Что-то из сборника

Проснувшись, Эрен никак не может понять, что стало причиной его резкого пробуждения. Он почему-то обнаруживает свои щеки влажными, касается мокрых век и искренне не понимает, в чем дело, когда осознает, что задыхается от плача. Вместо воспоминаний о сне есть только темнота, она кутает его плечи, лижет в слезящиеся глаза, делая и без того едва видимые очертания совсем мутными и неразличимыми. На душе тревога, и собственное сердце сжимается слишком болезненно, ему почти кажется, что внутри него образовался какой-то вакуум, что всасывает в себя всё его нутро, огромная дыра, к которой Эрен сонно пытается прикоснуться, но не находит ничего кроме теплой кожи и ключиц, что выпирают от частых судорожных вдохов. Всего лишь обычный кошмар, который ворвался в его голову вместе с прокатившимся по городу громом. Судя по шуму за закрытым окном – ливень только усилился, и, возможно, это и стало причиной, по которой Эрен резко подскочил. Ему всегда было не очень комфортно во время дождя: с одной стороны, буйство природы завораживало и даже в чем-то вдохновляло, но, может, в силу каких-то страхов, дождь всегда ассоциировался у него с чем-то тоскливым… кроме вчерашнего момента. Но, вопреки ожиданиям найти Грайса рядом с собой на кровати, он видит только чужую, уже ставшую прохладной подушку и отдернутое одеяло. Он оглядывается по сторонам, смахивая остатки слез, и спускает ногу на холодный пол. То, что было между ними этой ночью, должно было расставить все точки над i, и будь все проклято, если оно всё только ухудшило. Эрен не простит этого ни себе, ни Грайсу, ни тому странному чувству, что приказало тогда довериться мужчине. Грайс любил его до искр из глаз, до боли в позвоночнике и ногах, которые он всё никак не мог свести. Любил и трахал, кусал и нежно целовал раскрытые губы, оставлял синяки на бедрах и аккуратно подхватывал под талию, помогая двигаться в удобном ему темпе. И позднее, лежа с красным лицом и распахнутыми глазами, Эрен честно не знал, что ответить, потому что с ним впервые занимались любовью, а не просто трахались. И он в очередной раз понял, что любит его, конечно, он знает его ничтожное количество времени, и этого просто недостаточно, чтобы его слова звучали хотя бы на долю не смехотворно, но это так: Эрен ощущает это приятное обжигающее чувство внутри, тягу к этому человеку и просто желание проводить всё время вместе, чем-то радовать, говорить, что Зик лучший и кормить его самолюбие с руки, если только Грайсу от этого станет хотя бы каплю приятнее. Поэтому сейчас, проснувшись от напугавшего его ночного кошмара, Эрену хочется прижаться к чужой широкой спине, а не сидеть одному в темной комнате, за пределами которой хлещет сильный дождь. Он поднимается с постели, щурясь от легкой боли, закутывается в одеяло и просто бредет в сторону двери, натыкаясь на всякие предметы, испуганно подскакивает, когда, кажется, наступает на какие-то очки, слыша лишь слабый хруст. Невидимым препятствием действительно оказываются очки с круглыми линзами и необычной формой дуг. Стекла целы, поэтому Эрен, не сильно беспокоясь об этом, собирается было положить их на тумбу, но вместо этого берет с собой. Он лишь хочет удостовериться, что Грайс с позором сбежал, оставив его одного, и тогда он возьмет эти очки, и потом, при следующей встрече – засунет в задницу, за то, что воспользовался, ничего толком не сказав на прощание. В коридоре до него доносится запах сигаретного дыма, и Йегер почти смеется над самим собой, чувствуя, как всё напряжение сходит на нет; запах табака, ранее отпугивавший его из-за страха получить от капитана нагоняй, сейчас вдруг кажется самым сладким и необходимым. И, стоя в коридоре, он видит через застекленные двери балкона знакомый силуэт. Бесшумно ступает по сухим половицам, сильнее кутаясь в одеяло из-за окружившего холода, и пытается понять, на мгновение представить, что может сейчас твориться в голове у Грайса. Тот стоит сгорбившись, опираясь на деревянные перила и выкуривая уже явно не первую сигарету, даже во мраке Эрен видит напряженные мышцы спины, испещрённые венами руки, которые ещё несколько часов назад с нежностью гладили его по бокам. Он понимает, что у Зика в голове чуть больше, чем железные непроходимые лабиринты, в которых не то что другим легко запутаться, даже сам Грайс порою выглядит так, будто перебил с десяток людей и теперь смотрит на их охладевшие трупы – с осознанием, что руки не по локоть, а по плечи в крови. И пусть Эрен понятия не имеет, что там за криминальное прошлое, но он готов закрыть глаза, запрятать военный долг подальше и отмывать с мылом и мочалкой эти драгоценные ладони, целуя каждый сантиметр кожи, отдавать своё тепло, свою душу и оболочку взамен только на то, чтобы Зик никогда не впадал в такие жуткие состояния, словно был гораздо более чужим, чем мог бы ему показаться. Когда он касается дверной ручки, его сразу выдает жалобный скрип, но Зик не ведет и бровью, продолжая стоять с обнаженным торсом и дальше, попадая под редкие капли дождя, от которого их прятала крыша. Здесь холодно, даже морозно, и хочется скорее уволочь его в теплую постель, налить чай и просто выслушать, слушать всю ночь, внимать и участливо реагировать, подарить Зику ощущение, что он действительно кому-то здесь важен. Важен в первую очередь ему. Он обнимает его со спины вместе с ударившей где-то вдалеке молнией, чувствует, как спадает с плеч одеяло, и пытается укутать, насколько это возможно, зависшего мужчину, что совершенно потерянно смотрит на очки в его ладонях. - Где ты их нашел? – полушепотом спрашивает Грайс, никак не реагируя на прикосновения и присутствие Эрена в принципе. - Я случайно наступил на них, когда собирался узнать, где ты шляешься. А ты вот где… - А я вот где, - повторил его фразу мужчина, забирая из рук свои очки. – Наверное, вытряхнул их из ящика вместе со всем остальным. - Я и не знал, что ты носишь очки. Вместо ответа Зик коротко хмыкает, выставляя раскрытые очки перед собой и смотря на улицу прямо через линзы, и Эрен краем глаза видит, как искажается пространство у грани небольших стекол. Этот момент кажется ему какой-то сценой из сна, тревожной, несуразной и именно тем, что могло бы подкинуть ему подсознание. Страх, что Грайс начнет морозиться, загоняться и загонять его самого – так нельзя, мы не пара и вся прочая пугающая чушь, которую Эрен предпочел бы никогда не слышать. - Я люблю тебя, Зик, - он произносит это пусть и довольно тихо, но достаточно громко, чтобы его слова можно было различить через шум дождя. Зик, кажется, только сильнее склоняет голову к перилам, когда слышит эти слова. Может, он недостаточно убедителен, может, эти слова не имеют за собой такой колоссальной ценности, поэтому парень добавляет, оставляя теплый поцелуй между лопаток. – Я люблю тебя, кем бы ты ни был, что бы ни держал в себе и ни скрывал от меня, я приму любой твой страх, любую правду, Зик. Просто позволь мне быть рядом, и мы справимся, ты и шестнадцатилетний глупый подросток – справимся, вместе. - Кем бы ни был, говоришь? - Каждый из нас совершает ошибки, и каждый имеет на них право, я не знаю, что сделал ты, но я верю, что люблю тебя гораздо больше, чем боюсь твоей правды. Ему кажется, что он говорит очень нужные и важные сейчас вещи, то, что заставляет людей тебе открыться, друзей – довериться, любимых – стереть любые сомнения с лица. Но Зик… Зик чувствует, что готов застрелиться от одного только осознания всего, что сейчас происходит. Он придумал себе охуительную сказку с розовыми могильными цветочками и теперь понятия не имеет, как всё это обернуть назад. Эрен его любит, Эрен хочет быть с ним, и Зик каждый раз наступает себе на горло, когда хочет ответить взаимностью, сказать банально: солнце, я все понимаю, я никуда не уйду. Но он уйдет! Эрен любит Зика Грайса с мутным прошлым и повадками бандита, мужчину, что влюбил его в себя с первого взгляда в том баре, когда пожал ему руку и нагло уселся напротив. И, смотря на собственное отражение в очках Тома, Зик видит только законченную мразь, истинного сына Гриши Йегера и просто себя – Зика Йегера, командира Воинов, элдийца, чья семья живет в Либерио, солдаты которого чуть не передохли как мухи, потому что это их ебаный долг. А его тем временем целует и обнимает его младший брат, который, блять, даже малейшего понятия об этом-то не имеет! Кого Эрен готов принять? Своего брата-долбаеба, что водил его за нос и поступил хуже, в разы хуже того же Райнера, к которому Йегер привязался за время службы? - Зик? – Эрен, так и не дождавшись ответа, подлезает к нему под тяжелую руку, оказываясь в объятиях под самым боком. Мужчина смотрит на него ровно секунду прежде чем огорченно отвести глаза. Он бы очень хотел, чтобы Эрен любил его настоящего, чтобы банально знал правду и решил, хочет ли он любить такого, как он. Зик уверен, Эрен бы никогда не сказал эти слова своему врагу, не сказал бы их, если бы в его голове хоть на долю мгновения промелькнула мысль о том, что Зик может быть предателем. Он любит выдуманную историю, красивую фальшивую обложку и характер, который достался ему из-за тяжелых времен в армии. Он звероподобный титан, который перебил его друзей, он человек, который стал причиной гибели лучшего друга Эрена. И этому человеку он говорит «люблю». Одна только мысль, что этого невероятного зеленоглазого мальчишку надо упаковать и оформить как ценный груз в Марлию – уже приводит его в панику. Потому что всё внутри отчаянно вопит, что так нельзя, что он этого не допустит, лично отрежет Йегеру все конечности и закопает под землей, чтобы никакая другая марлийская-элдийская крыса его не нашла. Марлия пососет его огромный хуй, но не получит Эрена, нарочно, назло, блять, всем Магатам и республиканцам, которые вопят об ущемлении даже при виде него, человека с красной повязкой и ссаными медалями на груди. В хер никому не впились твои медали, когда под боком человек, способный поставить весь мир на колени. И Зик его любит. Ста лет не прошло, как он оказался готов это признать. И не хочет терять, и не хочет говорить ему правду, чтобы не видеть на дне этих полюбившихся ему глаз вселенской боли, печали, что топит под собой. Если бы он мог, то он упал бы перед Эреном на колени и только молил простить ему все, что ему придется сделать в будущем, молил прощения за ту боль, что он причинит, за слезы, за крики, за то, чего бы он так хотел избежать. Эрен выносит ему приговор достаточно просто – всего лишь надевая на него очки. И мужчина чувствует, как качает головой в жестоком осознании, хмурясь от жгучей боли в глазах. Зик Йегер, вот он кто, черт возьми, и всегда им будет, когда Эрен узнает – это лишь вопрос времени. Но пока оно у него есть, стоит попытаться хотя бы просто не делать младшему больно, балуя, показывая свою любовь и нежность. Разве не этого хотят люди, которые влюблены? - Эй, ты чего? – мягко произносит юноша, касаясь большим пальцем складки между бровей, и несколько теряется, когда его крепко прижимают к себе, тычась мокрым носом в темный висок. – Зик, что с тобой происходит? - Я люблю тебя, - хрипло раздается над самым ухом, и Эрен, уже совсем беспокоясь, пытается отстраниться. – Прости меня, пожалуйста… - За что? «За то, - думает он, смотря на Эрена так же, как и тогда, на крыше в Шиганшине. – Что я не тот, кого ты готов любить».