* * *
С того момента, как я оказался в тюрьме, прошла неделя. Очень скучная неделя, аж удивительно. Понячья тюрьма совсем не похожа на человеческую: если ты уронишь мыло, твой ближайший сосед вежливо подаст тебе его, все споры через несколько минут завершаются дружескими объятиями, а за нарушения внутреннего распорядка тебя не кинут в карцер… а поставят на полчаса в угол. — И вот я… толкнул его… — пони-заключённый, скрывая слёзы, спрятал морду за копытами. — И как тебе следовало поступить? — искренне-добрым голосом произнёс психолог, поглаживая его копытом по плечу. — Наверное… обсудить… договориться… поделиться? — он поднял влажные от слёз глаза на психолога, ища его одобрения, тот в ответ обнял его… а я не выдержал и, закатив глаза, поднялся. День за днём выслушивать эти полные раскаяния рассказы, смотреть на рыдающих от облегчения обнимающихся пони… Поражаться тому, что здесь наказывали за провинности, в моём мире случавшиеся в детском садике среди малышей, а не за реальные преступления, которых, похоже, почти и не было. Самым страшным, ну после моей драки, был проступок пони, который укусил другого жеребца в ссоре из-за кобылы. — Ты куда это собрался? Охранница, молодая кобыла со светло-коричневой шёрсткой и собранной в конский хвост (ха!) тёмно-коричневой гривой, одетая в униформу, по понячьему стандарту состоящую из короткой, до середины туловища, синей курточки и форменной фуражки, уставилась на меня суровым взглядом. — Хочу пройтись немного. — Анонимус, тебе надлежит не меньше часа в день пребывать на сеансах социализации! — Но я-то здесь уже два провёл! — вру я ей в лицо. — Что, серьёзно? — недоверчиво поглядывает на меня кобыла. — Ты хочешь сказать, что я вру?! Этот вопрос явно выбил охранницу из колеи, она виновато опустила взгляд, глубоко задышала, а я обалдел от того, что видел: тюремная охранница устыдилась того, что назвала заключённого лжецом! О боги, какие же эти пони невинные и доверчивые! — Н-нет… просто… — она бросает взгляд на часы, которых, клянусь, секунду назад не было у неё на ноге. — Во сколько ты пришёл? — В полдень, — произношу я, присев на колено и тоже посмотрев на её часы. — Это значит два с половиной часа назад. Тогда всё в порядке. — Благодарю, мисс, — отвечаю я и машинально протягиваю руку и чешу её за ушком, как делал с собаками на Земле. Её мордочка мгновенно окрашивается ярким румянцем, веки трепещут, а голова прижимается к моей ладони, словно не желая прерывать прикосновение. Я, не двигаясь, наблюдаю за оригинальной сценой. Охранница, постепенно вернув себе самообладание, выпрямляется и снова твёрдо встаёт на копыта. — Извини, а как тебя зовут? Пони поворачивает мордочку ко мне и несколько секунд смотрит прямо мне в глаза. Она открывает рот, пытаясь заговорить, но, похоже, у неё спирает дыхание. Опустив взгляд, она всё же отвечает дрожащим голосом: — Я Кукис Крим¹. Кивнув головой, я завершаю разговор — мне пора идти, скоро начнётся занятие по прикладному искусству и рукоделию.* * *
…с которого меня выгнали: я сделал из палочек и верёвочек работающую модель требушета, а потом у меня хватило ума рассказать, для чего полноразмерный вариант этой игрушки использовали у меня на родине. Скучая, я вышел в тюремный двор и несколько минут смотрел, как пони играют во что-то типа баскетбола. Присоединяться не стал — я и выше, и быстрее, чем любой из них, так что та сторона, где я играл, гарантированно побеждала. Я пробовал пару раз, но убедившись, что это приводит всегда к одному и тому же результату, перестал участвовать в этой игре, если не получалось найти в соперники кого-нибудь типа Айрон Вилла. Впрочем, сам минотавр принимался рыдать каждый раз, когда встречал меня — так что в итоге я оказался вне игры. Вздохнув, я решил, что мне остаётся только вернуться в камеру…* * *
…где и провёл всё время до позднего вечера, читая книгу из тюремной библиотеки. Все зэки уже вернулись в камеры, единственным звуком был цокот копыт патрулирующих коридоры охранников. Так что раздавшийся со стороны двери шёпот удивил меня. — Анонимус! — позвал меня кобылий голос. Я перекатился на бок, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте в коридоре; за дверью обнаружилась Кукис Крим. — Что? — Мне нужна… эм… услуга? Она говорила торопливо, и в словах явственно звучали нотки паники. Мне до неё, разумеется, не было ни малейшего дела, но всё-таки женщина, хоть и с копытами… так что некоторое количество сочувствия внезапно объявилось в моей душе. — От меня? Что случилось? — Подойди! Вот это уже было странно. В моей голове сама собой возникла мысль, что я сейчас подойду к двери, она распахнётся, ворвётся толпа стражников и как следует потопчется по мне, обвинив в попытке побега. Так что к двери я подходил осторожно и неторопливо — и по дороге увидел, что Кукис Крим постоянно вертится и опасливо оглядывается, словно боясь, что кто-нибудь заметит её. — Что дальше? — спросил я, подойдя вплотную к двери. — Высунь руки! Я просунул руки сквозь решётку, ожидая что мне сейчас наденут наручники — но вместо этого пони внезапно прижалась щекой к моей ладони. — Ещё разик, пожалуйста! — просто-таки взмолилась она, нетерпеливо переминаясь на месте. Удивлённый и ошарашенный, я сделал то, что она просила — осторожно почесал её ушко, и она, как и в первый раз, прижалась к моей руке, наслаждаясь прикосновением. Даже, кажется, слегка зашаталась. Но через пару секунд, издав вздох, отстранилась и выпрямилась. Одёрнула на себе курточку и посмотрела на меня тем самым жёстким взглядом, как в момент первой нашей встречи. — Мы не должны были делать этого, — прошептала она и убежала вдаль по коридору. «Все пони — сумасшедшие» — подумал я, возвращаясь на койку. Интересно, а какой у этой охранницы особый талант? Рисунок на заднице — несколько печенек и кувшинчик молока, что это может означать? Ну, если не считать вполне очевидного, но излишне пошлого «засунь печеньку в молочник»?* * *
Дни проходили один за другим, настолько повторяя друг друга, что слово «похожие» казалось чересчур слабым, скорее следовало бы сказать «повторяющиеся» — эдакий лошадиный вариант «Дня сурка». И это было настолько скучно, что я почувствовал признаки депрессии. Зэки опасались со мной заговаривать, считая меня страшным и опасным. Только и оставалось, что сидеть весь день в тюремном дворе и жариться на солнышке… После очередного обеда я увидел, как мимо моего угла из столовой, сияя широкой улыбкой на морде, прошёл Айрон Вилл, неся в руке мешок с какой-то жратвой. Заметив меня, он изменился в лице и торопливо повернул в сторону, явно в надежде, что я не успел обратить на него внимания. Я, однако, успел. — Эй, а ну прекрати. Раздражаешь! — Извините, что? — Избегать меня и начинать рыдать, как только увидишь меня. — Я… я вовсе не рыдаю! — попытался продемонстрировать гордость минотавр и даже сделал движение, словно расправляет плечи. — Рыдаешь. Вот даже сейчас я вижу слезу у тебя на щеке. — Нет! — он торопливо провёл пальцем по морде и принялся его рассматривать. — Да нет же там ничего! — Ладно-ладно, не стесняйся, вот держи! — и я достал из кармана свой носовой платок, по совпадению — сделанный из ярко-красной ткани. Минотавр как-то очень странно посмотрел на тряпицу в моей руке, и я, чтобы подразнить его, встал и взмахнул тряпкой, изображая матадора. …это мир, в котором ожили все самые сумасшедшие сказки — да, и все самые дурацкие тоже. В реальности быков приходится обучать, а потом ещё и тыкать копьями, чтобы они кидались на красный плащ, от природы у них такого рефлекса не существует. У Айрон Вилла этот рефлекс был, и осознание поразило меня сначала морально, а через полсекунды и физически — в мою грудь словно врезался стенобитный таран, и я сначала осознал, что лечу, размахивая руками и ногами, а потом — что кувыркаюсь по усыпанному щебёнкой двору, оставляя на камнях клочья кожи…* * *
Я очнулся, лёжа на чересчур маленькой для меня кровати, накрытой ослепительно-белыми простынями. С одной стороны от изголовья бибикал какой-то медицинский аппарат, с другой стоял охранник в униформе. Точнее — охранница, и очень знакомая — я не смог сдержать улыбки. — Вы записали номер грузовика? — Я… гм, ты о чём? — с удивлённым видом произнесла Кукис Крим, хлопая глазами. — А, ладно, это такая человеческая шутка. — К слову о людях — с какой частотой бьётся ваше сердце? Доктор, который тебя осматривал, сказал, что всё вроде бы в порядке, но не зная нормальной частоты человеческого пульса, не может оценить его. Бросив взгляд на аппарат, в котором вполне узнавался кардиомонитор, я увидел мигающую цифру «70». — Да, примерно такой у меня пульс и есть, — с облегчённым вздохом ответил я, откидываясь на мягкую подушку. — Вот и хорошо. Кстати, Айрон Вилла бросили в одиночную камеру аж на целый день за то, что он на тебя напал. И ещё ему приказали написать письмо с извинениями! Я не смог сдержаться и рассмеялся — до чего же невинно устроено правосудие у поней. Оно выглядит жалко… но при этом даже как-то мило. Например, никому не пришло в голову связать меня или заковать хотя бы в наручники — они верят, что я не попытаюсь сбежать, несмотря на то, что считают меня — и зэки, и охранники — опасным преступником. — С нетерпением жду возможности принять его извинения! — произношу я преувеличенно серьёзно; вот только ни секунды не сомневаюсь, что Кукис Крим совершенно не заметила, что я на самом деле стебусь над ней. — Как ты себя чувствуешь? — Слегка ободранным. Изображая озабоченность своим «ужасным» состоянием, я принимаюсь ощупывать себя в поисках переломов и царапин, демонстративно морщась при каждом прикосновении. Кстати, некоторые прикосновения и правда оказываются болезненными, я неплохо так исцарапался. — А тебя назначили за мной присматривать, чтобы я не учинил чего-нибудь нехорошего? Кукис Крим кивнула; бросив на меня взгляд, внезапно слегка покраснела, отошла от кровати, потом, слегка неуверенно ступая, вернулась. Я, за неимением других развлечений, наблюдал, как мнётся понька. Мне хотелось расспросить её о том, почему чесание ушек показалось ей таким привлекательным, но, учитывая, как она стеснялась — сомневаюсь, что она смогла бы внятно что-либо рассказать. — Такое впечатление, что ты хочешь что-то сказать, — через некоторое время произнёс я, просто чтобы нарушить затянувшуюся тишину. — Я понимаю, что потеряла над собой контроль тогда, и мне очень стыдно… но меня никогда так не ласкали, — дрожащим голосом, постоянно прикусывая нижнюю губу, ответила она. По её глазам было видно, что она пребывает где-то не здесь, а в приятных воспоминаниях, но продолжает говорить, раз уж я спросил. — И мы не должны этого делать. Неважно, насколько это приятно… — Знаешь, я сейчас хотел поговорить о другом. Твоя кьютимарка, что она означает? — А… ох, ты об этом… как стыдно… прости, забудь, что я говорила… — она натянула свою фуражку так, что полностью закрыла козырьком лицо и отвернулась; её нежелание говорить со мной внезапно разозлило меня, я схватил подушку и швырнул в неё. Разумеется, погружённая в мысли и с глазами, закрытыми козырьком, она не заметила моего движения, и удар подушкой в бок сбил её с ног. Впрочем, она тут же вскочила и с яростной гримасой на мордочке швырнула подушку обратно, широко размахнувшись, словно игрок в бейсбол. Впрочем, яростный бросок оказался на самом деле таким слабым, что подушка едва долетела до кровати. — Нападение на охранника при исполнении может подвести тебя под серьёзное наказание! — Я никому об этом не расскажу, если ты ответишь на мой вопрос! — …чего? — На мой вопрос — ты же так и не ответила на него. Что означает твоя кьютимарка? Кукис с удивлением посмотрела на свою задницу, потом перевела взгляд на мою ухмыляющуюся физиономию, и на её мордочке появилось выражение глубокого удивления. Как же просто вывести эту кобылу из душевного равновесия, оказывается. Вот он, новый источник развлечения! — Ну, у меня очень хорошо получается печенье — любое, но с шоколадной крошкой и начинкой — лучше всего. — А кувшин с молоком рядом? — Наверное, всё же со сливками — у нас принято подавать сливочник к тарелке с печеньем. — Сливочник? Ни разу не слышал о таком. — Серьёзно, я не обманываю тебя! — слегка обиделась пони. Мне, наверняка, стоило просто принять её ответ, но даже после феерической неудачи с Айрон Виллом стремление подкалывать окружающих никуда не делось от меня. — Ты точно не пытаешься подшутить надо мной? — Абсолютно точно — он же на моём фланке нарисован! — и она, тыкая копытом в свою картинку, развернулась ко мне задом, предъявляя мне неоспоримое доказательство своих слов. И в этот момент вошёл доктор. — Мистер Анони… гм… мисс Крим, я сделаю вид, что не вижу происходящего. Итак, мистер Анонимус, у меня есть к вам несколько вопросов, потому что эквестрийская медицина практически ничего не знает о людях, — произнёс единорог, одетый в белый халат. Кукис Крим торопливо сбежала на своё место у изголовья кровати, по дороге снова пряча лицо под фуражкой. Впрочем, я заметил, с каким любопытством блестят её глаза из-под козырька. — Вываливайте, доктор! — Пока вы были без сознания, мы провели рентгеновское обследование и обнаружили, что у вас сломаны два ребра и бедро. — Вы уверены? Что-то я не чувствую себя настолько травмированным! — я снова начал ощупывать свою грудь и слегка поморщился от боли. Доктор, с раздражением посмотрев на меня, слегка пихнул копытом мою ногу — это вызвало внезапную вспышку столь острой боли, что я аж вскрикнул. — Не спорьте с врачом! У вас сломаны два ребра и бедро! — Понял-понял! Только не надо больше так делать! — Так вот, переломы следует вправить, чтобы костная ткань правильно восстанавливалась; разумеется это делается при помощи магии, но процедура чрезвычайно болезненная. Следует применить обезболивающие средства, но я не знаю, какие для вас подойдут дозировки… — Я-то как смогу в этом помочь? Доктор лишь прищёлкнул языком при виде моего раздражения и протянул мне планшетку с листом бумаги, исписанным непонятными словами. — Вы, случайно, не узнаёте названий этих веществ? Проглядев ещё раз написанное на бумаге, я ещё раз убедился, что не вижу ни одного знакомого слова. Все попытки уточнить, типа «это торговые названия или химические?», ничего мне не дали, и в результате я решил положиться на удачу. — Вот, наверное, — я наобум ткнул в одну из строк. — О, замечательно. Вы случайно не знаете, какая для вас безопасная дозировка? — Абсолютно никакого понятия! — Ладно, тогда начнём с минимальной, а там увидим, да? Я просто кивнул. — Ксилазин, хорошо, что это именно он, нам просто-таки повезло… — пробормотал доктор, удаляясь за дверь. Я тем временем перевернулся со спины на живот — спина мне была за это благодарна, а вот грудная клетка обиделась и заболела. Впрочем, доктор быстро вернулся, вкатил мне укол и поручил Кукис присматривать за мной, пока он будет проверять какие-то анализы. — А я думала, что доктор сначала берёт кровь на анализ и уже потом делает уколы… — Хорошая мысль. Жалко, что ты не высказала её до того, как меня накачали этой дрянью, — я хотел было рассердиться, но моя голова внезапно закружилась; я поднял руку, чтобы протереть глаза, но обнаружил, что не могу попасть ладонью по лицу, так сильно мою руку начало мотать из стороны в сторону. — Эй, ты в порядке? — Чё-та башка… кружится… Мои глаза почему-то без моего участия начали закрываться, а тело вдруг уподобилось лодочке, плывущей по штормовому морю. Мозг словно отсоединился от туловища и начал обдумывать мысль, глючатся ли ему все эти раскачивания или кровать и правда решила закачаться. — Анонимус! — раздался встревоженный голос моей охранницы, и я почувствовал, как она, упёршись грудью в кровать, слегка потыкалась в меня мордочкой. Её голова оказалась рядом с моей; ощущая, как гравитация постепенно теряет надо мной власть, я обхватил Кукис, притянул к себе на постель и прижал к груди. — Кажется… я… отрубаюсь. К моим векам, похоже, кто-то привязал по кирпичу, и эти кирпичи своей тяжестью утащили меня в глубину колодца беспамятства…* * *
Спустя много часов я очнулся. Моя голова всё ещё кружилась и гудела, словно шестерёнки в ней давно никто не смазывал, но у меня всё же получилось сесть на постели и оглядеться. — Как ты себя чувствуешь? Кукис Крим, оказывается, продолжала оставаться на страже, и я обрадованно улыбнулся ей. К моему удивлению, она не улыбнулась в ответ. А потом я вспомнил, что произошло за несколько секунд перед тем, как я заснул. — Извини позалста… — моя челюсть повиновалась мне не особенно охотно, и слова получались неразборчивыми, — за то, сто слушилось… я, казется, испугался… Кукис в ответ облегчённо вздохнула: — Пожалуй, я не стану на тебя обижаться. — Надеюсь, я был не шрезмерно груб. — Чего? Я похлопал губами, несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь упражнениями вернуть себе контроль над мышцами лица, и даже слегка высунул язык в сторону удивлённой поньки. Кажется, моё лицо начало мне всё же подчиняться. — Что это ты делаешь? — хихикнула охранница, при этом забавно фыркнув. — Пытаюсь окончательно проснуться. Так как, я не чересчур сильно тебя сжал? Она покачала головой. — Травм вроде нет, но да, прижал ты меня здорово. — Гм… могу я как-нибудь тебе компенсировать? — Ты же заключённый… Вряд ли. — А как насчёт… — я делаю драматическую паузу, — почесать тебя за ушком? В прошлый раз тебе вроде понравилось? Кукис замерла, сомнение было просто-таки написано на её лице крупными буквами… но в глазах появились искорки, пробивающие себе дорогу к удовольствию. К возможности повторить великолепные ощущения. Пони сделала неуверенный шажок вперёд… замерла на месте… и не пошевелилась, даже когда я позвал её по имени. Что ж, применим более крупный калибр. — Слу-ушай, а может…тебе животик почесать? Пони сдвинулась с места… сначала медленно… словно зомби, двигающийся вперёд под влиянием потусторонней силы. Даже сейчас она пыталась бороться с собой, со своим желанием… С желанием, чтобы я схватил её, бросил на кровать и начал гладить, гладить её живот… И, похоже, через несколько секунд желание победило. Тряхнув головой, она сбросила на пол фуражку. Потом, подцепив копытом, стянула с гривы резинку, позволив волосам рассыпаться свободной волной. — Я так понял, ты согласна? — спросил я, когда она приблизилась ещё на шаг. — Да, о Селестия, да! — прошептала Кукис, её голос дрожал от желания. Потом она одним движением запрыгнула на кровать, оказавшись совсем рядом со мной, но даже сейчас я продолжал видеть в её взгляде, в прикушенной губе стыд, побеждённый, но не исчезнувший. Впрочем, так было даже круче. Забравшись ко мне на колени, пони перевернулась, задирая ноги и подставляя свой тёплый, пушистый животик под мои руки. Мои пальцы коснулись её пузика и начали круговыми движениями поглаживать его. Потом, слегка согнув пальцы, я провёл по животу ногтями, чуть сильнее, уже не по шёрстке, а по коже под нею. Пони издала прерывистый вздох, но не произнесла ни слова; зато её тело само прижалось к моей ладони, словно умоляя продолжать. И я продолжил — извилистыми волнообразными движениями пальцев то взъерошивая, то приглаживая светло-кремовую, мягкую шёрстку. Под прикосновениями моих пальцев кобылка практически растекалась по кровати; она то вздыхала, то ахала, и эти звуки были столь сладкими, словно их издавал ангельский хор. Я внезапно обнаружил, что, сам того не желая, двигаю рукой всё быстрее и сильнее, вызывая всё более интенсивные и приятные для слуха вздохи. А потом за дверью раздался стук копыт. Я хлопнул Кукис по животику, чтобы привести её в чувства; она тут же соскочила с постели в сторону лежащей на полу фуражки и торопливо нацепила её себе на голову. Через какие-то пару секунд она уже непоколебимо стояла на своём посту. — С пробуждением, Анонимус! — произнёс доктор, бросив взгляд на мою счастливую физиономию. Кукис Крим стояла со щеками, красными словно маки на рассвете, изо всех сил стараясь выглядеть как можно менее подозрительно — даже снова натянула фуражку на лицо, как только доктор подошёл ко мне. Я же из последних сил старался удержать лицо от того, чтобы на нём появилась улыбка до ушей. Доктор осмотрел меня и рассказал о пропущенных мною событиях. Оказалось, что его лекарство вырубило меня аж на восемь часов, и он успел провести все требующиеся манипуляции и воздействия. Так что хотя на коже и сохранились следы царапин, от переломов осталась лишь некоторая болезненность. Я поблагодарил доктора за великолепную работу, и меня отправили обратно в тюрьму.* * *
Настал вечер, я, как обычно, лежал на своей койке и глядел в потолок. Скучно мне, впрочем, не было — улыбка так и не покинула моё лицо, я раз за разом вспоминал, каким мягким и пушистым был животик под моей ладонью, и какие звуки… Лязгнула, захлопываясь, дверь. — Что за… А, Кукис! Я думал, дверь была закрыта. Пони стояла в камере перед дверью, освещённая коридорной лампой, так что виден был лишь силуэт… А потом она шагнула вперёд, и я увидел её лицо — снова красное как мак, с приоткрытым ртом, чуть высунутым язычком и струйкой слюны, стекающей из уголка рта. Её дыхание было глубоким и торопливым, словно она только что бежала. — Ты что, забыл? Я — охранница, у меня ключ есть! — А, ну да… — она меня слегка напугала, и я даже немного отодвинулся, прижимаясь спиной к стене. — У нас вся ночь впереди, — тихо фыркнула пони, практически упираясь носом в моё лицо. Прямо передо мной были её глаза, зрачки расширены настолько, что радужки практически не было видно. Она провела своим влажным язычком по моей шее и голосом, дрожащим от возбуждения, промурлыкала мне на ухо: — На чём мы там остановились?