У Черного моря

Всю последнюю неделю в доме Фазилет Чамкыран царило безумие. Мама вышла на тропу войны. Ведь должны были прийти просить руки ее дочери. И не кто-то – Эгемены! Мама просто-напросто сошла с ума. Всю неделю все родственницы семьи Чамкыран буквально вылизывали дом в каждом углу. Мама настолько осатанела, что даже хотела переклеить обои в гостиной, и только долгий скандал с Хазан заставил ее передумать. Сама Хазан решила не вмешиваться в это дело. Каждый день она с утра пораньше уходила в море, и возвращалась из него последней из всего Орду, а потом оставалась в порту у тети, оттягивая возвращение домой до самой последней минуты. Она просто не могла быть дома. Не могла там находиться. Не могла видеть приготовления к помолвке. Не могла слушать споры мамы и тетушек, что лучше готовить, какие сладости подать к столу, какой рецепт использовать для пахлавы, на лимоне надо мариновать овощи или на уксусе. Не могла видеть торжество матери. Наконец-то сбывались ее мечты. Да, Эдже не будет жить в Стамбуле, но да будет там бывать, и пусть Эдже не станет звездой среди самых богатых и знаменитых семей Стамбула – она станет женой в самой могущественной семье Орду, женой второго человека в Орду, женой Ягыза Эгемена! Фазилет с гордостью и мстительной радостью переживала триумф. Все, чего она так долго ждала, наконец-то свершится. Фазилет Чамкыран породнится с Эгеменами. Хазан не могла видеть горе своей сестры. Эдже вся потухла. Она уже даже не плакала, просто сидела, словно дикий перепуганный зверек, забившийся в уголок, опустив припухшие глаза, бледная, словно истаявшая, простившаяся со своим счастьем еще до того, как его обрела. Хазан не могла видеть плоды своей трусости. Трусости! Она, капитан Хазан, оказалась просто трусихой, неспособной защитить свою сестру! Ее сестра, ее маленькая, маленькая бедная сестра, переживала такое горе, и Хазан не могла ее спасти. Не могла или не захотела? В тот день, когда Эгемены пришли к ней, когда она встретилась с ними в кабинете ее тети, у нее был шанс все изменить. Она могла тогда предложить, чтобы дядя Фатих и Ягыз все переиграли. Она могла им сказать, что согласна выйти за Ягыза сама. Что Эдже еще маленькая, и ей это ни к чему. Но… Сказать это тогда – значило бы подтвердить бесчестие Эдже. После того разговора, после того, как это все тогда прозвучало, любая попытка сменить невесту означала бы, что Чамкыраны сомневаются в своей дочери. Что «водитель автобуса» и правда как-то задел честь Эдже. Что родная мать объявила об этом, а родная сестра – подтвердила, решив сама занять столь лестное место. При чем заявить это после того, как объявила всем о своей неприязни к жениху, которого вдруг себе выбрала. Это показалось бы особенно подозрительным. Хазан хотелось думать, что это была основная причина. Но так же и то, как он на нее посмотрел тогда. Она хотела уже было, думала сказать это, но она посмотрела ему в глаза, и в его глазах был такой холод, просто мороз, не человек, а промышленный холодильник, вроде тех, в какие Хазан сгружала рыбу. И… Хазан не решилась. Не решилась предлагать себя в жены Холодильнику. Не смогла представить, как сможет рядом с ним жить. И она струсила. И теперь не могла смотреть в глаза Эдже. Хазан отвела от губ помаду и внимательно посмотрела на себя в зеркале. Вот она, сидит, трусиха. Предательница своей сестры. Предательница. Все еще можно было изменить, подумала Хазан. Есть еще шанс все изменить. Когда дядя Фатих попросит Эдже, она может отказать. Сказать нет, нет, она не отдаст свою сестру. Даже не предлагая себя взамен, просто сказать нет, нет, нельзя, нельзя, что же вы делаете, она же еще совсем крошка! Она опозорит Эгеменов – ну да и черт с ними! Что значат Эгемены против слез ее сестры? Но она разобьет сердце дедушки. Хазан сама едва не разрыдалась. Она не могла так поступить с дедушкой, подумала она. Не могла. – Хазан, девочка, сколько уже можно прихорашиваться, выходи уже давай, выходи! – Кереме вытянула ее из комнаты за руку. – Иди к сестре, иди, твоя мать ее сейчас до слез доведет! И сама ей плакать не давай, я просто вот пристрелю ее, если она выйдет к Эгеменам заплаканной, поняла меня? Поняла? Мы сегодня покончим с этим, покончим навсегда! Иди давай, иди! Хазан вошла в комнату Эдже. Эдже сидела перед зеркалом, маленькая, сжавшаяся, напуганная, а мать крутилась вокруг нее, поправляя ей волосы, платье, красивое нежное голубое платье, Эдже была в нем похожа на ангела – на грустного, несчастного, печального ангела. Мама оглянулась на Хазан и прищелкнула языком. – Хазан, неужто ничего поприличнее не нашла? Сейчас придут Эгемены, все стамбульские Эгемены, разодетые как с картинки, Ясемин эта ихняя наверняка вся расфуфыренная придет, а ты? – Мама, хватит, ни к чему, – устало ответила она. – И так нормально. На ней была простая длинная юбка в клетку и черная водолазка, поверх которой Хазан накинула ожерелье. – Ладно, собирайтесь и пошли вниз, – велела мама. – Все уже собрались, скоро ждем Эгеменов. Хазан подошла к сестре и посмотрела на нее в зеркало. Волосы Эдже были собраны в длинную косу, и так она казалась еще моложе, чем была. Они двинулись к двери, и Хазан сжала холодные пальчики Эдже. – Эдже, – начала она, но сестренка перебила ее. – Я все знаю, Хазан. Я все сделаю. Ты не волнуйся. Я не стану устраивать сцен. Не стану позорить дедушку. Я все сделаю. Ее прекрасные зеленые глазки снова налились слезами, но Эдже часто заморгала, не давая себе расплакаться. Даже Эдже была храбрее, чем Хазан, подумала про себя Хазан. Капитан Хазан. Брат Хазан. Сын Хазан. Трусиха Хазан. В гостиной сидели уже все: дедушка, тетя Кериме, Керем и Алтай, тетя Бинназ, Севда. Дедушка встал с дивана и подошел к Эдже, поцеловал ее в лоб. – Поздравляю тебя, внученька, – сказал он, и Эдже склонила голову, шепча благодарности. Эдже присела на отдельном от остальных стуле со стороны диванов, где сидели родственники невесты. Дедушка сидел на диване во главе комнаты рядом с мамой, на диване слева от них расположились тетя Кериме и ее сыновья. На стульях рядом с ними присели тетя Бинназ и Севда, Хазан присела рядом с сестрой, она должна была помогать Эдже обслуживать гостей. Раздался долгожданный звонок в дверь, и тетя Сахра, помогавшая дедушке по дому, побежала открывать дверь, раздались радостные приветствия, и все встали, приветствуя дорогих гостей, пожимая руки. Эгемены пришли почти в полном составе, не хватало только Омрюм. Все были здесь. На диване справа от мамы сидели дядя Фатих – ближе всех остальных к маме, тетя Асие, рядом с бабушкой присел жених. Хазан задержала на нем взгляд. Он был одет в точности как тогда на дороге, в точности, как тогда в отеле, и Хазан аж едва головой не помотала от этих идиотских воспоминаний. Когда она видела его в последний раз, на встрече с капитанами рыболовецких судов, она впервые увидела его не в пиджаке – в джинсах, легкой куртке поверх футболки, и удивилась, он выглядел совсем по-другому, менее холодным, менее отстраненным. Он так тепло разговаривал со всеми, и только увидев ее напрягся и похолодел. Так он сидел и сейчас, прямой, холодный, твердый. Он смотрел прямо перед собой, прислушиваясь к разговору о пустяках, который вели старшие – дедушка, мама, его бабушка и дедушка, родители. Господин Хазым и госпожа Севинч поддерживали беседу о Стамбуле, и время от времени в разговор вступали Гекхан и Ясемин. Селин и Синан, сидевшие дальше от всех, разговаривали с Сефером Эгеменом, а Хазан и Эдже, как и Ягыз, сидели в полном молчании. – Не пора ли нам выпить кофе? – Подала голос вдруг Фазилет. – Эдже, дочка, подай кофе нашим дорогим гостям. Хазан, Севда, помогите ей. Хазан кивнула и пошла на кухню, где вместе с Эдже, Севдой и тетей Сахрой принялась за приготовление кофе. – Столько их пришло, сколько чашек надо, – причитала тетя Сахра. – И ведь подумать только, столько лет назад господа Эгемены были одни, а теперь ты только посмотри, сколько их! – Да, да, тетя Сахра. Эдже, вот твой поднос. Который из них будет для Ягыза? —спросила она, потянувшись к солонке. – Не надо, Хазан, – слабым голосом ответила Эдже. – Обойдемся без этого. Не будем класть соль. – Ну уж нет, – твердо решила Хазан. – Я туда еще и перца сейчас брошу. – Хазан! – Прошипела Севда, и Хазан хмыкнула. – Да ладно, просто соль. Так положено. Вот, все пару ложек кладу. Уф, пена теперь пропала, ну и ладно. Эдже, неси. Они вошли в гостиную, и Эдже, бледная, но решительная, начала обносить гостей и с подносом – все как положено, сначала старшим, потом, как полагается, жениху. Ягыз принял чашку, не глядя на невесту, и сразу уставился в кофе. Он поднял голову и посмотрел по сторонам, и его взгляд сразу упал на Хазан. Хазан мстительно прищурилась, и Ягыз нахмурился, вопросительно глядя на нее. Хазан опустила взгляд на чашку, и он опять посмотрел на нее вслед за ней. Тут Хазан заметила, что все в комнате, отпив по глотку из своих чашек, замерли и смотрят на Ягыза, и он тоже заметил это. Он потянул рукой галстук и покрутил шеей, мысленно готовясь к угощению, которого все ждали. Оглянулся по сторонам, посмотрел на мать, которая подбадривающе кивнула ему. Дядя Хазым погладил его по плечу, и Ягыз сделал глубокий вдох, выдох и залпом проглотил отвратительный соленый кофе, зажмурился, сжав зубы и судорожно выдохнул через нос. Он открыл глаза и повел головой, снова потянул на себе галстук, словно он душил его, и наконец кивнул, поворачиваясь к Эдже. – Благодарю вас, госпожа, кофе был вкусный. Он смотрел на Хазан, когда говорил это, и Хазан усмехнулась. Все засмеялись и зааплодировали, и только жених, невеста и Хазан сидели тихо, молчаливые и неподвижные. – Что ж, дорогой мой друг Джихангир, дорогая дочка Фазилет, не будем долго откладывать дело. Мы пришли к вам сегодня не просто так. Хазан напряглась. Вот он, тот самый момент. – С именем Аллаха и позволения Пророка, Джихангир, я прошу руки твоей внучки Хазан для моего внука Ягыза. Сначала Хазан показалось, что она ослышалась. Точно, ослышалась, не мог же дядя Фатих сказать «Хазан», так ведь? Он сказал «Эдже», это она почему-то подумала, что «Хазан», ну вот бывает такое, да? Но потом она оглядела всех присутствовавших, и по их лицам поняла, что они услышали то же самое. Единственное слово, которое она могла применить в этой ситуации, описывая выражения лиц членов своей семьи и Эгеменов – обалдение. Не удивление, не шок, не недоверчивость – чистое и сконцентрированное обалдение. Почему-то первым делом Хазан посмотрела не на дядю Фатиха, не на дедушку, не на маму, даже не на Эдже. Она посмотрела на Ягыза Эгемена, и его лицо… Честное слово, она пожалела, что у нее не было с собой телефона, чтобы щелкнуть на память. Ягыз смотрел на деда, раскрыв рот и подняв брови, и у него был вид, будто… Ну как тогда, когда он понял, что она собирается врезать ему по морде. В принципе, у всех в комнате был такой вид, и Хазан предполагала, что и у нее тоже. Только дядя Фатих сидел и совершенно спокойно пил кофе. – Папа, – первым опомнился дядя Хазым. – Папа, мне кажется… Мне кажется, ты оговорился. Ты сказал… Хазан. А мы пришли за… Дядя Фатих поднял руку, останавливая его. – Погоди, сынок, погоди. Джихангир, друг мой, – он повернулся к своему старому другу. – Тридцать лет мы с тобой даже и не разговаривали, кроме того, чтобы проклясть друг друга. Тридцать лет нашей дружбы потеряли мы, и вместе с тем потеряли кое-что большее – общение наших семей. Ты дал имя моему сыну Хазыму. Я дал имена всем твоим детям. Но из-за этой проклятой вражды мы не узнали внуков друг друга. Более того, я не знал своих внуков. Когда по воле Аллаха мы с тобой решили породниться в знак примирения и нашей вечной отныне дружбы, ты не знал моих внуков, а я не знал ни твоих внуков, ни своих. Я пообещал, что Ягыз женится на твоей внучке, потому что он пожелал исполнить свой долг. А ты согласился выдать за него замуж свою внучку Эдже, чтобы она исполнила свой долг. Но прошли годы, я узнал твоих внуков, узнал своих, да и ты узнал моих поближе, и полюбил их тоже, как я люблю своих внуков и твоих. – Эдже, внученька, я желаю тебе счастья, – сказал он, поворачиваясь к Эдже, которая смотрела на дядю Фатиха широко раскрытыми глазами. Когда мы с твоим дедом соглашались на эту помолвку, мы совсем не подумали о тебе. Ты так юна, так неопытна, совсем не знаешь жизни. Мой Ягыз успел поучиться, поработать, повидать мир, тебе же мы словно подрезаем крылья, разве можем мы заставить тебя это сделать? Хазан, дочка, – Фатих Эгемен повернулся к Хазан, – я знаю, что неожиданно пришел к тебе со всем этим, но я, Фатих Эгемен, дал слово, что мой внук женится на внучке Джихангира Чакмырана, и я сдержу свое слово, и знай, что если ты согласишься, я сдержу свое слово с превеликой радостью, потому что уже давно люблю тебя, как родную внучку. Разве не ты помогала мне с тех пор, как мы примирились с твоим дедом, разве не приходила на помощь моей жене, когда это было нужно, разве не помогала мне разрешать наши семейные проблемы? Хазан, Джихангир, дочка, Фазилет, мой внук Ягыз вернулся в Орду, чтобы стать моим помощником и наследником. Он будет управлять всем, чем владеют в этом городе Эгемены, и совсем скоро он останется совсем один, и ему будет нужен человек, который поможет ему. Который знает этот город, как свою собственную ладонь, знает всех наших людей, знает горы, знает море. Эдже, внученька, я знаю, что и из тебя бы выросла замечательная помощница, не обижайся, прошу, но тебе нужно время, чтобы всему этому научиться, а Хазан уже всему научилась. Дорогие мои, вот вы и выслушали меня, и потому я повторю свои слова снова. С именем Аллаха и позволения Пророка, Джихангир, я прошу руки твоей внучки Хазан для моего внука Ягыза Снова повисла тишина. Хазан боялась даже вздохнуть. Она уставилась на дядю Фатиха так, словно видела его в первый раз. Она с трудом верила своим собственным ушам. Она перевела взгляд на дедушку и маму. Мама выглядела так, словно из-под нее выдернули ковер. Она только открывала и закрывала рот, глядя на дядю Фатиха, и казалось, она сейчас потеряет сознание. Рядом с ней дедушка откашлялся, прочищая горло. – Фатих, дорогой… Ты произнес прекрасные слова, и многие из них правдивы. Да, ты сказал правду, мы потеряли много лет нашей жизни, и потеряли самое ценное – возможность видеть, как растут наши внуки. Многое из того, что ты сказал, крутилось и у меня на уме. Когда мы мирились, мы почти забыли друг друга, не то что наших детей, а внуков и вовсе не знали. И чем старше становилась моя дорогая Эдже, тем чаще я задумывался, на правильный ли путь мы ее толкаем. Но я не буду неволить моих внучек. Эдже, Хазан, я не буду идти против вашей воли. Эдже, дорогая, если ты хочешь, чтобы твоя помолвка с Ягызом состоялась, я не буду отдавать Хазан в семью моего друга. Хазан, если ты не пожелаешь, я не отдам тебя. – Я согласна, – быстро пискнула Эдже. – Я согласна! Я хочу учиться, хочу повидать мир, я согласна с вами, дедушка Фатих!!! – Эдже сорвалась с места и бросилась к дяде Фатиху, быстренько облыбызала ему руку, потом подбежала к дедушке, поцеловала и его руку, поцеловала руку матушки. – Господин Ягыз, – радостно воскликнула Эдже, – я прошу у вас прощения, – она хотела было и ему руку поцеловать, но он так рванулся от нее, глядя на нее, как на сумасшедшую, что она остановилась и бегом побежала к своему стулу, садясь на него, она вся светилась от радости. Ягыз посмотрел на нее и поймал ее взгляд. Они смотрели друг другу в глаза, и она видела, как он был потерян, растерян, немного, наверное, обижен… Все же только что при всех его практически отвергли. Он оглянулся по сторонам и заметил, что все смотрят на него, и опустил голову, и Хазан с удивлением заметила, что он покраснел. От чего? От стыда? От смущения? От ярости? В любом случае, не было и намека на спокойную, уверенную в себе сдержанность Холодильника, вроде той, что она видела в последние с ним встречи. – Хазан, внученька, что скажешь, золотая моя? Хазан почувствовала, что все теперь уставились на нее, но сама не отводила взгляда от Ягыза. Он так и сидел, опустив голову, только потягивая ворот и галстук, словно они душили его. Когда молчание Хазан затянулось, он снова поднял голову и опять посмотрел ей в глаза. Его лицо дрогнуло, он приоткрыл рот, словно чтобы что-то сказать, но потом опять закрыл его. Хазан перевела взгляд на своего дедушку. Он строго смотрел на нее, и Хазан сделала глубокий вдох. – Я согласна, дедушка. По комнате пронесся общий выдох, и Хазан услышала, как Синан Эгемен засмеялся, и вскорости к нему присоединились Керем и Алтай с Селин, на которых зашикали тетя Кериме и тетя Бенназ. Все остальные сидели, как пришибленные, и Хазан опять посмотрела на Ягыза и попыталась улыбнуться. Он удивленно уставился на нее и тоже попытался изобразить улыбку, но как и у нее, получилось не очень. – Что ж, тогда мой дорогой друг Фатих, я отвечаю тебе – я отдаю свою внучку Хазан за твоего внука Ягыза. Все зашумели, заговорили одновременно. – Кольца, кольца, – раздался голос Селин. – Вот они, кольца, я буду держать, я! – Ягыз, благодари за невесту, – скомандовала тетя Асие, и Ягыз подскочил с места, бросился к дедушке, поцеловал ему руку, поцеловал руку госпоже Фазилет, тете Кериме. Хазан опомнилась и тоже пошла благодарить старших семьи Эгемен – бабушку, дедушку, родителей. – Вот кольца, – когда они встали в центре комнаты, к ним подбежала Селин с серебряным подносом. – Ой, а подойдет, мы ведь… Ой… – Она замолчала, но все и так все поняли – кольцо выбирали для Эдже. Ты ведь сама этого хотела, Хазан, подумала она. Сама собиралась так сделать. Сама корила себя за трусость – ну вот же теперь, делай, что собиралась. Ягыз посмотрел на кольца, перевел на нее взгляд. Он грустно улыбнулся ей, и она улыбнулась ему. Бабушка Ягыза, Асие, встала рядом с ними. – Давайте, дорогие, наденьте эти кольца. – Эти кольца выбирал мой дед, – тихо сказал Ягыз. «Он выбирал их для тебя», наверное это хотел он сказать? И Хазан улыбнулась ему чуть шире, давая понять, что понимает, что он говорит, о чем он говорит. Она протянула руку, и он взял ее пальцы одной рукой, а второй надел ей кольцо, простое тонкое кольцо с не слишком броским, но достаточно крупным прозрачным сверкающим камнем. Хазан взяла с подноса второе кольцо – простой золотой круг, и коснулась его руки, ощущая горячую кожу. Она подняла голову и еще раз посмотрела ему в глаза, и когда он коротко кивнул ей, надела кольцо ему на палец. – Ну вот и сделано! – радостно воскликнула тетя Асие, перерезая красную ленточку. – Эдже, Севда, Селин, идите-ка сюда. – Дорогие мои, – дедушка Джихангир обнял Хазан, поцеловал ее в щеку, в лоб, посмотрел ей в глаза. – Ты не жалеешь? – Тихо спросил он, и Хазан отрицательно покачала головой. Дедушка расцеловал Ягыза. – Поздравляю, сынок, я очень рад, так рад! Хазан вдруг почувствовала прикосновение к плечу, поняла сразу, кто это. – Мама, – повернулась она и шагнула в объятья матери. Фазилет ничего не сказала, только целуя ее в висок, и повернулась к Ягызу, которого обнимала его мать. – Добро пожаловать, зять, – сказала она. – Госпожа Фазилет, спасибо вам, – кивнул он, и едва не упал, когда на него налетела Селин. Вдруг из сада раздался звук музыки, и Алтай подбежал к окну. – Это же наши музыканты! Тетя, я не знал, что ты позвала музыкантов! – Конечно же позвала, – гордо сказала мама. – И танцоров тоже! Отпразднуем все как полагается. Хазан улыбнулась, слушая музыку, привычную для нее, родную, самую любимую музыку Орду. – И станцуем! – Воскликнул вдруг дедушка. – Станцуем все вместе. Давайте, давайте, выходим все в сад. На улице играли музыканты, которых Хазан хорошо помнила по другим свадьбам и помолвкам, они радостно улыбались, глядя на сбежавших вниз по лестнице членов двух семей, которая была готова стать одной большой семьей. Несколько танцоров в народных костюмах уже танцевали хорон, и Эдже первой подбежала к крайнему из них, присоединяясь к танцу, к ней подскочил Керем, он схватил за руку Синана, который с легкостью подключился к танцу, и они пошли в танце, взявшись за руки, шаг за шагом, шаг за шагом, улыбаясь друг другу, улыбаясь себе, улыбаясь всем. Вскоре Хазан увидела в группе танцующих господина Хазыма, удивилась, увидев среди них Селин, дедушка начал танцевать с дядей Фатихом и тетей Асие в центре группы. – Давайте к нам, – крикнул проходивший мимо них в танце Гекхан. – Жених и невеста обязательно должны танцевать. Хазан посмотрела на Ягыза, и тот неловко дернул головой, отводя взгляд. – Я не умею танцевать этот танец, – признался он. – Это несложно, – ответила она. – Я тебе покажу. И она взяла его за руку и повела к танцующим.