Дьявол, просящий милостыню

Франческо ужасно плохо, он очнулся пару часов назад, но уже жалеет об этом, потому что каждое движение просто невыносимо, в голову будто влили литры ртути и свинца, а тело вообще полуживое. Присев в позу лотоса он массирует ноющие виски с закрытыми глазами, потому что даже слабенький свет доставляет боль. Парень догадывается, что ему вкололи какую-то дрянь, от которой он недееспособен. Когда он был в заточении в борделе его начальство любило действовать по той же схеме, но для грабежа. Клиенты во время плотских утех притупляли внимание и проститутки неожиданно втыкали в них шприц, впрыскивая усыпляющую дрянь, дабы обчистить очередной кошелёк. Дверь в комнату отворяется. За ней следует виновник страданий Янковски. Клаус одет безупречно, с виду может показаться порядочным человеком, но только показаться. Ещё не придумали костюм, очеловечивающий сволочей. — О, ты проснулся, — с радостной улыбкой приветствует мужчина. — Я, честно говоря, от тебя не ожидал, думал ты умрёшь ещё днём, а ты молодец, — одобряюще похлопывает по плечам парнишки, который даже от такого действия падает на спину на пол и болезненно стонет. — Мразь… — Может быть, мне очень жаль, — с притворной жалостью признаётся похититель. — Или нет. — Почему мне так плохо? — собирая крупицы сил мычит Янковски. — Тебе в машине ввели снотворное, на которое потом развилась аллергия, а антигистаминное, как видишь, с побочными эффектами, — мужчина подходит ближе и присаживается перед парнем, заботливо поднимая его и укладывая обратно на кровать. — Мразь, — едва шевеля губами молвит Франческо, не отрывая взгляда от мучителя, и столько в этом взгляде невысказанной ненависти, невысказанной оттого, что сил у него крохотный свёрток, а жить хочется и рассказать этому гаду все свои мысли на его счёт тоже. — Жди жатву. — Ты даже не представляешь как я её жду, зайка, — улыбается, да так тепло, что со стороны можно подумать, что этот человек переживает и заботится об умирающем парнишке. — Я хочу увидеть результат своих трудов. Хочу славу, признание и всё, что мне полагается. И получу. — Глупый, ничего ты не получишь, — с болью смеётся Франческо. — Ты думаешь, что ты сильный только когда у тебя есть материальные блага. — Конечно, ведь я могу горы сдвинуть. — А нужны тебе эти горы? Что они дадут? Уходи, я не в состоянии, — отворачивается парень, но чужие лапы по-хамски разворачивают его обратно. Измученный взгляд встречается с горячим адским огнём напротив. Франческо жутко страшно находиться в таком состоянии с этим странным типом. — Я стану самым богатым человеком в стране, в этой части света, в целом мире! Это ж сколько возможностей и шансов для манипуляции! Я буду человеком мира! — Клаус прожигает в Янковски дыру своим пронзительным взглядом и словно кидает вызов «противостоишь мне?». Франческо отвечает другим взглядом «я сильнее». — Ладно, — бесцеремонно отвечает парень и снова отворачивается. — Да хватит, — злится мужчина и хватает пленника за плечи, нависая над ним снежной лавиной. — Не прячься. — Не сдался ты мне, — внаглую смотрит, будто победил в этой схватке и улыбается. Клаусу зла не хватает с этим мальчишкой, хочется растоптать, сломать и заклеймить. — Будешь показывать неуважение — отдам тебя своим парням, они терпением не отличаются, сразу пускают по кругу, а ты им понравишься. Тем более ты в этом деле профессионал, — выплёвывает мужчина, а Франческо застывает вместе со своим сердцем, надеется, что это просто совпадение и этот подлец ничего не знает. — Я узнал о тебе кое-что интересное. Ты ведь у нас шлюха, — глядит так насмешливо, так раздевающе, теперь не просто жутко, но и омерзительно. Парню кажется, что он обнажён перед ним. — Я не шлюха. Это был не мой выбор, — отчего-то стыдно, но глаза не опускает. Франческо после этого пути стал непробиваем и очередная тварь ему больше больно не сделает. — Что было, то уже не забыть. — Что было, то прошло, — агрессивно встревает Янковски. — Это не определяет меня как человека. — А что определяет? Количество людей, перед которыми ты ноги раздвигал? — Франческо не выдерживает и замахивается для удара, но он слишком слаб сейчас. Мужчина ловит запястье пленника и прижимает к кровати, рядом оказывается прижатым и второе. — Ублюдок, отпусти! — скулит от боли и бессилия как может, но тонкие запястья уже соединены в одной руке Клауса, пока второй он разводит худые ноги и встаёт между ними. — Пошёл нахуй! — Сам не хочешь пойти? Тебе не привыкать, а мне приятно, — второй рукой нежно вытирает слёзы с милого лица. — Ну как? Согласен? Я даже заплачу, но тебе в заточении деньги не понадобятся, поэтому я вышлю их твоему любимому супругу вместе с видео где я буду тебя драть, чтобы он мог хотя бы подрочить на это и не так сильно скучать, — чем дольше говорит, тем больше слёз льётся из небесных невинных, но таких взрослых глаз. — Мы можем такие видео снимать периодично, чтобы у него было разнообразие. Франческо старается увильнуть от прикосновений, скрыться. Все эти действия напоминают о том несчастном времени и бессонных ночах, когда его грубо брали неказистые толстосумы и извращённые любители юных красивых мальчиков. Клиенты, особенно в годах, так и старались покрасоваться перед бедным мальчишкой, будто они ещё в самом расцвете сил и ловки в постели, но никто и не думал о том, что этому самому миловидному красавцу безумно больно и мерзко и что стоны его не от удовольствия, а от боли. — Говоришь, что это был не твой выбор, а скажи-ка, дружок, почему тебя собственный папаша шлюхой сделал? — рука плавно опускается на низ футболки, медленно его задирая. — Вау, какая талия. Он не прогадал, тебе действительно стоит продавать тело, дорого брал-то? — Ненавижу тебя, сукин сын, чтоб ты мучился от своих же амбиций, — выплёвывает в лицо слова Янквоски и ни секунды не жалеет. — Мой отец ошибся, он бы забрал меня, но он… — Умер. — Клаус складывает пальцы пистолетиком и будто выстреливает в голову своей жертве. — Вместе с твоей мамашей, которая за ним ходила по пятам. — Конечно, ведь они любили друг друга! — Франческо хочется кричать, прошлое он отпустил, но боль от утраты никогда не заглушить до конца. — А особенно сильно они любили своего дорогого сыночка, раз сделали с ним такое, — улюлюкает мужчина, расцветая от чужой боли как энергетический вампир. — Они ошиблись! — вопит из последних сил раздавленный пленник, утопая в водопаде слёз и накатывающей истерики. — Да, как скажешь, но самая серьёзная их ошибка была допущена когда Амори перешёл дорогу одной семье, — мужчина принимает задумчивую позу, делая вид, словно что-то вспоминает и рассуждает. — Твоя фамилия очень редкая, есть ли ещё во Франции её носитель? У Клауса есть удивительная способность выбешивать всех, кого он видит на пути своими рассказами. Франческо уже устал: — Есть. Но он мне не родственник. — А кто? — честно интересуется мужчина. Градус азарта повышается. Янковски ему совсем не доверяет, но чувствует, что этот человек может многое ему прояснить и рассказать о том судном дне. — Ещё до моего рождения, когда родители были гораздо моложе, им подкинули ребёнка и по доброте душевной они его взяли в семью, но он, как только ему исполнилось четырнадцать лет, начал заниматься разбоем. Они пытались подступиться к нему и помочь, но тот продержался год и пропал. Они искали его, но результата не было. Его так и не нашли. — Усыновление было? — Да. — Его фамилия Кантар? — Да. — Его не признали мёртвым? — Нет. Клаус хмыкает и в голове сверяет детали, сопоставляя факты и улики, а после смеётся сокрушительно и вновь уставляется своим невыносимым взглядом: — На месте той аварии проводили экспертизу и было выяснено, что тормоза были нарочно выведены из строя заранее, но разобрав всю тормозную систему полностью были обнаружены множественные царапины, выстроенные в слова: «Ирэн Кантар». Франческо удивлённо охает и закрывает рот ладонью, чтобы не издать ни звука. Этому козлу он не и без того достаточно показал своей боли, которую видеть он совсем не заслуживает. Ирэн Кантар — названный брат Франческо Кантара, тот, кому его родители подарили тепло. Из-за него юноша не мог чувствовать себя первым ребёнком и был постоянно ограничен в общении, чтобы не повторить печальный опыт. Этому человеку дали кров, образование и любовь, а его расплата была такой. — Я с ним знаком. Однажды поинтересовался зачем он это сделал и оказалось, что ради наследства. Он узнал, что тебя сбагрили в бордель и думал, что ты оттуда никогда не выберешься, да и в таких местах долго не живут. Он надеялся прибрать всё к рукам, подтасовать документы и увеличить капитал. Франческо молчит, больше не плачет. Он чудом смог выбраться из того жуткого места, значит судьба его не так уж и ненавидит. Ему дали шанс отомстить и восстановить правосудие. Его смысл жизни приобретает новые оттенки, а былые несчастья мотивируются местью. Он поборется и завоюет своё счастье по праву. Клаус подпитывается этой непоколебимой энергией, наслаждается чужой искрой жизни и вызова, это чувство сходно с гордостью за кого-то. — Ты хотел меня растоптать, но исцелил, спасибо, — глаза Франческо избавляются от всякого вида боли, отступает действие яда и горечи. — Я выберусь отсюда, не сомневайся. «Победил» — признаётся мужчина, хоть это и задевает его гордость, но этот мальчик в нём что-то переворачивает, заставляет чувствовать жизнь совсем по-другому. Они очень похожи, только Франческо, в отличие от него, выбрал другой путь — нравственный. Ещё раз взглянув на невероятного эльфа мужчина, ухмыльнувшись, уходит дальше. Следующая битва на очереди намечается с Тэхёном. Клаус уже узнал про дерзкий характер этого сучёныша, расцарапавшего его подчинённых. Разговор предстоит весёлый. Дверь снова толкают вперёд, а в комнате виднеется сидящий на подоконнике парень с соколиным взглядом, которому его научил Хосок. Его поза расслаблена, лицо умиротворённо, а аура так и кричит: «Тебе пизда». — Хорошо ты устроился. Думаешь ты здесь хозяин? — Клаус ставит перед собой стул, а после садится, уперев локти в колени и соединив пальцы в замок. — Нет, я здесь не хозяин, — что-то не так, никаких истерик, никаких разочарований и буйств, что с этим парнем не то? Он просто говорит, а ему уже не хочется грубить, потому что может задавить уже он. — Но я здесь не пленник. Ты можешь физически похитить моё тело, можешь даже убить, но моя честь твою нагибает, — расковано закидывает ногу на ногу. — Наглец, — усмехается мужчина. — Научился у тебя, или думаешь не нагло воровать людей? — Я этого не говорил. — Вот и молчи, тебе это идёт больше, — язвит Кортес, накрывая пространство тишиной. Клаусу очень не нравится, что какой-то своенравный мальчишка так с ним играет, а он ответить не может. — Почему ты отказываешься от еды? — ненавязчиво интересуется похититель. — А была еда? — строит дурачка Тэхён. — Да, её приносил тебе мужчина в пенсне. — Точно, — вспоминает парень. — Как его звали Се… Себа… — Себастиан, — помогает Клаус. — Точно! Вот и ты можешь сделать себастиан отсюда? Мужчина тяжело вздыхает. Младший Кортес невыносим. — Почему ты не ел? — складывается ощущение, что Клаус — строгий отец, а Тэхён его непослушный сынишка. Забавно. — Я ему не доверяю. Ты его видел? Три глаза и ни в одном совести! — Ты не ел сутки! — психует мужчина, потирая переносицу, — Что ты ведёшь себя как глупый мальчишка? — Сам это ешь! Спасибо нашим поварам, варили свиньям — дали нам! — делает театральный поклон Кортес, но подняться сам не успевает, потому что Клаус с грохотом прибивает его к стене. — Видимо мало тебя били в пути, — шипит надзиратель, грубо оттягивая чужие волосы на затылке. — Брат тебя не воспитал совсем, проебался. — А ты вообще ёбнутый ему дорогу переходить. Обосрался и воду выключил, — смеётся ему в лицо, да так гаденько и насмешливо, что у Клауса крышу рвёт. Он балансирует между тем, чтобы разбить смазливое личико или уйти пока не вышел из себя. — Не играй. Тебе это плохо обернётся. Ты меня раздражаешь, — остывает мужчина, отпуская пленника. — Да? Спасибо. — хмыкает Тэхён, возвращаясь на подоконник. — И амбала этого забери. Или он у вас тут как штаны в доме? — Он будет тебя направлять на путь истинный, — отряхивает невидимую пыль с костюма и ищет в безмятежном Кортесе признаки новой язвенной атаки. — Ладно, — безразлично отвечает Тэхён, глядя в окно. — Думаю ты меня понял? — Да-да-да, нахуй иди, — саркастично ляпает парень. — Нахуй твой братец пойдёт. Ему недолго осталось. — сверкает взглядом Клаус, высматривая в Тэхёне признаки сомнений, но их нет, пусто, даже ветер гуляет. — Ты так хочешь обойти моего брата и все картели, стать самым могущественным, прекрасно понимая, что ты без этой мишуры такой жалкий. Мне даже самому тебя жаль, правда, — Кортес всё же поворачивает голову в сторону похитителя, отслеживая каждую эмоцию. У Клауса всегда всё на лице написано, таким людям нельзя быть мафией. — Не знаю кто так обидел тебя в детстве, но это не значит, что надо заслужить быть сильным. Если тобой пренебрегали, то и чёрт с ними, но ты же слабак. Ты лучше создашь вокруг себя красивую картинку пафоса, нежели начнёшь помогать бедным и нуждающимся. Ты самый настоящий трус, — карие глаза смотрят прямо в душу, разворошённую, на десять замков закрытую, обиженную и раненую. И ведь он прав, но разве можно допустить до осколков того, что осталось от души мысль о том, что смысл жизни потерян? Что силу не надо было достигать и строить, она тут внутри, совсем рядышком, надо наоборот копать, побуждать. Чем дальше за пределы, тем больше расстояние до сути. Чем выше этаж, тем дальше до ядра. Клаус всегда жил для признания, хотел показать всему миру, что он сильный, прокричать ему: «Я здесь! Обратите на меня внимание!» Строил-строил, да что построил, его собственные пленники над ним посмеиваются, не воспринимают всерьёз и журят. А Тэхён попал, в самое сердце, которое и без того было раздавлено, а сейчас, потеряв последнюю опору и скелет, созданный за годы, разваливается, тлеет и рассеивается по ветру. — Тридцать ударов розгами ему. Если будет отключаться — тормошите, давайте нашатырь, что угодно, камеры здесь есть и исполнение я проверю, — бесцветно говорит Клаус, не оборачиваясь, и уходит. Быстро он расправился с тем, с кем казалось будут наибольшие проблемы. Или это Тэхён расправился с ним? На памяти Клауса это уже второй Кортес, которого ему не победить. На очереди третий пленник. Самый необычный и самый слабый. Его что поймать и забрать с собой было легко, что сейчас подавить его и без того сломленное состояние будет несложно. Мужчина уверен, что за третьей дверью будет обыкновенный религиозный фанатик, особо не развлечёшься. Дверь отворяется. Комната пуста. Совсем пуста. — Что?! Где?! — вскрикивает Клаус, осознавая всю абсурдность происходящего. Он мечется по комнате, заглядывает в окна, никаких признаков побега. Так где же он? Взгляд медленно, но верно перемещается к дверному замку. Мужчина подлетает к нему и осматривает. Как он сразу не догадался его проверить. Замок действительно оказался взломан, но изнутри, значит, пацану никто не помогал, но только чем он смог открыть дверь? Клаус поднимает тревогу и приказывает закрыть все выходы, а сам отправляется на охоту. Повсюду шум, бегающие люди, звуки тревоги и ужасно злой Клаус. Он так недооценивал этого мальчишку, оставил на потом как самую лёгкую мишень, а он обошёл его. За этот краткий миг «величайшую мафию» уже унизили три раза. Мужчина бежит на первый этаж, просматривает все открытые помещения, но стоит ему взглянуть в общий коридор, как там появляется тот самый бледный мелкий мальчишка, который до одури похож на котёнка и который, увидев свою смерть, срывается вперёд. Юнги никогда не был хорош в лёгкой атлетике и сейчас он бежит как может, задыхается и хватается руками и ногами за жизнь. Если бы он попал в эту крепость пару лет назад, то вряд ли бы сопротивлялся и тем более бежал, скорее бы сел в уголок, да ждал свою участь без эмоций и страха. Потому что жить ему было не для чего, не для кого, а сейчас он впервые открыл глаза и увидел свет, который греет, который наполняет жизнью. И её уже никто не отнимет. — Что ж за день-то блять, — матерится Клаус, преследуя жертву. Бесчисленные повороты сбивают его и снижают скорость, но на протяжении коридоров мужчина приближается к мальчишке, пока снова не впечатается в поворот или лестницу. Ещё как назло людей не туда отправил, самому приходится ловить, но заветные для пацана повороты кончаются, поэтому, подойдя почти впритык Клаус прыгает на него, опрокидывая на пол. Юнги под ним бьётся как крольчонок, пойманный волком, но бесполезно. Мужчина больше него в два раза и вдобавок прижал животом к полу, шансов к отступлению совсем нет. — Какого хуя? — рычит похититель, поднимаясь на ноги и рывком закидывая пленника к себе на плечо. — От тебя совсем не ожидал, мелкий ты пакостник. Клаус выносит его за пределы комплекса, пока Юнги всячески ему надоедает, после чего получает сильный шлепок по выгодно расположенной заднице и пищит от боли и неожиданности. — Будешь себя так вести — последуют удары. Понял? — серьёзно угрожает несущий. — Да, — слабо отвечает мальчишка. — Ну хоть один меня сегодня понял. Они оказываются в машине, Мендеса привязывают ремнём, а двери блокируются. Первые минуты едут в тишине. Клаус думает о своём, а Юнги словно в трансе. — Чем ты открыл дверь? — нейтрально спрашивает мужчина. — Не скажу, — настороженно отвечает мальчишка. — Я не накажу, мне правда интересно, а второй раз не сработает, потому что таких замков уже не будет, — вроде честно отвечает, а Юнги доверчивый, да и терять нечего. — Крестом. — Каким? — недоумевает Клаус, сводя брови вместе. — Нательным. Христианским. Мужчина поворачивается к Юнги и смотрит на его грудь. И правда крест, тоненький, серебряный, совсем незаметный. — Я поражён. Хотя что от тебя, фанатика, ожидать. — Я не фанатик, я ищу в Боге силу и получаю её, но он не единственное, что мне её даёт, — тихо бурчит мальчишка. — Я вот в Бога не верю, но я сильный, — горделиво говорит Клаус, но сам себе уже не верит. — Неправда. Ты слаб, раз хочешь завоевать место чьим-то похищением. — Да как же вы меня заебали! — бесится мужчина. — Хочешь сказать, что Кортес лучше меня?! — Да. Я его люблю больше всего на свете и он моя опора наряду с Иисусом Христом. Пока он правит в этом мире ты будешь повержен, а править он будет всегда, — Юнги всю дорогу даже не смотрит на своего похитителя, ему его уже жалко, он весь в погоне за светом и любовью, которые сам же рушит на корню. — А если я тебя сейчас прикажу выпороть, будешь дальше про веру, надежду и любовь втирать? — стиснув зубы басит мужчина. — Если не хочешь — не буду, — равнодушно отвечает Юнги. — А в Бога своего верить будешь? — Буду. — А если я скормить тебя прикажу волкам, всё равно верить будешь? — Буду! — громче. — А если в озеро ледяное выкину? Будешь? — тоже громче. — Буду! — настоящий крик. — Так иди ко дну! — выходит из себя Клаус, останавливая ход. Юнги сначала не верит, но потом, когда его волоком вытягивают из машины и тащат по холодной земле босиком в неизвестную сторону — он верит. Ещё больше верить он начинает когда босые ноги касаются холодной ледяной глади. А полное осознавание приходит когда его полностью погружают с головой в продрогшее марево. И вспоминается всё: детство, обиды и радости, дружба и любовь. Любовь… он только почувствовал её вкус, ощутил все оттенки её прелести и узнал хотя бы что это. Сколько лет он просуществовал, тащась по миру и пиная жестяную банку ради этих драгоценных месяцев и дней. Для этого не жалко было и всю жизнь несчастливую, изломанную прожить, чтобы потом сердце сшилось вмиг и забилось так, как никогда не могло. Неужели этого больше не будет? Юнги не был счастлив, живя в дорогом доме с предопределённой богатой судьбой, но он счастлив и безумно благодарен судьбе, уходя на дно промозглого озера. Осталось только подождать момента избавления. Его тело, на что-то наткнувшись, всплывает вверх, а после, вздохнув единственное «Чонгук», уходит вновь под воду. Юнги не рад, он счастлив. Но смерть отвергла юношу и отдала обратно в сильные руки, вытягивающие его обратно на поверхность. Клаус вытаскивает совсем озябшего и бледного как мертвеца мальчишку и сажает обратно в машину. Они ехали в полной тишине, пока Клаус не позвонил кому-то и не сказал нужные слова. Приехав на место, мужчина пытается вновь взять его на руки, но Юнги, потеряв равновесие, вываливается из машины головой вниз. Последнее, что видит Мендес перед обмороком — это якорь.