***
Ник до ужаса и почти смертельной аллергической реакции боится пчёл и ос. В детстве у него не было каких-то психотравм или идиотских историй с плохим концом, чтобы появились основания таких взаимоотношений с этими насекомыми. Таковым он просто родился, и в один апрельский школьный день об этом крайне пожалел. Два урока алгебры подряд давили на спину словно валун, да и в целом занятия казались сизифовым трудом. Рыжеволосый парень почти заснул лежа на согнутых руках, как только по всему телу пробежался адреналиновый выброс, стоило почувствовать на сгибе локтя зловещие осиные лапки. В одно мгновение Ник всо все орбиты открыл глаза и, задержав дыхание и дрожа, выпрямился, стараясь не паниковать и выгнать незваного гостя с его руки, но в планы осы спокойствие жертвы не входило и в эту же секунду букашка опустилась на курносый веснушчатый нос. Все предохранители сняты, Ник как припадочный визжит и выбегает из класса. Оса, конечно, от такой смены событий знатно выпала в осадок и упала с носа, но теперь победить мальчишку в ее насекомых принципах. Букашка резвая и быстрая, летит прямо за Ником. Хоть она и неразумное существо, но задатки падлы в ней имеются во всей красе. Звучит звонок на перемену из-за чего коридоры наполняются детьми и ютящимися в толпе учителями. Младшие классы, приметив Ника и весь прикол ситуации заливисто смеялись, а учителя, едва не сбитые с ног высоким старшеклассником, кричали злосчастное «не носись по коридорам!» На пути наконец появляется спасение — пустой актовый зал. Ник отдает все силы, чтобы ускориться. Или сейчас, или никогда. Если он собьется на секунду, то окажется с врагом в закрытом помещении, где ещё и никто не ходит, отчего найти его опухающую тушку будет сложно. Парень отталкивается ногой от скользкой плитки и дёргает замок. Открыто, крупно повезло. Залетает внутрь и намертво захлопывает дверь, облокачиваясь на нее и медленно опускаясь на пол. Жужжания не слышно, значит противник оторван. Ликуя своей победе, он поднимается и ложится на ряд стоящих мягких стульев, не замечая как погружается в дремоту.***
Андрес всегда знал, что он отчаянный, но никогда не думал, что вообще подумает подойти к кучке законченных социофобных панков, на кожанках которых красуются говорящие надписи «Анархист» и «Атеист», с проповедью о важности и светлости Бога. А все виной праздник Пасхи и разрывное настроение. Не то чтобы сам Янковски верил во что-то Всевышнее, но почему-то идея воззвать разум неформальной бунтарской натуры к любви к Иисусу ему показалась крайне забавной. Забавно было и то, что на шеях молодежи висели перевёрнутые кресты и вообще, судя по их внешнему виду и маргинальному роду деятельности, они были антихристами. Подсев к ним так, что слева сидела девчушка с щедро накрашенными черным карандашом глазами и фиолетовыми волосами, а справа агрессивной наружности парень с засаленными волосами и обколотый пирсингом, Андрес встрепенулся и, одарив фирменной улыбкой начал речь, — Христос воскрес, дорогие верующие! — банда как-то неодобрительно блеснула глазами, казалось, их взглядами метал Зевс в неугодных, — Вы, наверное, больше всех ждали Пасху, — Андрес подавляет резко появившийся смешок внутри, — Вон как готовились, — указывает взглядом на кулон с перевёрнутым крестом, — Успели утром воспеть акафист и кант во имя Господа? — Янковски уже обнажает ухмылку складывает ладони вместе. Главарь банды, как понял Андрес, громко ударил кулаками по столу и привстал, — Ты за кого нас держишь, пентюх? Аскать пришел или барагузить? (панк. «Ты за кого нас держишь, придурок? Милостынь просить пришел или дерзить?»), — грозно рявкает громила, сверля своими выкрашенными глазами прямо душу Андреса, — Или ты очередной говнарь, решивший побузить? — Обижаешь, батюшка, я же к тебе с иной просьбой, — успокаивает его Янковски, поглядывая на остальных, настроенных не лучше. — Что за маза? — Деловое предложение: вы к церкви подойдете, постоите там и бабулек сначала видом попугаете, а я пока со всей важностью прилюдно наберу святой воды, — Андрес снова изо всех сил сдерживает порыв не рассмеяться и продолжает, — А мы вас предварительно аспирином намажем, и когда я вас водой оболью он начнет шипеть и пениться, а вы начнете кричать и дёргаться будто вам больно, а бабульки будут думать, что это демоны выходят. Амбал больше не церемонится, разом поднимается и хватает парня за ворот, шипя ему в лицо, — Ты мне растолкуй: ты сидишь на дрынче или на игле? Ибо я такого кланка уже давно не слыхал (панк. «сидеть на дрынче — пьянствовать»). Андрес делает туповатое выражение лица и со всей дури бьёт панку лбом в нос. Потерпевший шипит как змея и роняет юношу. Воспользовавшись ситуацией, Янковски сию минуту сваливает из помещения. Что иронично — «спавнились» субкультурщики в молчаливой библиотеке. Дикарей такой легкий побег вторженца не устроил и уже спустя метр Андрес услышал звуки падающих стульев и животноподобный рёв раненного в нос неформала. — Догоним, обрыган, отботаним так, что мать родная не узнает, — высоким голоском визжит один из пубертатных язв. — У меня она хотя бы есть! — заливисто смеясь язвит им смельчак, — Запоминаем, детишки разукрашенные: вера вечна! Вера славна! Наша вера православна! — разразившись хохотом пуще прежнего, Андрес резко заворачивает в другой корпус. Благодаря поворотам обидчики глотают пыль и сбиваются со следа, но ни в коем случае не прекращают бежать. Перед глазами уносящего ноги появляется неплохое укрытие — актовый зал, в который никто не ходит и в котором можно закрыться изнутри. Как можно быстрее он залетает в прохладное пространство и мгновенно запирает дверь. Но здесь он, похоже, не один. — Что за… — с ряда кресел поднимается случайно заснувший Ник, потирающий глаза и переводящий взгляд на перевозбужденного Андреса. Второй смотрит молящим взглядом и приставляет палец ко рту, прося тишины. За глухой стеной слышно топот массивных ботинок и громкий дерзкий свист, постепенно удаляющийся. Когда подростки проходят мимо — Янковски с облегчением выдыхает. Переводит дыхание и искренне, как он умеет красиво и так по-доброму, улыбается, — Меня зовут Андрес Янковски. — Это так теперь люди знакомятся? — Ник, поняв весь сюрреализм ситуации, дарит улыбку в ответ и протягивает руку для рукопожатия, — Я Ник. Ник Элфорд. Первое, что замечает Андрес в мальчишке при рукопожатии — это холодные руки, — О Боже, да ты Ленин, такой же холодный, словно мертвец. — Врёшь, чувак, — пропускает юмористичную ухмылку Ник, — Ленина же съели! — А я думал он гриб! — наигранно ужасается Янковски. — Ладно, а ты в каком классе? Я тебя не видел! — парень указывает новому знакомому на соседний стул, чтобы не стоял как бедный родственник и Андрес послушно опускается рядом, — И от кого это ты так несся? — Я в 7 классе, мне четырнадцать, а тебе? — почёсывает затылок, — Да я от дикобразов убегал. Слышал за стеной как стучат их говнодавы? До конца всех уроков осталось всего 25 минут и ни один из мальчиков и не подумал вернуться в класс, проще скоротать время занимательными разговорами и, обменявшись контактами, забрать вещи из кабинетов и пойти домой. Ник оказался на год моложе Андреса, чему второй был несказанно рад. Он всегда мечтал о младшем брате, а тут он на голову свалился. Ну… или наоборот.***
— Представь, что ты идешь по улице. Видишь впереди изящную девушку в капюшоне, подходишь, чтобы познакомиться… — А там гей! — заливаются противным хохотом два старшеклассника над сжавшимся в комок на кафельном полу мальчишкой. Он мертвенно бледный, изогнувшийся как тяжело болеющее дерево и прикладывающий ладони к глазам, на которых растекаются от слез недавно нарисованные крохотные стрелки. — Ароша, что замолчал? — грубо и с явной издёвкой хватает за подбородок притихшего младшеклассника один из парней, — Господь Бог, ты что плачешь? — наклоняется ниже и приторно сюсюкаясь мурлычет, — А не боишься, шпагоглотатель, что твой макияжик потечёт? Так жалко стирать твою красоту, — приближается еще ближе, прямо к милому лицу и шипит, — Жалко, потому что под этим раскрасом ничего нет. Прячешь свою уродливую харю и привлекаешь самцов, да, мразь? Отвечай! — хватает за шею, в чём конкретно проёбывается и за что получает смачный удар кулаком прямо в угол челюсти. — Меня зовут Арон, и я красивый! — отталкивает ногой опешившего хулигана и срывается на бег. Первый находится в прострации от неповиновения, а второй, быстро смекнув о побеге дурачка, тормошит главного, — Быстрее, а то смоется! Он мелкий, спрячется на раз-два. — Сучёныш, — по-звериному рычит обидчик и срывается в погоню. Пацан уже успел скрыться за поворотом, но нагнать его теперь — дело чести. Арон гей, при том никто кроме него самого до недавнего момента не знал. Он патологически застенчив и открывается мало кому, но сделать это было необходимо, потому что на горизонте появился тот, кто заставил едва созревшее для любви сердце трепетать и расти от единого взгляда в свою сторону. Парень, что на несколько лет старше, высокий и по-скандинавски красивый, выходец из Норвегии, переехавший в Польшу из-за работы отца. Парень неприлично харизматичный покорил скромного Арона за одно школьное мероприятие. Как принято во всех школах — в качестве ведущего на праздники берут самого красивого и популярного парня и в этом году им стал Он. Мальчишка понимал, что проигрывает влюблённым в его объект симпатии девушкам, особенно хорошо он это осознал, когда сравнил тех, кому краш оказывал знаки внимания. Возлюбленный выбирал себе подобных. Это всегда были высокие девушки, примерно его возраста, с длинными светлыми волосами и большими голубыми глазами, а после Арон взглянул на себя. Мальчик пока низковат и худоват, у него вьетнамские иссиня-черные жесткие волосы и глаза без складки века. Многие азиаты в этой части света не особо подходили под местные стандарты красоты, но это вовсе не значило, что они некрасивы. Арон очень красивый. Внешность метиса обыграла все достоинства и подарила выделяющиеся жгучие очи и мягкие черты лица. Не выдержав еще пары пересечений с объектом воздыхания и прослушав около тысячи песен о счастливой любви, парень решил излить свои чувства бумаге и передать ему. Поставив заветную последнюю точку его охватила смута сомнений и послание чуть было не стало предано огню, но последняя крохотулечная надежда на искру удержала цепкие пальцы и оставила письмо в сохранности. «Рукописи не горят» — подумал про себя Арон, поругав себя за почти совершенный опрометчивый поступок. Имени своей любви он узнать не смог, поэтому письмо не было адресовано. В план входило просто подложить тому самому человеку конверт, не раскрывая себя. Этим парень занялся на следующий день. Арон узнал в каком кабинете будет заниматься класс краша и в какое время он будет пуст. Проблема в тот день была всего одна — в тот самый урок, когда мальчишке надо было отпроситься выйти проходила контрольная и требовательная учительница даже не думала отпускать кого-либо, не желая дать возможность списать или подглядеть. Арон с максимальной скоростью и почти воспламенившейся ручкой исцарапал решениями лист и сдал за 15 минут до перемены. Написать абы как тоже было нельзя, родители строго следят за табелем оценок и сильно волнуются если успеваемость сдвигается хотя бы на один балл ниже. Выбежав из кабинета и мчась со всех ног, Арон с глубоким чувством счастья прижимает к груди письмо и готовится совершить то, что перевернёт его жизнь навсегда, но реальность подсовывает гаденькую шутку. Как он мог забыть это узнать? Стоя посередине пустого класса с лежащими у парт сменными вещами пока их владельцы на физкультуре Арон не помнит какая именно сумка принадлежит нужному человеку. Он чётко помнит ряд и парту, но напрочь забыл какое место. Перед ним стоит два возможных варианта. Левый? Или… правый. Правый! Точно правый! Мальчик закидывает письмо в нужную сумку и бежит к двери, но… Он не успел. Прямо у самого выхода он сталкивается с ним и, пробурчав что-то отговорочное на вопрос «что он здесь делает?», убегает с глаз долой. Значению этому тогда никто не придал, но стоило дождаться следующего утра. Арону не понадобилось делать дубликат письма. За него это сделала вся школа. На каждой стене, в любом кабинете, на всех кабинках туалетов, на каждом шкафчике и в особой концентрации на шкафчике Арона. Каждый миллиметр в его словах, в его признании и чувствах, которые прямо сейчас чернея и выдыхаясь, капают на одно из копий его признания. Вместе с любовью на пол обречённо, разбиваясь в дребезги, летят и слёзы. Теперь можно. Он отдал все самое сокровенное одному человеку, человек — его сердце кинул в соковыжималку. Остались только слёзы, которые уже можно и выплакать при всех. Большего позора Арон вряд ли испытает. — Нравится? — подходит кто-то сзади, — Это всё твоё. Всё до единого письмеца, — некто громко расправляется и выдыхает, — А знаешь, что это? Это подлинник, — протягивает руку и тычет прямо в лицо Арону его письмом, — Залину очень понравилось, да вот проблема — он не любит малолеток, а тем более, — близко-близко подбирается к уху еле живого парня и шепчет, — А тем более он не любит парней. Арон не плачет, слёзы сами катятся и остановить он их совсем не в силах, голос продолжает, — Он так долго и сильно смеялся, что я думал, будто он надорвёт себе живот, но нет, он попросил кое-что сделать. Сам он не в состоянии, потому что смеётся до сих пор, — человек сзади протягивает к письму вторую руку. В ней лежит зажигалка, простая дешёвая зажигалка. И поджигает. Некто думает, что сгорает только письмо, но на деле сгорает человек. Арон стоит как вкопанный и не отводя взгляда и не моргая наблюдает за маленьким огоньком в руках незнакомца, но за огромным пожарищем в его жизни. Его любовь буквально прогорела. «Рукописи не горят» — напоминает он себе и, отважившись на последний шаг, оборачивается, дабы посмотреть в глаза обидчику, чтобы этот чумный доктор увидел всю боль и разглядел в чернющей радужке все ещё пляшущие огни горящих чувств. Арон все ещё не плачет, но его слёзы теперь льются ещё сильнее. Его обидчик — его любовь. Это тот самый парень, чувства к которому он тешил так долго. Это тот самый адресат письма. Он не знал его имени, потому и не уточнил это в письме. Арон тогда перепутал сумки и подложил признание не тому, но что бы произошло, если бы он не ошибся? «Наверное, я бы умер прям тут» — проносится в голове ответ на вопрос. Если его погибель так издевалась после признания другому, то как бы Арон поплатился за правильный адрес? За следующими месяцами следовали издевательства. Каждый день и без возможности на передышку. Арон не успевал восстанавливаться и взращивать новое сердце, ибо каждый раз ему его разбивали заново. И сейчас, даже не пытаясь склеить то, что уже обращено в пыль, он бежит в сторону актового зала и не надеясь на хотя бы единый день без унижений ныряет в чёрный ход убежища, закрываясь изнутри и падая на колени без любых сил. Он истощён, он измучен, он изуродован внутри и избит внешне. — А у нас пополнение, — смеётся Андрес, — Гляди, — указывает взглядом на ввалившееся дитё, но, поняв, что с ним, подрывается и по-матерински накрывает своей толстовкой, рядом опускается Ник. — Эй, красавчик, всё в порядке? — обеспокоенно интересуется Ник, — Что-то ты потух, парниша. «Красавчик? Он назвал меня красивым?» Тревожный как мать Андрес выглядит очень забавно. Он с выпученными глазами пытается расспросить и укутать заботой, — Пить хочешь? Пока две наседки суетятся, Арон выпадает из жизни. Такого внимания он даже от родителей не получал, а тут двое незнакомых парней, которые на кой-то чёрт закрылись в актовом зале суетятся вокруг него и искренне интересуются о том, как он себя чувствует. — Убери от него свои культяпки, Ник. Сейчас перебатаркаешь всё. — Подожди, а ты разве не тот мальчик, который… — пытается ухватить за мысль второй товарищ, не зная как подобрать слова, но Арон всё делает за него. — Который гей? — резко и по делу дополняет пострадавший. — Ну да. — Да, он самый, — Арон не понимает что будет дальше и крайне боится, что из-за одного единственного факта эти приятные люди изменят отношение к нему, — Если хотите избить — начинайте сейчас, мне ещё уроки делать. — Пацан, ты когда бежал сюда головой малость не бился? — Андрес аккуратно, только в целях успокоить кладёт руку на плечо мальчика, — Ибо на здоровую голову такую чушь не скажешь. — Вы не будете меня бить? — небольшая надежда. — Да мы что конченые, за ориентацию людей не осуждают, — большая надежда.***
— Камил, ну вот я тебе не верю. Просто возьми и сыграй психа! — в бешенстве рычит преподаватель актёрского мастерства, — Представь, что ты конкретный шиз! Чтобы люди пугались! — РЫАУААРЫАУААЫРЫАА, — издаёт невнятные, но, по мнению парня, очень свойственные психически неуравновешенным людям звуки и ходит словно сломанная кукла. — Камил, ну я же сказал псих, а не зомби, а ну! Заново! — сценка прогоняется вновь, уставшие одноклассники тихо хихикают и возвращаются к ролям. И снова. — ИЭХАЭЫАЭХЭАЭХАЭАЭ! — Это что за тираннозавр?! — преподаватель уже не сдерживаясь даёт ученику хлёсткий подзатыльник, — Ты псих! — хватает за плечи и трясёт, — Псих! Слышишь меня! — раздраконивает как и положено. — Я псих! — визжит Камил. — Ты псих! — буквально втрясывает эту информацию в парня. — Я псих! — уже кричит. — Ты псих! Псих! Псих! — Я ПСИИИИХ! — звучит уже и правда как человек не в своём уме. — Вот и выйди и убеди всех в том, что ты сумасшедший! — выталкивает в сторону выбежавших из кабинетов учеников и кричит вслед, — Пока тебе не поверят — не возвращайся! Камил, который в действительности вжился в роль слишком буквально понял слова наставника и побрёл по коридорам как можно старательней пугая не только детвору, но и учителей. — Камил сбрендил! — падает в обморок учительница географии. — У него помутнился рассудок! Врача срочно! — Вызовите скорую! — и там и тут звучат крики о помощи. Камил же, неадекватно улыбаясь, дёргаясь словно йог на китайских иглах, резко прыгает на ступени и поднимает руки к потолку, подобно шаманам, взывающим к небу, громко и чётко выдаёт: «Мир вспыхнул словно сущий Ад!». Затем меняет позицию и глядит на присутствующих исподлобья: «Никто ни в чём не виноват». Спрыгивает со ступеней и медленно волочит ноги продолжая: «Тех, кто забыл про Божий Суд…». С криком ужаса сгибается напополам и вопит словно от боли: «Проклятья мёртвых роз найдут!» Дети, услышав страшилку, бегут врассыпную и прячутся по комнатам. Парень бы так и радовался своему триумфу, но всё было бы куда более гладко, если бы с этажа выше не слышались крики учителей и врачей. «О нет» — пора валить. Камил бежит по маршруту Ника, огибает библиотеку, где недавно улепётывал от панков Андрес, проскальзывает по полу, на котором успел полежать Арон и без задней мысли несётся в актовый зал. Почему именно туда? Сам Бог велит. Фельдшеры не такие шустрые как подростки, отстают от «сумасшедшего». Камил прекрасно успевает, но его моментальный успех сразу же обламывает закрытая дверь. В актовом зале? Который никому не нужен! От глубокой досады он бьёт кулаком в дверь и уже готовится искать другой путь, да только дверь отворяется и за ней появляется три абсолютно разных по цвету волос головы, которые сейчас дополнит четвёртая. — Добро, — начинает Ник. — Пожаловать, — продолжает Андрес. — К нам, — заключает Арон. Не медля ни секунды, парни затаскивают нового обитателя убежища и закрываются на замок. — Что за чертовщина? — взглядом больших глаз окидывает территорию новоприбывший, — В жизни абсурднее ситуации не видывал. — Сейчас всё объясним. И они начинают рассказ втроём, не перебивая, логически выстраивая последовательность событий и дополняя друг друга. Поднимают дикий смех и делятся ощущениями, грустнеют на истории Арона, но возвращают хохотки когда речь заходит о Камиле. Всем четверым никогда еще не было настолько комфортно и весело с кем-то. — Нас свела сама судьба. — Нельзя не согласиться. — Я вас уже люблю. — Мы тебя тоже! Они были абсолютно разными, но каждого волновал главный вопрос «а что нас связывает?» Сопоставив факты о жизни друг друга пришли к одному верному ответу: «Музыка!» За один день они станут лучшими друзьями. За шесть месяцев — группой. За один год — семьёй. — Как мы называемся? — спрашивает один, но ответят все. — Союз юмористов!