Что-то из сборника

Он не знает, что в этой ситуации напрягает его больше, всё это какой-то бред, дурной сон, который никак не хочет покидать его голову и теперь прочно засел где-то в подкорке, являя глазам самые жуткие, самые неприятные и мерзкие образы, исходы, которые вызывали страх, дрожь по всему телу, от которой тряслись даже его сильные руки. Какая ирония: получив силу Звероподобного, почти каждый раз он ощущал нестерпимую боль в суставах, словно кто-то тянул его за кости на протяжении всего пребывания в теле титана. Мышцы сводило спазмом, выворачивало судорогами, ощущения в первый год были просто нестерпимыми. Его сердце колотилось как бешеное, пряталось где-то в горле, и Зик был бы только рад его выкашлять, одной проблемой меньше, никаких переживаний и тахикардии, что за ручку водит его по грани в такие стрессовые моменты. Настолько, что внутри он уже рвал на себе волосы и стоял на коленях перед мнимым Богом, ему нужно было время, план, исполнение задач, чего он так же требовал от своих подчиненных. Подчиненный от слова «подчинение», а это значит, что у его воинов нет лишнего воздуха и пространства для обдумывания чужих приказов. Приказ командира – вещь беспрекословная и почти, блять, святая, как считает Йегер, если от тебя чего-то требуют – сдохни, но выполни, сожри себя с дерьмом, разбейся в лепешку – поебать абсолютно, если мыслить тезисами враг-не-враг, то и они здесь не в песочнице, и не малые дети, что песочек копают, они, черт возьми, на вражеской территории, и ту херню, что выкинула вдруг Пик… Он понимает каждое её слово, что следует поток за потоком, о том, что ей тяжело и её состояние значительно ухудшилось. Каждое обращение в титана для неё будто пережевывание стекла: нестерпимая боль в ногах, которая усиливается с каждым днем, усталость и неспособность уже просто здраво мыслить. Её нельзя не понять, ведь будучи замкнутой в заброшенных зданиях среди титанов, хочешь не хочешь, а с ума сходить начнешь. Они должны были задержаться здесь всего на месяц, только попытаться закончить то, чего не смогла та троица, у них был приказ – в случае неудачи возвращаться в Марлию, как минимум, они вернули Челюсти, этого уже было достаточно, чтобы их встретили с наименьшим позором. Поэтому Йегер даже права не имеет повышать на Фингер голос, она истощила саму себя, и её не должно здесь быть, Пик должна лежать дома на кровати в Либерио, пить теплый куриный бульон и постепенно поправляться, а не как ошалелая носиться по Парадизу уже шестой месяц подряд. Даже ему было трудно находиться в теле титана более суток, сильному физически и духом мужчине, что уж говорить о хрупкой Пик, руки которой ужасно холодные и трясутся даже при малейшей нагрузке. Чувство долга благородно ровно до того момента, пока оно не перерастает в излишнее геройство, что позднее оборачивается никому не нужными жертвами. Сам ведь говорил, что не может лишиться Перевозчика, и сам же пренебрег её состоянием: ждать от Пик того, что она продержится ещё хотя бы два месяца, было несправедливо как минимум по отношению к ней же. Но меньше трясти его не начинает, наоборот, кажется, дрожь становится только сильнее, потому что до Йегера вдруг доходит вся опасность ситуации; паранойя уже подкидывает картинки их обнаружения и того, как Эрен смотрит на него через решетки камеры пыток, как рядом лежит Пик, а Райнер из-за такой оплошности схлопывается где-нибудь в углу собственного дома, разлетаясь мозгами и частями черепа по деревянному полу. - Зик? – Пик зовет его по имени, осторожно касаясь подрагивающей на весу руки. Пена с его рук стекает в наполненную до середины ванну, в итоге тускнея в объеме и превращаясь в изначальный мыльный раствор, который пропитывал мочалку. – Я могу попытаться сама, если… Зик поднимает на неё глаза, отрываясь от созерцания пространства перед собой. Он даже не заметил, как провалился в мысли, пока обрабатывал гематомы на её ногах. Они пестрели бордово-черными пятнами по всей длине, где-то переходили в желто-зеленые, а где-то были настолько черными, что ему самому было больно к ним прикасаться. Пик сама как один большой синяк – сидя перед ним обнаженной, в неглубокой ванне уборной, она лишь на мгновение может успокоиться, унять мелкую дрожь, что сопровождала её все эти дни; вода горячая, теплая, и это почти что блаженство, смыть с себя, наконец, всю грязь и пот, оттереть кровь с измученных ног и хотя бы на секунду расслабиться. Зик ей в этом неплохо помогал, ведь, попытавшись взять в руку мочалку, она чуть не растерла кожу до крови – движения неконтролируемые, локтевые суставы ноют, и держать их в каком угодно положении кроме как по швам просто насилие над самой собой. Когда она заявилась к нему на порог, то сил хватило только на вымученную улыбку и неосторожный шаг, с которым она и свалилась к нему в руки. Тогда она, впервые за долгие месяцы наконец-то оказавшись на его руках, почувствовала себя в безопасности, паника пропала, а от командира исходило защитное тепло, в котором, она не станет лукавить, уже очень давно хотела оказаться. Её хватило лишь на пару фраз про ноги, и Зик тут же отнес её в ванную, набирая горячую воду и раздевая догола. Она даже не успела ощутить стыд или что-то вроде того, могла думать только о боли, что заполняет каждую клеточку в кости, и как желанно тело реагирует на теплую воду, в которую командир её осторожно укладывает. Беря в руки мыло с мочалкой, он так и застывает. - Командир? – повторяет она уже без прежней фамильярности, видя, что мужчина вновь погрузился в свои раздумья. У неё севший голос, и напрягать связки не менее трудно, ведь горло саднит, и каждая, даже самая тихая фраза для неё словно острая бритва, что царапает нежные стенки изнутри. Зик наконец отмирает, моргает один раз и возвращается к своей первоначальной задаче, вновь вспенивая мыло. – Я могу и сама, если тебя это как-то… - Что я тут не видел, Пик. Прекрати, мне не сложно. - Просто ты выглядишь потерянным, вдруг тебе неприятно. - Всё нормально. - Ты злишься? - Давай мы потом об этом поговорим, договорились? Сначала надо привести тебя в божеский вид, прежде чем допрос устраивать. Она слабо улыбнулась, невольно напрягаясь, когда шершавая губка касается её изувеченных силой титана ног; вдруг чувствует пробирающее до кончиков волос смущение, но не из-за собственной наготы. - Это выглядит совсем отвратительно, да? - Не думай об этом сейчас, я привык, это как минимум. Помолчи лучше, у тебя и так сил нету. - Хорошо… Зик с ней на удивление нежен, ей даже не хочется думать, что именно тому причина, в конце концов, какая сейчас разница? Будь она его подчиненной или бывшей пассией, суть одна – у неё вместо ног покрытые синяками истощенные мышцы и кости, которые кожа обтягивает слишком отчетливо, безобразно, даже ей самой неприятно на это смотреть, ощущение, будто её усердно били молотком несколько часов подряд, дробя кости и разрывая мягкие ткани; то, как она сюда дошла, было достойно отдельного описания. В своих мыслях она уплывает всё дальше, впервые за долгое время ощущая не только боль, но и касания, дыхание живого человека. Зик стирает кровь с её ступней, осторожно промывая каждый палец, ведет выше, до колена, где аккуратно очерчивает налитый кровью черничный синяк, что ближе к бедру переходит в лиловые вкрапления, охрой расплываясь по всей поверхности бедра. Ему приходится быть особенно аккуратным с раной на внешней стороне – травма несерьезная, но достаточно глубокая, чтобы можно было занести заражение. Сила титана не справлялась со всем и сразу – проблемы Перевозчика. Титан мобилен и коммуникабелен, однако совершенно беспомощен перед множеством серьезных ранений, обычно, куда направишь – там и регенерирует. Но в случае Пик это было похоже на роскошь, она сейчас слабее новорождённого котенка, не может даже голову ровно удержать или скрестить руки на груди, чтобы хоть как-то прикрыться. На прикосновение к краям раны девушка крупно вздрагивает, шипя от боли. - Где-то зацепилась? - Порезалась, когда открывала консервы. Руки были в мясо, - она беспомощно кивает на ладони, будучи неспособной их показать самостоятельно. Зик осматривает их, подмечая бледно-розовые полосы шрамов, и ужасается. Всё было плохо настолько, что организм не справлялся даже со шрамами, что обычно пропадают-то за доли секунды, конечно, о какой регенерации подобных травм может идти речь. - На ногу не хватило сил. - Что же ты так. Он смывает остатки грязи и крови с её рук, что так же, как и всё остальное тело, были слишком тонкими, истощенными настолько, что Пик буквально выглядит как веточка, которую можно сломать пополам. Не то совесть проснулась в его башке, не то просто стало стыдно, но он смягчается, гораздо ласковей проводит мочалкой по ключицам, оставляя мыльный след от шеи до груди, бесстрастно смывает с живота остатки грязи, стараясь причинять ей как можно меньше боли. Её состояние – его вина, и раз уж так вышло, он должен на неё не наезжать сейчас, а, как своего солдата, привести в порядок, умыть, одеть, накормить, и просто позаботиться о её дальнейшем самочувствии, а там уже можно будет и постучать по темноволосой макушке с вопросами о том, почему Пик пришла сюда, а не отправилась в сторону порта, где ей бы оказали маломальскую помощь. Корабль прибывал два раза в месяц, и если свет его очей Браун не наговорил всякой хуеты начальству – то прибывает и дальше, всего на час, но этого достаточно, чтобы разгрузить необходимые припасы и получить хотя бы первую помощь. Почему она не поступила так, а вместо этого подвергла себя опасности, отправляясь сюда, вдобавок ко всему, ставя под возможный удар и его, и их миссию – Зик не понимал. - Я прям чувствую, как ты злишься… - С чего ты решила, что я злюсь? - Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы это не заметить, Зик – ты злишься. Прости… я порушила наши планы, и твои тоже. На самом деле, он злился совсем немного. Да, он испытывал своего рода негатив и даже какое-то сучье неудовлетворение, будто бедная Пик должна была там медленно погибать и дальше, но по факту ни Энни, ни даже их «миссия» для него не должны быть в приоритете. В первую очередь важно здоровье Пик; она его уши, глаза, быстрые ноги, и относиться к ней так беспечно… он больше злился на самого себя, чем на Фингер. Так ей и говорит, сидя на краю ванны, с закатанными рукавами рубашки и ополаскивая водой её тело, аккуратно моет ей голову и так же подхватывает на руки, кутая её в большое полотенце. И самая жуткая ассоциация, что возникает в его голове, связана с тем, что в прошлый раз он не мог поднять её только одной рукой: она была совсем истощенной, хотя, очевидно ела, как положено. - Не так я себе это всё представляла, если честно… - она не может даже обхватить его за шею для собственного удобства и болезненно морщится, когда Зик случайно задевает стену её ступней. – Осторожней, пожалуйста… - Прости, - мягкая кровать гораздо лучше всех твердых поверхностей, на которых ей пришлось побывать за это время, и она нисколько не возражает, когда мужчина накидывает на неё, обнаженную, свою самую большую рубашку, застегивая только нижние пуговицы и закатывая ей рукава. Не может уследить за логикой движений, просто не получается составить картинку в одно целое. Вот он берет бинты, затем баночку антисептика и горячую мокрую тряпку, которую прикладывает к краям её рваного пореза. Шипит, больно, о боже… У неё глаза в кучку собираются, её ведет от боли, когда Зик щедро льет антисептик на рану, кажется, будто кожа плавится, вот-вот дойдет до кости и – каждая мысль абсолютно бредовая. Пик смотрит на бинты, на Зика, на лицо, на его руки и опять на лицо, следя за выражением бровей, как он сосредоточенно поджимает губы, обрабатывая другие мелкие порезы. Она вдруг говорит первое, что ей только приходит на ум, совершенно не думая, кому именно – в голове каша, в каше кровь, в крови пусто.. или это в голове пусто? - Тебе так идёт без бороды, - не думает, когда тянется к чужой щеке, пальцы даже не касаются - сустав сдает раньше, чем ей это удается, и её рука всё так же безвольно падает вниз. – Смотрю на тебя, - она очень медленно моргает, подолгу держа глаза закрытыми, и вот тогда Йегер пугается по-настоящему, матерясь себе под нос. – Напоминаешь себя в юности. - Да, обсудим это как-нибудь на досуге, - Пик улыбается, будто пьяная, и сваливается на бок, ложась на подушку. В голове туман: ощущение, словно она понимает, что делает, но в то же время совершенно не отдает себе отчет, скользя по течению заполнивших её мозг мыслей. Он был таким милым, когда они были подростками, ей нравились его ухаживания. - Фингер, внимание, - ему приходится ущипнуть её за запястье, чтобы она открыла глаза. - Сколько пальцев? - Четыре или… кажется, четыре. - Голова кружится? - Немного… Ощущение, будто я пьяная… - Ты очень истощена, ничего удивительного. Сам себя корит за приевшиеся телодвижения, которые за подростковый период ему пригодились не единожды: взять стакан, набрать воды и бахнуть туда половину всего сахара в доме. Здесь с этим было несколько проблематично, он не пьет сладкое, и сахар здесь стоит как половина почки, однако он все же находит какие-то древние шоколадные конфеты. Раньше, в юности, как сказала бы Пик, ему приходилось успокаивать себя подобным образом очень часто. Неконтролируемая паника после психов папаши драла изнутри, ощущение преследования, что ещё остались его сторонники и теперь выслеживают его, малолетнего, на улицах – для детской психики это был неебической силы удар, но именно то, что однажды Ксавьер напоил его горячим, сладким чаем, что аж горчил на корне языка, стало своеобразным спасением и напоминанием, якорем к тому, кем являлся Гриша. Все эти врачебные практики воинов и оказание первой медицинской помощи, в первые дни он хотел отрезать себе руки и никогда больше не браться за бинты, делать всё в корне наоборот, чтобы отличаться от того, кто его породил на этот свет. Но с возрастом пришло и понимание: чтобы не быть, как Гриша – уже достаточно не иметь детей. Относится ли к имению детей его интимная связь с младшим братом? «Пиздец, Йегер, - думает он, раздавливая шоколадную конфету до мелкой крошки. – С такими мыслями тебе в отдельный семейный ад». Шоколад растворяется в теплой воде. Он размешивает осадок ложкой и подносит его к потрескавшимся сухим губам Фингер, что даже не пытается понять, что ей подают – доверяет, и как командиру, и как бывшему любовнику, поэтому не спрашивает и медленно пьет, с трудом проглатывая жидкость. В итоге требуется всего пара минут, чтобы её взгляд стал менее расфокусированным, а пульс вернулся в норму, уже не заставляя её сердце предпринимать попытки пробить ребра. Ему буквально нечего на неё накинуть, из вещей у него минимум, но в итоге, за неимением выбора, он надевает на неё пижамные штаны, затягивая нити настолько, насколько это возможно при топорщащейся ткани. Пик наконец-то смотрит на него не убито, а благодарно, и тогда Зик наконец-то может всего на секунду присесть у изголовья кровати, проводя рукой по лицу. Этот день просто не мог закончиться как-либо ещё, раз даже с самого утра его преследовало какое-то параноидальное чувство. С Эреном обошлось, тот просто задержался в легионе и был расстроен; его портье, что смотрел на него, идущего с жирным пакетом еды, слишком пристально, оказался лишь обычным любопытным мужиком, и Эрен не пришел скорее потому, что слишком занят, а не потому что в чьей-то голове созрел план-перехват Командира Воинов. У них нет никаких оснований полагать, а вот Пик – она, в свою очередь, пусть и нехотя, сделала достаточно, чтобы на них обратили внимание. Вот и отдохнул со своим любовником, чисто по всем Йегерским традициям – с раненым солдатом на руках, паникой в глазах и бывшей пассией в постели. Если сейчас заявится Эрен, то как-либо объяснить это будет довольно проблематично. - Зик… - Пик касается кончиками пальцев его уха, растрепанных светлых волос, но он только склоняет голову в противоположную сторону, уходя от прикосновения. Девушка не настаивает, продолжая только изучать взглядом чужой затылок. – Даже не знаю, было бы лучше, если бы ты орал и злился на меня, или всё-таки так? - Если бы я орал, то лучше бы точно не было. - Но ты явно не в восторге, что я здесь. - Ты нарушила мой приказ, Пик, - он тяжело вздыхает, окончательно взлохмачивая некогда уложенные волосы, и чешет затылок, пытаясь сообразить, что ему делать с Фингер дальше. – Конечно я не в восторге от этого, даже если это вынужденная мера. - Мне и вправду стало уже невыносимо, я думала, что умираю. Это страшно, понимаешь? Просыпаться и понимать, что ничего не видишь кроме темноты перед глазами, когда ориентируешься только на собственную боль. - Как ты вообще здесь оказалась? - Я здесь уже почти неделю. - Что? Почти неделю? Где ты шлялась всю эту «почти неделю»? - Где придется, но я увидела достаточно, чтобы перестать прятаться, я просто хотела убедиться, что ты всё ещё с нами, что… - по всему телу пронесся ток, он действительно слышал то, что слышал. Пик говорит не только о Разведке, вообще не только. Это можно различить по ноткам стали, оттенкам обиды и грусти в её надломленном голосе. – Я всё знаю. Зик оглядывается на неё всего на мгновение, чтобы подтвердить свои догадки – брови Пик горько тянутся дугами вверх, отчего кончики её век слегка вытягиваются, делая почти угольные мешки под глазами совсем явными. Он даже знать не хочет, что преобладает в её взгляде больше всего: разочарование, обида или злость, толку сейчас от этих эмоций, если они в любой момент могут оказаться под подозрением. Они не просто насрали на чьем-то пороге и радостно убежали. Они навалили приличную кучу дерьма на глазах у всего Парадиза, сначала разрушив Шиганшину и прилегающую стену, а затем эту же кучу дерьма и подорвали, так, что она кусками разлетелась в окна легиона Разведки. Как бы сильно он ни хуесосил всё их командование и своего ненаглядного Аккермана, у них всё ещё был маленький, но способный к размышлениям мозг; единственная радость, ну не отнимать же у них последнее, в конце-то концов. Чтобы подозрения упали на него одного, нужны веские основания, факты и доказательства, даже Эрен не смог бы их предоставить, в отличие от Пик. Тот факт, что их теперь двое, значительно урезал им запасы кислорода: придется быть ещё тише и незаметнее, чтобы не попасться, и это единственное, о чем он сейчас мог думать. Осуждает его Пик или нет, каким козлом выглядит в её глазах – ему неизмеримо похуй. - Тот парень, с которым ты… это ведь Эрен? Я помню, как он выглядит, это точно Эрен. - И что? Она, кажется, даже удивляется такому вопросу. - То есть как «и что»?.. Зик, это… он твой… он же наш враг, - Пик честно старается подбирать правильные слова, чтобы не выводить командира из себя, хоть воспаленный мозг и подкидывает не самые удачные варианты. – А ты целуешь его и обнимаешь, и ты явно не заставляешь себя этого делать… Нам нужно его забрать, увезти домой и отдать Основателя Марлии, наши друзья погибли из-за этого, а ты… На словах о том, что Эрена надо забрать, в нем просыпается что-то животное, звериная ярость, от которой хочется оскалиться, схватить нож и приставить его к горлу Фингер. В своей голове он уже окрестил подобное как «запретная тема», он не говорит, не думает и не касается этого – и другим не позволит, вцепится зубами в любого, кто прыгнет на его мальчика и порвет к херам собачьим. Ещё рано, они ещё не могут забрать Эрена, иначе весь их план пойдет к чертовой матери. Или это он так пытается себя обмануть, понимая, что на самом деле не готов с корнем вырывать младшего брата из почвы? Он и так разбит, ему морально тяжело после смерти Армина, и отвлекается он только на какие-то простые будничные вещи, переживая всю бурю эмоций где-то внутри себя. И Зик сейчас сожрет любого, даже Пик, если ей в голову придет мысль хотя бы пальцем его коснуться. - Я подготавливаю для этого почву, ясно? Не всё сразу, Пик, или ты думала, мы его силком через все стены потащим? Прости, но я боюсь, он сдетонирует раньше, чем ты ему слово скажешь. - То есть это ради миссии? - Исключительно, - врёт мужчина. – Я бы не стал этим заниматься без какой-либо цели. – хотя изначально он действительно так и собирался сделать, у него не было в планах влюбляться и уж тем более вставать на сторону защиты. Все, чего он хотел, это вытащить Эрена из ада, спасти от той участи, которую ему уготовил Гриша, но Эрен ведь оказался не мальчишкой с промытыми мозгами, Эрен оказался просто собой, с громкой целью истребить титанов, но не людей. Это было слишком значимо для того, чтобы он и дальше мог относиться к нему, как к какому-то куску дерьма. – Ты же меня знаешь, Пик, если бы в этом не было какого-то смысла изначально, то я бы даже не стал этим заниматься. Не надо думать, что я испытываю к нему какие-то чувства, но, чтобы добиться нашей изначальной цели, приходится идти на крайние методы. - Ты уже что-нибудь узнал? Где Энни? - Она в Митрасе. - В столице? Почему тогда ты… - Я разбирался с другой нашей проблемой, которая в один момент может вставить нам по самые гланды. Разведкорпус всё ещё цветет и пахнет, а я нашел способ это исправить, так что не надо пытаться как-то меня уличить в измене, всяко не до этого. Вот, - потянувшись к тумбе, он достает из ящичка небольшой кожаный блокнот и протягивает его Пик. Она лишь мельком пробегается по строкам и удивленно вскидывает брови. – В чем дело? - Ты разговаривал с ним об отце? Он даже ничего не заподозрил, разве это не странно? Вдруг он обманывает. - Он не обманывает. Эрен не готов видеть в человеке, в которого влюбился так быстро, своего врага, виновника всех своих бед. И если он узнает, если Пик решит найти его и всё рассказать, – вряд ли она станет так делать, но всё же – это добьет его окончательно. И поэтому он врет в каждом слове, в каждом упоминании об Эрене, когда рассказывает об их знакомстве, разведке и нескольких прогулках. Не упоминает, что между ними был интим – нежным ушкам Фингер об этом знать необязательно, - что на секунду они провзаимодействовали как два носителя крови и Координаты, ни о том, что вряд ли сможет довести эту миссию до конца. Сам себе наступает на горло, когда Пик спрашивает его о сроках – когда они его похитят, чем его оглушить и какие части тела отрезать; ему нужно молчать, говорить только по делу и ни в коем случае не выдать себя. Еду, что он покупал для вечера с Эреном, он отдает девушке, и та с благодарными глазами ест местные деликатесы и пьет горячий чай, наконец не трясясь от каждого телодвижения. Это заставляет её замолчать на пару минут, пока он, нахмурившись, смотрит в окно. На улице стемнело, где-то зажглись факела и свечи, и он неосознанно боится выцепить знакомую фигуру среди редких людей, пока никотиновый дым наполняет легкие. Курит сигарету за сигаретой, доставая новую, ещё даже не докурив предыдущую, поджигает, выкидывая бычок, и прикуривает следующую. Зик удивленно распахивает глаза, когда касается пальцами щеки – с него ручьем льет пот, только сейчас он подмечает, как резво колотится под подбородком сердце, как с каждым сжатием легких появляется навязчивое желание схватиться за шею и закашлять, потому что горький колючий ком сидит прямо в центре груди. Ему, черт возьми, страшно. Страшно, что с Эреном может что-то случиться, что правду он узнает гораздо раньше, что Зик не сможет всё объяснить – да и что тут объяснять? Что он пришел из-за стен, чтобы спасти его? Как ему вернуться на два месяца назад и выбрать другой план, не привязывать к себе Эрена и ни в коем случае не привязываться самому, никогда не обнимать, не целовать, прогнать из дома и из сердца раз и навсегда, не заниматься с ним любовью и просто сравнять эти сраные чувства с землей. Вспоминается его улыбка, не нахальная, как в первые дни знакомства, а такая ласковая, адресованная ему одному, что сердце больно сжимается. Он хочет смотреть в драгоценные опаловые глаза и никогда не видеть там слез, никогда не быть их причиной и если и рассчитывать на что-то, то хотя бы на гнев, на равнодушие, да, блять, что угодно – лишь бы Эрену не было больно. Он и так стал причиной большей части горя в его жизни, не хочется становится причиной ещё одной, хотя ведь понимает – уже слишком поздно. Эрен любит его, говорит об этом всем и вся, целует, потому что чувства из него бьют фонтаном. - У меня есть идея получше: один вопрос – одна сигарета. Нервная улыбка касается его губ. Что ему делать? Ему нужно защитить Эрена. Хотя бы сейчас. Ему важно, что Пик не имела к нему никакого интереса, никак не навредила и не рассказала тому правду. И ему нужно предать Эрена, утащить с собой в Марлию, где его, скорее всего, ему и придется сожрать. Пиздец. Пиздец, Йегер, это просто пиздец. Спасите кто-нибудь его от этого уебищного бремени, от выбора, который невозможно сделать на трезвую голову. Он обхватывает голову руками, склоняясь над подоконником. Чувствует непонимающий взгляд Пик. На чьей он вообще стороне? На стороне второго сына Гриши? Эрена Йегера, что мечтает перебить всех титанов и его ребят в придачу; на стороне какого-то сопляка, которым не движет ничего кроме эмоций и идиотского желания мести. Он на стороне этого человека? Против Марлии, против друзей, близких и родных только потому, что какой-то малолетний придурок повертел перед ним задницей? Да возьми же ты себя в руки, Йегер! Пик тихонько вскрикивает, когда мужчина со всей дури бьет по подоконнику, так, что дерево хрустит от приложенной силы, расходится толстыми трещинами вокруг места удара. Зик ведет себя странно, совсем не так уверенно, как тогда, когда отправлял Райнера с Парадиза обратно на континент. В нем был океан сомнения, который Фингер умела угадывать уже по одному только жесту – Зик всегда курил слишком много только когда был либо чем-то озадачен, либо чертовски зол, и вся его подрагивающая поза, распахнутые в панике глаза и блестящее от пота лицо совершенно разнятся с её командиром. - Мы вытащим Энни на следующей неделе. Она в шоке распахнула глаза и выронила ложку, ожидая оправданий или гневной тирады, но никак не холодного расчетливого тона. Неужто ей просто показалось?.. - Что? – собственный голос выдает её волнение с потрохами; Зик смотрит на неё свысока, делая очередную затяжку, запрокинув голову, он выдыхает и несколько блаженно улыбается, переворачивая все её мысли с ног на голову. - Через неделю мы вытащим Энни, - дьявольски улыбаясь, повторил мужчина. – Напоим моей спинномозговой жидкостью пару ублюдков, отвлечем внимание охраны и заставим нашу спящую красавицу открыть свои глазки. Заляжем на какое-то время на дно - её ведь будут искать, в каждую щель станут заглядывать, чтобы её найти. Спрячемся в одной из деревень, - подхватив один из ватманов, он раскладывает его на полу рядом с Пик, и девушка заинтересованно присаживается рядом, ощущая исходящий от Зика бешеный азарт. Совершенно внезапный, но, тем не менее, это стирает все зародившиеся в глубине её души сомнения. – На территории Сины есть несколько дворянских усадеб довольно влиятельных людей. Здесь, - он указывает пальцем на один из нарисованных домов, и Пик заинтересованно склоняет голову, читая подпись «усадьба Крауз». – ...Живет семья банкира, довольно значимой фигуры в Митрасе, всё её члены занимают довольно высокий статус в обществе, потому и подозревать их в укрытии врагов не станут. - Укрытии врагов? Ты думаешь, что эти люди просто возьмут и согласятся взять нас на передержку? - Я бы не стал предлагать, если бы в этом не было смысла. У меня с госпожой Крауз, младшей дочерью, есть общие интересы. - Это так теперь называется интрижка? – Пик пытается убрать из голоса ревность, но получается это плохо. Зик, впрочем, этого не замечает, и только аккуратно приобнимает её за плечи, склоняясь вместе с ней над картой. – Что ты имеешь в виду под «общими интересами»? - Это связано с тем, что мне удалось добыть в легионе Разведки. Любовные письма кое-кого из офицеров, отправлять их просто так на верхушку было бы совсем глупо, а мне удалось найти способ, как ещё и поиметь с этого выгоду. Дело в том, что наша госпожа Крауз питает романтические чувства к командору Равзедки, который в прошлом месяце устроил на светском вечере разбор полетов. Выговора ему никакого не сделали, Королева, кажется, сама замяла этот конфликт, а вот Аннели – затаила на командора обиду. - Одно из любовных писем было для командора, а второе? - Для того уебка, что чуть меня не убил. Она наконец поняла. - Ты отправил ей их письма… Зик, ты… - Я сволочь, - довольно улыбаясь, произносит командир. - Но я так люблю мстительных стерв, которые готовы разрушить чужую жизнь из-за одного только отказа. - Ты гений, - Пик проговаривает это с искренним восторгом, господи, если бы не Зик и не его умение совать нос не в свои дела, то... Она даже представить не может, где бы они сейчас были. Мужчина на похвалу тепло улыбается, и ей трудно сдержаться, она сама обнимает его за шею, мягко проводя по загривку, и улыбается тоже, во все зубы, чувствуя ответные касания. – Спасибо… - Мы вытащим Энни, доберемся до Троста и заберем Эрена. Я знаю кое-кого, у кого можно купить сильное снотворное – мы сделаем это даже без шума. - Зик, - в её глазах он видит скопившиеся бусины слез, как они срываются вниз, катясь по щекам, и оседают каплями на воротнике его рубашки, что сползает с одного её плеча. Пик то плачет, то смеется, не может подобрать правильных слов, когда слышит то самое. - Мы наконец-то вернемся домой, заберем Координату и Основателя - и вернемся домой, с Энни, к Райнеру. Этот ад наконец-то закончится, - ему самому не верится, что он это говорит, но это ведь было так. Всё это закончится, стоит только взять себя в руки и правильно расставить приоритеты. Эрен не его цель, Эрен – способ её достижения, он ключ, а не сундук с сокровищами. Его сокровище — это его ребята, которых он тут чуть не кинул, Пик, жмущаяся к его груди и едва не ревущая навзрыд, балбес на Райнере, отчаянная Леонхарт, бабушка с дедушкой, что ждут его дома. Дом там, куда он потащит Эрена, а не там, где Эрен есть, это ему стоило усвоить с самого начала, какие теплые чувства он бы к нему ни испытывал – Эрен его враг не по приколу какому-то. – Слышишь, Пик? Мы вернемся обратно. Его тяжелая ладонь зарылась в темные прядки спутавшихся между собой волос, притянула ближе к груди, и Пик тихонько всхлипнула в последний раз, прежде чем отстраниться, ещё раз взглянуть в его зеленые глаза - и поцеловать его. Она будто делает глоток свежего воздуха, эмоции вместе с усталостью смешали все мысли в её голове, спутали нервы и нити разума, что удерживали её последние несколько часов от этого шага. Это не было признанием в любви или чем-то вроде того, скорее, это было единственным, что стало для нее спасением от бушующих внутри чувств. И не для неё одной, ведь Зик прижимает её ближе за талию, кладя другую ладонь на её мраморную щеку. В последний раз они целовались ещё в Марлии, ещё будучи молодыми и юными солдатами, и Пик находила в этом этакий символизм - она, как и в первый их поцелуй, не может нормально стоять на ногах, её колени разбиты в кровь ужасными тренировками, Зик – ещё без очков, с гладким подбородком и взглядом, смотрящим вдаль, только уверенности гораздо больше, целует её теперь не юный парень, а мужчина, что крепко прижимает к себе.

***

- Держись, - Эрен отводит локоть в сторону, держа при этому руку в кармане – просто жест, приглашение, чтобы она взяла его под руку. Микаса так и делает, вытирая слезы с покрасневших от рыданий щек, приникает к Эрену под бок, обхватывая со всех сторон. – Надо, наверное, уже в корпус возвращаться. Сам Эрен громко шмыгает носом, без конца вытирая слезы о рукав чужой рубашки; запах Зика окутывал его, словно объятия, и от этого становилось значительно легче только в первые минуты на могиле Армина, потом всё уже словно перестает существовать, есть только это чертово каменное надгробие с именем, о которое бьются все их слова, сожаления и мысли о вселенской тоске. Они все бьются о камень, так и не долетая до того, кому всё это адресовано. Тогда не спасает ни рубашка, ни Микаса, тихонько плачущая рядом, ни идиотские мысли о том, что Армину не придется видеть всего того ада, что ждет их в будущем, но чем дальше мысли заходили, тем больше это походило на попытки добить себя окончательно. Сидеть под непрошибаемой маской мотивации двигаться дальше было возможно ровно до того момента, пока Микаса не заговорила о том, что они очень сильно скучают, беря его ладонь в свою. Эрен посмотрел на неё стеклянными, красными от сдерживаемых слез глазами, и разнылся так, что внутренней боли можно было бы дать детальное пояснение. Описать это: как будто оторвали часть души, отгрызли, выдрали и положили на два метра вниз, часть души, к которой тянуло до дрожи в коленях, и хотелось тотчас упасть и начать рвать землю зубами, дотягивая до деревянного ящика. Его крик так и застрял в горле. Он цеплялся за руку Микасы одной своей, другой - держался за воротник, и ему бы не хотелось, чтобы Зик видел это всё своими глазами, но он хотел бы держать в другой руке чужую горячую ладонь, тем самым окончательно посвящая мужчину в часть своей жизни. Конечно, будь он сейчас здесь, его бы молнией переебало – Армин бы точно не одобрил его выбор. Слез меньше не становилось. Кажется, он мог простоять здесь вечность, выплакивая всю свою душу, все горькие остатки на жухлые цветы, которые будто повторяли цикл жизни Армина – от красивых желтых бутонов до почти черных, сыплющихся с пальцев листьев, от одного сравнения с этим слезы уже подбивали к краю. Просто со временем прерывисто дышать стало почти что больно, в груди неприятно ныло, горло саднило от слез, и вся непомерная усталость через пару минут осела на его плечи. Голова разболелась, резко захотелось спать, хотя бы на мгновение присесть и прикрыть глаза, унимая пульсирующую в затылке боль. Последовать примеру Микасы, что, обняв его под руку, изнеможённо положила голову ему на плечо. Казалось бы, кладбище – это не место, где умирают люди. Они здесь всего лишь спят или хранят остатки своей памяти на десятках каменных надгробий, таких же, как и везде. «Мы всегда будем помнить о тебе», «невозможно забыть», «возлюбленный, сын, брат». На надгробии Армина было написано «там есть океан» - это было гораздо лучше прискорбных и жалких фраз о томлении горя; никто из умерших не хочет, чтобы по ним страдали вечно. Последней волей Армина для них наверняка было бы напутствие просто двигаться дальше и никогда не отступать, и эти слова про океан под его именем, датой рождения и смерти – были как яркий, горящий синим светом маяк, указывающий путь вдаль, за стены, к горизонту, к которому они с Микасой будут двигаться, пока не кончатся силы, пока желание бороться за жизнь не погаснет в их глазах. Это ведь нормально – скучать по человеку, рыдать и демонстрировать свою боль, но не зацикливаться. Видеть мотивацию, а не причины покончить с жизнью, в чем тогда, спрашивается, смысл смерти? Явно же не в том, чтобы живые умирали вместе с теми, кого и так больше нет. - Спасибо, что пошел вместе со мной, Эрен... - Я же обещал тебе. Не холодно? Шмыгнув носом ещё раз, он поправил её красный шарф, что немного сползал вниз, и поспешно смахнул вновь покатившиеся по щекам слезы: он лишь на мгновение вспомнил, как то же самое говорил Армину ещё несколько лет назад, зимой, очень больно, так, что самому становится прохладно. Вот же ведь невыносимо. Микаса отрицательно качает головой. – Хорошо… Ему только сегодня пришла в голову мысль, что она сама здесь была уже не в первый раз, и всю эту раздирающую на куски боль она каждый раз переживала в одиночестве: ей некого было обнять, некому выплакаться в плечо, и именно поэтому она стала невольно искать отдушину в других людях, не получая поддержки от Эрена. Она выплакивалась капитану, Жану, Саше и по итогу замыкалась в себе, чувствуя тепло ото всех кроме него. Йегер в это время её компании предпочел другого человека. Зик смог вытряхнуть из его головы любые мысли о скорби, и он возвращался в них лишь иногда, но в остальном – он полностью затмил собой все гложущие его мысли, дал ему поддержку, в которой Эрен так же, как и Микаса, нуждался. Развлекался с Грайсом за чаем, трепал языком и смеялся в свои увольнительные, прогуливаясь с ним за ручку. Аж тошно. Нет, он любит Зика, до безумия, но всё же поступать так подло с Микасой он не имел никакого права. Больше этого он не допустит, после того, как сам наконец решился на то, чтобы навестить Армина, на себе испытал всю эту тяжесть – к чертовой матери, он должен быть её опорой и поддержкой, её семья, а не капитан, Жан и все прочие. К первому у него все ещё имелись вопросы, и, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей, он спрашивает: - Как вы вообще сдружились с капитаном? Мне казалось, что вы друг друга недолюбливаете. - А? С капитаном? – она не совсем понимает, о чем речь, погруженная в воспоминания об Армине. – А разве мы сдружились? - Ну, я и спрашиваю, я же не знаю, что у вас там за отношения. - Нет никаких отношений, мы просто иногда общаемся в более свободной обстановке и всё. - И он тебе нравится? Микаса даже замирает на месте от такого вопроса, смотрит на него с кривой улыбкой, недоверчиво изогнув бровь, и по-свойски берет его под подбородок, осматривая лицо с разных сторон. Эрен возмущается, отпрыгивая от настырной подруги, и трет то место, за которое Аккерман схватилась, не понимает даже удивленного взгляда, которым Микаса окидывает его с ног до головы. - Да что?! - А ты точно Эрен?.. – еще мгновение назад выглядевшая растерянно, Микаса вдруг притянула его к себе за воротник, смотря ему в глаза своим фирменным убийственным взглядом, таким, что аж мурашки по телу пробежались. Эрен непонимающе хмурится. – Где мой глупый «не младший брат»? О, это прозвище. До Эрена всё разом допирает, и он, негодуя, отстраняет от себя Микасу, что поддается слишком легко, тепло улыбаясь. - Как будто я не могу поинтересоваться твоей жизнью. - Раньше тебя это не сильно волновало. - Раньше мы и не знали, что люди могут быть титанами, - бьет ей наперекор Йегер, стараясь оправдать себя. – И что человечество — это не только три стены. - И что ты можешь быть милым братом. - Если не хочешь рассказывать, то так и скажи, не надо мной потешаться! - Эрен, я же не со зла это всё, - она сама берет его за руку, даже несмотря на покрывший щеки парня румянец, она всё равно добавляет то, из-за чего Эрен только идет ей навстречу, крепче сжимая её ладонь в своей. – Я просто благодарна тебе, что ты пошел вместе со мной. - Не надо меня за это благодарить, я должен был пойти с тобой сразу, в первый же день, а не вести себя как придурок… Так и всё же, насчет капитана. - Мы просто иногда общаемся не по теме, ничего такого. И, отвечая на твой предыдущий, абсолютно бестактный вопрос, - интонация Микасы вдруг прыгает по слогам, делая её голос немножечко игривым. – Нет, он мне не нравится. Эрен её игру подхватывает с полуслова, становясь таким же игривым. Когда они наконец выходят с кладбища, Эрен сам хватает её сзади за плечи, останавливает, и проводит рукой над их головами, словно описывая какое-то слово. - Ты только подумай, Аккерман плюс Аккерман- Ей хватило всего секунды, чтобы это представить - и тут же пожалеть. Нет, с капитаном у них не может быть ничего кроме обычных деловых отношений, максимум - дружба, в которой они перестанут подставлять клинки к горлам друг друга, только на такие отношения она согласна с Леви, ни на какие больше. - Фу, не хочу даже задумываться. - …дети бы тоже были Аккерманы. - Ну главное, что не Йегеры, - искренне смеется девушка. – Или Грайсы. - Эй! – возмущенно, но с такой же улыбкой тянет Эрен. – Руки прочь. – и вновь берет её за руку, уводя в сторону виднеющегося вдалеке Разведкорпуса. Раньше, будучи мелкими, они бы никогда не поперлись куда-то в такое позднее время, а теперь они уже взрослые солдаты, что как минимум могут постоять за себя. - Ты так ничего о нем и не рассказал. Ни «когда» и «где» вы познакомились, даже как выглядит не описал. Я уж не говорю о его характере. - Ну, он… красивый. - Ага, - Микаса в ответ на эту реплику широко улыбается и по-доброму смеется, видя, как Эрен краснеет, но спорить опять нет желания, поэтому она делает вид, что не замечает. – А именно? - Высокий блондин, сильный и… - Йегер запинается, когда ловит на себе этот взгляд. Его голос сам по себе становится зловещим, словно он вот-вот обратится в титана. – Ну давай, скажи это. - Неужели это командор Эрвин? – подыгрывает Микаса. – А то я думала, почему он тебя так сразу в легион взял. Эрен брезгливо скривился и, в свою очередь, представлять себе этого не собирался. - У него зеленые глаза и, не знаю, - он неосознанно заправляет спадающую на глаза прядку за ухо, когда думает о Зике. – Он замечательный. Он умный, обаятельный, иногда острит, много курит и… и я так его люблю, черт возьми. - Похоже, ты и вправду влюбился. Вообще впервые слышу, чтоб ты говорил, что кого-то любишь, но я рада, что ты нашел такого человека. Правда, Эрен, любовь ломает стены, можешь считать, что ты стал на шаг ближе к свободе. - Что ещё за философские учения? - Разве? Я лишь говорю, что это поможет тебе быть сильнее, я по себе это знаю, когда находишься рядом с человеком, которого любишь, - воодушевленно говорит Микаса, она засматривается на него, чтобы затем мягко улыбнуться и провести пальцами по его горячей щеке, стирая остатки слез. - Нет ничего невозможного. Особенно если ты и вправду любишь, и если это хотя бы на каплю взаимно. После её слов Эрен ей так ничего и не отвечает. Хочет было возразить, упереться, сказать, что это какой-то сентиментальный бред, и чтобы справляться с препятствиями одной только любви недостаточно. Он вдруг ощутил, насколько же узкие их с Зиком отношения: они всего пару недель как пара, и у них не было толком бытовых ссор, серьезных выяснений отношений, и они не сталкивались с общими трудностями, пугало и то, что Зика может оттолкнуть его чрезмерная вспыльчивость, которая в какой-то момент начинает вылезать изо всех щелей. Он очень не хочет его этим оттолкнуть, пытается держать себя в руках, не лезть в споры, когда что-то не нравится, и потому сейчас ощущает ту самую призму «натянутости», как будто смотрел на их взаимоотношения через просвечивающую розовую ткань, и думает, что, может, Зик не настолько замечательный, как ему сейчас кажется. То есть, это почти наверняка, пройдет хотя бы месяц, и Эрен поймет, что на самом деле перед ним всё это время был абсолютно другой человек. Однако мысли об этом пугают, но не отталкивают, ему важно то, что Зик – это в любом случае Зик, каким бы ворчливым и задиристым он ни был, Эрен всё равно готов любить его и его недостатки, потому что Грайс же как-то мирится с его неугомонностью, взрывным характером, который испытал на себе только единожды, и то, предварительно доведя до слез. Всё равно же целует так же нежно, обнимает, говорит, что любит. Жаль, что он уже не успеет до него дойти, зато когда они минуют парковую зону и доходят до здания Легиона, он привлекает внимание Микасы. - Я люблю его, - наконец говорит он. – И он меня тоже любит, я в этом уверен. И тебя… - Микаса вздрагивает, слыша эти слова. – Тебя я тоже люблю. Не так, как его, как… как сестру, конечно же, но люблю и… - Эрен! – парень никак не ожидал, что Микаса кинется на него с объятиями, но это и происходит. Она прижимается щекой к его плечу, притянув к себе за шею, и радостно улыбается, смеется почти до слез, потому что он видит, как на угольных стрелках ресниц замирают прозрачные бусины. Обнять в ответ так и не решается, зато Микаса вроде этого и не требует, целомудренно касаясь губами его щеки. – Я тебя тоже люблю. Так и стоя посреди пустой улицы, освещенной лишь слабым светом факелов, под почерневшим, раскинувшимся звёздным полотном над их головами, Эрен впервые чувствует, будто отпускает какую-то далекую часть самого себя, словно сбрасывает груз, расстегивает тесный жилет, наконец делая вдох полной грудью – и обнимает Микасу в ответ, зарываясь пятерней в её черные волосы. Конечно он её любит. Если бы не она, не её мотивация и поддержка, каким бы самоуверенным Йегер ни был, но не факт, что он смог бы пройти и пережить всё это так просто в одиночку. Начинало холодать, подул легкий ветер, и хоть простояли они, обнимаясь, всего пару минут, он стушевался гораздо быстрее, неловко отлипая от Микасы. - Надо хоть разок взглянуть на твоего Грайса, раз он так сильно на тебя влияет во всех смыслах, - Эрен на это только раздраженно закатывает глаза, утаскивая Микасу в сторону главного корпуса. – Ты такой милый, знаешь? - Да-да-да, пошли уже! – рукой он пытается спрятать пробирающий его до костей румянец, что покусал его за щеки после её слов. Зик невероятнен во всем, он об этом знает, и то, что он может познакомить часть своей будущей семьи с настоящей невольно делает его таким мечтательным, что даже смешно. - Мне не то чтобы можно опаздывать на построения теперь, поэтому по комнатам и спать! - Тогда до завтра. - Да, до завтра…

***

Эрен едва не бьется головой об изголовье кровати, когда слышит яростное «подъем» прямо над ухом. Резко вскакивает, умудряясь чуть не навернуться с кровати, и смотрит на Кирштайна, на левом плече которого уже красовалась красная повязка дежурного. Он проспал, что ли? Почему такая суматоха? Эрен окидывает быстрым взглядом их общую комнату: все суетятся, быстро накидывают на себя все вещи и даже успевают что-то непонятливо обсуждать, пытаясь попасть ногами в одну из штанин форменных брюк, и на пороге их комнаты стоял один из старших сержантов, одним взглядом контролирующий всю обстановку внутри. Эрен сонно и в то же время удивленно, поднимая брови, но не веки, хлопает глазами. Часы показывают, что до подъема ещё полчаса. Жан вновь вопит у него над ухом. - Подбери сопли, Йегер, и одевайся! - Больной что ли, че орешь? - Да я тебя уже десять минут разбудить пытаюсь, кретин. На, - он бросает ему полотенце, и Эрен не понимает. – Вытри лицо, аж смотреть больно. - Чего?.. – он очень сильно удивляется, когда, коснувшись щек, обнаруживает их влажными. «Я опять плакал во сне? – в голове не было никаких воспоминаний о приснившемся, только то, как вчера он пришел и тут же провалился в сон, а теперь проснулся под непонятный движ, но ничего между этими двумя промежутками в голове словно не отложилось. Только горькое чувство печали, что расползается внутри. – Странно». Йегер подскакивает с кровати в ритме со всеми. Жану дважды повторять не нужно – приказ командора, поднять весь личный состав и построиться на главной тренировочной площадке. Никакого душа, завтрака или чего-то ещё - надел форму и на выход. Эрен исподлобья наблюдает за происходящим, застегивая на бедрах ремни, Конни помогает ему справиться со спиной, соединяя крепления с поясом, и вполголоса, так, чтобы их не услышали старшие сержанты, переговаривается с Кирштайном, что контролировал обстановку вокруг, ему самому полномочия выдали ещё за полчаса до подъема, о причине такой спешке он сказать так и не смог – «приказ командора». - Ребята думают, что это военное положение, - говорит Спрингер, бросая быстрый взгляд на незваных гостей, что наблюдали за всем свысока. – И это экстренные сборы, что сейчас мы выйдем, наденем УПМ, получим оружие - и прямиком на поле боя. Не по себе как-то, мы ведь ещё не готовы к бою с теми, кто за стенами. - Бред же, разве о военном положении не сообщают сразу? – тихо спросил Эрен, оборачиваясь к Конни и Жану лицом, он потянулся, чтобы надеть сапог, и на секунду застопорился. Военное положение не объявляли с того момента, как Колоссальный проломил стену в Тросте, и от этого склизкий холод пробежался по позвонкам. - Смысл в этой таинственности и присмотре за нами? - Может, кто-то что-то донес? – спросил Жан, придерживая Йегера за плечо, дабы тот не свалился на пол. - Такое и раньше случалось, тем более, после Бертольда с Райнером у нас же тут всё выворачивай, может, кто-то из наших не тот, за кого себя выдает? Конни неприязненно сморщился, изображая дрожь по телу. - Я надеюсь, что это просто учебка какая-нибудь. Не хочу сейчас думать, что причина может быть в предательстве кого-то из наших ребят, так и крышей поехать недолго. - Надеюсь, Райнер уже где-нибудь сдох, - мрачно проговорил Эрен, накидывая на плечи форменную куртку. – Лежит в гробу и медленно гниет. Жан с Конни переглянулись, но чего-либо говорить не стали. У Эрена были причины этого хотеть, и попрекать его в подобии бесчеловечности было не то что глупо, скорее даже несправедливо. Поэтому они только молча проглатывают сказанное, Жан подмечает мрачный вид Эрена, как чужие глаза смотрят в пространство перед собой, так жутко, будто Йегер в красках представлял, как лично будет выдавливать Брауну глазницу за глазницей, и, признаться, он был не единственным, кто этого хотел. Скольких ребят он погубил, относиться к нему после всего, что было, по-человечески – охренеть какая услуга. Райнер этого не то что не заслуживает, Жан бы и сам посмотрел, как Эрен вырезает этому ублюдку сердце, и не только ему. - Надеюсь, и его верхушка вместе с ним. - Эрен, поторопись, - невзначай напоминает ему Спрингер, косясь на охрану в дверях. - Кажется, мы их уже нервируем. - «Верхушка»? - Да, тот мужик, что- - Вы долго ещё копаться собираетесь?! - Мы уже идём! Все, народ, потом это обсудите. Вместе с Конни они вышли в коридор мужского отделения, будучи последними. Им удалось увидеть, как сержанты, переглянувшись между собой, зашли в комнату, запирая за собой дверь, и Эрен лишь тогда успел увидеть в их руках листки бумаги с несколькими пунктами. Какими конкретно – разглядеть Эрен так и не смог. Обыск? Уже на пересечении отделений к ним подбежали Саша и Микасой, что уже по привычке быстро его обняла, ловя на себе ревностный, но сосредоточенный взгляд Жана. Он, видимо, никак не ожидал, что она обратит на это внимание. - Не выспался? - А?.. - У тебя мешки под глазами. - А… Ну, просто подняли раньше всех. А ты?.. - Ой, вы только посмотрите, - Конни ехидно засмеялся. – Нашли время флиртовать. Сначала Эрен посмотрел на Жана, как на конченого придурка, но затем чуть не поперхнулся воздухом, когда увидел, как мягко Микаса улыбается парню, идя с ним практически бок о бок. Что, черт возьми, он успел пропустить за эти выходные? Но зациклиться на этой мысли подольше Эрен сам себе не дает, сейчас действительно не время для этого, ведь весь их личный состав вдруг решили собрать на тренировочном поле. В последний раз такое было ещё в кадетском корпусе, когда Шадис гонял их с места на место, заставляя всё вовремя делать и успевать, опоздал хотя бы на пару секунд – бежишь десять кругов по стадиону. Этакая выработка дисциплины и чувства пунктуальности, с которым Эрен всегда ладил, считая себя весьма ответственным человеком, как и сейчас. Какой в этом толк? Для чего их всех хотят собрать? Сообщить какую-то срочную новость или объявить о смене командования? Когда он вышел во двор, по глазам тут же ударило ослепляющее утреннее солнце, прохладный воздух прокатился по шее, забираясь под ворот кофты, и Эрен зябко поежился, вполуха слушая разговоры друзей и тихонько воркующих Жана с Микасой. На поле уже было море народу, но не стоящих по стойке смирно: кто-то сонно зевал, кто-то так же, как и они, переговаривался между собой, обсуждая происходящее. Здесь, наверное, было навскидку человек сто двадцать. Тренироваться они сейчас вряд ли будут, утренние тренировки проводились редко и зачастую состояли только из разминочных упражнений, для которых не требовался срочный сбор и форменная одежда. Около главного выхода стояли командор и ещё несколько людей, среди которых Эрен заметил и капитана Леви, отчего его брови радостно поползли вверх. Это и в самом деле было огромным облегчением, что капитан, пусть и с перевязанными ребрами, без ремней УПМ, всё же стоял на своих двоих и о чем-то разговаривал с другим солдатом, что находился поодаль него. Он был, как и обычно, в форме, лишь немного горбился, видимо, от боли в грудной клетке. - Разве капитан не должен до сих пор лежать в лазарете? - Может, случилось что-то действительно серьезное? - продолжил мысль Микасы Жан. – Это же все солдаты, все элитные отряды, в здании, получается, вообще щас никого не осталось кроме парочки сержантов. Может, они кого-то ищут? - Кого? - А я-то откуда знаю? - Вставайте в строй! – доносится им в спину. И, обернувшись, ребята видят ещё нескольких солдат, идущих позади и так же непонимающих, что происходит. За ними появляются уже знакомые сержанты, которые, не обращая на них никакого внимания, идут прямо к командору. – Командор- Он в чем-то ему отчитался, затем встал по стойке и вернулся в общий офицерский строй, кажется, одним из них и вовсе был командующий отряда в авангарде, с передовыми силами они хоть и имели дело, но сталкивались крайне редко, в основном - потому что основной их задачей всегда было зализывание ран и рвение в бой, которые умудрялись перемежаться с полным отсутствием инстинкта самосохранения. Эрен лишь единожды удостоился чести опробовать на себе гнев командующего офицера, если откуда-то и могло взяться пренебрежительное отношение к молодняку, то только от офицеров в авангарде, формирующих весь передний фланг и кольцо вокруг командора. Эрвин терпеливо выслушивает устный отчет по какому-то событию и, обратившись к Леви, переводит взгляд на широкий строй личного состава. - Солдаты! – все как по команде выровнялись, прекращая разговоры и заводя руки за спину. Леви окидывает взглядом весь их отряд и жестом подзывает к себе Кирштайна, на которого смотрит вся армия, когда он покидает строй. Им остается только догадываться, что именно капитан говорит Жану, раз лицо того непроизвольно вытягивается от услышанного, и Эрен даже нисколько не пытается сдержать мысли о том, как же нелепо Жан выглядит. – Прежде чем преступить к основной цели того, для чего вас здесь сегодня собрали, хочу объявить, что с сегодняшнего дня Гарден Ннар, Рашад Майер и, - Эрвин посмотрел на того самого солдата, что до этого поторапливал их в казарме. Мужику на вид было лет тридцать, его суровый взгляд отлично сочетался с глубокими морщинами у рта, как бы всем видом показывая, что с ним лучше не выходить на дискуссии. – Орэл Борман – назначены капитанами Разведкорпуса, Леви Аккерман и Ханджи Зое сохраняют свои прежние полномочия и закрепленные за ними отряды. Теперь к сути того, почему вас всех сегодня собрали. Дело в том, что из Легиона пропали важные документы, касающиеся трех бывших рекрутов, прибывших из-за стены – Райнера Брауна, Энни Леонхарт и Бертольда Гувера. Стоявшие в толпе солдаты вздохнули, невольно переглядываясь между собой. Как такие документы могли просто пропасть? Эти люди, едва не разрушившие Трост, почти устроившие переворот внутри армии… Эрен очнулся от окатившего его ужаса только когда Микаса коснулась его плеча, словно приободряя. Но «пропали»? Их же наверняка кто-то взял, но кто и зачем? Разве эти документы стоят хоть чего-то? И неужели Жан был прав, и они действительно кого-то ищут? Не просто того, кто украл документы – предателя, ещё одного «воина», вышедшего из-за стен… - Эти документы крайне нам важны. Если кто-то имеет хоть какую-то информацию о том, где они могут быть, или знает, кто и зачем их взял – советую сказать об этом прямо сейчас, - Эрвин выдержал небольшую паузу, его взгляд был непривычно холоден и так же суров, гораздо больше, чем когда-либо до этого. Капитан Леви, вместе с Жаном стоящий по правую руку от него, безжалостно, как лезвием, прошелся взглядом по каждому, изучающе осматривая. Эрен от своей порции равнодушия судорожно сглотнул: ему нечего было бояться, но мысль, что ещё один такой же ублюдок где-то среди них, приводила его в едва контролируемое бешенство. Сомкнутые за спиной, его сжатые до бела кулаки мелко подрагивали. Ответа ни от кого так и не последовало, даже если кто-то и знал, то вряд ли бы он признался, Эрвин, скорее, просто давал им повод загнаться ещё больше, ибо статно выпрямился, смотря на солдат почти свысока. – Значит, капитаны вас допросят. Те, на кого падет хотя бы малейшее подозрение, будут временно отстраненны от любой военной деятельности и лишены армейских выплат до выяснения обстоятельств. Эти документы играют огромную роль в противостоянии тем, кто находится за стенами, и если вам до сих пор не понятно, насколько всё серьезно, то представьте себе максимально ужасный исход войны, в котором никто из вас понятия не имеет, как выглядит ваш враг, на что способен и какую угрозу представляет для человечества. Если вы готовы просрать всё, что имеете, и семью, которая рассчитывает на вашу защиту – держите язык в жопе и дальше, капитаны вам с этим любезно помогут. Леви, возьмите каждый по двадцать человек, по одному в кабинет. - Так точно, командор, - капитан выпрямился, отдавая командору честь, и Эрвин скрылся в дверях здания, оставляя озадаченных солдат на капитанов. – Поделитесь на группы по двадцать человек, рекруты становятся отдельно ото всех, с вас мы начнем в первую очередь. - В первую очередь? Почему?! – среди всех придурков легиона только один мог быть настолько крикливым и не понимающим, что за вольности, которые он себе позволяет, его никто снисходительно по головке не погладит. Леви четко даёт это понять взглядом – яркие серые глаза, смотрящие на него почти исподлобья, вкупе с выглядывающими из-под пластырей багровыми синяками внушали чувства дискомфорта, которому Линд подчинился, испуганно закрывая рот. – Так точно, капитан! - Жан, пойдешь со мной. - Есть, сэр! Все они разбились на небольшие группы, и оставшихся затем раскидали по наполненности. Эрен со всеми оказался в самом первом ряду, выпадая на совесть капитана Леви. Суматоха вокруг и общая напряженность, которая витала в воздухе вместе с прохладными порывами ветра, заставляла напрягаться даже тех, кто, вроде бы, не имел к этому абсолютно никакого отношения. Эрена же волновало абсолютно другое, в себе он был уверен и нисколько не опасался допроса Леви, хоть и звучало это крайне пугающе. Йегер скорее боялся, что где-то среди них, возможно, есть ещё один предатель, который всё это время шпионил, ел с ними за одним столом, спал в одной казарме на расстоянии вытянутой руки. У Эрена захрустели пальцы от того, как сильно он их сжал. Он, сука, сам убьет этого урода, придушит и сожрет, перережет глотку и вынет все кишки, если эта тварь попытается сбежать. Очевидно, чтобы найти того, кто этого сделал, им стоит положиться на капитанов и командора, которые явно знают, что делать в таких ситуациях. По проходке Эрен оказался почти первым, и Микаса сначала хотела поменяться с ним местами, но парень настоял на своём, краем уха слыша, как из кабинетов других капитанов доносятся то ор, то серьезный голос Ханджи. Ему навстречу вышел взволнованный Конни, с правого виска которого ручьем струился пот, он, и показав Эрену большой палец, проплелся к ближайшей скамейке, громко выдыхая. Общение с Леви один на один не то что стресс; ощущение, будто ты не просто зашел в дверь кабинета и уселся напротив, а уже спиздил все государственные тайны и теперь сидел, набитый ими, как мешок, и отрицал свою причастность. Он действительно занервничал в один момент на вопросе капитана, охренеть, а если он спал и просто не помнил, как делал это? Страх – нерациональный, от капитана не убудет, ему нет смысла искать правду там, где её явно нет, поэтому отпустили Спрингера почти сразу, после вопросов об отбое и всех его местонахождениях в последние несколько недель. Ответил, как на духу, и, получив приказ никуда не разбредаться, поперся в двери. - Рвет и мечет? – спросила Микаса в момент, когда Эрен уже заходил в открытую дверь. Спрингер устало покачал головой. - Я в какой-то момент чуть реально не подумал, что это сделал я.

***

Эрен сразу подмечает, как же капитану херово. Тот выглядит бледнее, чем обычно, и мешки под его глазами выделяются гораздо сильнее, контрастируя с синяками на лице, однако, несмотря на самочувствие, взгляд у мужчины всё такой же проникающий, как и всегда. В комнате витает ощущение неприязни, вот будет весело, если он сейчас похерит все свою более-менее приличные отношения с капитаном только потому что пару раз запнется и скажет не пойми что, попадая под подозрение. Мало того, что это будет полный идиотизм, так это может ещё и перетянуть на него ненужное внимание, которое необходимо, чтобы найти реального преступника. И, в конце концов, не проще ли было бы привлечь Военную Полицию, разве это, в том числе, не их забота? Жан сидел поодаль от капитана и составлял протокол, бросив на Эрена лишь короткий взгляд. Причина, по которой Жана так любило начальство, доселе никому не была известна, но факт оставался фактом: капитан Леви даже с каким-то садистским удовольствием повсюду таскал за собой Кирштайна, помнится, даже был слух, что капитан хочет назначить его вице-командующим отряда, отчего самолюбие Эрена подавилось и сдохло где-то внутри. Если у Жана и были способности к командованию, то только стаей обученных обезьян, хотя и глупо отрицать, что порою мозги Кирштайна и его стратегическое мышление их действительно выручали, Эрену же над этим ещё работать и работать. - Присаживайся, - кинул ему капитан, скрещивая руки на груди и закидывая ногу на ногу. Он сидел за невысоким столом, что был здесь единственным предметом мебели, и перед глазами у него лежал какой-то список, стопка бумаги, чернильница и… письмо? Темный конверт, буквы на котором Эрен просто не успел разглядеть. – Не испытывай мое терпение, Эрен. Сядь. - Да, простите. - Волнуешься? - Никак нет, сэр. - Тогда начнем, - капитан наклонился к нему ближе, чтобы смотреть прямо в глаза. Даже несмотря на их разницу в росте, Эрену наоборот казалось, что это он здесь с маленькую песчинку, которую выковыривают из-под ногтя. – Для начала представься для протокола. - Эрен Йегер, выпускник сто четвертого кадетского корпуса, проходящий службу в Легионе Разведки под командованием тринадцатого командора Эрвина Смита. «Не зря же заучивал», - пронеслось в голове прежде чем Леви продолжил. - Значит, смотри, Эрен. Не увиливать, не лгать, говори прямо и как есть даже детали, которые нас якобы не касаются. В твоих же интересах не попасть под подозрение и дать полную информацию о том, где, как и почему ты был. В противном случае ты будешь взят под арест, это понятно? - Да, сэр. - Хорошо. Вернемся к событиям месячной давности. Как проходил твой день четырнадцатого июня за несколько часов до экспедиции? Иронично, что Эрен пытался вычеркнуть этот и предыдущий день из своей жизни навсегда, а теперь он должен рассказывать «что», «где» и «когда». - Я проснулся после команды дежурного, э… как всегда, мы вышли на поле, где прошла зарядка, и нам раздали задания и наряды на день, затем мы пошли на завтрак, я так ничего и не поел, и… - в этот момент, оторвав взгляд от стола, Эрен совершенно случайно столкнулся со взглядом капитана, о, он понял, что Конни имел в виду под «чуть не поверил»; Леви смотрел на него, как на самый большой кусок дерьма, способный только пиздеть, и черт его знает, случайно это или нет – он сам ощущает, как в задницу впиваются иглы напряжения. Но взгляд отводить не стал, мало ли, вдруг бы это сыграло против него, это ведь не беседа с другом по душам. - Потом… - Почему ты ничего не съел? - Я был… - вот же черт, если он скажет, что был взволнован или расстроен, то вряд ли получится что-то хорошее. Но он же всё объяснит, значит, капитан не посчитает это чем-то компрометирующим, так? – Озадачен, если можно так сказать, расстроен событиями прошлой ночи. - А что произошло прошлой ночью? Эрен перевел взгляд на Кирштайна, который в их сторону даже не смотрел, записывая всё до единого слова. Говорить об этом при капитане было не так стыдно, как при Жане. Леви за подбородок потянул его обратно. - На меня, Эрен. Что произошло прошлой ночью? - Я поругался со своим молодым человеком. - Из-за чего? - Это!.. - Эрен. Из-за чего? С чем была связана ваша ссора? Ему бы сквозь землю сейчас провалиться, а не возвращаться ко всем этим событиям вновь. Не сгорать от стыда и не прятать глаза за спадающей челкой, потому что взгляд капитана и вправду невыносим. Содрать бы щеки с лица, чтобы никто не видел его смущения, тогда бы он говорил что угодно, даже учитывая присутствие лошадиной морды. - Мы не поняли друг друга в постели, этого достаточно? В отличие от Кирштайна, что гадко ухмыльнулся, Леви даже бровью не повел. Эрен злостно поджал губы, но от слов капитана не отвлекался, продолжая внимать каждому. Только сейчас он заметил, что чужой голос немного с хрипотцой, наверняка говорить, когда у тебя переломаны ребра – затея просто пиздец. Всё, что он может для него сделать, так это не тупить, а отвечать на всё и сразу, дабы не напрягать капитана ещё сильнее. - Именно поэтому ты был расстроен на следующий день? - Да. - Что дальше? - После завтрака нас информировали о предстоящей экспедиции, раздавали указания и затем учения до обеда. На обед я… не пошел, - последние слова он проговорил почти по словам, наблюдая за реакцией капитана. Тот что-то для себя отметил в списке. – Затем у нас началась подготовка к экспедиции, последняя тренировка, и я начал собираться к выходу. А затем, ну, вы и сами всё знаете. - Кто-нибудь помимо твоего молодого человека может подтвердить, что в ту ночь ты был именно у него? - Да, - но ведь он тогда ещё скрывал эти отношения, и это заставило его взволнованно прикусить губу. – То есть нет, никто. - Могло ли твоё состояние повлиять на события, произошедшие во время эксперимента при экспедиции? И здесь Эрен понял, что провалился во всём. Капитан имел в виду его неспособность трансформироваться даже несмотря на почти откушенную в тот день ладонь; помимо мыслей о службе, он всё никак не мог отделаться от другого, гнетущего чувства, что и послужило причиной тому, что он не смог обратиться в титана. Он промолчал, так и не отвечая на вопрос, краем глаза заметил, как Леви отстранился, а выражение его лица стало в разы холоднее. Жан смотрел на его реакцию с отрытым ртом. - Йегер, да как ты!.. - Жан, - одернул его капитан. – Записывай, а не болтай. - Да, сэр. - Как это относится к предмету допроса? – спросил Эрен, так и не решаясь поднять глаза. – Я понимаю, что виноват. - А вдруг твоей целью и являлся срыв эксперимента? Документы пропали, подтвердить, что в ночь на четырнадцатое июля ты был у своего любовника, никто кроме тебя не может. Пропустил приемы пищи, подверг себя, командора и других опасности. - Но какой мне смысл брать эти документы? – всё же поднял голос Йегер, смотря на капитана; он даже не думал, что ему придется оправдываться. – Я так же, как и все, хочу отомстить им за Армина, за свою семью, за ребят, которых мы потеряли, за Шиганшину, Марию. Мне нет смысла их брать, я наоборот хочу сделать всё, чтобы их нашли. - Эрен, я тебе не подружка, чтобы ты так со мной разговаривал, - ледяным тоном осадил его Леви. - Во-вторых, на твою прямую причастность к краже документов указывает максимум твоя стычка со своим любовником. Причин похитить эти документы достаточно, я уже сказал: я задаю эти вопросы не чтобы самоутвердиться, а чтобы в том числе и тебе дать возможность доказать невиновность. - Почему я должен её доказывать? - Потому что это не детский сад, Эрен. За кражу таких документов спокойно могут казнить, если тебя это не пугает – ради бога, можешь завалить ебало и сидеть тут молча и дальше. - Я понял, сэр. Прошу прощения за своё поведение. - У тебя есть предположения, кому эти документы могли быть полезны? - Я не уверен, но, может, это кто-то из рекрутов? - Имена? - Я не знаю. - Кто-то из личного состава вызывает у тебя подозрения? - Я не общаюсь со всеми подряд, не могу сказать. - Кто-то из офицерского состава? - Нет. - В ночь на пятнадцатое, когда основные силы Разведки отправились за стены, в здании легиона осталось несколько человек, - перед Эреном оказался тот самый лист бумаги, на котором Леви делал пометки; им оказался список имен. – Кто-нибудь из них кажется тебе подозрительным? - Майкл Линд, Карл Ганс… Нет, никто. - Хорошо, тогда пока оставим это. Вот тебе перо, - Леви поставил перед ним письменные принадлежности и положил напротив лист бумаги, на что Эрен непонимающе поднял брови. – Творческое занятие, Йегер. Тебе нужно написать письмо на имя Дариуса Закклая. - Главнокомандующего? - Да. Задача понятна? - Более чем… Он справляется с этим всего за пару минут, случайно умудряется вымарать верхнюю часть пергамента, задев чернильницу, но замечания ему, вопреки чистоплотности капитана, никто не делает. В конце он ставит города Трост-Митрас и как школьник отдает листок на проверку капитана, невольно съеживаясь под чужим красноречивым взглядом из-за пятен. - Давно перо не держал… - Заметно, - Леви сравнивает написанное с конвертом, пробегаясь по тем и по другим строкам, у Эрена глаз лопнет, если он скажет, что даже не пытается заглянуть в письмо. – Сиди на месте ровно. - Это улика? – всё-таки не удерживается, говорит то, что первое на ум приходит, и даже не прикусывает язык. Его любопытство – его же и враг. – Можно посмотреть? Леви только поднимает бровь, смотря на него поверх пергамента. - Шило в заднице, что ли? - Может, я узнаю почерк. Сначала капитан явно хочет ему отказать, уже снисходительно склоняя голову для снисходительного же, но жесткого отказа, однако его так и не озвучивает. Он задумывается, прежде чем протянуть Эрену письмо. - Учитывая, что неприятности всегда там, где есть ты – я не удивлюсь. Эрен улыбается, но, глядя на письмо, едва не падает со стула, когда видит эти буквы. Сердце сразу же забилось где-то в горле, кровь отлила от головы, всё тело онемело, покрылось мурашками и содрогнулось. В голове пустота, и он честно старается удержать лицо, чувствуя лишь то, как в глазах на секунду темнеет. - Это… Почему конверт подписан почерком Зика?..