***
— Ну что ты измаялся весь? — Луиза стоит посередине гостиной, выставив руки в боки и строго смиряя взглядом мальчишку, что сам вызвался помочь в сортировке фасоли, а теперь сидит и со своим недовольным котёночным лицом больше мучает несчастное бобовое, нежели сортирует. Посмотрев на эти жалкие попытки Мендеса занять себя, дама, с дёргающимся глазом делает тяжёлый вздох и, шагнув вперёд, легонько подтягивает мальчишку на ноги, толкая в семейную библиотеку. — И что я там ещё не видел? — возмущается Юнги, принимая ещё более мученическое выражение, но с опаской продвигаясь туда, куда велит женщина, потому что знает — если Луизу разозлить, она может хорошенько приложить по заднице, — Я каждую книгу там просмотрел. Половина из них — церковные, которые я в церкви вызубрил, другая половина скука смертная, — всё-таки не успевает увернуться и получает ободряющий шлепок. — На самую верхнюю полку ты не заглядывал, — намекает дама и, напоследок погладив ребёнка по голове, уходит по делам. Мендес, как до жути любопытный кот, вмиг вспыхивая жарким желанием узнать что же там такое, бежит за стулом на кухню. Когда в их семье распределялся рост, генетика явно не была на его стороне, наградив небольшими параметрами и хрупким телосложением, в отличие от старшего брата со сбитыми мышцами и ростом выше среднего. Добравшись до сокровенной полки, мальчишка разом охватывает взглядом весь ряд: те же скучные исторические романы, пара книг о кулинарии, вышивке и тетрадь. Тетрадь? Несильно старая, совсем слегка потрёпанная, судя по всему, её хозяин крайне педантичный человек. Сняв свой объект исследования с высоты, Юнги садится в большое садовое кресло, которое убрали на зиму и открывает первую страницу. Верно, обладатель тот ещё перфекционист, почерк ровный, словно по линеечке выстроенный, страницы гладкие и белые. Пролистав мини сборник, мальчишка убедился, что он заполнен полностью. — Это выглядит как… — догадка Мендеса застывает в воздухе, как и его мимика, стоит подумать о том, что это, — Личный дневник? — Не веря глазам, Юнги стал смотреть на красные строки страниц, — И верно, у каждой новой красной строки есть дата. Только не указан год и кому принадлежит, — вторая догадка вновь заставляет мальчишку замереть. Кто жил в этом доме много лет? Кто знает здесь каждый уголок и историю этого места? Кто стал компасом и направил его сюда? Ответ на все вопросы один: Луиза. Вероятно, это её записи, но зачем же ей обнародовать их? Пожертвовать личными переживаниями, чтобы Юнги не умер со скуки? Точно нет. Значит эти записи принадлежат тому, кто жил здесь до Кортеса, незнакомый Мендесу, оттого пожилой даме и не страшно их показать, ведь возможно хозяин тетради уже совсем не помнит про него или даже мёртв. Почувствовав всю сакральность момента, Юнги открывает первую страницу и погружается. Он был не совсем прав, когда сказал, что это личный дневник. Записи и впрямь приватные, но это не какие-то клише наподобие «сегодня научился кататься на велосипеде» или «мне приснилось…». Всё, что писал этот тайный летописец — это жизненная мудрость и добытая адским трудом и пережитым опытом мораль. «от 24 февраля. Прошлое лечит и убивает. Оно как огромный тяжелейший панцирь с лёгкостью отражает копья, но через пару секунд упадёт на вас и раздавит насмерть. Астрономы так рьяно ищут чёрные дыры в космосе, жертвуют миллионами ради мутных снимков, не замечая, что настоящие чёрные дыры здесь, среди людей. Это их прошлое. У некоторых это совсем маленькие отверстия, которые и под лупой не заметишь, а есть те, кто сами по себе являются огромной засасывающей в себя страдания и сожаления расщелиной. Это уже не люди. Это их оболочки. Личность затягивает в первую очередь и выбраться чертовски сложно. Душа витает среди туманных зарослей, напарывается на оголённые еловые сучья и слезть с них не может. Прошлое губительно. Как бы хорошо тогда ни было — вся жизнь только здесь. Она может быть завтра. Может быть через пару месяцев или лет, но она уже никогда не будет вчера. Былое не вернуть. От простого к сложному. От низших радостей к высшим. Вы можете разучиться радоваться вчера, но вы обязательно научитесь этому сегодня, быть может, завтра, но не вчера. Ваши лучшие друзья могут исчезнуть из вашей жизни, но не пропадёт то, что вы пережили с ними и чему научились. Ваше старое жилище может быть уже занято кем-то другим, но в ваших мыслях останутся те эмоции, что были прожиты под его крышей. Даже если сейчас всё очень плохо и хочется вернуться обратно, туда, где всё было когда-то хорошо, вспомните — завтра будет лучше, а может и сегодня.» Кольнуло под сердцем, но Юнги и вида не подал, продолжил читать. «от 6 апреля. Будь она немой, я бы на ней женился. Я честно не знал, что красивые люди могут стать такими уродливыми после своих гадких слов. Наблюдаешь за ней, пересекаешься между занятиями, видишь вдалеке — всё хорошо! Но стоит ей сказать слово и я прихожу в ярость. С ним тоже самое. Сидишь за одной партой и думаешь, как бы он рот не открыл. Это не зависит от пола и внешности. Красивый очень легко может стать отвратительным и наоборот.» Похоже автор писал эту заметку когда ещё учился в школе, значит дневнику уже много лет. Перед глазами всплыл образ своих обидчиков и отца. Они все сами по себе очень привлекательные внешне люди, но какие же монстры из них выходили вместо слов и сразу красота испарялась как дурман. «от 10 мая. Если бы не было смерти — не существовало бы счёта времени. Люди просто не смогли бы понимать, что на этой земле они гости — только те, кому отведён ничтожно малый промежуток. Некоторые (многие) и со счётом времени умудряются просиживать его впустую, тратить на недомолвки, не замечать любовь и дружбу прямо под носом. Дерзайте пока есть время! Пробуйте! Пока вы живы — у вас есть шанс. Заставляйте себя бояться течения дней, ведь только со страхом вы сдвинетесь с места. Цените время, проведённое с семьёй, его отведено ещё меньше…» На слове «любовь» и «семья» совершенно трогательно и нечаянно начали наворачиваться слёзы. Семья. А что у Юнги от неё осталось? К матери ему не попасть, брата как увидел перед муками, так больше и не услышал о нём ничего. Остались у Мендеса только Луиза и… Имя само всплывает в сознании парнишки и это то самое слово на букву «F», размышления о котором были так желанны и так страшны. Юнги до последнего откладывал свои мысли о Fiera, но больше это продолжаться не может. Как бы Мендес не пытался держать глубокую обиду на него, все эти чувства ненависти смещают другие, более сильные и важные. То, что не каждый человек постигает в своей жизни. У Юнги к своему зверю взаимная любовь. — Прочь эти мысли! — бормочет себе под нос мальчишка, вытирая пальцами непроизвольно льющиеся слёзы, — Я не должен! Он враг! Он друг. — Он заставил меня переступить порог чистейшей морали! Он помог перестать быть зависимым от церкви. — Он украл меня! — заливается стенаниями пуще прежнего Юнги. Он освободил меня. Больно. Очень больно оттого, что это правда. Самая настоящая истина, которая сводит конечности судорогой и заставляет сердце болезненно сжиматься. Сколько же лет он жил неправильно. Глазами возвращается к записи о ценности времени и к горлу подступает новый ком жалости. Взгляд цепляется за строчку «пока вы живы — у вас есть шанс» и Мендесу приходится сильно зажмурить веки, чтобы выпустить сильный поток слёз и оторвать взгляд от этих резких слов. Он совсем юн. «У тебя вся жизнь впереди» — любит говорить Луиза и похоже только сейчас Юнги стал понимать смысл. Чтобы понять чьи-то слова и мысли правильно надо пережить этот деструктивный опыт. И Мендес пережил, и он больше не прозябает, наоборот цветёт, словно весна, сегодня наступившая за окном. Юнги дочитывает дневник до последней страницы и в самом нижнем уголке замечает крошечную надпись: «Эрнесто де Кортес». Кто же это такой Эрнесто де Кортес? Может прошлый хозяин дома? Или его сын? Мендес никогда не слышал подобного имени. С одной стороны, не хочется выдавать Луизе, что он прочёл дневник, но с другой хочется узнать побольше об этом человеке, даже если он уже не в мире живых. Прижав к груди тетрадь как самую важную вещь в своей жизни, Юнги робкой поступью пробирается на кухню, где сидя за кухонным столом вяжет свитер пожилая дама. Мендес потихоньку обнимает её сзади и кладёт голову на плечо. От него так и веет умиротворённостью, на что и надеялась Луиза. — Прогнал скуку? — спрашивает женщина не отвлекаясь от своего мастерства, — Какой-то ты хитрый сейчас, выдавай секрет. — Сеньорита, кто такой Эрнесто де Кортес? Женщина без раздумий, на автомате отвечает, — Да это же наш хозя… ой, — быстро сообразив, что сболтнула лишнего пытается свернуть тему. — Хозяин? То есть Fiera? Это он автор дневника?! — вскакивает юноша и начинает носиться по комнате и, кажется, никто сейчас в этом мире не способен смерить его пыл. У него дико сверкают глаза от складывающихся паззлов, грудь сдавливает от судорожных вдохов, а мозг грозится лопнуть. Мальчишка как угорелый выбегает из дома в ещё холодной для ранней весны одежды, чтобы покричать в пустоту от переизбытка чувств. Ещё никогда его так не вытесняло собственное сердце из тела, потому что помимо всех этих записей в сознании появляются все воспоминания, связанные с Fiera. Да какой уж там Fiera, Юнги его так никогда в жизни больше не назовёт. Это раньше он боялся чего-то нечеловеческого и непонятного людям с этой планеты в своём хозяине, теперь это не нечто божественное, с чем простым смертным как Мендес никогда не иметь никаких отношений. Теперь это Человек. Мальчишка зверя боялся, нового Бога к себе не подпускал, но всё в самых тёмных глубинах души мечтал о нём как о себе подобном, а теперь и мечтать не надо. Образ треснул — перед ним человек. Юнги так боялся впустить Кортеса к себе в сердце, потому что думал, что вся его вера в христианского Бога рассыпется, а кроме этого у мальчишки ничего нет. Потеряв Его — он потеряет себя и тогда останется лишь одна аура, оболочка, не способная к жизни, но сейчас он знает, что даже если его обёртка опустеет и станет падать — Эрнесто де Кортес её поймает и вложит внутрь половинку своего сердца и Юнги станет прежним, потому что в сердце его зверя он уже занял законную половину. Луиза специально направила мальчишку к этому дневнику. Эта дама всегда слишком тонко чувствовала в чем заключаются страхи и ошибки других и никогда не ошибалась сама. Выдать человечную поднаготную своего властелина было не случайностью, а уверенным и правильным шагом. Мендес большего счастья и облегчения в своей жизни не встречал, но точно знает, что сможет встретить ещё большее в объятиях одного конкретного человека. Покричав в сторону леса и сбросив всё накопившееся, мальчишка только сейчас понял, что слишком легко одет и на самом деле уже замерзает. Позади слышен зов Луизы, которая никак не может найти сбежавшего ребёнка, но приметив его на фоне массивного дуба, как только может бежит к нему с курткой. — Три Господа Бога душе Мать, — запинается в словах женщина с глубокой одышкой и кутает в огромную куртку убежавшего котёнка и сильно-сильно прижимает к себе, — Куда же ты убежал, да в такой холод и раздетый, земля же ещё не прогрета совсем, а ты такой хрупкий и слабенький, — целует в макушку и накрывает собой, чтобы обогреть, а Мендес довольный до невозможности и счастливый. — Меня любят, — едва слышно мурлычет он и сам льнет к своей второй матери, перебирая пальцами меховую куртку дамы. — Конечно любят, такую шумиху поднял. Я-то знаю, что ты просто эмоции выпустить, а вот охрана подумала, что ты удрать хотел, — успокаивается женщина, — В общем, надеюсь ты будешь рад, но они так Кортеса напугали, что он сюда едет. Дай Бог чтобы не убился, он когда взволнован водит как лихач, — Луиза крестится и просит у Всевышнего безопасности для Чонгука. — Сюда едет? Прямо сейчас? О Боже, — округляет глаза Мендес, начав паниковать заново. — Ты не хочешь его увидеть? — удивляется дама, уводя мальчишку обратно в дом. — Хочу, — тихо говорит Юнги, — Очень хочу, просто я не ожидал. Мне кажется, что у меня тут, — кладёт руку на сердце, — Сейчас рванёт. Я просто не верю, что всё это заканчивается, все страдания и боли, я не думал, что смогу научиться жить. Я же просто человек-занавеска. — Ты человек-любовь, Юнги. Ты сможешь жить счастливо, потому что ты этого заслуживаешь, — в кармане пищит телефон от уведомления. Чонгук спрашивает о местоположении Юнги и просит увести его в комнату, чтобы не травмировать. Кортес уверен, что Мендес не хочет его даже мельком увидеть, на что дама отвечает простое «Приезжай скорее» и блокирует экран. Мальчишка забегает в дом и мчится в свою комнату, чтобы переодеться во что-то более приличное, но стоит подойти к окну как у него вновь прерывает дыхание, ведь на территорию вошёл он. Самый красивый, самый желанный, самый вдохновляющий, самый его. Чонгук, влетев на участок, первым делом смотрит в заветное окно и так же замирает. В голове проносятся те же мысли, что и у Юнги и они и стоят, замерев на минуту, смотрят на большом расстоянии друг другу в глаза и тонут. Это не одержимость, не привязанность и не зависимость. Это чистая настоящая любовь. Кортес увидел в Мендесе не только веру в бога, но и невероятную силу и титановый стержень, а Юнги нашёл в Чонгуке человека. Первым зрительный контакт прерывает младший, сорвавшись с места и убежав подальше от окна. Кортес думает, что перепугал котёнка и заметно грустнеет, смерив шаг. Всё равно нечего спешить, ведь объект паники его видеть не хочет, но долго терзать себя мыслями Чонгуку не удаётся, потому что главная дверь с громким звуком распахивается и из неё выбегает тот же ангел, что минуту назад был виден в окне, такой же раздетый, в лёгких белых домашних вещах и бежит прямо на него. Для Кортеса этот момент длится целую вечность и он, совершенно не осознавая что сейчас делает, бежит навстречу. Когда расстояние становится совсем крохотным, Юнги прыгает в объятия Чонгука, окольцовывает ногами его талию и жмётся так, словно не видел его тысячу лет. Кортес, потеряв остатки самообладания, обнимает его с таким усердием и собственничеством, что ни один человек мира не посмеет даже подумать забрать котёнка у него, потому что Юнги сам к нему пошёл, сам выбрал как своего спутника жизни и вряд ли когда-нибудь отпустит. — Mi corazon (исп. «моё сердце»), — шепчет Чонгук своему счастью и даёт волю трогательным слезам. Его душа сейчас ликует и распушается цветами как в тот момент много лет назад, когда юноша спас котят Ричи и Мичи из деревенского озера. Спас вроде двоих, а получил третьего в подарок, который теперь без него никуда. — Я так счастлив, так рад, что ты здесь, Эрнесто, я знаю, что ты Эрнесто! — плачет в плечо мужчине Мендес, обвивая тоненькими руками крепкую шею, — Не бросай меня, и я сам тебя никогда не отпущу. Запомни каждое слово, — горло сводит спазмами от рыданий, голос становится тише и надломанней. Какой дорогой и почти неподъёмной ценой далось ему заветное признание. — Эрнесто я для других, душа моя, — води пальцами по чёрным волосам Кортес и улыбается такой же растрогавшейся и стоящей вдалеке Луизе, — Для своей семьи я Чонгук, — целует в волосы, — Меня зовут Чонгук, маленький. — А меня зовут Юнги, — успокаиваясь пищит младший, — Вот мы и познакомились заново. — Я никогда не думал, что дождусь этого момента, прости меня за всё. — Я тебя прощаю, — Мендес отрывает лицо от плеча Кортеса и заглядывает ему в глаза. Прежняя чернота опускается, тьма рассеивается и сквозь грозовые тучи пробиваются тёплые солнечные лучи, угольные глаза светлеют и мальчишка поражается их красоте. Он думал, что эта темнота и есть его возлюбленный, что так и выглядит его душа — как зловещая глубокая пропасть, на дне которой гибель каждого, кто перейдёт дорогу, но сейчас, отстрелявшись за свою любовь и получив бесценный дар прикоснуться к лоснящейся шерсти дикого барса, он видит, что радужка и вовсе не тёмная, она словно летний закат в степи и яблочный сок, — У тебя такие красивые глаза, Чонгук, — заворожённо шепчет Юнги, нежно прикасаясь к гладкой щеке любимого, — В них будто страницы книг, бесконечный поток знаний, который является смыслом твоей жизни, — Кортес поражается тому насколько точно мальчишка попадает в своих мыслях, — Давай наконец узнаем кто мы. Чонгук, словно загипнотизированный, не отрывает взгляда от взора напротив, — За какие подвиги я тебя заслужил, — улыбается так искренне, что у котёнка от этой драгоценной картины вновь непроизвольно льются кристальные слёзы, — А твои глаза, Юнги, как туман летом на озере, словно дымчатый след, растянувшийся над водой, а вокруг зрачка золотое кольцо. Я понял что это, — ещё более заворожённо шепчет Чонгук, — Твои глаза — это горы, их холодные серые массивы, а сверху пылает тёплое восходящее солнце. Оба на секунду зависают на взглядах друг друга, пока Кортес не позволяет себе вольность только коснуться своими губами губ напротив. А Юнги этого мало, он уже вкусил все оттенки греха и их поцелуй сейчас — самое непорочное, что только есть на земле. Младший подаётся вперёд, зарывается пальцами в тёмные волосы, массируя кожу головы и целует сам. Впервые в жизни он, а не его. Делает это совсем невинно, с большой любовью, позабыв о том, что они на людях и о том, что Юнги вообще примостился на чужих руках. Умиротворение. Взаимность. Чувство прекрасного. Чонгук уже не думает, его мысли рассеялись туманом в глазах его сердца, а тело делает то, о чём мечтало так долго, — Я не рад. Я счастлив. — Я тоже, — влюблённо улыбается младший, а после вспоминает как они выглядят со стороны, — Ой, извини, тебе не тяжело? — пытается слезть с рук, но его просто несут в дом. — Даже не думай об этом, я же ещё чуть тебя не застудил. — Вот именно! — грозно кричит Луиза и отвешивает боссу воспитательный подзатыльник, — Я его только обратно такого же полуголого затащила и отогрела, как ты его снова выманил, бесстыдник, — дама суетится на кухне, подогревая чайник, — Сам-то ты тоже не сильно тепло одет, а ну оба сюда, — женщина указывает на кухонный диванчик, куда через минуту садится два послушных болванчика. Луиза накрывает их пледом-грелкой и возвращается к чаю. — Ты всё ругаешь нас и ругаешь, — плутовски говорит Мендес, — А в итоге делаешь всё, чтобы нас отогреть. Как мама-кошка, — Юнги чувствует как Чонгук кладёт его руки в свои греет. Сам Кортес, как бы не строил из себя серьёзного мафиози и властителя континента, сейчас до ужаса похож на милого кролика. Мальчишка втихую подсматривает за ним, взглядом очерчивает красивый профиль и в душе визжит как ребёнок, которому разрешили встретить Рождество со взрослыми. Луиза наливает три порции чая, в каждую добавляет лимон, а лично себе ещё доливает молока, — Я всегда говорила, что у меня три сына, пусть два из них совершенно на меня не похожи, — передаёт всем кружки. — Сеньорита, ты всё ещё пьёшь этот жуткий чай с молоком? — замечает Чонгук, который однажды отхлебнул подобного, а потом плевался весь день. — Не бубни, — отмахивается дама, — Ты вообще чай безо всего пьёшь, если только с лимоном, — присаживается рядом с ними, парнишка заботливо укрывает её тем же пледом. Все наслаждаются моментом и смотрят в большое окно, в котором видна весенняя степь. Юнги нарушает молчание первым, — Мы как три друга, — улыбается тепло-тепло. — Кто? Три друга? — хихикает Чонгук. — Да, — отхлёбывает чай, — Когда я бывал у бабушки с дедушкой мы часто любили сесть где-нибудь вместе и дедушка называл нас «три друга», а если мы сидели с кем-то вдвоём и к нам присоединялся третий, то говорили «а вот и третий друг». — Хорошие у тебя бабушка с дедушкой, — говорит Луиза, — Давно у них не был? — Да, — немного тускнеет Мендес, — Там ситуация сложная, я в последний раз там был без Хосока и больше без него возвращаться туда не смог. Как и жить. Кортес чтобы не витала депрессивная атмосфера резко переводит тему, — Сеньорита, где сейчас Иусеф? — Уехал в Эльзас, вроде пытается создать там рецепт лавандовых круассанов. — Fais tes valises, je te prendrai le billet le plus proche, tu iras en vacances si ça te dérange pas. (франц. «собирай вещи, я возьму тебе ближайший билет туда, поедешь в отпуск, если ты не против»). Юнги не ожидал, что хозяин переключится на другой язык, неизвестный ему, но понимает, что разговору необходима приватность и не вмешивается. — Merci, tu as déjà décidé? (франц. «спасибо, ты уже решился?»), — отвечает ему на том же иностранном дама. — Oui, je le ferai aujourd'hui (франц. «да, сделаю это сегодня же»). — Bonne chance (франц. «что ж, удачи»). Женщина вспоминает о том, что не довязала свитер на заказ и тотчас же скрывается в глубинах дома, дабы закончить дело и поспеть к вылету, а на кухне остались только Юнги и Чонгук. Им не стыдно молчать рядом друг с другом, наоборот, эта тишина целительна, никаких неловкостей, только взаимоощущение на высшем уровне, без слов и оправданий, но Кортеса распирает мысль, которая не отпускала с самого утра и он, положив голову младшему на плечо, бормочет, — У меня к тебе просьба есть, — начинает издалека, — Можешь не строить на сегодняшний вечер никаких планов? — Хочешь меня украсть? — хихикает Мендес. — В точку, родной.***
8 часов вечера. Взвинченный от предложения Чонгука и переполненный любопытством Юнги пытается излить эмоции на полотно. Он давно собрался, не стал вычурно наряжаться, наводить масштабный марафет и прочие излишества, что не присущи его душе. Завершил все важные дела, навёл порядок в наскучившей комнате и скромно оделся. Стоило вспомнить о виновнике беспокойства, как со стороны улицы послышался звук приближающейся машины. Вздрогнув от собственного перевозбуждения, мальчишка обернулся на источник шума. И верно, не ошибся. Главные ворота открываются и на территории показывается знакомый силуэт. — Юнги, это за тобой! — кричит с нижнего этажа Луиза. — Да, спасибо, я увидел! — не отрываясь от окна отвечает мальчишка, натянув перед выходом любимую толстовку на молнии с вышитым тигром на правой стороне. — Готов? — Кортес стоит у двери в ожидании, стараясь смотреть куда угодно, но не на вышедшего Юнги. Сознание всё ещё боится, что если смотреть долго — мальчишка исчезнет, но он это вроде делать и не собирается, только в своей кроткой манере держит в руке какой-то свёрточек крафтовой бумаги. Похоже на крохотный подарок. Кому же? — Сеньорита, напомни мне потом заменить эти наличники, — «очень увлечённо» говорит мужчина, — А то обветшались уже, стыдоба. — Какой же ты увильщик, — улыбаясь говорит пожилая дама, раскусив мотивы босса, — Заменим, подлатаем и пустим в море. Поезжайте, у меня ночной рейс, — притягивает сначала одного и целует в макушку, затем второго и делает тоже самое, — Встретимся через неделю. — Buen viaje, Senorita! (исп. «удачной дороги, сеньорита!») — прощается Юнги и выходит из дома. Пара садится в мазерати Чонгука и вроде бы складывается всё обыденно, но старший откуда-то достаёт чёрную бандану и аккуратно завязывает Мендесу глаза, — Если ты позволишь — это будет сюрпризом. Юнги, что весь день был на иголках от волнения, распаляется ещё сильнее. Ему кажется, что это воспоминание будет самым невероятным в его жизни. И не ошибётся. Дорога занимает около часа, по звукам извне понятно, что они въехали в город. Весь путь парни веселили друг друга. Кортес рассказывал про свои абсурдные случаи на работе, пояснил окончательно чем он занимается и какие у него цели и рассказывал приколы из детства. Уделил особое внимание Тэхёну, подготавливая почву для скорого знакомства, акцентировал внимание на то, какая Франция прекрасная страна и сколько там красоты, поведал о Франческо и котятах Ричи и Мичи. Юнги с упоением слушал, искренне смеялся нал шутками и историями. Из-за одной его разорвало от хохота так, что Чонгук не мог сначала успокоить его, а потом потерял последнее самообладание сам, потому что смех собеседника зачастую смешнее всех приколов. Он громкий, до ужаса забавный, неугомонный и местами посвистывающий. Кортес обожает таких людей и готов ехать хоть сутки, лишь бы слышать его чаще. — Жить в постоянной мгле очень депрессивно, Чонгук, — драматизирует Мендес, мечтая снять бандану и увидеть огни Буэнос-Айреса. — Твой мир станет цветным через 3… — припарковывается на нужной стоянке, — 2… — выходит из машины и обходит её, — 1… — открывает дверь и выводит за руку мальчишку. Снимает бандану. Юнги открывает глаза и оглядывается вокруг. — Не может быть, — неверяще крутится вокруг своей оси, вглядываясь в местность, — Этого не может быть, — ватными ногами делает шаг вперёд, — Чонгук, это не сон? — голос дрожит от осознания. Прямо перед ним дорога из белого камня, зелёная изгородь, дубовый забор. — Это мой… дом? — момент слишком трогательный, Юнги пытается проморгаться, чтобы отогнать лишнюю плаксивость, — Он не воздушный? Не мираж? Это дом моей матери? — Да, — с неподдельной радостью говорит Кортес, притягивая мальчишку для объятий, — Это дом твоей матери, здесь больше нет того отца-тирана, он уехал очень далеко, mi сorazon. — Спасибо, спасибо, спасибо, — чередой идут восхищённые шепотки, мальчишка обнимает Чонгука так сильно как только может, прижимает к сердцу как самое сокровенное. Ведь без него этот дом так и остался бы под влиянием деспота и Мендес, наверное, умер бы. От побоев или безысходности, — Сколько я смогу её видеть? — Столько сколько потребуется. Ты можешь даже остаться здесь жить, но учти, я буду добиваться твоего сожительства со мной до последнего. Юнги одобряюще мычит, прикладывая голову к тёплой груди и неохотно отрывается от неё. Он так долго не видел матушку, пора прекратить эту линию страданий и мук. «Запишу 1 марта как красный день календаря» — отмечает в мыслях мужчина, провожая мальчишку до двери, — На сегодня я оставлю тебя здесь. Стань пожалуйста хотя бы немного счастливее, — наставляюще желает Кортес и, отпустив плечи своего сердца, уходит. — И ты, — не оборачиваясь говорит Юнги. — Что? — И ты стань счастливее. Второй этаж дома по обычаю не освещён. В той части находятся спальни и рабочий кабинет отца. На кухне минимально включен свет и одиноко горит свеча на столе. Подойдя ближе к знакомой двери и собравшись с духом, он робко стучит. Кажется, что в этот момент стук его сердца втройне громче. По ту сторону двери слышится слабое копошение, а после тихий звук щелчка. Дверь приоткрывается и в просвете появляется измученная долгими переживаниями и скорбями по сыновьям родная мама. Она, поняв кто стучал, мгновенно замирает, выразительные миндалевидные глаза распахиваются и сбрасывают тяжелейшие оковы прошлого, лицо светлеет, а губы расслабляются и подрагивают. На глазах у Юнги его мама за пару секунд помолодела на 10 лет. — Сынок! — в слезах кричит женщина, прижимая к себе родное дитя, — Моё ненаглядное дитя! Услышал Бог мои молитвы! Слава ему! Слава Богу! — целует в щёки, лоб, нос, куда придётся, налюбоваться и надышаться своим вернувшимся чадом не может, — Мой сын, моё счастье! — крепко-крепко обнимает и выплакивает всю накопившуюся горечь в родное плечо. Мендесу кажется его за всю жизнь столько не обнимали сколько за этот день, он его запомнит как второй день рождения. — Мама, мама, я здесь, я живой, я выбрался, — уже не сдерживается сын и выпускает эмоции. Два самых близких человека обмениваются самыми сильными переживаниями без слов, переживают взаимную боль, отпуская все страдания и стенания. Они заслужили счастье самого высшего качества. Они заслужили весь мир. Друг друга. — Пройдём же в дом, пойдём пойдём, — мама заводит сына за руку и его сразу же обволакивает невероятная атмосфера того, чего ему так не хватало. И все холодные беспросветные ночи стали тёплыми и освещёнными. И совершённые ошибки уже не значат ничего и жизнь налаживается. Жизнь теперь есть. Раньше были существование и боль, плохие люди и стыд. Юнги же никем был, просто фантик, от которого ни вреда ни пользы, а сейчас он уже не никто! Он Некто. И этот некто за год пережил самый сильный страх в своей жизни, научился верить в Бога, нашёл свою любовь и понял кто он. Он актёр! Он сердце! Он наконец-то дома! Разомлевший от эмоций парень обувает свои любимые мягкие тапочки и только собирается пойти на кухню, как слышит «мяу». Он смотрит вниз, а там у его ног развалился уже совсем не маленький и худенький котёночек, а большой счастливый жирный песочный кот. — Диас! — радостно вскрикивает Юнги и через секунду держит на руках свою тяжёлую любовь, — Мой котёночек! Мой маленький котёнок! Как же я скучал! — качает довольного кота на руках и целует в лоб, постоянно умиляясь. — Уж какой какой, но точно не маленький котёночек! — наблюдает со стороны мама, — Ты посмотри какой он пухлый стал! У него ещё привычка есть спать у понравившихся людей на груди, так и умереть от гипоксии можно. — Он для меня всегда будет самым маленьким котиком, самым красивым и самым желанным, — Диас, прекрасно помня своего спасителя и по совместительству хозяина, начинает мурчать и облизывать его щёку. — Рассказывай, что происходило всё это время, — мама ставит две кружки чая, достаёт недавно испечённую запеканку и сажает за стол. За разговором присутствуют все: на одном стуле Юнги, на соседнем Диас, напротив сидит мама. — Давай просто насладимся остатком этого прекрасного дня и обсудим все пути господни завтра. — Здравая мысль, — поощряет мама, — отпразднуем твоё возвращение. На протяжении вечера и до глубокой ночи мать и сын разговаривали об абстрактном, обсуждали истины и ценности, кто в чём преисполнился и кто чего достиг. Утром младший просыпается от слабого удушья и причина его оказывается очевидной. На груди очень уютно устроился песочный клубок, к тому же и храпящий. Юнги тихонечко подушечками пальцев поглаживает шёрстку и смотрит в потолок. Когда-то, чтобы избавить себя от страха темноты он приклеил на него флуоресцентные звёзды и смотрел ночами, представляя, что мир это открытый космос, в котором вакуум поглощает все обиды, несправедливость и ложь. Внизу шумела вода. Мама всегда вставала рано — дело привычки и католического образа жизни. — Садись есть, — заботливо накрывает на стол женщина, — Да я знаю, что по утрам ты капризный, но пропускать приём пищи вредно! — Ну мааам, — тянет сын, заводя жалобную шарманку, — Я вот ни капельки не хочу, ни капелюшечки, зато знаю кто хочет, — указывает взглядом на любящего покушать Диаса. — Юнги, — мягко говорит мама. — Не сяду. — Не выпендривайся и ешь, — слышится третий голос позади. И этот голос принадлежит… — Хосок! — одновременно вскрикивают мать и сын, кажется, даже кот что-то мяукнул с ними. Фредерика сию минуту срывается с места и дрожащими руками ощупывает одежду сыну, будто он образ, который вот-вот рассеется, — Не может же Бог быть настолько благосклонным. Ты не иллюзия, сын мой? — Нет, мам, — радостно улыбается старший, — Я настоящий. Вчерашняя истерика повторяется, только теперь ревут навзрыд трое. Юнги ничего не говорит брату, только обнимает его так, чтоб больше не ушёл и молится Богу многократным «спасибо». Семья долго-долго разговаривает о том, что было. Разумеется, для матери большинство моментов было завуалированно, прикрыто ширмой, перефразировано, но даже это не спасло её от нескольких предобморочных состояний и порций валерианы. — Я безумно благодарна вам за то, что вы дошли до меня целыми и невредимыми, спасибо, родные мои, что не покинули бедную мать, — вот такое оно — торжественное, трагичное воссоединение. Местами очень дорогое ценой, но невероятно важное, стоящее всех пережитых бед. — А как ты в дом попал? — спрашивает Мендес-младший. — Я соорудил огромный атомный коллайдер, изменил конфигурацию целостной двери, сдвинул проекции осей и сделал замок поддатливым, — с невероятно умным видом начинает Хосок, но быстро сдаётся под проницательным взглядом. В их семье Юнги актёр, а не он, — Ладно, вы просто за 6 лет замки так и не поменяли, а ключи у меня при себе.***
Два брата сидят поздней ночью на кровати Хосока и раскрывают все карты. Старший изредка уходит к форточке покурить, потому что младший рассказывает как есть, без преуменьшений и смягчений, а Хосок с Чонгуком побольше Юнги знаком и знает что тот мог натворить, тем более с его меланхоличным сентиментальным братом, а потом начинает свой рассказ. — Не подменяй позиции, — резко одёргивает брат, — Мне ты можешь признаться и излить душу, — и Хосок изливает, выставляет всю поднаготную, чувствует себя обнажённым, но эта нагота не стесняет его, наоборот открывает новые границы, ведь этот человек на протяжении 6 лет держал в себе все страхи, обиды и боль. Он нарочно шёл насмерть, надеясь, что очередная пуля прихлопнет его и вместе с кровью выйдет зловонная масса, разъедающая органы. Ни один из приближённых не смог бы его понять так, как родной брат, потому что чтобы узнать из-за чего умирает перо — нужно сначала увидеть его основание. Юнги всегда был самым близким ему человеком и сейчас он с той же чистотой и непорочностью слушает о всех далеко не чистых делах, что натворил старший брат. Слушает, пропускает через себя и исцеляет. За одну ночь старший Мендес получает мощнейшую терапию и к утру учится заново дышать. Сокол перестал биться о скалы, потому что открыл глаза и увидел путь. — Я никогда не думал, что совершу подобное. Я даже не допускал и мысли о том, что когда-нибудь брошу тебя, — Хосок очень разбит, переживать прошлое заново почти нестерпимо, — Я не хотел, — качает головой из-за дикой нервозности, — Я правда не… не хо… тел, — заикается от отчаяния и странно себя чувствует. Раньше отчаяние было его двигателем, сейчас же это огромная рваная рана и Мендес бы своими руками зашил её хоть швейной иглой, лишь бы не торчали осколки костей и не гноилось. Его личная иголка — младший брат. Юнги укладывает старшего головой к себе на колени и зарывается в волосы, даруя облегчение и успокоение, — Прости меня, Юнги. Прости. Если надо — буду всю жизнь просить прощения. — Я тебя давно уже простил. Когда ты ответил на звонок я был так рад тому, что ты жив, что подумал — факт того, что ты жив и здоров важнее любых огорчений. Бог создал нас для того, чтобы любить друг друга, — убирает упавшие на лоб волосы, — Раскаяние излечит твою раненую душу и ты будешь как новенький. Теперь у тебя есть огромная семья, — улыбки обоих озаряют комнату, на кровать прыгает любвеобильный Диас, братья притягивают его к себе, дабы приласкать, — И ты, котёнок, наша семья. — Она теперь воистину большая. А тебе нужно поближе познакомиться с одной из её ветвей, — подмигивает Хосок, указывая на свой рабочий стол. На нём помимо обыкновенных письменных принадлежностей лежит пара бумаг. Юнги берёт их в руки и читает. — «Рейс Буэнос-Айрес - Эльзас с пересадкой в Париже», ничего не понимаю, что это? — На следующей неделе ты летишь во Францию для знакомства с Тэхёном и Франческо.