Что-то из сборника

Сначала Эрвин не реагирует на короткий стук в дверь. Будучи полностью поглощенным документами, различной макулатурой и сотней бумаг, что свалились на его голову в острой необходимости возыметь на себе подпись новоиспеченного командора Разведки, он не мог отвлекаться на всяческие посторонние звуки вроде стука, шипения или периодических радостных возгласов за дверью его кабинета. Это всё ещё было непривычно: книжные полки были наполовину пусты, зато весь пол был завален всяким хламом вроде коробок с вещами, канцелярией и прочей довольно важной хренью, которую у него явно ещё нескоро дойдут руки разобрать. Эрвин лишь по памяти может сказать, что его стол, - стол командора - кажется, из темно-коричневой древесины с зеленой отделкой, потому как ничего кроме пожелтевшего пергамента и флаконов чернильниц он перед собой разглядеть не может. Здесь – вся финансовая отчетность за последние пять лет, убытки и издержки, возможные риски для военного бюджета, что с каждым годом становится всё скромнее и скромнее. Здесь – Эрвин переводит взгляд на левую часть стола, где лежат две одинаковые стопки бумаг, скрывающие под собой ещё несколько книг и папок, - все данные по всем двадцати пяти экспедициям, материалы, собранные в процессе вылазок, и отчеты, составленные двенадцатью предыдущими командорами Разведки, что сидели здесь до него. А вот здесь - в очередной раз пробежавшись глазами по строкам документа, Эрвин откладывает его в сторону, предварительно расписавшись – документы на подпись от Закклая, приближенных короля и командоров других легионов, с которыми ему нужно внимательно ознакомиться и подписать. В основном там идёт речь о сотрудничестве между легионами, негласных правилах и работе, которой Эрвину теперь придется заняться, никак не связанной с возвращением Марии, конечно же. Страсти, интриги, всё то же самое, что и на светских вечерах, вот только внутри легиона дело в преступлениях куда более серьезных, чем слух о том, кто с кем переспал. Диверсанты, подозрительные рекруты, а также уведомления о государственных преступниках, которых необходимо найти, поймать и отдать в лапы Военной Полиции. Найл подбирал ему поручения на совесть. Эрвин не в курсе, бесновался ли Док в тот момент, знает лишь, что когда совет выдвинул кандидатуру нового командора Разведки на рассмотрение – его бывший сослуживец пусть и поддержал предложение, но привел тысячу и одно «но», из-за которых Эрвина не стоило бы делать новым командором. Поручения от Военной Полиции он читает так же вдумчиво, как и тот протокол, где поднимался вопрос о решении смены кадров, и на мгновение впадает в прострацию – стоило ему только вступить в должность, как на него тут же свалилась куча обязанностей, что в свою очередь нисколько не расстраивало. Эрвин ощущал странный прилив энергии: хотелось больше, с головой зарыться в эти бумаги, окунуться в работу и сидеть тут сутками, разбираясь с бумажной волокитой. Не самое интересное, как может показаться со стороны, но определенная дальновидность заставляла его подмечать вещи, которые сильно изменятся после его действий – всё это вселяло уверенность, некое чувство гордости за себя и конечно же радость. Радость, что у него наконец-то полностью развязаны руки, он может претворять в жизнь стратегии, пятилетний план по возвращению Марии, выдвигая его на первое место в вопросах легиона. Ему, как новому командору, нужно будет утвердить старый офицерский состав и при необходимости сформировать новый. В дверь раздается очередной, но уже более настойчивый стук. До него в прямом смысле пытаются достучаться, но, собираясь прочесть только одну строчку, он подписывает уже второй документ, вновь погружаясь в работу. Откладывая лист, он кладет его в общую кучу с бумагами, которые отправятся в нижний ящик стола – важные, но в долгосрочной перспективе, а значит, не требующие его вмешательства прямо сейчас. Кстати говоря об обновлении офицерского состава... Эрвин отвлекается всего на мгновение, чтобы взять в руки уже подписанный им документ, и быстро пробегается глазами по уже знакомым строкам, смакуя на языке каждую из них. Назначение Леви на должность капитана. Очень важное решение, которое он принял в первые же секунды своего пребывания на новой должности, оно повлияет на огромное количество вещей, на внутренний строй, и косвенно – дисциплину среди солдат. Легиону просто жизненно необходимы такие солдаты, как Леви, нужны новые элитные отряды, основной функцией которых стало бы убийство титанов – эффективное, быстрое, слаженное, и всё это Леви может им обеспечить. Не доставало только его подписи и личного согласия. В третий раз в дверь уже не стучат, а прямо долбят, ненавистно оттягивая время между каждым ударом по двери. Мужчина отстраняется от бумаг и выкрикивает короткое «входите», прежде чем расслабиться и спокойно откинуться на мягкую спинку кресла, рассматривая стоящего на пороге солдата. Леви. - Заработался, командор? – и он будет лжецом, если скажет, что ему не нравится то, как Леви делает акцент на его новом звании. Нравится, чертовски нравится, так, что губы сами растягиваются в широкой улыбке, а глаза прямо-таки блестят при взгляде на возлюбленного: Леви одет в свой повседневный черный костюм с белой рубашкой. «Куда-то собрался, - думает Эрвин, но затем обращает внимание на поднос, что мужчина держит в руках, и внутренне расплывается от прокатившегося по телу тепла. – Заботится…» - Принес тебе тут, чтобы ты совсем не зачах в своих горах бумаг. - Спасибо, поставь туда, - он указывает на тумбу около небольшого диванчика и всё же откладывает от себя письменные принадлежности, обращая всё внимание на Леви. Сколько они уже вместе? Полгода, а Эрвину до сих пор кажется, что всё это закрутилось только вчера. Только вчера они переспали, поцеловались на крыше, а затем как взрослые люди сделали серьезный шаг, назвав друг друга возлюбленными. А теперь он командор, в собственном кабинете, и у него в распоряжении будущее Марии, которую они должны вернуть. – Ты куда-то собрался? - Нет, с чего ты взял? - При всем параде, красивый. - Красивый? – ухмыльнулся Леви. Он, секунду потоптавшись на месте, всё же присаживается на диван, осматривая полки и все горизонтальные поверхности, в том числе и стол Эрвина, заваленный бумагами. – Нет, просто собирался составить тебе компанию, ну и поздравить за чашкой чая с назначением на новую должность, но ты, видимо, слишком занят, чтобы отвлечься даже на это. - Да, дел невпроворот, надо успеть всё это подписать и разобраться с кое-чем важным. - С чем? Или это какая-то командорская тайна, о которой простым смертным знать нельзя? - Что-то вроде того, - отшучивается Эрвин и приглашающе хлопает себя по коленке. – Иди сюда. - Иди сюда, - передразнивает его мужчина, так же хлопая себя по колену, но слишком задиристо, чтобы это выглядело как этакий любовный жест. - Я тебе не собака, придурок. - Какой ты всё-таки капризный. Леви в ответ сильно удивляется, поднимая свои тонкие брови, но в следующую секунду будто холодеет. Он закрывается, перекрещивая ноги и руки, но в лице никак не меняется, только выражение глаз стало чуть острее, и Эрвин с досадой думает, что совершил большую ошибку. Подкалывать Леви за эмоции, те или иные вещи, на которые в разговоре с другими не обращаешь внимания – практически табу, мужчина очень трепетно относится к своим чувствам и честно старается их никому не демонстрировать, снаружи выглядя как бесчувственный скупой айсберг. Эрвин не будет врать, поначалу он и сам думал, что Леви по натуре такой равнодушный и просто неспособен испытывать какие-то элементарные человеческие чувства, беззлобно, но ярко реагируя на подобные подколы, закрываясь и пряча чувствительное нутро обратно под толстую скорлупу, не рискуя кому-либо себя показывать. Леви не был бесчувственным, скорее даже наоборот – в нем так много всего, целый океан из эмоций, в котором можно захлебнуться и утонуть. Он не демонстрирует их, как другие: не злится, не кричит, не смеется и не улыбается на каждую идиотскую шутку, остается таким же бесстрастным, лишь изредка позволяя себе как-то играть бровями, да и то: либо хмуриться, либо паясничать, саркастично приподнимая только одну. И, чтобы понять всё это, Эрвину тоже требовалась своя стратегия: не вытягивать из Леви то, что он не хочет показывать, довольствоваться чужой скупостью, внутренне ощущая, как Леви нежнеет с поцелуями, как неосознанно тянется ближе, открываясь. Совсем на щелочку, но Эрвину и этого с лихвой хватало, чтобы понять, какое же сокровище скрывается под черствой оболочкой. Спрашивать напрямую - идея плохая, лучше обойти, подойти с другого края. Леви хотел его поздравить, так почему бы ему всего на пару минут не отвлечься от своей работы, одна чашка чая ни на что в данный момент не повлияет, зато он уважит Леви, который наверняка старался, чтобы как-то ему угодить. - Что за чай? - Зеленый. Как ты любишь. - Правда? – возможно, со стороны это выглядит несколько наигранно, но Леви не бросается на него, позволяет увести своё внимание в другую сторону, переключая с колючести на нечто более простое. Присаживаясь рядом, Эрвин не дает Леви уползти на другой конец дивана, по-собственнически закидывая руку на чужое плечо. – Попьешь со мной? - Куда я денусь. Эрвин передает ему с подноса чашку, которую Леви как обычно обхватывает на свой манер, тут же делая небольшой глоток. Эрвин знал, что Леви терпеть не может зеленый чай, называл его в некотором роде «извращением», поскольку чай создан для того, чтобы наслаждаться вкусом, а не чтобы кривить рожу от дохера полезных свойств тех или иных трав, которые бьют по горлу вязкой горечью. - Спасибо, что пришел. - Да не за что, - спокойно выдыхает мужчина и всё же оттаивает, сдвигает льдины, давая волю эмоциям, и осторожно укладывает голову на чужое плечо, всё ещё только пробуя, не рискуя показываться полностью. Эрвин же только целует его в лоб – согласие, и Леви льнет ближе, подстраиваясь под теплый бок. – Поздравляю, командор. Теперь поведете нас к светлому будущему за стенами? - Всенепременно, только с бумагами разберусь, и можем выходить. Леви мягко улыбается, прикрывая глаза. - Только будь осторожнее. Тебе же палец в рот не клади, как сумасшедший понесешься в эту свою Шиганшину. Эрвин в ответ только качает головой, наконец делая глоток теплого чая. Его, в свою очередь, риск умереть, так и не добравшись до Шиганшины, беспокоил куда меньше, чем вероятность быть раскрытым. Их с Леви роман – одно большое нарушение всех правил и военного устава, они не могут иметь никаких романтических отношений друг с другом ни на территории корпуса, ни за его пределами. Хочешь встречаться со своим подчиненным? Уходи из армии - и тогда хоть женись на нем, хоть трахай на каждом углу и скамейке, но пока вы оба солдаты, вы обязаны соблюдать военный этикет, быть статью и лицом армии, а подобные отношения только подрывают внутреннюю дисциплину. Эрвин был его капитаном, и как такое отсутствие субординации было даже простительно, но не теперь, когда он – его командор. Леви перед собой он должен видеть только в двух позициях: «равняйсь» и «смирно», с кулаком у сердца и высоко поднятым подбородком, а не… лежащим у него на плече. Естественно, он не станет рушить то, что между ними есть, ни в коем случае, Эрвин слишком сильно его полюбил, чтобы хотя бы на мгновение представить свою жизнь без Леви, без этих глубоких серых глаз, в которых Эрвину всё так знакомо. Но им придется быть осторожнее в тысячу раз: никаких лишних взглядов, разговоров и касаний за пределами комнаты. Но был и ещё один вариант. - Я хочу тебе кое-что показать. - Что такое? - Смотри, - Эрвин потянулся за приказом на столе и отдал его слегка разомлевшему от тепла Леви - за окном уже который день шел снег, и морозный холод пробирался через все открытые щели в корпус, так, что оставалось только камины топить, до одного из которых Эрвин так и не дошел, зайдя в кабинет. Леви скучающе пробегается по формальностям, витиеватым строкам о легионе и удивленно вскидывает голову, смотря на Эрвина в упор. – Что думаешь? - Назначить меня капитаном? Серьезно? - Я считаю, это хорошее решение. Твои навыки показали, чего легиону не хватает. Ты, как капитан, сможешь набрать себе нескольких ребят в отряд, сконцентрироваться на их команде, и тренировать, оттачивать те самые навыки, чтобы у нас было больше преимуществ в бою против титанов. - Сказка красивая, ничего не сказать, но ведь причина не только в этом, так? - Не только, ты прав, - кивает Эрвин. – Это… своеобразный шанс проводить друг с другом столько же времени, сколько и раньше, без нарушения устава. - «Без нарушения устава»? – и его голос внезапно звучит так устало, что мужчине становится не по себе, Леви редко расщедривался на подобное, но если позволял услышать, значит, не просто так. – Какое счастье. - Ты не рад? - Я могу подумать над этим? - Да, безусловно. Только не затягивай с этим, мне нужно будет предоставить отчет об изменениях в легионе после моего назначения, это ближе к субботе, постарайся уже к тому времени дать мне ответ, хорошо? - Какой серьезный сразу стал, только посмотрите. Хорошо, ближе к субботе скажу, что я обо всём этом думаю, командор. - Теперь постоянно меня так называть будешь? - Привыкай, - скупо пожимает плечами Леви. - Если я и в постели начну это говорить ты, наверное, совсем обалдеешь. - Ну я бы послушал, будем честны. Мужчина громко фыркнул в ответ, скидывая с колена чужую руку. Эрвин умел флиртовать, кокетничать и одним своим красноречием доводить до ручки, перемещая в горизонтальное положение, но подобные шалости они могли позволить себе раньше, а сейчас… Леви громко вздыхает. Он пытается себя обманывать, что это никак не повлияет на их отношения, и что они так и останутся в том же статусе возлюбленных, Леви всё так же сможет целовать его, так же пылко и страстно, Эрвин продолжит обнимать его в одинокие вечера, кутать в одеяло и согревать не хуже грелки. Леви хочется так думать, хочется в это верить и не зацикливаться на плохом, но упрямая натура упорно подбрасывает картинки, навязчивые мысли о том, что всё уже не так, как прежде. Между ними словно образовалось расстояние, всего в какой-то жалкий шаг, но ощущается так остро и явно, что мужчина просто не может справиться с собой, ощущая это гнетущее чувство с каждой секундой всё четче и четче. Эрвин теперь командор, и Леви его к себе привязать не сможет даже при всем своём эгоистичном желании удержать, если ему будет угрожать увольнение из-за того, что их роман раскроют, Леви кажется, что мужчина не будет сомневаться ни секунды. Будущее человечества и армии важнее, судьба всего мира лежит на его плечах, и мелкая заноза в лице Леви – это лишь побочный фактор, от которого не составит труда избавиться. Он ведь сам ничего не потеряет, если предпочтет человечеству Эрвина, ему плевать, он и раньше жил только для себя и близких, так же продолжит жить и дальше в случае чего. Но не Эрвин, не этот человек, что большую часть жизни посвятил армии, поднялся с рекрута до командора, в глазах у которого огонь; вернуть Марию, освободить человечество от гнета титанов - у Эрвина благородные цели, с которыми Леви просто не сможет соперничать. Шесть месяцев против пяти лет – просто ничто, и он прекрасно это понимает, поэтому никак не может найти себе места, молча пьет свой зеленый чай и потерянно смотрит на крупицы заварки, что плавают на дне чашки, и объятия Эрвина для него как свинцовое одеяло, из-под которого хочется выбраться, отойти, расширить пропасть между ними до глубокой бездны, но только чтобы не чувствовать того самого чувства тревоги, которое вдруг стало рождаться рядом с ним. Леви сотню раз думал о том, что будет, если их отношения раскроют. Что тогда? Несмотря на былую неприязнь к армии, Леви нашел себя, нашел место, где может полностью раскрыться, пользуясь своими способностями, но он всё равно сможет пережить увольнение, это не станет для него ударом, чего не сказать об Эрвине. Что им останется, когда их прижмут к стенке? Останется только сдаться, Эрвин попытается уладить конфликт, но если увольнение будет неизбежно – всё равно укажет на него пальцем. И Леви его только поддержит, ему будет больно – пиздец как больно, но если это стоит того, чтобы Эрвин продолжил идти к своей мечте, смотря на мир так же широко, как и прежде. Он даже не рассчитывает, что они останутся в отношениях. О чем речь, они будут абсолютно чужими людьми друг для друга. Он оказывается в этих мыслях настолько глубоко, что даже не замечает, как его целуют, совсем легко, просто касаясь устами чужих и лучезарно улыбаясь. - Тебя что-то беспокоит? - Нет, всё порядке, - Леви не станет говорить ему правду. Эрвину и так сейчас хватает проблем, они поговорят об этом в другой раз, когда будет время. – Ты не зайдешь ко мне сегодня? Как же теперь всё это оттолкнёт их друг от друга… Леви будто только сейчас понимает, насколько трудно им придется дальше. Скрываться это не такая уж и проблема, если ты привык жить по принципам бандита: не отсвечивай, будь всегда на градус подозрительнее и не говори лишнего, чтобы в последствии это не использовали против тебя. Не радуйся, не говори о том, что нравится и что не нравится, придумай себе охуенную историю и следуй этой сказке, ври как сволочь и верь в то, что говоришь – Леви не было сложно, ко всему этому он уже давно привык, в отличие от Эрвина. Он хитрый, поэтому всегда знает, как вовремя выкрутиться даже из самой патовой ситуации, но вместо того, чтобы пойти на риск, Эрвину проще просто не создавать подобных ситуаций, всячески их избегая. Поэтому Леви ни на что и не рассчитывает, когда задает тот идиотский вопрос. Конечно, Эрвин говорит «нет». - Не смогу, много работы, но ты можешь остаться у меня. - В смысле? - Ну, - Эрвин усмехается, прижимая ближе своего удивленного таким предложением любовника. – Можешь переночевать у меня, я закончу где-то к двенадцати, а там уже присоединюсь к тебе, и ляжем спать. - Я… - всё это шло в разрез с тем, что Леви себе только что настроил в голове, он ожидал совершенно других слов, а не прямого приглашения в свою постель до самого утра. – Да, хорошо, - черта с два он станет от такого отказываться. – Но разве нам не нужно быть осторожнее? Если кто-то узнает, что ты ночуешь со своим подчиненным, то тебе сильно влетит. - Да, я знаю. Но мы просто не будем давать повода так думать, правильно? - А если нас раскроют? – он всё же озвучивает гложущие его мысли. Эрвин по интонации слышит, что это не вопрос ради вопроса, Леви взволнован, и ему важно услышать серьезный ответ, а не односложные дежурные фразочки. – Что мы будем делать, если нас раскроют? - Мириться с последствиями, другого пути я не вижу. Можно, конечно, сойтись и на том, что один из нас уйдет, но кто? Ты – солдат с выдающимися навыками, мой будущий капитан, я надеюсь. Значит, остаюсь я, может, удастся остаться на должности хотя бы капитана, если не командора. Леви, если нас раскроют – уже не будет важно, что мы решим делать. Мы можем сделать только одно – не создавать возможностей нас поймать, и я планирую придерживаться этого и дальше. Я не собираюсь целовать тебя у всех на глазах, и ты меня, думаю, тоже. Нас не поймают, потому что мы оба осознаем, чем это закончится. Я не хочу терять тебя, и я сделаю всё, чтобы этого не произошло. - Ты, блять, даже не представляешь, как сейчас меня успокоил, - Леви громко выдыхает, тут же расслабляясь и ластясь к теплым ладоням, что скользят по его щекам. Эрвин согревает его не только физически, но и морально, убаюкивая тревожные сомнения, которые ещё пару минут назад были готовы взорвать ему голову. Вот уж точно, трудные отношения. – Я думал, что ты скажешь, что нам в любом случае придется расстаться, - чашка оказывается стоящей на подносе, и Леви сам тянется к чужой шее, обнимает, прижимаясь к плечу. - Люблю тебя, - шепчет ему мужчина, и Леви плавится, пусть и уходя от чужих слишком навязчивых касаний, на что командор недовольно бурчит. – Ну что такое? - У тебя ещё куча работы, к тому же, у нас дверь не заперта. - Черт, - уныло простонал Эрвин, переставая ласкать чужие бедра. Ладно уж, если не сейчас, то вечером, когда они будут полностью предоставлены только друг другу, и не будет никаких страхов, что кто-то внезапно зайдет и нарушит устоявшуюся идиллию, хоть и на то, чтобы отстраниться от Леви, требуются недюжинные силы. – Ладно, тогда просто попьем чай. - И даже не будешь пытаться меня поцеловать? - Не ехидничай. - Так точно, командор Эрвин. Леви поднимается со своего места, поправляя задравшиеся черные брюки, приглаживает ткань, поудобнее накидывая на себя пиджак, и садится обратно, но в этот раз значительно дальше, на что Эрвин недовольно кривится, рассматривая такого красивого Леви, что явно прихорашивался всё утро, судя по запаху свежей одежды, который Смит улавливает с каждым колебанием воздуха. От Леви всегда вкусно пахнет, и он даже испытывал некоторую зависть по отношению к Майку: тот мог уловить каждую нотку Леви, понять некоторые вещи, порою казалось, что его друг без слов способен почувствовать эмоции других, и Эрвину бы такая фича определенно пригодилась - играть роль сапера с Леви иногда было слишком выматывающее. Его любовник сидит, закинув ногу на ногу и развязно положив руку на спинку дивана, он с интересом рассматривает некогда закрытые для него стены кабинета командора. Шадис редко вызывал его на ковер, поэтому обстановка для него была в каком-то смысле даже новой, но судя по этим шкафам, что были наполовину разобраны – пыли на них было достаточно, отчего в носу неприятно защипало. - Надо будет у тебя прибраться. - Можешь хоть сейчас, если хочешь. - Как мило с твоей стороны, - Леви пытается звучать сурово, но, посмотрев на Эрвина, может только закатить глаза, чтобы раздраженно подняться с дивана. Смит невинно хлопает глазами, улыбаясь в чайную чашку. – Хватит меня разглядывать. - Надо было думать, когда шел сюда такой красивый. - Рад, что ты оценил. Здесь вообще убирались хоть когда-то? – проведя пальцем по серым следам на полке, Леви брезгливо щурится, доставая платок из заднего кармана. Очевидно, что не часто. – Какая мерзость. - Зато всё будет блестеть, когда ты тут уберешься, - и Леви не может поверить ушам. Он оглядывается на командора, что всё так же упрямо смотрит на него исподлобья, открыто флиртуя, и мужчина недовольно упирает руку с платком в бок. - Ты мне льстишь сейчас, что ли? – Эрвин, понимая, что его раскололи, только по-глупому улыбается. Он невинно хлопает ресницами, смотря своими ясными глазищами куда-то поверх его головы, нарочно включает блондинку, дует губы, и может, кого-то это забавляет и даже выводит на ответное ребячество, но Леви это несказанно раздражает, отчего он только не скалится, сжимая пальцы в кулаки. - С чего ты взял? - Ты можешь вести себя серьезно? - Я серьезен. И он снова закатывает глаза, в этот раз громко вздыхая и оборачиваясь обратно к книжному шкафу. Кажется, что вскоре вместо зрачков у него будут пустые белки глаз, так часто он это делает, что теперь уже даже больно. А ведь так и не скажешь, что их командор, с виду серьезный и крепкий человек, способен вот так просто ребячиться и страдать чрезмерной легковесностью. Леви не понимает - как так можно? Он привык смотреть на всё с некоторой долей практичности и, возможно, даже предвзято, в то время как Эрвин во всём занимал абсолютно противоположную позицию. Его любовник спокойно может смотреть даже на самые пугающие вещи с некоторой долей оптимизма, даже с неким легкомыслием, будто это не проблема, а так, сущий пустяк, с которым он позже разберется. И порою это совсем выводило Леви из себя. - Когда нас поймают, ты так же себя вести будешь? Шутки свои идиотские шутить? И он слышит, как тяжело вздыхает Эрвин в ответ на упрек, тому совершенно не нравилось, когда Леви начинал читать нотации или обвинять его в несуществующих проблемах, как, например, чрезмерный оптимизм, в котором сам мужчина не видел ничего плохого. Можно, конечно, забиться в угол и прокручивать в голове все возможные ужасные исходы, что больше свойственно Леви, но подобное не в его духе. Если есть вероятность, что их поймают – значит, Эрвин просто снизит её до минимума вместо того, чтобы загоняться из-за этого так сильно, как от него требуют. Леви нервно протирает книжную полку, собирая всю пыль, тщательно обводит углы и пытается не думать о том, что своими высказываниями может только обидеть Эрвина. - Ну чего ты опять недовольный? – сильные руки ласково обнимают его поперек живота, Эрвин прижимается к нему, укладывает свой подбородок на плечо и говорит совсем спокойно, даже снисходительно, пытаясь сгладить все острые углы. Леви никак не реагирует, только сильнее раздражаясь, продолжая начищать полку уже заметно почерневшим платком. Он почти чувствует сам, как неудобно Эрвину наклоняться к нему из-за внушительной разницы в росте, и невольно хочется стать ещё ниже, чтобы Смит своим носом не терся ему о шею, а ударился о перекладину, блять, чтоб дошло. – Что не так? - Ты реально не понимаешь или просто придуриваешься? - Разговаривай со мной нормально. - О, извините, командор, - Леви грубо сбрасывает чужие руки, отталкивая от себя мужчину. Разворачивается на каблуках и жестко смотрит прямо в глаза, запрокидывая голову. Эрвин хочет поиграть в авторитета, а Леви хочет, чтобы ему перестали трепать нервы тупыми вопросами и ещё более тупыми поступками, которые никак не соотносятся с недавними словами о привлечении внимания. - Просто если сейчас кто-то зайдет – я не хочу потом объяснять начальству, почему меня лапает командор легиона Разведки. - Господи… – Эрвин чувствует, как понемногу и сам начинает закипать, он мог бесконечно терпеть скупого на эмоции Леви, но вот иметь дело с раздраженным – в разы тяжелее, это будто пытаться успокоить бешеную кошку, что уже выпустила когти и готовится расцарапать тебе всю морду. - Ты хочешь поссориться или что? И, видимо, это становится последней каплей, потому что мужчина злобно всплескивает руками, одним взглядом показывая, насколько его это всё уже бесит. - Я хочу, чтобы ты вел себя серьезно! Мать твою, Эрвин, я не хочу потерять тебя только потому, что ты не видишь во всем этом, - он пальцем указал на себя и мужчину. – Проблему. - Какую ещё проблему? Нас кто-то сейчас видит, слышит? Нет, конечно, можешь и дальше продолжить орать, и сюда сбежится половина Разведки, чтобы послушать, как мы выясняем отношения, но в чем проблема-то? - В том, что ты её даже не видишь. - Ты… - как это комментировать, Эрвин даже представить не может. Фраза, на которую он может только так же всплеснуть руками в полном непонимании того, что творится в этой темноволосой голове. – Хорошо, давай по-другому, - идёт на компромисс мужчина и всё-таки делает несколько шагов в сторону зажатого Леви, который пусть и в пекле недовольства, но всё равно ведь за что-то переживает, раз выводит его на эмоции. Он не обнимает его, чтобы не нарушить личные границы, которые Леви в такие моменты были крайне важны, но утягивает в сторону дивана, устраивая посередине и участливо садясь напротив, смотря снизу-вверх. – Что по-твоему мы должны делать сейчас, чтобы нас не раскрыли?

***

- А давай, - абсолютно холодно заявляет Закклай. Леви видит, как у мужчины глаз дергается от их выходок, как тот закипает буквально за долю секунды, просто ненавидя сейчас их с Эрвином, ясно давая это понять по колкому взгляду и только с виду зажатой позе – Дариус скрещивает руки, чтобы им ненароком не въебать, Аккерман видит это донельзя четко. – Давай. Тогда я лишусь не только командора Разведки, но ещё и сильного солдата! Давай, Леви, чертовски хорошее предложение. - Главнокомандующий… - начинает было говорить Эрвин, но Закклай его перебивает, резко выставляя перед лицом мужчины сжатый до дрожи сильно кулак. Не реагирует на дернувшегося в сторону Эрвина Леви, что теперь выглядит не растерянно, а скорее по-звериному, защищая. Дариус гневно рассекает воздух ладонью. Прибить этих двоих хочется, Смита, блять, в первую очередь за то, что позволяет себе вот так непроницаемо на него смотреть. Побоялся бы, постыдился бы, командор, блять, хренов! – Я могу- - Молчи, - сквозь стиснутые челюсти процедил мужчина. - Лучше молчи, Эрвин, пока я тоже свои полномочия не превысил. Вы чем оба только думали, когда это всё начинали? И когда это началось? Ещё до того, как Леви вступил в Разведку? Эрвин, скажи мне, что «до». - Это было после. - «После», - Леви не понимает, почему Эрвин не скажет всё прямо, объясняя ситуацию. Они ведь были осторожны, никогда не давали серьезного повода заподозрить себя в интимной связи, никогда, он кровью может подписаться под каждым словом, но вместо этого Смит только упрямо смотрит Закклаю прямо в глаза, словно провоцируя. Тот ходит по комнате, как зверь по клетке, широкими шагами рассекает расстояние от стены до кровати, явно что-то обдумывая, и в один момент резко разворачивается к Эрвину, хватая командора за воротник. – Да какое ещё к чертовой матери «после», Эрвин?! - у Леви перед глазами пелена, он не понимает, что творит, когда вцепляется в руку Дариуса, со всей силы сжимая запястье. И это очень-очень плохо. Если Закклай сейчас ему врежет, то Эрвин не будет сидеть на месте, но он просто не может заставить себя отцепиться, впиваясь мертвой хваткой, не может, потому что перед глазами пестрит то самое, уже успевшее забыться «защитить». Но, вопреки всему, главнокомандующий не бьет ему в нос, смотрит осуждающе, но затем будто смягчается, отпуская Эрвина. – Да чтоб вас обоих!.. Инстинкт замещается болью, такой острой, что Леви чуть не сгибается пополам, держась за перетянутую грудную клетку. Он даже не заметил её поначалу, всё внутри сосредоточилось на том, чтобы отцепить Закклая от Эрвина, а теперь ощутил её в полной мере, чувствуя каждое сломанное ребро, что скользит по отечным стенкам. Леви слишком резко дернулся, даже не подумал, что вряд ли главнокомандующий станет бить своего подчиненного, у него, судя по всему, мозгов было куда больше, чем у них с Эрвином вместе взятых. Кто вообще нашел эти письма, и почему это происходит именно сейчас, в предвоенное время? Они боялись, что это произойдёт в первый год отношений, когда ещё допускали ошибки, во второй, в третий, но на четвертый они уже были уверены в том, что делают. Поймать их с поличным можно было только следя за каждым их шагом, и вот так, как последняя крыса, вскрывая любовные послания. Аккерман, совсем обессилив от боли, откидывается на подушки, продолжая наблюдать за снующим по комнате мужчиной. В глазах резко потемнело из-за подступившей к горлу тошноты, ну почему у них никогда не может всё быть нормально на сто процентов? Именно об этом думает Леви, не обращая внимания на сжимающую его руку ладонь Эрвина, он просто прикрывает глаза, дабы унять ощущение дурноты. - Кто-нибудь ещё об этом знает? - Нет, кроме нас с вами – никто, - врёт, но для них, как и для Ханджи, это сейчас лучший выход. Господи, если станет известно, что Ханджи в курсе всего этого – ей же тоже попадет, именно поэтому он не может быть откровенным и хитрит, опасно играя с огнем. Дариус точно не оценит, если узнает, что они водят его за нос. – Никто и не узнает, мы скрывали это пять лет, сможем скрывать и дальше. Главнокомандующий смотрит на Эрвина выразительно, переводит взгляд на переплетенные пальцы и уже даже не находит в себе злости, когда видит хмурящегося от головной боли Леви. Он ведь не собирался устраивать тут сцены допроса и драмы изначально, собирался поговорить с ними двумя по-человечески, объяснить, в насколько же плохой ситуации они могут оказаться из-за этих писем, ему совершенно всё равно, с кем спят эти двое – друг с другом или с кем-то ещё, в данный момент это уже не имеет никакого значения, он и так давно догадывался; ну ведь не могут вот так просто люди, что ещё в начале знакомства ненавидели друг друга, спустя несколько лет грызться друг за друга будто голодные звери за кусок мяса. Так что проблема была не в отношениях, а в письмах. В проклятых письмах, которые Закклаю пришлось прочитать от начала до конца, чтобы понять, что это не чей-то идиотский розыгрыш. О том же говорила и печать Разведкорупса, чьи контуры повторял красный, когда-то вскрытый сургуч. Он переводит дыхание, делая глубокий вдох, а затем и выдох – в последний раз так орать ему приходилось во время дворцового переворота. Тогда нервов ему подпортили достаточно, хотя бы та же военная полиция, чья радость свалилась на этого… проклятого командора. Синяки, переломы, ушибы – Эрвин поступил по-глупому благородно, не став описывать претензию, а вот Закклай тогда наорался, каждого, как котенка, макая носом в лужу с говном, в которую Военные все дружно насрали. Прям как какие-то крысы, гадить на собственном же пороге, отрабатывать удары на временно заключенном человеке, с которого не были сняты никакие полномочия командора. В общем, сам хорош, едва не прибил этого упрямого засранца, потому что, если бы не Леви, что посмотрел на него, абсолютно угрожающе вцепившись в руку – дело бы обошлось не только малой кровью. Закклай присаживается на кровать около ног Леви, тот выглядит гораздо бледнее, медленно моргает и только сильнее стискивает ладонь Эрвина, что держит их сомкнутые руки на коленях. Не ради того, чтобы выбесить, просто орать при солдате, у которого вместо мозга сейчас розовый кисель, не то чтобы хорошая затея, и если этого достаточно, чтобы Аккерман успокоился – пожалуйста, он переживет. - Что мне с тобой делать, Эрвин? Выгнать я тебя не могу – ты же на вес золота сейчас, выпну тебя, и меня в лучшем случае просто сожрёт бунтующий народ; понизить в звании - тоже, что мне тогда остается? Назначить тебе дисциплинарное наказание и в угол поставить? Ну ты вроде не сопливый мальчишка, чтобы я тебя по казармам гонял полы драить. Понимаешь всё, степень ответственности, вроде, осознаешь за свои поступки. С ним, - он кивает головой в сторону Леви. – Тоже не всё так просто. Есть догадки, кто мог отправить мне эти письма, если по-вашему никто об этом, кроме нас с вами, не знает? - Нет, никаких идей. Мне надо разобраться с этим, чтобы я мог сказать наверняка. - Я очень на это надеюсь, Эрвин. Вам повезло, что эти письма пришли в руки лично ко мне, обычно анонимки вскрываются и по итогу так и не доходят, расходятся слухами по дворцовым коридорам - и всё, потом об этом знает весь народ. Разберись, найди этого человека и заставь его держать рот на замке, мне всё равно, какими путями, главное, чтобы потом мы не вылавливали его труп из канав. Если у вас есть ещё письма – могу предложить их сжечь, ради нашей же общей безопасности. Пока что я не стану обращать на это внимания, закрою глаза, так и быть, Леви, - он особенно выделяет имя младшего капитана, имея в виду его выходку, запястье до сих пор неприятно жгло, но напрягать и так воспаленный мозг подчиненного он не собирался, Леви и без того скупо кивнул. – Но и так всё оставить я всё равно не могу. Вы не можете иметь близкие отношения на территории корпуса, какие бы слухи о вас ни ходили, подкреплены они чем-то или нет - в стенах этого здания вы командор с капитаном, и от ваших действий и проступков буквально зависит судьба легиона, на которой и так поставили уже слишком многое. Сейчас вам повезло, очень повезло, я бы сказал. Будь на вашем место кто угодно – я бы не сомневался ни секунды, за шкирку выкидывая их отсюда, но вы же умудрились отличиться. У одного сила титана и мозги, что еще надо, да, Эрвин? Второй вообще «сильнейший воин человечества», хоть и переломанный. Вы прямо нашли друг друга, поздравляю, вот только проблем на свои задницы вы огребете неисчислимое множество, если это раскроется. - Это всё одно большое недоразумение, главнокомандующий. Если бы не это, - Эрвин несколько раздраженно указал в сторону писем. – То вы бы никогда об этом не узнали. Да никто бы не узнал. - Значит, у тебя где-то здесь бегает крыса, которую надо придавить, потому что если эти сведения выйдут за пределы легиона, одного моего слова уже может быть недостаточно. Поймите, мне откровенно всё равно, что между вами, есть нарушение – я реагирую. И закрываю на это глаза, но до тех пор, пока это не станет общеизвестным фактом. Тогда я ничем не смогу вам помочь, тебе в особенности, Эрвин. Народ восхваляет тебя, потому что ты вернул им Шиганшину и Марию, но из-за того, что Разведка учинила во время дворцового переворота – определенным слоям общества ваш прокол может быть только на руку. - Я понимаю. - Если будет хотя бы ещё один намек, хоть слово, что между командором и младшим капитаном Разведки роман – я даже смотреть не буду на ваши заслуги перед Родиной. Вы оба нужны в грядущей войне, ну так не подставляйте хотя бы своих товарищей. - Такого больше не повторится, сэр. Я разберусь с тем, что происходит в легионе, и со всем вытекающими в том числе. Опросим солдат, если придется – проведем обыск, это не выйдет за стены легиона. - Может, у вас есть какие-то недоброжелатели. - Вы сказали, что на меня поступила жалоба, - вдруг вспомнил Эрвин, неосознанно поглаживая линию жизни на тыльной стороне ладони у Леви. Он сосредоточенно смотрел в пространство перед собой, быстро прикидывая и вспоминая всех, кто мог на них косо посмотреть. - Она была от человека с фамилией Линд? - Думаешь, это мог быть он? - Только подозреваю. У меня нет в легионе людей, которые были бы открыто настроены против меня или Леви, обычно с ними разговор довольно короткий. И эти письма… когда они оказались у вас на руках? - Около двух дней назад, - Закклай скрестил руки. – Открыл только вчера. - Простые анонимки доходят за неделю, плюс-минус несколько дней. Неделю назад мы отправлялись в экспедицию, возможно, это мог быть кто-то из оставшихся на территории легиона солдат, - он на мгновение задумался, подпирая кулаком подбородок. Неделю назад? На территории легиона на тот момент осталось всего несколько человек, Микаса и несколько раненных солдат, которых можно по пальцам сосчитать, караул и медики. Не так уж и много людей, чтобы в поиске возникла проблема, но какова тогда цель? Убрать их с Леви из легиона? Или только его? Кому это может быть выгодно и при каких обстоятельствах? Что, если этот «аноним» не из легиона, и тогда проблема гораздо серьезнее, чем они могут себе представить? Он смотрит на Леви, и Дариус следует его примеру – Аккермана конкретно косит, он тяжело дышит, держась за ребра. Когда они вернулись, то у него было времени разбираться и проверять наличие всех писем, за всё время управления Разведкой он ни разу не сталкивался с подобным шпионажем. Военная полиция пыталась выведать секретную информацию, прикапываясь к каждому слову в отчетах, засылая подставных людей, но всё это было ещё во времена Переворота. С тех пор минуло уже достаточно времени, и ситуацию между легионами действительно можно было бы назвать мирной. Эрвин переводит взгляд на письма – конверты их собственные, подписанные лично, значит, анонимку отсылали в отдельном. – Главнокомандующий, - Закклай поднял брови, переключая внимание с Леви на Эрвина. – У вас остался конверт, в котором вам прислали эти письма? - Как и все остальные улики, - мужчина потянулся во внутренний карман шинели, откуда и вынул сложенный вдвое бумажный конверт, передавая его Эрвину, что выглядел чрезмерно мрачно, сгущая кустистые брови над глазами, что с ядовитым прищуром осматривали конверт. Не знай Закклай его, то непременно бы подумал, что командор Разведки не в раздумьях, а прорабатывает детальный план убийства. – Есть какие-то мысли?

Главнокомандующему Дариусу Закклаю Трост-Митрас Стена Роза

- Я пока не уверен. Я могу одолжить это у вас? – он задумчиво провел большим пальцем по чуть выпуклым буквам, словно ожидал увидеть, что чернила сотрутся. Кое-что его очень напрягало, но озвучивать свои мысли Эрвин не стал. В конце концов, прежде чем делать подобные выводы, нужно изучить все имеющиеся факты и предположения, в том числе и самые абсурдные. Ему срочно нужно было попасть в свой кабинет. Закклай согласно кивает, махая рукой в любезном жесте. - Сделай так, чтобы я об этих письмах никогда больше не слышал, ты меня понял, Эрвин? - Так точно, сэр. - Замечательно. И разберись наконец, что за бардак у тебя здесь творится – два капитана на весь легион это не дело, ты и сам знаешь, займись формированием офицерского ряда, или мне тебе как маленькому на листике все поручения выписать? - Я вас понял. - Где твоя дисциплина? – устрашающим тоном произнес Закклай. Всё-таки у них тут не семейный вечер, чтобы спускать Эрвину каждую оплошность с рук. Мужчина подорвался с места, тут же вставая по стойке и задирая подбородок, отдавая честь с зажатым в руке конвертом. - Будет сделано, главнокомандующий Закклай. Дариус скупо ухмыльнулся, поднимаясь с кровати. - Я рассчитываю на вас, командор Эрвин. В ближайшие дни я жду от вас отчет по проведенному расследованию и рассчитываю увидеть там положительный результат, а не очередные косяки. Соберитесь, в конце концов, обоих касается. И, Леви, - обратился он к уставшему Аккерману, что поднял на него свои стеклянные глаза. Заклай показал ему своё покрасневшее запястье, а затем кулак. – В следующий раз я такое терпеть не стану. Можете считать, что у вас сегодня второй день рождения. Потому что, судя по тому, как вам всё сегодня сходит с рук, это именно он. - Я прошу прощения… - Ещё бы ты его не просил, - Леви пристыженно отвел взгляд, на что Дариус только молча усмехнулся. Ловить этих двоих на подобных эмоциях было странно и отчасти даже тошно – ситуация сюр, разобраться с ней надо немедленно, но как разрешить проблему, если никто из них даже не в курсе, откуда могут расти ноги, ну Аккерман так точно. Перевязанный бинтами с ног до головы, он внушал чувство дезориентации и тревоги, а не походил на того самого бесстрашного капитана Разведки, на кандидатуру которого Закклай одобрительно кивал. Он взглянул на Эрвина и, развернувшись, махнул за собой рукой. - Вольно, командор. Идёмте, проверим отчетность легиона напоследок. - Есть, сэр, - у него оказалась всего секунда на то, чтобы пересечься с поникшим Леви взглядами. Пытается успокоить через натянутую улыбку, от которой у самого губы подрагивают, за последние пару минут ему словно с сотню раз прилетело тяжелым топором по нервам, Эрвин даже не представляет, насколько трудно всё это дается Леви, ведь именно он всегда опасался подобного исхода, лично контролировал, чтобы Эрвин не целовал его на глазах, чтобы их разговоры, даже при желании кокетничать, на людях всегда были лишены хоть какой-то чувственности. Товарищи максимум могли назвать их близкими друзьями, но не любовниками, а в итоге проблема подкралась вообще с другой стороны, они даже не предположили такого, самого очевидного варианта, что кто-то додумается вскрыть их переписку. Подло и, сука, обидно. Леви на него в ответ даже не смотрит, он так и выходит за дверь – в панике, в сомнениях и беззубых предположениях о том, что кто же мог так поступить. - Капитан Ханджи, - он кивает оказавшейся прямо около дверного порога женщине, что с одной стороны выглядит абсолютно непроницаемо, но Леви по испуганному взгляду читает всё до малейшей капли – она всё слышала, но любезничает, посвящая своё сердце главнокомандующему. – Вольно, - они проходят мимо. - Эрвин… Могла ли это быть Ханджи?

***

В какой-то момент Зик даже начинает волноваться, когда Эрен не приходит к назначенному времени. Не то чтобы он ценил пунктуальность, вообще ни разу, его скорее напрягали возможные причины, по которым Эрен мог бы задержаться. Что, если он всё узнал, и теперь просто думает, что ему с этим делать: сказать командору и ввалиться с кавалерией или же просто не идти, забить, забыть и вычеркнуть Грайса из своей жизни, в которую тот так аккуратно вписался, не тревожа уже установленный в душе парня порядок, или же ему стоит прекратить себя обманывать и принять тот факт, что Йегер его в жизни не простит, и не забьет, если узнает, кем Зик является. С чего бы вообще? Давно люди после предательства стали просто молча закрывать на всё происходящее глаза, вот уж нет, если младшенький прознает, то там, блять, только в канаву и остается. И Зику со своей паранойей это вполне бы не помешало, с чего он вообще взял, что Эрен его раскрыл? Когда бы он успел, если мужчина всё тщательно прячет и практически не дает повода себя подозревать, а даже если таковые и имеются, с чего Эрену думать, что он именно тот-самый-из-Марлии, а не простой бандит из того же подземелья? Он, вроде как, достаточно позаботился о том, чтобы подобных мыслей на его счет возникало по минимуму, да и парень, скорее всего, просто где-то задерживается, а не строит планы мести. Да, скорее всего, всё именно так… Пытаясь выглядеть джентльменом, в дорогущем бежевом костюме и пахнув более-менее приятно – жители Парадиза не отличались особым парфюмерным искусством, но для себя он нашел нечто гораздо более приличное, чем запах пота или курева, на который его ненаглядный имел привычку жаловаться. Чувствует себя какой-то томной барышней, так наряжаясь для обычной прогулки, но внутренне ему хотелось не то произвести на Эрена впечатление, не то просто похвастаться, какой же он, сука, красивый и невъебенный у него. Зик себя любит дай бог, даже с учетом этой сатанинской фамилии чудо-папаши, и, как истинный Йегер, старается соответствовать выдуманному образу, чересчур педантично поправляя воротник рубашки и выуживая из кармана переносные часы. Где можно шляться добрых пятнадцать минут? Что, если у Эрена что-то случилось, а он здесь сидит и в обоссаного педанта играет? Ладно, брось, Йегер, если бы у Эрена были проблемы, это бы уже отразилось громом и молнией посреди ясного неба, а не какими-то надуманными тревогами и опасениями. Ну задерживается парень, что поделать, не присуща Эрену пунктуальность, смысл вообще об этом париться? Эрен его враг. И то, насколько неубедительно это звучит в светлой голове Зика, стоит даже тяжелого обреченного вздоха. Он небрежно расстегивает пуговицу пиджака и упирается локтями на расставленные колени, доставая из кармана запасенную пачку дорогих сигарет, взлохмачивает волосы и, в общем-то, плюет на то, как выглядит, всё равно уже без разницы: желание произвести на Эрена впечатление поутихло, зато прикурить из-за параноидальной личины внутри, что подкидывала ему самые жуткие варианты развития событий, хотелось всё сильнее. Что он по итогу и делает, оглядываясь по сторонам - провоняет табаком назло Эрену и слова не скажет. Он сидит так ещё десять минут, впадая в размышления о будущем. Что ему осталось? Достать Энни, разобраться с некоторыми проблемами и валить куда подальше с этого чертового Парадиза. Даже в мыслях невольно обходит тему Эрена, называя это завуалированным «некоторые проблемы», нет уж, блять, если бы Зик смотрел правде в глаза, то просто охерел бы от того, какую глубокую могильную яму он решил себе выкопать, решаясь на отношения с Эреном. Чем ближе в своих мыслях он подбирался к неизбежному, тем более липким ощущался собственный страх перед временем – он ведь не сможет сидеть так на жопе бесконечно, ему придется уйти, и тот момент, когда он должен будет взглянуть в драгоценные зеленые глаза и… и просто разрушить весь мир Эрена к чертям, взывает его к мученическим воплям совести. Зику так захотелось его сейчас обнять; прижал бы к себе и покрывал любимое лицо нежными поцелуями, ни слова бы не сказал, но постарался бы вложить всю свою любовь, чувство вины и липкий ужас, от которого ему никуда не деться. Стряхивая пепел, Зик только сейчас задумывается, что раньше никогда так не парился над отношениями. Да, у него было несколько пассий, с одной даже все было серьезно, он задумывался о совместном будущем, пытался вложить всю душу в отношения, о которых сейчас остались лишь смутные воспоминания – так давно это было. А Эрен пусть и ворвался в его жизнь ещё задолго до их знакомства, пронесся нервной дрожью по телу, когда он услышал заветное «Йегер», но уже тогда Зик чувствовал ебаный страх. Страх, что Эрену пришлось в разы хуже, чем ему самому, у Эрена могло не быть такого шанса и выбора, Гриша наверняка бы не стал допускать прошлых ошибок, будучи тираном, насильно заставляя Эрена следовать своему мировоззрению, но всё это оказалось в корне не так. Эрен испытывал к отцу теплые чувства, местами негативные, но всё же он не отказывался признавать этого человека отцом, как делал сам Зик. Эрен рос в любви, тепле и родительском обожании, он не дрожал по ночам с ножом под дверью и не боялся, что однажды его задушат из-за неоправдавшихся шизанутых ожиданий. Поэтому, если отец и преуспел в чем-то, то только в воспитании второго сына… и Зик был ему за это благодарен. И он даже может закрыть глаза на то, что его папаша предпочел не держать свой хуй в штанах, а плодился и размножался дальше – черт бы с ним, но Гриша ведь сделал очередную хуйню, когда, не спрашивая, обрек Эрена на участь, которую мальчишка бы явно никогда не выбрал. Передать Координату и Титана-основателя второму сыну. Чудесно, просто, блять, чудесно. Гриша заслуживал не только звание самого хуевого отца, а ещё и то, чтобы ему харкнули в ебало, из ненависти, его - как минимум, потому что, если бы старший Йегер этого не сделал, ему бы никогда не пришлось Эрена даже пальцем тронуть. Он бы холил и лелеял этого мальчика как самое дорогое сокровище на всём белом свете, а не думал, как бы, блять, помягче сказать о том, что Зик его старший брат и всё это время ему врал. - Зик! – мужчина вздрагивает вместе с тем, как пальцы обжигает нагревшийся фильтр – кисло морщится, понимая, что толком так и не покурил. Он поднимает глаза на бегущего к нему Эрена и невольно расслабляется, расплываясь в улыбке. Йегер бежит к нему, радостно улыбаясь, опять чуть не запрыгивает на руки, оказываясь сидящим у него на коленях, его так привлекает вся эта приземленность и простота Эрена, он не пытается умничать или строить образ, он просто делает, как считает нужным. – Прости, что опоздал, задержали в легионе, - часто дыша, поведал ему парень. – Всё-таки есть же ещё большие придурки, чем я, на этом свете. - Для начала – привет, - он щелчком выкидывает догоревшую сигарету и складывает руки на чужой талии, притягивая к себе для поцелуя. Эрен весело фыркает, беззлобно закатывая глаза, но на жест отвечает тем же, касаясь горьких от табака губ. – А во-вторых, это что, моя рубашка? - Решил тебя подразнить. - И ты в таком виде по легиону расхаживал? - Да-а, - игриво пропел Эрен, обнимая мужчину за шею, манерно вытягивая руки, словно демонстрируя, как пшеничного цвета ткань собирается в складки на закатанных рукавах. – Микаса сказала, что цвет мне к лицу, так что я ещё подумаю, отдавать ли её тебе или нет. Ты, кстати, такой необыкновенный сегодня, вау… - Зик ластится к ладони, которой парень проводит по его щеке, тает от комплиментов, которыми Эрен его осыпает, когда подмечает новый костюм. Его старания вознаграждены, и влюбленно-восхищенный взгляд любовника того определенно стоил, он сам может только широко улыбаться, когда Эрен утыкается носом в его шею, делая глубокий вдох. От сладкого стона Зика уводит в совсем другую сторону, тем более, когда развязный подросток едва не мурлычет ему на ухо. – М-м, как же вкусно от тебя пахнет. - Не заигрывайся, - мягко произносит мужчина, отстраняя от себя Эрена, и сам только сейчас обращает внимание на его внешний вид, его взгляд теплеет, когда он подмечает заправленные за уши кончики волос, что до этого спадали ему на глаза. – Тебе очень идёт. - Спасибо, - Эрен широко улыбнулся, но в следующее мгновение грустно опустил глаза. – Тут такое дело, Зик, в общем… я не смогу сегодня пробыть с тобой весь день. Я ещё давно обещал Микасе, что мы куда-нибудь сходим, прогуляемся, навестим Армина, и совсем забыл об этом, а сегодня она напомнила, и я просто не смог ей отказать. - Так чего же ты тогда пришел, остался бы с ней. - Я просто хотел тебя увидеть, я сказал ей, что ненадолго сбегаю по делам и потом вернусь. Прости, что так вышло. И Эрен сделался таким пристыженным и расстроенным, будто Зик действительно мог на него из-за этого обижаться или злиться. - Да ладно тебе, Эрен, ну подумаешь, ещё куча времени впереди. - Да, наверное, просто мне хочется проводить с тобой всё свободное время, но при этом я совершенно забываю про других дорогих мне людей. - Немного выпадаешь из реальности, это нормально, для твоего-то возраста. - Ой, - Эрен недовольно кривится, явно не испытывая симпатии к сказанному Зиком. – Можно вот без этого, мне шестнадцать, а не десять, я отдаю себе отчет в своих поступках… Просто забегался. Грайса это, кажется, только раззадоривает, тот легко смеется, оставляя на виске Эрена нежный поцелуй, и у него просто заплетается язык, ещё секунду назад готовый вступить в полемику с мужчиной, он вдруг захотел просто поудобнее усесться, обнять Зика и умиротворенно лежать головой на его плече, прикрывая глаза. В последнее время он чувствовал себя таким неспокойным: постоянно мельтешил, делал одному ему понятные глупости и мог вдруг ни с чего загнаться абсолютно без какого-либо повода. Любовь к Зику вдохновляла, но и одновременно с тем высасывала практически все соки, ибо между ними до сих пор не было всё ясно наверняка. Они встречаются или просто иногда трахаются? Когда Зик наконец расскажет ему правду, сколько ещё ему придется ждать, чтобы услышать то самое откровение и перестать загонять себя по углам? Зик рассказывает ему о планах на день, чем собирается заняться, и Эрен слушает его вполуха, пригревшись на широком плече, в любимых руках, что продолжают обнимать его поперек живота. - Ты обедал? Может, сводить тебя куда-нибудь поесть? - Не хочу, давай просто посидим. Расскажи что-нибудь ещё? Никогда не думал пойти в армию? - А почему ты спрашиваешь? - Мне просто интересно, Зик, хватит искать какой-то враждебный подтекст в моих словах, - Эрен говорит совсем негромко, несколько устало, плавно скользя взглядом по снующим туда-сюда людям, что прогуливались по парку. Всякие парочки, что, как и они, мило ворковали на скамейках, видит двоих детей, что играют в догонялки, и невольно улыбается шире. – Во что ты играл в детстве? - В детстве? – мужчина задумался, но по итогу лишь пожал плечами, отчего голова юноши неловко качнулась в сторону. – Не помню, наверное, в то же, во что и все дети. У меня детство рано закончилось, так что. - А мы с Армином и Микасой, помню, часто любили просто по городу носиться. В Шиганшине совсем не так устроены улицы, как в Тросте, там меньше улочек и больше пространства. Ещё часто у реки зависали, в основном с Армином, Микаса обычно с мамой дома возилась, - Эрен, не отрываясь, следил за тем, как двое мальчишек, устав, упали на траву около дерева, откуда-то выудив деревянный нож. Рядом с ними, на скамейке, сидит какая-то женщина, беспардонно смотрящая прямо на Эрена, разглядывающая его и как-то слишком заинтересовано склоняющая голову, когда он крепче обнимает Зика. Порою ему хотелось вернуться в то время и почувствовать себя ещё раз так же беззаботно, точить деревянные ножи под увлеченный лепет Армина, слушать интересные истории, вычитки из книг. – Я так по нему скучаю, как я вообще мог забыть о том, что обещал Микасе навестить его могилу… - Эрен, если тебя это так волнует, то иди к ней сейчас. Ничего страшного в том, что ты забыл – нет, такое случается. - Мне так, блять, стыдно. Сначала я ей не уделил внимание, теперь от тебя сбегаю. - Я взрослый мужик, обещаю, в подушку плакать не буду. Они оба весело рассмеялись, погружая спокойную атмосферу парка в звенящую теплом и уютом любовь. Зик воркует над ним, клюет в щеку, которую Эрен смущенно подставляет, робко целует в ответ, когда мужчина прикасается к его губам. Внутренне ему хочется просто застонать, блаженно закатывать глаза и покачиваться из стороны в сторону, солнечно смеясь, Зик так щедро отдает ему всю свою любовь, все свои чувства, что Эрена разрывает от такого обилия, переполняет теплом. Именно поэтому он ни капельки не стыдится, когда чуть не опрокидывает мужчину на скамейку, наваливаясь всем телом. Его охватывает бешеная потребность зацеловать всё лицо, что Эрен и делает, покрывая частыми поцелуями щеки и губы, не реагирует на протестующее мычание и на то, как требовательно его пытаются отстранить – Эрен всё равно впивается в его плечи мертвой хваткой и отлипает только тогда, когда дышать становится нечем. Он смотрит на него и не может набрать кислороду, краснеет до кончиков ушей, но улыбается как последняя сука, видя на щеках некогда непрошибаемого Грайса румянец и отмечая то, как Зик облизывает свои красные от поцелуев губы, смотря на него в упор… - Засранец, - сбиваясь на вздохе, хриплым голосом произнес мужчина. Зик стер пальцем слюну с уголка рта, проводя по губам, и это зрелище точно не для слабонервных. Эрен не терпеливый, он не понимает, как можно на это смотреть с эмоциями камня, и на попытку Грайса ущипнуть его за зад реагирует оперативно – сам щипает за бедро, выворачивается из кольца рук и едва не падает рожей вниз. – Сейчас допрыгаешься ведь. - Я люблю тебя! – Эрен говорит это прямо во всеуслышание и нисколько не смущается удивленной реакции прохожих, только довольно улыбается. – Я люблю тебя… - привлекает и внимание той женщины, что брезгливо морщится. Она смотрела на них всё время, что они тут находятся, и не то чтобы это как-то пугало, скорее наоборот - несказанно раздражало. Зик целует его на прощание, предлагает проводить до корпуса, желая продлить их встречу, но Эрен мягко отказывает, у него не было извращенного желания столкнуться с кем-то из корпуса, идя за руку с мужчиной, хотя на реакцию Жана он бы безусловно посмотрел. – Я пойду, постараюсь навестить тебя вечером, если будет время, хорошо? Не скучай! - Да уж, без тебя соскучишься, - он закуривает в очередной раз, так и оставаясь сидеть на скамейке. К херам скидывает с себя пиджак, бросая его рядом с собой, и пытается свыкнуться с мыслью, что он ждет не дождется сегодняшнего вечера.

***

Леви задерживает дыхание, поверхностно дышит, потому что понимает, что если не возьмет себя в руки, то тотчас свалится прямо посреди коридора, от внезапно прострелившей острой боли. Он в очередной раз тянется, чтобы поправить сползающую с плеч рубашку, и тут же морщится от боли, что с каждым глубоким, тяжелым вздохом становится только сильнее. Подъем по лестнице ему дается не так сложно, как мужчина предполагал, достаточно оказывается опереться на перила и не нагружать травмированную ногу, неспешными шагами поднимаясь на второй этаж. Народ, видимо, услышав, что в Разведку вдруг наведался сам Закклай, предпочел попрятаться по углам и не высовываться, дабы случайно не попасться начальству, что плевалось ядом по сторонам, устраивая полный разнос командору в его же кабинете. И его решение наведаться к Эрвину такое же спонтанное, как и визит Дариуса в принципе. Кожу на ребрах жалит, неприятно давит изнутри, Леви облокачивается плечом о стену – всего на секунду, только чтобы перевести сбившееся дыхание, сам себе не верит, когда на локоть с лица ему падает капля пота. Врачи настаивали, чтобы ближайший месяц он провел в горизонтальном положении и совершал лишь короткие прогулки от уборной до кровати – этого уже будет достаточно, чтобы организм понемногу шел на поправку. Но вот геройствовать подобным образом ему было запрещено, мало ему сотрясения и периодической дезориентации, от которой полощет дальше, чем видишь. Леви заходит, даже не стучась, облокачивается на дверную ручку, вновь поправляет сползающую рубашку, что висит на его плечах, дабы скрыть от любопытных глаз окружающих перетягивающие всю спину и грудь бинты. Эрвин бросает на него лишь один короткий взгляд, чтобы Леви понял: всё плохо. Потому что Смит отворачивается от него, закрывается, замыкается в себе и не впускает в личное пространство, вновь возвращаясь к ящику писем, что лежит на его столе. Вот так выглядит ошибка, что могла стоить им друг друга, будущего и вшивого положения в обществе. Эрвин никак не комментирует даже то, что Леви нарушил постельный режим и приперся сюда, на второй этаж, только чтобы помозолить ему глаза. Так же, не говоря ни слова, он закрывает за собой дверь. Эрвин, погруженный в себя, не реагирует, продолжая молчаливо пялить в пространство перед собой. Леви пытается подобрать правильные слова, хоть что-то, чтобы Смит не погряз в этих чувствах с головой, Эрвин, который в прострации – холодный и отстраненный ото всех человек, в котором самоненависти столько, что хватило бы, чтобы опоить всех людей, в том числе и за пределами стен. Но сейчас они ведь не на поле боя, они в своих вполне себе родных четырёх стенах, и Аккерман знает эту комнату как свои пять пальцев, на книжных шкафах слева – важные книги, военные уставы и кодексы, в крайнем справа – множество книг не по тематике; некоторые поставил Эрвин, некоторые Леви принес сам, когда пустое пространство начало раздражать хозяина кабинета. Невольно вспоминает те дни, когда Эрвин только-только стал командором, и у Леви появилось новое место дислокации, где он стал бывать чаще, чем в собственной комнате. Тогда же у них состоялся диалог о том, что они будут делать, и, черт, как же ему стыдно за те слова, что он наговорил. Обвинял Эрвина в его несерьезности, наивности. - Дариус нас пожалел, - всё же начинает Леви, бросает мимолетный взгляд на любовника, но, не увидев на его лице чего-то нового, возвращается к разглядыванию полок, подходя к одной из них. – Было видно, как ему тошно ото всей ситуации, и он пытался себя сдерживать. Я думал, у меня сердце выпрыгнет, когда он в тебя вцепился. Он слышит тяжелый вздох Эрвина и почти всем нутром ощущает, что он лишний здесь, что именно сейчас Эрвин просто не хочет его видеть. Но они пять лет бились над этими отношениями не ради того, чтобы вот так в один миг всё перечеркнуть, и не чтобы Леви сейчас ущемлялся, строя из себя равнодушного любовника. Ему ведь не всё равно, и он не уйдёт отсюда, пока Эрвин его за шкирку не выкинет, даже если подобная замкнутость здорово задевает его за живое. - Ты достал письма? – капитан пытается, хоть и говорить, когда вместо ребер дробленное стекло, не самое приятное занятие. Он подходит к Эрвину, что сидит, сжав переносицу, и давит в себе желание прикоснуться, вместо этого беря одно из своих писем.

Главный Разведывательный Корпус Командору легиона Разведки Эрвину Смиту г. Трост Стена Роза

- Будешь их все сжигать? Эрвин? - Отнесу домой, - с трудом выдавливает из себя мужчина. - Пусть лежат там. - Понятно, - Леви скользит взглядом по строчкам письма, вспоминает, что чувствовал в тот момент, как его поглощало одиночество, и написать Эрвину тогда казалось ему самой лучшее затеей. – «Я бы обнял тебя и не выпускал до следующей ночи». То, что Леви зачитывает, на Эрвине срабатывает как тяжелый груз, что больно давит на широкие плечи. Командор поникнул, оборачиваясь то на документ, что лежал перед ним, то на Леви, то на письма, которыми был усыпан весь его стол. Из документа мужчина высматривает только слова «приказ» и «экспедиция», но говорить сейчас о работе будет полнейшим свинством по отношению к Эрвину. Поэтому Леви обходит его со спины, становится напротив и берет чужую ладонь в свою – самый простой жест, он не вкладывает в него чего-то сакрального, ему бы хоть как-то показать, насколько ему важно сейчас поддержать его. Аккерман не сожалеет о произошедшем, да, это здорово ударило по безопасности их личной жизни, но, так или иначе, ему не хочется бросаться на стены и выть о том, какой же Эрвин безответственный, раз хранит такие письма в ящике стола, и найти их может любой желающий. Однако Эрвин считает в корне иначе, ему стыдно, так, блять, стыдно, что хочется глаза себе выколоть, лишь не смотреть на трогательно льнущего к нему Леви. Это всё его вина: он не уследил, подверг их опасности, а затем его ещё и как какого-то сопляка отчитали на глазах у Леви, а он даже слова сказать не мог – хорошо быть командором и плохо, когда ты становишься совершенно беззубым перед человеком, который старше тебя по званию. Если бы он начал отвечать, то всё бы не закончилось так хорошо, но именно из-за его допущений случилось то, что случилось. Леви был прав, он слишком беспечен и легкомысленно относится к возможной проблеме. - Я всё так же несерьезен, так ты думаешь? - Нет, не думаю. Эрвин, посмотри на меня, - Аккерман совсем невесомо касается пальцами чужого подбородка, не настаивая жестом, но Эрвин глядит куда-то поверх, мимо глаз, но всё-таки смотрит, даже несмотря на плещущийся в нем стыд, и Леви всё же не удерживается, гладя своего мужчину по волосам. – Ты отличный командор, всегда им был и будешь, но ты совсем себя не ценишь. Ты всё берешь только на себя, но подумай, отгулы Эрена – это мои косяки, как и то, что ты ходишь нервный всю последнюю неделю, то, как мечешься из стороны в сторону. Я ведь вижу, что ты очень чем-то взволнован, и тебе бы следовало просто отдохнуть, но до тех пор - смотри, ты всё ещё командор, я всё ещё твой жених, и мы всё ещё служим в Разведке. - Мне так стыдно, Леви. Я не могу себе места найти, я облажался- - Эрвин- - Я реально облажался, понимаешь? Кто-то проник в мой кабинет, и кто-то искал эти письма, я не пресёк этого, я как командор должен был уследить за этим, но что по итогу? Я виноват перед тобой, перед главнокомандующим, перед своими солдатами. Я не знаю, что со мной творится, у меня едет крыша, воспоминания Бертольда выносят мне мозг каждый раз! Я не могу себя контролировать, уделять время и Ханджи с её исследованиями, и тебе, и работе, думал, что смогу, но в итоге всё это привело вот к чему! Не знаю, может, мне действительно стоит искать себе замену. - Милый, - у Эрвина даже зрачки расширяются, когда он слышит это внезапное ласковое обращение и наконец-то смотрит Леви в глаза. Там забота, океан любви, покровительства и бесконечного уважения – так не смотрят на тех, кто облажался. – Какой бы выдержкой ты ни обладал, кого и когда бы ты там ни сожрал, чтобы стать титаном – ты все ещё такой же человек, как и все. Невозможно жить в этом всём и не сходить с ума. Я бы не вынес. Я терпеливый, ты знаешь, но это огромный стресс, с которым справляться одним только умом недостаточно. Иногда я… я сомневаюсь, что сделал правильный для тебя выбор. - Сомневаешься?.. – Эрвин в шоке уставился на Леви. Он действительно услышал то, что услышал? – Что именно ты имеешь в виду? - Ты хотел узнать, что в том подвале, но ещё ты ведь просто хотел наконец-то успокоиться. И я знал, что ты уже тогда, когда дал мне эту инъекцию, рассчитывал на то, что тебе она не достанется. Ты устал, я вижу, как сильно ты устал, как каждая новая смерть для тебя словно удар, как трудно тебе проходить со всем этим грузом, что я на тебя водрузил, но я всё равно не жалею. Война закончится, мы дадим этим детям свободу, пусть даже ценой жизни товарищей, но не напрасно. - Ты говоришь совсем как я. - Потому что это слова самого умного человека, которого я только знаю. Ты только представь: нету больше стен, я убил этого сраного урода и его шайку, наши друзья и товарищи свободны, мы – свободны. Я… не знаю, продаю этот чай, - Леви мягко усмехается собственным словам, обнимает лицо Эрвина руками и прислоняется своим лбом к его, словно желая передать всё то, что внутри, через взгляд, через платину в небо, через теплое дыхание, что отражается на губах. – Мы семья, мы наконец-то счастливы и спокойны. Только ты со своими чудными мозгами можешь привести нас к этому, слышишь? Все эти проблемы сейчас – капля в море, они ничего не значат для того самого человечества, которое ты так хочешь спасти. - Слышать это от тебя, зная, как ты не любишь предаваться мечтам, прямо… - Я люблю тебя, Эрвин, мать твою, неужели непонятно, что я уже не тот двадцатипятилетний придурок, который дальше своего носа ничего не ви- Мужчина сам целует Леви, прерывая на полуслове, но затем отстраняется, и он будто влюбляется ещё раз, опять, видит эти серые глаза, угольные прядки челки, что красиво спадает на лоб, курносый нос, тонкие губы – в его глазах Леви олицетворяет такой душевной покой и равновесие, к которому он сам хотел бы однажды прийти. - Я и говорю – спасибо тебе. - Пиздец, нет, ну такое точно только сжигать… - Не надо ничего сжигать, Леви, положи на место, - доносится из-под стола резкий стук, кое-кто, кажется, ударяется головой, на что Аккерман только весело фыркает. – Никакой дисциплины. - Извините, командор. И часто ты это… боже, - читать свои старые письма было занятием для каких-то отбитых извращенцев. Если бы Леви встретил того себя, пятилетней давности, что только начал встречаться с этим шикарным мужчиной – Леви бы всенепременно дал себе пизды, чтобы тот малолетний уродец не выводил молодого командора на противоречивые эмоции своим «тебя волновать не должно, как мои дела». - Что было у меня в голове… - Ты пытался казаться неприступным. - По-моему я пытался казаться дебилом. - Ну или так, - но в этот раз мужчина ударяется потому, что Леви слабо толкает его в спину. Даже не прикладывая силы, совсем безобидно, но Эрвин всё равно хохочет: - Ты был таким бесячим, я помню, как у меня порою аж челюсть сводило от твоих приколов. - «Я не хочу проводить с тобой время в свой единственный выходной». Поверить не могу, что я писал это именно тебе. - А сейчас хочется? Он был укутан в военную шинель Эрвина, которую мужчина накинул ему на плечи вместо сползающей рубашки. Мерзлявая сущность сказала ему огромное спасибо и теперь сладко согревалсь под солнцем и в объятиях теплой ткани, которая ещё и пахла родным человеком. Эрвин копался под столом, пока Леви приватизировал его стул и уселся на него с босыми ногами. Смотрит он на ничего не подозревающего Эрвина крайне выразительно. - Ну не знаю даже. Что ты там вообще копаешься? - Ящик заклинило, можешь дать что-нибудь острое, чтобы поддеть? - Острое? – он быстро пробегается взглядом по столу и, всё ещё морщась, тянется к небольшому ножичку для писем, передавая его командору. – Пойдет? - Да, спасибо. Когда ты вообще понял, что прям влюбился в меня? – с неподдельным интересом спрашивает Эрвин и возвращается обратно к тайнику, вставляя острый конец в зазор между крышкой и столом. – Мне всегда было интересно, что ты такого во мне нашел, что в тебе проснулась любовь. - Это вопросы явно не для обсуждения в кабинете командора Разведки, но вообще, у меня к тебе тот же вопрос. - Во всё и сразу. - Так я и поверил, - закатил глаза Леви. Снизу наконец-то раздается приглушенный щелчок и протяжный скрип маленькой деревянной дверцы. – А я даже не знаю, что именно выделить, ты всегда так на меня смотрел, тепло улыбался, это было так внезапно, что я… - Леви. - М? - Здесь пусто, - прокатился по комнате голос, больше похожий на шепот мертвеца.

***

В действительности Зик не сильно рассчитывал на то, что Эрен придет, но на всякий случай всё равно прикупил бутылку вина и закусок, спустив на это приличную сумму; в очередной раз хотелось проявить заботу, инициативу, показать парню, что их отношения это уже не просто какое-то помутнение, из-за которого они вначале так плохо начали. За окном вечерело, солнце спряталось за стенами, проливая на горожан палитру туманных серо-буро-малиновых оттенков. Из-за поднятой в воздух пыли Трост в окне чем-то напоминал летне-осенний Либерио, по улицам сновали редкие люди, а серые оттенки перемешались с бурой вязью у горизонта, плелись по кромке стен, перетекая над головой в темное черное марево, где уже можно было разглядеть мерцающие звезды. Зик смотрит на небо, следит за красивыми переливами, что лишены светового загрязнения, и ловит такое тонкое чувство ностальгии, детское, совсем кончик ощущения, но именно оно поселяет в его голове мысли об Эрене. Есть ли вариант, при котором он сможет рассказать ему правду и никак не поранить? Получить прощение, понимание, о котором он уже начинает мечтать сейчас, чтобы в роскошных изумрудных глазах он видел не ненависть, а сочувствие, пусть даже через толику ярости, но смог бы Эрен его понять? Теплое чувство Зик так и давит в зародыше. Простить за смерть матери? Близких? За предавших его людей, что стали для него друзьями? За смерть Армина? Эрену надо быть глухим, слепым и немым идиотом, чтобы он смог принять Зика таким, принять его прошлое, настоящее и неизбежное будущее. Стук в дверь вырывает его из горьких мыслей. Ладно, он подумает об этом позже. И, зачесав волосы ладонью, не может спрятать уже расползающуюся на губах улыбку, он обнимет его, скажет, что любит, и весь вечер будет с ним чуток и нежен. Но того, кого он видит на пороге… кажется, мир перевернулся. Темные волосы, низкорослая фигура, она смотрит на него своими выпученными глазищами, придерживает палку под рукой и улыбается. Улыбается так хищно... - Добрый вечер, командир.