь можно прощупать только через биение пульса на запястье и приглушенное дыхание. Он бы собрал каждую его кость по частям, отдал всю свою силу регенерации, только бы Леви был в порядке, чтобы, как и прежде, мог досаждать ему со своей чистотой, наигранно уходить от ласковых касаний, и просто был жив. Он скучающим взглядом обводит стоящую перед ним еду и проводит рукой по лицу, словно пытаясь смахнуть навалившееся волнение. Они же хотели вместе провести несколько дней, отдохнуть, просто посвятить себя друг другу, а тут такое, врачи говорят – Леви не умрет, но унять предательскую дрожь в пальцах это не помогает. «Так, ладно, - вместо того, чтобы накручивать себя ещё сильнее, он принимает решение посвятить себя решению насущных проблем, раз с ежедневными делами уже разобрался. – Ханджи…» Ханджи писала об успехах в укреплении опорного корпуса ПУМП и о новых разработках, завязанных на более практическом использовании каркасной конструкции вместо страховочных ремней нынешнего УПМ, что будет создавать гораздо меньшую нагрузку на опорно-двигательную функцию человека, но что в свою очередь урежет определенную свободу движений, и тут приходилось выбирать: либо маневренность и безопасность, либо абсолютная подвижность в урон всему остальному. «Поскольку больший вес приходится на спину и плечи пользователя, это создает определенную нагрузку на верхнюю часть тела, из-за чего пользователь так же может испытывать определенный дискомфорт в состоянии покоя. Современный УПМ базируется на принципе равного распределения веса по всему телу, что позволяет пользователю эффективно маневрировать и преодолевать значительные расстояния без существенных нагрузок на организм, чего нельзя сказать о нынешней структуре ПУМП. Из-за большого веса, что сконцентрирован в верхней части тела, спинной отдел пользователя подвержен значительной деформации за счет отсутствия опорных конструкций, вес основной (пятнадцать килограмм) и оправляющей (по пять на каждую руку) является слишком большим для длительного использования без необратимых последствий для организма. Раннее использовавшиеся наёмниками Военной Полиции, ремни правильного распределения веса не отвечают заданной норме и с трудом могут справляться со своей изначальной функцией. Если при использовании обычного УПМ единственные механические травмы, которые может получить профессионально подготовленный пользователь – это максимально незначительные повреждения в области стоп и ключичного отдела, включающие в себя различные ушибы и растяжения при длительном использовании, то ПУМП является более рискованным устройством пространственного маневрирования. Из-за высокой нагрузки на спину возрастают шансы механических травм нижних конечностей во всех четырех отделах (бедро, колено, голень стопа), так же разрушительному воздействию подвержены кости большого таза, на которые так же приходится значительная часть нагрузки. Для решения данной проблемы было поднято несколько вариантов, но, поскольку ПУМП был выбран для актуализации в вооруженных силах именно по причине своей высокой маневренности, существует только одно реальное решение, который сократит манёвренную функцию устройства на 1,3%» Далее приведены чертежи, которые Ханджи вложила в свой отчет. Опорная конструкция представляла из себя металлический каркас с поддерживающей функцией: металлические дуги на бедрах служат началом механизма, с креплениями для отсеков с оружием и газом. Ещё по две металлически арки на каждую ногу, для скрепления карабина со стальной конструкцией надколенников, что служат укреплением для коленного сустава. Ниже – ещё по две пересекающие друг друга металлически арки, что оканчивались железным ободом вокруг ступни. Вся эта конструкция направлена на поддержание и укрепление нижних конечностей, таким образом вес, что давит на весь грудной отдел сверху, не будет для пользователя столь катастрофическим, как если бы использовались одни только ремни. В остальном снаряжение оставалось неизменным: верхнюю часть тела покрывали все те же ремни, за исключением боковых частей, где ремни сменились на легкие металлы. Ханджи приложила несколько чертежей с одним и тем же устройством, различались они лишь демонстрируемой стороной и использованием в движении, под одним из таких приложений было упомянуто «примерно», что пусть и все ещё не давало четкой картины того, с чем им предстоит работать, но этого уже было достаточно, что суметь оттолкнуться ото дна. Каких-либо ещё изменений в конструкции Ханджи проводить пока не планировала, снаряжение из лезвий оставалось прежним, точно так же, как и сам привод; несмотря на потребность в модернизации, они пока что не обладали необходимым бюджетом, пока что все, что у них есть – это готовая идея и чертежи. Эрвин задумчиво убирает от себя отчет, возвращаясь к происходящему. Он внимательно посмотрел на Майкла, что уже даже не старался читать разборчиво и просто издавал какие-то невнятные чавкающие звуки. - Кхрепхик вохковое товарихево- - Майкл, - во взгляде Линда он видит отчаяние, но сказать ему нечего, Эрвин всё так же строг и не снисходителен. - Сейчас заново все начнешь вместе со своими товарищами, если продолжишь в том же духе. Всё, - хлопнул он по отчету, тем самым показывая, что блажь закончилась и теперь мужчина сосредоточится на их наказании. – Я тебя внимательно слушаю. - Читай нормально, придурок! Мы не хотим из-за тебя весь день бегать! - Слышал? Так что давай, удивляй. - Комагхор Эрхвин, - в его голосе слышится все: просьба, извинения, стыд. Эрвин рад это слышать, доказательство того, что его рядовой не твердолобое существо, но этого, он считает, всё еще мало для того, чтобы парень уяснил раз и навсегда. - Читай, Линд, только время зря тратишь на попытки. Прочитав следующую строчку в уставе, парень устало закатил глаза, уже сто раз пожалев о своей дерзости. - Окагывать увахение комангирам и груг гругу, соблюгать равила воинского прхивехсвтия и воинской вешливости. - Видишь, уже лучше получается, так и до вечера успеем. Наконец взяв в руки ложку, Эрвин приступил к ежедневной трапезе, отправляя в рот ложку с пресной перловой кашей и запивая всё это кофе. Чавкающее чтение подчиненного это, конечно, не музыка, но тоже навевало воспоминания о прошлом, когда он сам ещё был таким же рядовым. Как же Эрвин проклинал тот день, бога ради. Сейчас, сидя на месте командора и будучи самим командором, он испытывал скорее отцовское чувство ответственности, нежели истинную злость. Если не научить таких бойцов дисциплине через наказания, то рано или поздно их просто забьют, и ни о какой службе потом уже не будет идти и речи. - Воинскхая гихкиплина гохгигается керез вопхпихание- И так проходит ещё несколько часов, он пару раз даёт бегущим отдохнуть и походить по полю без формы, но при полном снаряжении, наливая воды, но останавливаться и садиться запрещает нарочно. То же касается и Майкла, которому теперь приходится одной рукой держать Дисциплинарный Устав, а другой – придерживать зажатый в зубах Военный, просто потому что онемевшая челюсть с этим уже не справлялась. Где-то ближе к десяти к нему подплетается тройка из Эрена, Конни и Жана, двум последним он даёт суточный рабочий наряд в мужском и исследовательском отделении, Эрена же он усаживает напротив себя, отпуская Кирштайна со Спрингером восвояси. Эрен рассказывает ему неувлекательную лживую историю, а потом всё же раскрывает истину, что так и так, встретился, забылся, пропустил. Мужчина хочет было и его на сутки отправить драить куда-нибудь полы, да вовремя осекается, всё же не став наезжать на парня. Послал за бумагой и письменными принадлежностями и выписал хлёсткое предупреждение, которое посоветовал прикрепить куда-нибудь над собой в казарме и смотреть каждый раз, когда Эрену придет в голову сбегать из корпуса после команды «отбой», иначе в следующий раз предупреждение превратится в принудительное увольнение – слова повлияли на Йегера должны образом. Будучи не готовым прощаться с Разведкорпусом, Эрен клятвенно пообещал, что больше такого не повторится. Выяснилось так же, что Леви выписал Йегеру не один отгул до сего момента, и не то чтобы это было плохо – Леви наделен определенными полномочиями, чтобы давать своим людям отгулы, но был определенный лимит, и Леви его исчерпал, что могло весьма плачевно сказаться на его звании капитана, если к ним нагрянет бюрократическая проверка. Конечно, последнее слово всегда за ним, как за командором, но если это вскроется, то они имеют право как минимум настаивать на понижении Аккермана в воинском звании. И это будет очень некстати. Йегера он так и отправляет в ежедневный наряд, напоследок предупредив молчать о своих отгулах. Кто-то из рядовых любезно подносит ему заново наполненный кувшин с водой, убегая обратно на тренировку. Он собирался помучить Линда ещё полтора часа, прежде чем отпустить всех троих в ежедневный наряд. Майкл, уже приноровившись как надо читать, воспевал ему последнюю главу устава, еле плетущиеся по полю солдаты, уже не один десяток раз восклицающие о дикой жаре – всё так же трусцой бежали вдоль забора. - Попахивает воспитанием Шадиса! – доносится до него со спины. Эрвин улыбается идущей к нему Ханджи и двигается в сторону, позволяя сесть рядом. – Устав в зубах? Что, решил вспомнить молодость, а, Эрвин? – она произнесла это совсем тихо, чтобы никто из рядовых не услышал, и мужчина смешанно отмахнулся, не переставая улыбаться. – «Говнюк Смит, да как ты со мной разговариваешь»!.. - Все мы совершаем ошибки… А ты не знала, что офицеры больше не имеют права назначать дисциплинарные наказания? - Да что ты говоришь? – театрально удивилась Ханджи, прикрывая рот ладошкой. Майкл, услышав их диалог, плаксиво простонал, запрокидывая голову к голубому небу. Время близилось к пяти вечера, а в их желудках по-прежнему было пусто, ничего, кроме прохладной воды. – Значит, я могу не переживать, что мне когда-нибудь опять придется перебирать архив корпуса? Эрвин тихо рассмеялся, и Ханджи вместе с ним, подлезая ближе. - Как ты себя чувствуешь, может, все-таки возьмешь суточный больничный? Я подпишу. - Я уже в порядке, спасибо, Эрвин, - она дружелюбно склонила голову, улыбаясь, и Эрвину она показалась какой-то странной, словно обновленной, более живой, счастливой, если угодно. Понимание этого очень сильно грело ему душу, пока женщина провожала своим взглядом бегущих по полю двух солдат. – А я помню, как болели наши с Майком ноги, когда нам приходилось так бежать. - Я помню, как болела моя челюсть. - Потому что быть умнее Шадиса опасно для жизни. Как отчет? - Есть вопросы и нет бюджета. - Типичные проблемы Разведлегиона, - заунывно произнесла Зое. – А разве нам не поставили там какого-то супермозговитого чувака по вопросам экономии армии, а? - Отправил ему письмо ещё утром, пока что остается только ждать. Кстати говоря, что насчет экспериментов со мной? Не вижу бешеного рвения вскрыть мне голову. - А почему ты спрашиваешь? - Нам нужно не сидеть на месте, а заниматься разработкой оружия и понять, что за чертовщина со мной творится. - А-а-а?! Ты что, согласен добровольно отдаться мне в руки? Эрви-и-ин! Конечно мы можем, я все подготовлю сегодня вечером, а завтра утром можно ставить над тобой эксперименты, - в такие моменты над Ханджи словно сгущалась мрачная аура, когда она была поглощена опытами и исследованиями, для нее переставали существовать все остальные области жизни. Она уже приготовилась задать тысячу и один вопрос, как вдруг громко воскликнула, привлекая к себе внимание. Она сконфуженно нахмурилась, и Эрвин, не понимая в чем дело, озадаченно поднял бровь. – Я же почему пришла - Леви, он…

***

Первое чувство – это резкая боль во всем теле. Она наполняет собой каждый миллиметр, затекает между ребер, в углубления под глаза и веки, струится от висков к ушным раковинам, где, кажется, сосредотачиваются все неприятные звуки мира. Начиная легким звоном и заканчивая ужасным свистом. Лоб наливается свинцовой тяжестью, ощущение, будто на нем лежит пятидесятикилограммовая гиря, что вот-вот и размозжит ему череп. Второе чувство – шипы вместо грудной клетки, будто при каждом вдохе сотни игл впиваются в легкие, пробивают насквозь, доводя до состояния решета, потому что Леви правда не понимает, куда девается весь его воздух при вдохе, почему его так мало и почему дышать - сейчас больше похоже на то, как если получить ножом под ребро. Болит всё, даже самая отдаленная часть тела изнывает от пульсирующей вокруг раны боли. Когда он открывает глаза, все чувства обостряются, свист становится похож на звон колоколов, что звучат прямо в голове, под коркой черепа, по которым с силой долбят кувалдой, как солнце выжигает ему глаза. Болезненно морщась, Леви старается дышать часто, чтобы не делать глубоких вдохов и не причинять себе лишней боли. Тело не слушается, а мозг слабо соображает. Где он, и почему так больно? Перед глазами мелькают только какие-то обрывки, кто-то выкрутил громкость на полную, свернул железный лист в трубу и заорал ему в ухо, потому всю правую часть тела пронзают иглы. Иглы в руках, под ключицей, в костях ребер и по всей голове, что входят то глубже, то наоборот - почти исчезают. Какофония из звуков и чьих-то голосов в башке превращает его сознание в болезненное, опухшее от боли чрево. Так больно, что даже на чем-то одном сконцентрироваться невозможно. Он слышит стук не слабее того, что бьется под ребрами, пытается спрятать глаза от солнца, выставляя перед собой единственную не пульсирующую от боли руку, и это либо в глазах искрит, либо у него начались флешбеки с зенитным солнцем. Глаза сейчас просто лопнут. Леви проводит ладонью выше, касаясь волос и какой-то шершавой поверхности – бинт, понимает он. Те самые тиски, которые кажутся ему невероятно тяжелыми. Гири нет, как бы бредово это ни звучало, но сейчас он бы поверил во что угодно, учитывая свое состояние. Леви пытается приподняться, подтянуть остальную часть тела к подушкам и попытаться отвернуться от солнца, только вот руки дрожат даже от малейших усилий. Всё тело простреливает навылет адской болью в груди, огромный тяжелый кулак смыкается на нем настолько внезапно, что он не успевает даже среагировать. - Капитан!!! С губ срывается громкий болезненный стон, его оглушает, словно ударом по затылку, он старается сжаться в минимальный объем, подтягивая колени к перетянутой груди, и прячет гудящую голову, хватается за неё руками, сжимая, будто стремясь вытеснить всю эту боль, тошнотворный звон, от которого перед глазами все расплывается, элементарные геометрические фигуры больше походят на размазанные ребенком пятна краски, а сам Леви слабее новорождённого котенка, судя по дрожи в пальцах и теле, стоит ему хоть немного напрячься. Мы каждый день рискуем, посвящая свои сердца родине, но я хочу посвящать своё сердце только тебе. Ты выйдешь за меня замуж? Эрвин. - Эрвин… - полуобморочно сипит он, задыхаясь от боли и нехватки кислорода. Хватается за простыни, другую руку прижимая к изувеченным ребрам, и хрипит подобно раненному зверю, чувствуя, как его разрывает изнутри. У всех какие-то секреты. Он сделал тебе предложение, и ты мне не сказал? Я люблю тебя. Прости, что делаю это вот так. Спасибо вам. Я беременна, представляешь? Все прекращается в один миг, когда подступившая к горлу рвота вырывается из него горькими спазмами, его рвет в подставленный кем-то таз, он даже не понимает, как утварь оказывается перед его лицом, чувствует только, как его аккуратно придерживают за плечи, не давая упасть носом в массы желчи, что извергает его желудок. Такое родное тепло, такое близкое, что колотящееся сердце замедляет свой ритм, и мелькающие перед глазами обрывки фраз растворяются в мертвой тишине. Он все еще держит глаза закрытыми, сплевывая в таз, и чувствует, как все те же сильные руки укладывают его обратно на постель, заботливо, почти невесомо накрывая дрожащее от озноба тело одеялом. С трудом поднимая веки и щурясь от слепящего солнца, Леви видит только одно – океан.