Пленники сонных квартир

Глеб стягивает с себя футболку и ложится на кровать возле меня. — Что случилось? — спрашивает он, начиная перебирать мои волосы пальцами. — Прости, — выдавливаю жалко из себя, — я не хотела выглядеть конченой истеричкой. — Ты не истеричка, и, тем более, не конченая, — заверяет Глеб, тепло улыбаясь, — у всех бывает такое. — Наверное, — неуверено пожимаю плечами я, касаюсь кончиками пальцев острых очертаний его плеч, мои заплаканные глаза в его растворяются, — меня так заебало, что, из-за Артёма, меня считают девочкой, которая получает все по щелчку пальцев, — признаюсь, к глазам подступают слёзы, но мне удаётся их сдержать, — ты ведь тоже так думал?! — Да, прости, — неожиданно честно отвечает Глеб, заглядывая в мои голубые глаза, — знаешь, Артём так заботиться о тебе, я был уверен, что ты избалованный ребёнок. К тому же, ты самая младшая, долгожданная дочка, со слов Бульвара. — Ну, мама, правда, очень хотела дочь, — усмехаюсь неловко, смахиваю с обнаженного плеча Глеба невидимые пылинки, — спасибо, что честно ответил. — Знаешь, я тебя понимаю, — произносит вдруг Голубин, — многие меня не любят за успешных родителей и их обеспеченность. Блондин приближается одним рывком, вовлекает меня в нежный поцелуй, складывая руки на спине. Поцелуй развязный, пьянящий, влажный. Я придвигаюсь ближе. Провожу руками по плечам Голубина, цепляясь за них пальцами, сжимая бледную кожу. — Пиздец, — выдыхает блондин, отдышавшись после поцелуя. — Согласна, — улыбаюсь я и откидываю голову на подушку, закрывая глаза. Слышу, как парень стаскивает с тумбочки свои сигареты, поднимается с кровати. Открываю глаза. В комнате, окутанной ночным мраком, освещенной лишь далёким огнями Лиговского, открывается окно. Тусклый силуэт Голубина вырисовывается у подоконника. Он на миг освещает свой профиль вспышкой зажигалки и полкуривает сигарету. Обнажённый торс, растрепанные блондинистые волосы, крепкие руки, тлеющая сигарета — все это сводит с ума. Вскакиваю с места и подхожу к окну, усаживаясь на подоконник. Из окна тянет приятной питерской прохладой, ветер путает мои волосы и сизый дым его сигареты. Парень, раздвинув мои ноги, встаёт между них. Задумчиво смотрит в глаза и делает ещё одну тягу, выпуская белые клубы дыма за моё плечо. Продолжаем молчать, разглядывая лица друг друга. Смелею и провожу рукой по его щеке, оставляя ее там, медленно поглаживая кожу. Глеб почти мурлычет, когда я касаюсь кончиками пальцев его шеи. Парень выкидывает окурок в окно и руками хватается за мою талию, прижимая к себе. Теперь я могу чувствовать тепло тела и каждый его изгиб, покрываюсь мурашками. Складываю руки на груди парня и поднимаю глаза, сталкиваюсь с его печальным взглядом, наполненным какой-то болью и обидой. — Знаешь, я боюсь, что это наше первое и последнее лето, — шепотом вдруг говорю я, неожиданно даже для самой себя. — Не последнее, — заверяет Глеб, отводит взгляд куда-то вдаль, скользит руками вниз по спине и прижимает к себе. Провожу ещё раз пальцами по тонкой коже на шее парня и обхватываю руками его крепкие плечи. Обжигаю дыханием шею и припадаю губами. Касаюсь языком и оставляю влажную дорожку. Глеб шумно выдыхает, закидывая голову назад. Спускаюсь чуть ниже, оставляю багровый след на выпирающей ключице. — Блять, — тянет Голубин, проводит рукой по моим волосам и, оттянув их назад, сталкивает нас взглядами. Парень, не сводя с меня глаз, запускает теплые пальцы под футболку, поглаживает кожу, прижимая ещё сильнее к себе. Вскоре я остаюсь без футболки, греюсь его касаниями, покрываясь мурашками от холодного ветра. Глеб замечает это и подхватывает на руки, перемещая нас на кровать. Оказываюсь прижата к матрасу. Обжигаюсь нежным поцелуем Глеба, губы полыхают. — Не пожалеешь утром? — заботливо спрашивает Голубин, нависая надо мной, и заправляет прядь моих волос за ухо. — Я не настолько пьяная сегодня, — усмехаюсь в ответ, цепляясь пальцами за его шею, — поцелуй меня ещё раз, — прошу я жалобно и добавляю тихое «пожалуйста». И он целует. Развязно, жарко, с любовью. Не упускает ни одного миллиметра моих губ. Опускается ниже, оставляет багровый след на шее, заставляя меня изогнуться в спине. Глеб оставляет влажную дорожку от шеи до низа живота, оттягивает зубами кружевную ткань белья и бросает на меня взгляд. Зрачки расширяются. Он справляется с моим бельём слишком быстро, стягивает свое и снова смотрит в глаза. — Глеб, — тихо шепчу я, кончиками пальцев касаясь его лица, — я, правда, не пожалею, — заверяю парня, приближаясь к его лицу и оставляя поцелуй в уголке его пухлых губ. Как только я чувствую Глеба внутри, все сжимается, внизу живота что-то завязывается в тугой узел, тело горит. С губ слетает громкий стон, закрываю глаза и мы начинаем двигаться в так друг другу. Блондин не отпускает рук с моей талии, я утыкаюсь носом в его шею, стараясь привести в порядок дыхание. Пальцы врезаются в кожу его спины, оставляя небольшие царапины. Я извиваюсь под парнем, прикусывая кожу на его шее. Мы заканчиваем одновременно. Глеб протягивает мне мои вещи и натягивает на себя свои, я тоже одеваюсь и бросаю на парня заинтересованный взгляд. Он забирается в кровать и укрывает нас одеялом, поворачивается ко мне лицом, подпирая голову рукой. — Как думаешь, Тёма спит? — неловко усмехаюсь я, рассматривая каждую черту его лица. — Скорее всего, — улыбается Голубин, — спасибо, что доверилась мне. Для меня это, действительно, важно. — Ты, вроде как, первый человек, который меня понял, почувствовал, не знаю, — признаюсь я, переплетая наши пальцы под одеялом, — но почему, когда я нахожу близкого человека, у нас никогда ничего не клеится? — Эй, — Глеб ободряюще улыбается, — все, по-моему, очень даже клеится, — продолжает расплываться в улыбке Голубин, — я от тебя никуда не денусь, теперь точно. Я не решаюсь высказать свои сомнения, просто закрываю глаза и придвигаюсь ближе к парню. Голубин обнимает меня, сильнее закутывая в одеяло, и я быстро засыпаю. *** Открываю глаза от яркого света, что сочиться из незакрытого вчера окна. Кое-как выпутавшись из паутины рук Глеба, встаю с кровати, закрываю окно, задергиваю шторы и покидаю комнату, плотно прикрыв за собой дверь. — Доброе утро, — хриплым голосом приветствует Артём, зажав зубами сигарету, — выспались? — Доброе, — эхом отзываюсь я и открываю холодильник, достаю оттуда бутылку пепси и делаю несколько глотков. — Ев, — тихо зовет брат, затягиваясь едким дымом снова, — будь осторожна, я тебя умоляю. — Да, Тём, я поняла, — согласно киваю я и падаю на стул, — сегодня у Марка день рождения, — невпопад говорю я, бросив взгляд на календарь, что висел на противоположной стене. В голове рисуется его могила и надпись на граните: Шатохин Марк Сергеевич 17.07.1995 — 12.08.2014 Говорю как-то равнодушно, пряча внутри себя огромный ком боли и отчаяния. — Уже 4 года, — подсчитывает быстро Артём, уставляясь в стену бесцельным взглядом и глотая сигаретный дым, — хочешь? — парень кидает мне пачку сигарет и ярко жёлтую зажигалку. — Хочу, — удивляюсь такому предложению и беру в руки пачку, — 23 года, получается. Артём кивает, поджимает сухие губы и поднимает глаза в потолок. Молча чиркаю колесиком зажигалки и поджигаю сигарету, зажав её губами. Мы сидим в тишине, курим, каждый думает о чем-то своём, не решаюсь нарушить хрупкую утреннюю гармонию.