***
Внизу давно выцвела карточка с планировкой помещения. На полу — красный однотонный коврик. Неуютный, жесткий и тонкий, как в театральной зале, по которой все ходят грязными сапогами. Диван, пара кресел напротив него. Навесной потолок. Шкаф — дверцы выдвижные, внутри пледы и полотенца аккуратной стопкой, все изжелта-белые. Из зала — две развилки; выходишь с лестницы — и направо кухня и душевая с туалетом, налево ведет короткий коридор с шестью дверями в условно жилые помещения. Всё электрическое. Пробки были выбиты — поначалу. Санузел рабочий. Перекрыт. Если включить, потечет ржавая вода, которую можно профильтровать сквозь одно из полотенец. В шкафчике на кухне несколько базовых лекарств и упаковок таблеток для обеззараживания воды. Ещё запас консервов и сухих продуктов, заваакумированных достаточно крепко. Соня проходится по холодному помещению и делает вывод, что здесь собирались жить. Судя по цветам краски на технике и нескольким значкам на ней же — Доктор Эггман. Плита электрическая, как и всё. Кофемашина. В кризисных запасах есть спички… Соня надеется, что и посуду они здесь найдут, помимо подцепленных ей, прямо сейчас, краем глаза нескольких крупных тарелок. — Укрытие… Доктор ведь может улететь, зачем ему?.. — Соня делает несколько шагов вглубь кухни и ведет по поверхности кофемашины лапкой — на пальцах, в ткани белой перчатки, остается пыль. — Планета может улететь. Что угодно могло бы произойти. — Но нам, в любом случае, повезло. Тейлз кивает, оглядывает бегло окружение. Им обоим, кажется, в этот момент становится очевидно, что место было оставлено давно — или, может, оказалось созданным, но после нетронутым. Еще эти шесть жилых помещений… один Иблис знает, зачем из столько. Если только для какого-то оборудования, которое Эггман мог бы приволочь с собой… кстати, про оборудование. — Нужно что-то поправить по технике? — спрашивает Соня. Она натыкается серой от пыли рукой на спинку стула, едва задвинутого под узкий и длинный стол. Перчатки уже не жалко, где они только не валялись и не ковырялись, так что — легко отряхивает стул руками, выдвигает чуть сильнее и присаживается на него, прибившись к спинке плечом. Перчатки придется стирать, но не сейчас. — Трубы надо будет латать, — Тейлз прислоняется спиной к голой стене — там только вентиляция наверху, с вытяжкой. Судя по всему, что удивительно, рабочей. — Но это не к спеху. Они начнут протекать только через пару недель, если не начать их чинить… нам сейчас важнее отфильтровать воду. Ты же… пить хочешь? Тейлз поглядывает на кран. Увесистый, длинный, допотопно надежный, он находится высоко над раковиной. — Всем хочется, — устало улыбается Соня. И, поднявшись — а только села! — ищет взглядом шкафчики достаточно крупные, чтобы в одном из них могла оказаться достаточно большая кастрюля. — Тащи полотенце и таблетки. Она встает с места. Кажется, там, куда она сейчас смотрит, может быть искомое… кинет таблетку, накроет полотенцем и получит, может, не кристально чистую, но приемлемую для питья воду. И, может, Шэд действительно отвратительно ворчливый эгоист, но его желание создать для Крим хоть какой-то комфорт удивительно сильно вдруг ее заражает. И Тейлз… Тейлз тоже не такой взрослый, как все они. О нем тоже стоит беспокоиться. Если они решили остаться тут надолго — не очень хотелось бы, но не им решать — Соня будет делать все для своей команды: она, быть может, неспособна постоянно исполнять одну и ту же функцию, но… будет делать для них все, что в ее силах.***
Соня способна на многое. Соня умеет намного, намного больше, чем можно представить на первый взгляд. Соня может остановить робота, столкнувшись с ним лоб в лоб, может поднять тяжелый механизм, может быть придавленной чьей-то гигантской механической рукой и выжить. Соня умеет быть сверхзвуковой квинтэссенцией электричества и притягивать, как магнит, изумруды. Соня способна на многое, но порой она совершенно не хочет эту способность показывать. Кастрюлю в зал притащил Метал — уже тогда, когда все собрались кто на полу, кто на диване или немногочисленных креслах. Кружек они нашли достаточно, чтобы не приходилось передавать по кругу, жадно переглядываясь, одну-единственную. Тем не менее, Соня свою порцию воды допивает среди последних. На вкус та, отфильтрованная через полотенца, не то чтобы приятная, но не отвратительная. Если соорудить фильтры покрупней и пофункциональней… — Когда мы вернемся домой? Крим заспанная и растрепанная. Кружку, которую ей отдал Шэдоу, уже занял Чиз, и Сильвер с Эми поглядывают на эту картину, едва заметно улыбаясь. Кажется, для чао недостаточно чистая вода вовсе перестает быть проблемой, когда другой никакой нет. — Мы постараемся как можно скорее, — Соня зачерпывает еще немного из общей кастрюли — слишком пересыхает горло. На самом деле, никто из них не то что не знает, когда, а даже не представляет, каким образом. Соня уже начинает догадываться, как маленькая крольчиха будет скучать по маме… но она не хотела бы врать ребенку, поэтому говорит честно: — Я сделаю всё для этого, — и улыбается мягко и ласково — так, как улыбалась бы старшая сестра или добрая тетушка. — Спасибо… Девочка вжимается в диван. Тот оказывается достаточно мягким, чтобы ей было удобно. Руж держится поодаль ото всех, в одном из удобных крупных кресел; Наклз вертит головой по сторонам и дергает носом, принюхиваясь к совсем для него непривычному месту. Шэдоу, очевидно, чувствует себя в закрытых металлических помещениях привычно, пусть и в восторг от перспективы жить здесь не приходит. Гамма оказался на удивление компактным и легко перемещающимся по убежищу. Эми, Крим и Тейлз, наравне с Наклзом, выглядят очевидно настороженно… Метал готов к любым условиям, а Сильверу, устроившемуся на подлокотнике, кажется, плевать — он, допив свою долю, принимается усердно прокашливаться. У него на руках опять остаются циановые следы, и он утирает нос с особой тщательностью. До Сони наконец доходит, что это может быть кровью. Может, она и не красная, но чего уж греха таить: кто знает, какой бывает кровь у Сущностей, киборгов и попросту аномалий, неизвестным образом перескакивающих во времени и пространстве. Соня придвигается чуть ближе к Сильверу — это не сложно, когда так и сяк сидишь на полу; она поднимает на него глаза и спрашивает: — Что с тобой? Чем-то болеешь? Он отвечает не сразу. Пыхтит, дергает ушами и, особенно заметно, носом, втягивая капающую из него… все-таки, кровь: — Давление скачет. К тому же, мои легкие не приспособлены к такому грязному, как здесь, воздуху. И… анемия еще, — улыбается он неловко. — А еще хвост чешется и на днях линять начал, — не то фыркает, не то выдыхает Шэд — перенимает чужую улыбку и чуть прикрывает глаза, когда слышит хихиканье Крим. — Что еще, пушня? Сильвер отвечает нарочито ровным и спокойным голосом: — Непереносимость животного белка. — Досталось же нам, тяжко будет, — щурится Наклз, вытягивая, как бы невзначай, недопитую воду из руки Сони и передавая ее Руж — та прикрывает рот рукой; — Как ты сюда попал вообще? Сильвер уже открывает рот, чтобы ответить, но вдруг его перебивает Шэд: — Он уже говорил нам с Сонькой, что по ошибке. И… я начинаю кое-что вспоминать, — он шумно возится на диване, скидывая, наконец, с ног ботинки — подобрать под себя хочет. — Я видел кое-что странное, и это явно не было Сильвером. Это было человеком. Девушкой. В этот момент, кажется, лишь навязанное чувство такта заставляет всех осведомленных не более чем повести бровью или отвести взгляд в сторону. Соня выдыхает шумно: человек, девушка… ему могла привидеться только одна таковая — Мария. Соне даже прискорбно, что ему никак не отшибет память… пока эта память — всё, что у него есть, он никого не пускает в свою жизнь. Только Соня, верно, знает, как темны и колючи тернии его опустошенной, до несчастья пустой души. Соня отдала ему всё своё и все меньше уверена в том, что поступила правильно. Так ли ей жаль себя, как может быть жаль кого-то другого? Не важно, родная ли кровь… (Она не может ничего ему сказать.) Шэдоу морщится. Он понимает, о чем думают другие. — У нее черные волосы, острое лицо и желтые глаза. Рядом с ней был какой-то морф, и она сказала, что «видит нас». — Этот морф, случаем, не Сильвер? Наклз, кажется, не собирается успокаиваться с желанием убрать новенького подальше. Но Шэд мотает головой: — Нет. Это был другой силуэт. К тому же, та девушка сказала еще, что снова хочет увидеть Сильвера. Кто-то… из будущего? Оттуда же, откуда пришел этот немного странный мальчик? Шэд кладёт руку на предплечье Сильвера, но не дёргает его. Только взглядом удерживает — но и тот скорее мягкий, чем строгий. (Соня должна думать о безопасности, а думает о том, что хоть на кого-то Шэд рявкает не постоянно, а через раз.) — Ты знаешь кого-то похожего? Сильвер замирает и прикрывает глаза, словно пытается что-то вспомнить. Вспомнить, знает ли он похожего на описанного Шэдоу человека. Потом — мотает головой: — Что-то помню, смутно… я не знаю, кто это, но мог видеть мельком, когда был еще маленьким и плохо понимал, что происходит вокруг меня, — Сильвер вздыхает. Или вообще не видел. Она может быть кем угодно, кто имел доступ к государственным базам данных и знал о проекте по устранению угрозы. Шэдоу шумно выдыхает и отводит взгляд. Соня, несмотря на легкое чувство тревоги, вызываемое в ней Сильвером, верит в слова последнего. Сейчас он совсем не лжеца не похож. Может, все они и правда просто придумали себе проблему лишь из-за подсознательных неприятия и нетерпимости?.. Они думают, он что-то скрывает… Соня прикрывает на несколько секунд глаза. Сильвер, заливаясь кашлем во внезапном приступе оного, морщится-жмурится и держится, как старикашка, за грудь. Шэд все еще смотрит на него — и все еще без укора. Словно услышал в чужих словах что-то, чего не смог услышать никто другой, и, дернув ухом, он спрашивает не то раздраженно, не то воистину удивленно: — Кто вообще таких полудохликов мир спасать отправляет? Сильвер — как прокашивается — отвечает ему: — Знаешь… это было самым лучшим из всего, что мне вообще предложили. Он улыбается бесцветной, неживой улыбкой. Соня смотрит в глаза, не глядящие на нее в ответ, и не видит в них ничего, кроме пустоты. «Я привык ко всему. К любому отношению». (Она понимает, что так тревожило ее в этом парне. Он, верно, видел и знал куда больше, чем можно было предполагать… И он явно не готов к тому, чтобы из него что-то сейчас выпытывали.) Соня думает, что им всем сейчас пора расползаться потихоньку… распределением обязанностей и организацией всего этого Соня займется после сна и отдыха. Им нужно что-то делать с поиском изумрудов, что-то есть, иметь что-то для лечения на случай, если кто-то поранится или заболеет… сменную одежду. Быстро они не выберутся. — Ладно, — Соня намеренно шумно, полосуя когтями по ковру, поднимается с места. — Завтра утром решим, кто что делает, а сейчас разбредемся и организуем отдых. Воду мы тут оставим, а еда… Несколько членов команды сразу, наверное, в этот момент сглатывают: никто не помнит, когда он что-то ел в последний раз. Соня думала начать экономить ресурсы с самого начала, но, кажется… — Можно открыть пару пачек крекеров, — она подмигивает и затем вертит головой по сторонам. Метала в комнате нет. Ушел, наверное, изучать планировку как следует… или на улицу. Ему до всех этих разборок… как бы сказать… Метал не любит разборки по темам, не касающимся его напрямую. Он вообще не любит лишний раз болтать. — На кухне были в каком-то из шкафчиков. Шэду, кажется, снова нет никакого дела до себя самого: снова главное — это чтобы Крим не голодала и спала в тепле. Соня кивает ему: — Ты тоже, — улыбнувшись, — хоть пару печенек съешь. — Сам разберусь, — только и отфыркивается он. И, потянувшись, соскакивает с дивана — все ведь всё равно будут сидеть, пока кто-то другой не сделает все за них. Да и, к тому же, Шэд наконец определит для себя, где что находится и найдет себе местечко, где можно запереть дверь на замок или хотя бы повесить ширмочку. Шэдоу не любит, когда кто-то вечно мельтешит у него перед глазами. Соня крекеры не будет. Она выходит вместе с Шэдоу в небольшой коридорчик — в одной стороне всё, что связано с санузлом, в другой — помещения, которые вполне можно назвать жилыми. А, ну и Метал, привалившийся к стенке спиной и поглядывающий на Соню исподлобья горящей алым оптикой. Соня думает дождаться, когда Шэд вернется в зал, и потому отходит ближе к роботу. — Что по комнатам? Шэд шумит дверцами, посудой и упаковками на кухне и упорно делает вид, что ничего вокруг, кроме крекеров, не видит, но… кажется, слышит, о чем речь. У него хороший слух. Очень хороший, даже слишком — еще и дергает всегда ушами, когда любопытство распирает. — одна из шести кладовая. трансформирующаяся мебель в комнате наличествует. в кладовой несколько комплектов постельного белья. не хватит на всех, — Металу, в отличие от Сони, тратить время на мысленный подсчет чего-либо не нужно. — Сколько комплектов? Тех, кому нужно спать, восемь. И спать желательно не в холоде, даже если кому-то придется устроиться в креслах… хотя Метал говорил про раскладную мебель, вроде? — пять. в одном комплекте две подушки и двухспальные одеяло и простынь. — Хм… даже по трое можно устраиваться, если никто не будет возражать… Соня знает, что Метал хотел бы обложиться подушками, укутать ее всю и так и оставить спать. Соня думает, кого с кем можно было бы устроить так, чтобы никто не нервничал. Шэдоу появляется в дверном проеме — и как черт из табакерки — тут же рядом; у него в руках две пачки сырных крекеров. Он смотрит то на Соню, то на Метала, склонив голову набок: — Я ожидал, что одному мне поспать не дадут, — и, судя по взгляду, он этому не рад. — Доверяю Крим Эми. Или Руж. — А ты? До поиска миллиона отмазок, чтобы спать рядом с кем-то другим, три… два… — Тейлзу будет хорошо одному или с тобой. Руж или сожрет Наклза, или они утрясутся, да и этот кретин, вроде, хотел спать в кустах. Вуаля. Всех распределил, каков молодец! Соня хихикает и щурится, не удержавшись, намеренно ехидно: — Ляжешь к Сильверу или с кем-то за комплект белья драться будешь? Хотя вы можете подушками отгородиться. И, наверное, если бы Соня не ляпнула, Шэд бы точно не нашел бы ничего зазорного в том, чтобы завалиться новичку под бок, потому что он хочет, а он СФЖ и не ебёт; после, правда, очередного подкола со стороны он или окажется слабаком, или сделает назло. Чаще он выбирает второе, так что… — Он даже в одежде лежать с кем-то постесняется, — Шэд едва слышно пыхтит, разворачиваясь. Он почти уходит, когда Соня добавляет: — Как хочешь, пусть мерзнет ребенок, — и жмурится всё по-прежнему. — Кстати, идите разбирайте, обустраивайтесь. Кладовка… — шестая комната. написано, — уточняет Метал. То, что робот куда внимательнее нее, было очевидным с самого начала. Шэд его слова подмечает, но отвечает — даже не обернувшись — точно Соне: — А ты что?.. … вот сам от любого намека в свою сторону напоминает, что не просто сухарик, а подгоревший, а как только Соня не хочет хоть что-то ему говорить — начинает допытываться. И ей не остается ничего, кроме как почесать иглы и растянуть рот в неловкой улыбке, которую Шэд даже смотреть не собирается. Потому что вопрос был риторическим. Всё он понимает, но не выражает по этому поводу ни единой эмоции. А вещи он, конечно, разберет вместе с ребятами. Пускай, удачи им. Соня хочет немного тепла и после чтобы укутаться в теплое одеяло, так, как Метал любит, у него на острых и жестких коленках. Надо выгнать, выгнать из головы раздумья о чужих нуждах и бедах; хотя бы ненадолго… … Соня, пока все не ломанулись в кладовку за бельем, прихватывает пальцами шарнирное запястье Метала и ищет, как бы забраться коготками под одну из титановых пластин, чтобы нащупать там переплетение влажных от плазмы проводов… только успевает прижаться, чуть наклонившись, грудью к едва теплому корпусу, только тянется мордочкой к тонкой механической шее — и вспоминает, что ему нужны плазменные картриджи. Однажды обязательно понадобятся… она отводит взгляд — где искать? Вроде как, Металлическое Безумие было снабжено чем-то… — соня. отдохни. Метал ведь всё считывает, всё сканирует и всё, как живой, понимает… ну, не то чтобы всё, но куда больше, чем стоило бы понимать роботу. Она его любит. Он любит ее настолько, насколько способен — насколько хватает кода, — в ответ. Она ведет чуть влажным носом по ребристой шее, едва вибрирующей от процессов, происходящих где-то в его, находящимся в голове, ядре. Метал отзывается трескучим, неслышимым, но осязаемым голосом механизма, и Соне не нужно от него никакого иного ответа. Алые полумесяцы в черной оптике фокусируются где-то в стороне… чёрт, пора бы и рвануть куда-то отсюда — пока не поймали на чем-то настолько личном. Первым местом, приходящим в голову по вопросам уединения, оказывается душ: помимо всего прочего, любые сомнительные звуки можно будет скрыть шумом воды. — Пойдем, — Соня, отстраняясь телом, из пальцев его ладони не выпускает. — Нам не нужно лишних глаз и ушей. Когда она направляется в сторону кухни, к двери в душевую, из зала слышатся негромкие, но увлеченные разговоры о чем-то. Ребята сидят перед открытыми пачками крекеров, собравшись в кружок… и, что хорошо, ее с Металом они не замечают. Дела им до всего этого никакого нет. Дверь в душ легко открывается и легко запирается — просто повернуть замок — изнутри; внутри — раковина с умывальником, стиральная машинка рядышком, и отсек с, непосредственно, встроенным в потолок смесителем. Второй ей понадобится уже после… она постарается не тратить много воды, хотя если дальше системы сломаются… ладно, Соне порой надо действительно куда, куда меньше думать. Хотя стиральная машинка — это, конечно, очень удобно. Удобно — Соня кивает на нее, зная, что Метал способен засекать и распознавать по смысловой нагрузке практически любые движения. Намеков он при этом почему-то не понимает совсем, отчего стопорится, склонив голову набок; даже когда она включает воду, не сильно, но достаточно, чтобы шумела, Метал только замирает неловко и прячет когти, собирая металлически ладони в кулаки. Соня улыбается ему — и прикрывает глаза, жмет ушки к голове и иглы к спине. Она готова ластиться к жесткому и лишь отчасти теплому телу, касается проводов под металлическими и грубыми, как доспех, пластинами металла. Соня урылкает тихо, но достаточно отчетливо, чтобы слуховые датчики распознали зазывающе-удовлетворенный звук; она запрыгивает на стиральную машинку и тянет руки к плечам своего — своего — робота. — Метал, я… соскучилась. И хотя бы этот комплекс действий должен намекнуть ему уже достаточно ясно. Обычно Соня говорит прямо, но когда понимаешь, сколько членов команды, несмотря на все мелочи подготовки, могли бы услышать… стоит хотя бы вид сделать, что скрываешь происходящее. Не вывешивать же простыни посреди зала? Она притягивает его за плечи, ближе к себе, и тот факт, что это удается ей крайне легко, значит только то, что металлический ежик согласен. Свет его оптики становится более мягким и тусклым, а голова склоняется — остроносая морда утыкается в ее мягкую, живую шею. Каким-то чудом, как всегда, не царапает, больно не делает. Даже немного щекотно. Кто бы мог подумать, что орудие убийства будет до миллиметра осторожно, почти ювелирно касаться существа, ради уничтожения которого оно было разработано? Оно… Тейлз четко обозначил: у роботов пола не бывает. Соня разучилась воспринимать Метала не как парня. На это у нее есть причины. Эти причины она встречает каждый раз, когда их отношения — какого-то черта устоявшиеся так внезапно и странно, что она даже не успела этого заметить — заходят дальше, чем сидение на коленках и короткие поцелуи в темно-серебристую металлическую щеку. Для начала, Метал чертовски, просто чертовски доминантен — как отголосок самой сути его существования; не можешь задушить, выколоть глаза или вспороть грудную клетку — полюби, но доказав свою силу. Для конца, у Метала со временем, не без желания самой Сони и миллиона неловких сцен с ее участием, есть всё, чтобы эту доминантность выражать. Соня все еще не знает, есть ли у Метала хоть какое-то влечение и чувствительность, хоть сколько-нибудь похожая на ту, что свойственна органическим морфам, но робот очевидно понимает, что и для чего он делает. Для кого. Для нее. У Метала в карте памяти есть то, как она любит, добытое опытным путём: он слушал ее, он менялся, когда понимал, что сделал больно или не сделал достаточно хорошо. В конечном итоге, он дошел до чего-то, чему могла бы позавидовать любая другая девушка, расскажи Соня, как оно, с роботом-то. Впрочем, он принадлежит ей. Соня никогда не отличалась ревнивостью и не была собственницей, но местами ей было так важно чувствовать, что хоть что-то в этом мире может принадлежать только ей… Метал — это её. Он был создан для нее. Сначала — для ее смерти, теперь — для того, чтобы он делал ее счастливой, а она пыталась подарить ему жизнь, тоже счастливую, в ответ. Чтобы именно она, день за днем, добивалась живого интеллекта в механическом теле. Цифровой души… … Метал не представляет, как сильно Соня нуждается в нем. И он не представляет, как сильно она приготовилась к тому, что могла бы потерять самое дорогое, что у нее есть: просто чтобы не пожертвовать собой только ради кого-то одного. Соня боится потерять Метала. Соня сжимает титановые наплечники пальцами — коротко — и скользит коготками вниз, по едва-едва пропускающим осязание трубкам плеч. На сгибе локтей чуть торчат провода. Соня тычется в него мордой, тихо-тихо урчит и опускает его руки ниже, на свои бедра, только бы он сделал хоть что-то с ней сейчас. Ее только сегодня мутило, и только сегодня она совершенно не понимает, что делать дальше; боже, секс с роботом ничего не исправит, но Соне хоть немного станет легче. Соня была готова приносить любые жертвы, и смирилась с этим фактом так сильно, что больше не чувствовала болящей, ноющей, раздирающей пустоты от каждого лишнего дня, который она позволяла себе прожить. Хотя столько всех остались в прошлом. Может, даже по ее вине. Каждый новый день был неправильным для нее с одной стороны, но с другой — единственным оправданием всему, о чем не знают даже самые близкие друзья и заклятые враги. Соня так смирилась с этим чувством, что оно стало лишь легкой тревогой. Иногда оно вырывается. Обычно в моменты, когда она совсем-совсем не знает что делать, Сущности, Метал, сделай с этим что-нибудь так, как умеешь только ты. Соня прикрывает глаза. Кто-то говорил ей — она не помнит, кто — что у нее восхитительные изумрудные глаза. А еще у Сони бёдра от бега широковаты, грудь совсем маленькая и растрепанные, как у шпаны, иглы. А еще Метал любит в ней абсолютно всё, потому что она идеально совпадает с голографическим образом Настоящего Соника в его почти-живом процессоре. Соня так хорошо научилась ничего не стесняться и не бояться, что даже не хихикает смущенно, когда когтистые пальцы спускают вниз белье и трогают под хвостиком, у самого основания. У нее пушистый, но очень-очень короткий хвост. Метал почему-то часто его трогает, но только для того, чтобы позже перехватить ее за пояс и склониться над ней, даже не задрав толком ее юбки, даже не сняв с нее майки с толстовкой — как будто ей есть, чего стесняться. Она же не умеет стесняться… за такое время сложно было сохранить хоть какое-то стеснение. Но для Метала вряд ли имеет значение, в одежде она или обнажена перед даже слишком доверчиво: Металу достаточно сделать хорошо для нее. Единственное, что он может замечать… наверное, это когда она снимает перчатки. Потому что помыться в душе она может хоть перед целой кучей разнополых морфов, но вот перчатки она скорее промочит, чем снимет. У Сони самые обычные руки, но снимать перчатки она боится почти панически. Под перчатками нет ничего, кроме нежелания обнажать перед кем-то прикосновение — словно в прикосновении души и личного куда больше, чем в признании. «Я люблю тебя». Только вот Соня любит всех. Соня по определению любит весь мир: она любит Тейлза, любит Эми, любит Наклза, любит Шэдоу — и даже этого странного мальчика с неживым взглядом она готова полюбить. Но перчатки Соня снимает перед Металом, стягивает с рук немного медлительно, пока робот следит, чтобы она лишний раз не дернула бедрами; перчатки остаются рядом с ней, на стиральной машинке. Одежду до конца можно не снимать. Можно уже ни о чем не думать. — Ты очень хороший, Метал, — говорит она, приподнимаясь едва-едва и склоняя голову — так, чтобы он точно-точно распознал уставшую, но нежную улыбку на ее мордочке. Пусть знает хотя бы, что она улыбается. Она ему не врет. Ни в чем не врет, совсем ни в чем; снять перчатки — лучшее, что она может сделать в ответ на касания едва теплых металлических ладоней, что касаются лопаток, прямо под прижатыми к телу иглами, и спускаются вниз по позвоночнику. Метал пахнет по-особенному, и плазма, смазывающая его тело и циркулирующая в нем, точно кровь, пахнет немного чернильно; это странно, химически сладковато, когда дергаешь носиком, принюхиваясь. Соня трется об его шею, но на этот раз не пытается коснуться проводов. Могла бы, технически. Спицы в розетки она когда-то пихала, и как ни странно, все еще жива. Порой она даже прикусывала его за провода — и совсем не боялась, что ударит током. Не сейчас, правда: сейчас она практически не движется, разве что возврщает на титановые трубки чужих плеч руки; у Сони мягкие-мягкие ладошки, и тот единственный, для кого это могло бы что-то значит, наверняка не чувствует этого сейчас. Персиковая пушистая шерстка, темные острые коготки; все, что различает оптический прицел робота — взгляды и улыбки, а все, что различают его слуховые датчики — команды. Сущности, порой она, наверное, даже слишком заигрывается в его жизнь… Простенькие трусики повисают на лодыжке, поверх скатавшегося носка; Соня даже не разулась, да?.. Какая же она порой местами глупая дура; конечно же, все снимут обувь и разложат ее по коридору или где попало, прежде чем ложится спать — прекратипрекратипрекратидуматьтолькоодругих, — а она не додумалась скинуть затертые кроссовки даже перед тем, как зайти в душевые. Все, что она должна сделать сейчас (ботинки, обычно удобные и невесомые, становятся вдруг чем-то тяжелым и давящим) — это взять себя, наконец, в руки. Обнаженные теплые руки, которыми обнимает едва теплое и жесткое, местами даже слишком, тело. — Можно. А сама даже не уверена, что готова, и думает только о том, чтобы все обошлось, чтобы была разрядка, после которой она вымоется, обязательно-обязательно скинет ботинки; затем, конечно же, в теплое одеяло и спать, обязательно-обязательно с ним. — ты уверена. Метал, скрипнув, склоняет голову набок. Он очень-очень похож на живого. Соне нравится верить в то, что она оживила его, но вера никогда не была истинным знанием. О, как же она уверена, что рано или поздно этот белёхонький мальчишка выбросит что-нибудь очень заумное и высокоморальное… — Да. (Просто слушайся просьб — уже давно не приказов — своей хозяйки. Для нее ты… Гос-с-споди, Метал.) Он никогда, никогда, ни-и-икогда не заставляет ждать слишком долго, он может уточнить — но никогда не может подвести. Он не может подвести и не исполнить все в самом наилучшем свете, поэтому всего нескольких секунд достаточно, чтобы после характерного поскрипывания пластин корпуса наступило первое чувствование. Чувствование колючей прохлады в межножье. Извивающееся, такое же теплое, как весь Метал, но на контрасте как всегда… тарахтение его процессора так похоже на урчание; то, что было сформировано вскоре у него там и заботливо перекрыто дополнительной пластиной, странное, раздвоенное, как змеиный язык, перепачканное в плазме, порой неприятно подсыхающей липкими хлопьями — издержки производства. (Помимо маленьких неточностей проектировки была когда-то и дикая неловкость, когда Соня спрашивала у Тейлза про знакомых механиков постарше — ребенку, пусть и лучшему другу, она бы такой специфичной работы не поручила; да и в любом случае, этой какой надо быть повернутой на разумных машинах, чтобы прийти к мастеру робототехники и быть готовой заплатить очень, очень хорошие деньги за чертов вибратор, подключенный к ИИ?..) Метал помнит, как она любит. Соня знает, какой тихой она может быть, если это нужно — и ничего, кроме вздоха, не слетает с ее губ, пока тонкая, дробная струйка воды стучит по раковине; она прижимается к нему крепче и подставляет спину под его острые когти зная, что те не поранят ее. — … резче. Она не любит чувствовать себя так, будто командует им, но он явно не тот, кто понимает намеки — и только после ее тихих слов щупальце, ребристое и скользкое, резче и глубже толкается в ее нутро. Это довольно легко; она научилась не сдавливать слишком сильно лишь потому, что это себе дороже — и так привыкла к нему, к Металу, что уже и не помнит, как она должна сжиматься на ком-то живом. Она тепло выдыхает в воздух, прежде чем притереться к нему щека к щеке, и он ждет, когда она перестанет возиться, прежде чем продолжить; как же много у него в процессоре установок, о существовании которых она не всегда просила в открытую — с ней Метал есть система защиты и безопасности, делающая лишь то, что не причинит ей вреда. Но ему так важно быть хоть сколько-то… сверху?.. Он, дождавшись, когда Соня прижмется к нему и упрется коленями в его бока, чуть сгибается, тычется в ответ носом острым в ее плечо и так замирает. Держит крепко, в железобетонной уверенности, что она должна ему доверять и не бояться и даже не попытаться вырваться, потому что она говорит, что любит его, и ни единый алгоритм его цифровой души ни разу не подверг эти данные перепроверке. Соня доверяет, не боится и даже не попытается вырваться при всем своем понимании, что порой ИИ подвержен сбоям. Будет сбоить… (Соня практически вскрикивает, когда механическое щупальце трется о стенки лона на грани болезненного — почти царапает когтями синий тектит.) … будет сбоить — значит… (Сущности, Сущности! Практически вибрирует, когда его процессор нагревается так ощутимо, когда плазма начинает слегка пощипывать внутри — пахнет химией и чернилами. Соня поджимает к голове уши, будто прячется от звуков, которых не было бы слышно за шумом воды, если бы их не издавало ее собственное тело; Соня практически привыкла к тому, что секс не бывает бесшумным, но каждый раз это дерьмо вгоняет ее в краску и заставляет жмуриться, жать к голове уши и… подрагивать — она не знает, почему начинает легонько подрагивать раньше, чем тело захотело бы это само… хорошо, это очень даже Будет сбоить — значит, она тоже может хорошенько ударить его током. У нее есть на это силы, даже если нет желания. это очень даже хорошо.) По шкурке скользит жаркое тепло — от сдавленных чем-то висков вниз по позвоночнику — и оседает где-то в нутре тягучим и вязким, как патока, комком; она любит сладкое, но на языке у нее едва солоно, и рот приходится приоткрыть, чтобы выпустить из тела жар. Соня дышит сдавленно, сбито и медленно, каждый раз задерживая в себе воздух и выпуская его резко и коротко. Она боится нашуметь. Она не должна шуметь, поэтому остается практически неподвижно, дышит с опаской и урчит слишком тихо, чтобы его слуховые датчики различали это урчание среди всех иных звуков. Поэтому его бедра не движутся, и только пластинчатое-ребристое щупальце скользит в ее нутре так, как она несколько месяцев назад попросила бы вслух — Соня пытается заглянуть в его оптику, но он лишь крепче прижимает ее к себе, не позволяя ни на миг оторваться от титанового корпуса. У него длинные крупные пальцы. Он очень сильный хотя бы потому, что он машина. Немного большее в ее голове, но машина в сути своей, и ей не хватает покоя для того, чтобы не думать ни о чем, когда он так старательно, заботливо и доверительно старается сделать ей хорошо. Она плотнее упирается коленями в его бока и напрягает бедра. Чувствует лучше. Он старается. Становится медленней, плавнее, словно бы гибче — хотя, казалось бы, куда гибче тому, что и так скорее щупальце, чем член? Раздвоенное. Тонкий кончик надавливает внутри, словно царапая… уже, конечно, запрограммировал, насколько сильно можно отогнуть. Насколько давить. Скользит наружу, медленно возвращаясь в прежнюю, слегка заостренную, форму, и Соня едва находит места, чтобы выгнуться; ей кажется, за очередное нелепое движение он сцапает и сожмет ее еще крепче, но — в нее лишь выдыхает коротенькое-коротенькое колебание турбины в его груди. Скользит, притирается снаружи, ласково тарахтит процессором. Он ее любит. Конечно, конечно он ее любит, как она могла подумать что-то не то? Ее пальцы, так изредка обнаженные, уходят под его металлические иглы, к самому затылку склоненной головы, чтобы осторожно пройтись по едва проглядывающим проводам. Пахнет плазмой. Он легонько вздрагивает, а затем вовсе замирает — и жужжит, словно в недоумении, коротко; Соня с трудом сдерживает в себе хихиканье и лишь позволяет себе очень-очень тихий стон — а Метал отвечает ей резким движением, от которого вдруг приязненно сводит в низу живота. Сильно. Еще несколько движений — и очень-очень хорошо, до выбитого из груди воздуха, до выбитого из нутра жара, до со скрежетом соскальзывающих с металлического затылка пальцев. Она, сдавливающая себя всю, лишь бы не издать ни единого лишнего звука, вместе с тем выплескивает из себя все, что скопилось в теле за короткие несколько минут: напряжение, едва-едва перебившее шумный ворох мыслей, теплый воздух убежища, застрявший в самом низу легких, этот ноющий жар в межножье… … стучит вода. Уши отлипают от головы, иглы перестают так старательно жаться к спине и вискам, и где-то под ребрами устало бьется сердце, быть может, даже пропуская удары — но она не чувствует. У нее слегка подрагивают ноги, и в этом нет ничего страшного и неестественного: на них просто будет немного трудно наступать. Ослабевшая рука тянется к ручке крана, закрывает его — и становится очень тихо. Только сама она дышит немного тяжело и тарахтит процессор Метала привычно. Это уже практически не шум. Нужно не задерживаться дольше, чем стоило бы. Даже несмотря на ее любовь что поваляться, что поспать, что никуда не торопиться — и не то чтобы кто-то претендовал на душ во время для сна, просто… на все одна причина. Все было бы совсем по-другому, не окажись они здесь. Да, что-нибудь да произошло обязательно, но они, по крайней мере, все прекрасно понимали бы, что дом находится где-то в той же реальности. А эта Маленькая Планета явно не из той, которую она знает. И еще. — Спасибо, — шепчет Соня, подается спиной чуть назад — и крепкие пальцы выпускают ее. — Ты как всегда лучший, Метал. Я очень тебя люблю. Даже если он не живой, она знает, как ему важно, чтобы она это сказала — ведь, когда она говорит, под скрип металла, с которым вновь закрываются пластинки, он немного топорно отворачивает голову в сторону. Взгляд-прицел остается все так же мягок, мерцает только почти незаметно. После ее слов Метал не остается статичным, а становится топорно подвижным и порой таким гордым собой, что она сдерживает смех, лишь бы сохранить в нем эту уверенность в собственной нужности. Метал не живой, но… она даст ему столько счастья, сколько могут передать цифры и символы. Он ничего не отвечает ей, когда вдруг принимается поправлять на ней слетевшие трусы — а она мягко останавливает его ладонью: — Не нужно. Я душ приму, поэтому мне нужно будет раздеться наоборот, — в шепоте изредка пробивается голос. Метал кивает и просто снимает ее со стиральной машинки. Ставит перед собой осторожно-осторожно. Она немного выше, чем он. Забавно так. Первым делом Соня снимает кроссовки только потому, что случайно размазывает подошвой капли прозрачно-красноватой плазмы, оставшиеся на кафеле.***
За это время они должны были разобраться со спальными местами. Соня, уставшая, с неприятно вымокшей шерстью, с самого начала претендовала лишь на то, что останется после других. К тому же, она надеется, что они разобрались и уже выбрали себе комнаты. Соня устало выбрасывает кроссовки рядом с дверью в душевую, пока Метал перепроверяет, не слишком ли много воды на полу душевой осталось после них. Из общего зала слышится чей-то храп. Негромкий, но различимый… даже знакомый. Кажется, кое-кто поругался с одной летучей мышкой. Ну или так привык спать в полном одиночестве на твердой поверхности, что отказался от любых даров цивилизации. Только потом, заглянув в дверной проем — свет уже выключен — она понимает, что отдельную комнату не занял никто. Ее еще не совсем привыкшее к темноте зрение различает цветовые пятна, расположенные по разные части темной комнаты; Соня тихо подходит ближе, надеясь, что все за это время уже уснули. От печенья не осталось ничего, кроме упаковки, оставленной на одной из тумб, находящихся близ стен. Там же в кучу свалены пакеты, в которых до были собраны постельные комплекты: часть этих комплектов были разобраны не полностью либо же не тронуты вовсе… решили, верно, растащить каждому под потребности. Странновато, но они, впрочем, и разлечься-то решили не совсем обычно, пусть и в чем-то для Сони ожидаемо. Гамма, как и полагалось одному из часовых, не находился в комнате, где на него, казалось бы, без вопросов должно было хватить места. Наклз… наверное, и впрямь с Руж повздорил, перейдя вследствие спать на кресло и там с еще большей уверенностью став источником храпа. Что же до самой Руж — они с Эми решили вместе собрать гнездо из одеял и подушек, чтобы пригреть в тепле самых младших членов команды. Крим, прижавшая к груди Чиза и поджав к голове длинные мягкие ушки, спит на удивление спокойно в самом центре, в то время как Тейлз, обычно в таких случаях дожидающийся Сони, примостился к Руж под бок и поверх одеяла накрылся также хвостами. Соня улыбается, окидывая их пусть несколько отстраненным, но все-таки мягким взглядом. Неподалеку, за ее спиной, шумит процессор Метала и слышатся его скрипучие шаги. Сейчас придёт. — А, это ты… — фырчит негромко голос откуда-то… снизу? — Прикольно мы тут расползлись, пока тебя не было, да? Одно из кресел свободно. На полу разложено нечто очень явно напоминающее кровать: настил, две подушки в изголовье, одеяло, которым удобно укрыться. И всё это добро — дело лап Шэда, которому подавай всё если не не стерильно, то хотя бы по полочкам. Шэд лежит, сверкая глазами, вразвалочку, сопит, подобрав черно-красные расслабленные лапы к груди, поверх одеяла. Сильвер устроился ему под бок, с головой ушел под одеяло и даже иглы к телу поджал, словно боясь уколоть во сне, и — если бы Шэдоу сам на него не косился постоянно, Соня бы вообще не заметила его присутствия. — Оу, ну и как тебе Сильвер? — Соня не удерживается от ехидного вопроса, заданного с не менее ехидным прищуром. Впрочем, это все равно бы вылезло, не из ее уст, так из чьих-нибудь еще. Шэдоу фыркает, прячет нос в скомканном одеяле и подергивает острыми ушками, темными, с забавными алыми «капельками» у самых кончиков. — Надеется, что я не съем его, бедняжку. Наверное, — и отводит взгляд. — А ты, — Соня склоняет голову набок, улыбнувшись, — съешь? — Слишком тощий. И вообще, что ты пристала? Не мешай спать. — Так это ты говорить начал… Соня хихикает, но в ответ слышит только недовольное — или псевдонедовольное?.. — фырканье. Она старается быть тихой, чтобы не тревожить уже погрузившихся в сон и не мешать уснуть тем, у кого его ни в одном глазу — и потому ступает к скопу вещей почти бесшумно. Ей многого не нужно, только подушка и что-нибудь, во что можно укутаться для сна; на Метале — у него на коленках — сидеть без подкладки помягче неудобно. Метал, кстати, при всех своих стараниях все равно при ходьбе скрипит и процессор в его голове шумит. Он, не регулирующий громкости механического голоса, не говорит ничего, и только присаживается рядом с пустым креслом, приглушив алые огни оптики и практически слившись с этой теплой — куда теплее, чем на вид — комнатой. — Спи хорошо, Шэдь. — И ты, ксерокопия. Соня прикрывает глаза на ходу и лишь так понимает — вновь — насколько сильно она устала. Горит болезненно под веками; она кутается в одно из больших теплых одеял и тащит в руке подушку. А потом почти что падает в едва теплые объятия робота. Металлические руки приобнимают ее плечи, и ее мокрый нос прижимается к его тонкой пластинчатой шее. Соне нужно ненадолго закрыть глаза.***
— Объясни мне, что это значит. Постепенно образ, удерживающий ее в этом до отвратного причудливом сне, становится яснее — совсем немного, но все-таки. Голос чего-то, говорящего с ней, не имеет пола, но силуэт, что перекрывает легкое, пустое, водянистое небо, более схож с женским, чем с мужским. То ли иглы на голове ежиные встрепаны, то ли шевелюра густая встала колом. Глаз и вовсе не видно… Соня переспрашивает: — Объясни мне, что это значит. У нее у самой голос в этом не-мире — слабый. И самая она слабая, словно ее нечто стороннее удерживает в невесомости и нитями контролирует ее движения. — Я должна была умереть, но ты сохраняешь мне жизнь? Для чего? Силуэт не движется, лишь посмеивается, склоняя набок голову и расправляя в стороны, как крылья, руки. Невысоко. Красиво складывая пальцы, тонкие, длинные, когтистые. Без перчаток. — Ну… сначала все это меня напугало, если так можно сказать. Мне казалось, что это тупик, но… — Но что? — Но если ты приложишь усилия, мы исправим все. Что исправлять — Соня все еще не совсем понимает. Но это нечто, связанное с самим течением времени. Иначе имело бы оно смысл?.. … с Соней говорит, кажется… надо вспомнить. Она не может не знать это существо! Эту Сущность. — Почему ты просто не сбежишь? Ты… не выглядишь, как альтруист. (Неужели сбой в маленьком мире сделает чему-то столь могущественному, как Сущность, погоду?) — Еще бы у меня была возможность выбраться. Мне не нравится торчать здесь, с тобой. До тебя и твоей маленькой боли мне мало дело, даже с учетом твоего братишки (Откуда знает?.. Ладно, Сущности есть Сущности.) и его будущей хромой проститутки мне здесь поживиться нечем. Все мои дороги перекрыты. Я до конца не знаю, как выбраться. Однако, сколь мне известно, Изумруды и Камни Времени всегда решают большинство проблем, если всучить эти побрякушки тебе. Соня выдыхает. Она чувствует, что хотела бы избавиться от слов и от редко, но неприятно метко возникающих звуков. Конечно, она даст Сущности шанс… когда будет знать, что эта Сущеность не возжелает миру значительного зла — такого, которого сама Соня не смогла бы пресечь. Если Сущность хотя бы может не возжелать. — Я все еще не до конца понимаю, какая тебе от моей жизни выгода и что произошло, — Соня чувствует, как дышать становится тяжелее. Но хочу тебя попросить не надоедать мне. Про камни я поняла, о своей же жизни я и без тебя позабочусь. Не выбивай меня из колеи больше. Особенно с учетом, что это не помогает от слова «совсем». И даже вредит. Кто знает, что случилось бы, выстрели тогда Меха пораньше? Сущность не видно, но слышно усмехается, сжимая пальцы на тонких руках. — Я подумаю. Мне стоит следить за тобой. Глаза Сущности сверкают, но Соня не успевает различать их цвет… впрочем, даже если бы успела — на ее память упал бы тяжелый-тяжелый камень. Сны плохо запоминаются. Сущности это удобно. Сущность возьмет все, что сможет — и все из того, чего коснулись ее желания.***
Метал и Гамма — машины. Они способны ждать сколько угодно и чего угодно, если это будет эффективно с точки зрения их алгоритмов. Поэтому Гамме, если так подумать, ничего не стоило переждать ночь, следя за округой и находясь в постоянной боевой полуготовности. Соня, несмотря на тревожные сны, спала как убитая, пока Метал не разбудил ее. Ему нужно привести Гамму или заместить его; Тейлз, уже давно, видимо, подскочивший, делает какие-то пометки в блокноте. У него, устроившегося на полу близ дивана, с которого еще торчит из-под одеяла лапка Крим, стоит кружка; в бункере пахнет кофе и на кухне слышится шум. Соня с трудом разлепляет глаза. — Доброе утро, Тейлз, — бормочет она, по-прежнему кутаясь в одеяло поверх одежды. Пояс немного перетянуло юбкой за все это время. Неприятно, еще и руку отлежала немного… — Утречка! — лисенок улыбается, взмахнув одним из пушистых хвостов. — Мне Метал карту кинул, я предполагаю, где могли бы находиться Изумруды… знаешь, пока не очень предполагается, но Сильв с Эми подкинули пару мыслей! Кажется, Тейлз слишком активный для только что проснувшейся нее. Соня усмехается собственным мыслям, но улыбается ему в ответ. Все уже разбежались и начали что-то делать, а она дрыхла до тех пор, пока Метал не распихал. Дольше во сне продержалась только маленькая крольчиха и такой же маленький водяной комок. С кухни пахнет кофе и еще чем-то вкусным. Это даже похоже на дом. Немного… все-таки, все свои. — Кофейку? Соня едва не подпрыгивает от голоса, прозвучавшего прямо над ухом. Это… это кого она проморгала?.. А, Эми. Да, Эми очень любит подкрадываться со спины и глуповато улыбаться — и все для того, чтобы обнять Соню одной рукой, хихикнуть несколько сдавленным голосом и протянуть большую кружку с горячим напитком. Выглядит неплохо. Наверное, еще и сахара бахнула столько, сколько она любит. Ну, полкружки сразу, чтоб наверняка. — Спасибо, — Соня берет кофе в обе руки. Они не замерзли. От слишком сильного жара помогут перчатки. Так попросту удобнее держать. — Это ты наварила? — Не-а! Это… ну… ворчун наш! И кого же она могла иметь ввиду, как не… (— Да еб твою мать, ты как ее держишь?! Тебя какая падла готовить учила? На ней масло, масло, блять, на ней! Пух во фритюре устроить решил? — … да что ж ты постоянно на меня орешь?.. — А ты убиться хочешь? — Не кричи. У нас сковороды из другого материала, и, к тому же, на них нельзя лить масло! — Ясно, ты из страны ублюдков, где нет картошки фри. Я понял. Но пожалуйста, бляха, ну будь ты аккуратнее!) — Опять Сильвера строит?.. Соня отпивает кофе. — Он все утро это делает, — Тейлз пожимает плечами. — Прицепился к новенькому. Они вместе кофе варили, Сильвер так улыбался, когда мне принес… Вкусный получился. И действительно сладкий — но сахар, кажется, сыпала сама Эми. Она каким-то магическим образом попадает в нужное количество намного лучше, чем Метал, а у Метала ведь все просчитано до граммов… Эми очень хорошая. Действительно хорошая, не считая парочки нюансов — и даже дерется хорошо. Если бы у нее только был ее молот. И пистолет у Шэдоу- Соня чувствует, что проснулась. Даже в одеяле становится как-то жарковато вдруг. (— Мне обидно, что ты постоянно на меня ругаешься. Если я такой криворукий и тупой, возьми себе под руку кого-нибудь пряморукого и умного, а меня не трогай. — … ты правда обижаешься?) … оружие. И способность, о которой Сильвер сказал, что потерял ее — да, точно, она помнит, что он тоже не может никак за себя постоять. К тому же, запасы, которые они нашли, совсем маленькие, на такую огромную компанию их хватит, дайте Сущности, на неделю, если не меньше — потому что из «если» у них еще и «иногда Шэдоу жрет, как бегемот, а Руж к нему и рада подтянуться, красивых выпуклостей у женщины должно быть много». Им нужны оружие, запасы, скорее всего, хотя бы немного сменной одежды, потому что они тут явно не на два дня… так, надо удержать все в голове. — Сонь, я тут набросал, что нам может понадобиться в ближайшую неделю, просто… понимаешь, изумруды придется еще поискать, я предполагаю. Бумага шумно рвется — Тейлз вырывает из блокнота сразу два исписанных листочка, а Соня оставив кружку в одной из рук, встает с места. Одеяло само собой спадает с ее плеч к босым лапам; без обуви она держится на цыпочках, сама того не замечая. Она тянется к листкам. — Ты умница, спасибо… очень поможет, очень, правда, — тараторит Соня, врезаясь взглядом в не очень аккуратный, но все же читабельный почерк лисенка. (— Извини. Я… я не думал, что это тебя так сильно задевает. Я честно не хочу, чтобы ты уебался обо что-то, ты же слабый совсем, ну типа, очень глупо, если новичок… — Вот как. Ну, зато ты сильный… не умеешь ошибаться, знаешь все об этом мире. — Да я не в этом смысле! Ты сам говорил, что болеешь. — Спасибо, что запомнил. Знаешь, сам мучайся со своей картошкой. — Да что ты как принцесса?! Ладно, признаю, дерьмовое у меня чувство юмора и я грубый с тобой, пойдет? — Ну… если нальешь мне кофе и дашь мешать картошку. Смех — немного неловкий. — Даже на принцессу не обидишься? — Обиделся, но за кофе прощу. Смеется в ответ.) Неплохой список, но его куда проще будет воспринимать, когда она придет в себя достаточно, чтобы шум на кухне и разговоры этих двух… товарищей не так мешали ей сконцентрироваться на собранной и скомпонованной Тейлзом информации. Он даже карту перерисовал, сделал небольшой набросок, чтобы было легче воспринимать его предположения. Здесь список, там карта с пометками и парочку заключений со знаками вопроса, обведенными особенно ярко, ведь вдруг кто-то воспримет то, что говорит Тейлз, как истину, а окажется, что он был не прав? Соня складывает бумажки пополам меж пальцев, кивает сама не знает зачем и залпом выпивает кофе. Кружку сует назад Эми — почему-то — и добавляет: «Спасибо», — Эми, привыкшая к тому, что изредка подруга ведет себя странно, даже плечами на это не пожимает. Только взглядом провожает, когда та, спрятав сложенные наброски в карман толстовки, выходит в коридор. Нужно умыться, немного привести себя в приличный вид и затем уже собрать всех на обсуждение. Хотя нет, сначала нужно дать всем поесть. Интересно, если она сейчас всерьез задумается, куда делись Наклз и Руж — они объявятся как по щелчку пальцев? (— Блин, попробуй, нормально? — Неплохо, думаю. А ты что, кстати, расселась? — Я плохо спала. — Ага, спала она плохо, вы все дрыхли как суслики, пока я возился под храп одного красножопого товарища. И да, ты дрыхла без задних лап. А пушня… — Шэд, блин! — Извини, но я правда теперь твой пух из жопы неделю доставать буду. Как ты умудрился так заклубочиться? — Я вообще хотел спать отдельно… — Дайте уже попробовать, дорогие мои голубчики. — На, на. — Вкусно. — Кстати, где этот твой черт? Пошел обретать дзен на улице? — Ага. Сказал, дров наломает и придет. Кому вообще нужен его костер, когда есть плита? — … а я бы посидел, кстати. Ну, знаешь, вечерком… — Мне тоже нравится идея! — У тебя картошка подгорает.) Ладно, ей действительно нравится слушать, как они разговаривают — особенно с полным пониманием того факта, что ей не обязательно спросонья участвовать в их болтовне. Они даже дверь на кухню ведь прикрыли… через щель видно только половину недовольной шэдиной морды. Ну, как недовольной, он всегда практически такой. А еще видно сигаретную пачку на краю стола, и пусть он только попробует спалиться на том, что курил над раковиной, а не выходил на улицу: вот и будет ему вся забота о Крим! Когда она заходит в туалет — там тоже есть раковина — хлопает дверь, ведущая на улицу. Кажется, за завтраком они действительно соберутся все вместе… Что там было по списку? Говорить начнет она. Соня абы как засовывает лапы в кроссовки. Шаркает ими по полу. Закрывает дверь. Пять минут на подумать у нее есть.***
Итак. Оружие: — можно изготовить из простых материалов, непрочное (временное!!!). надо смотреть какие найдем материалы, если задержимся дольше нужно железные детали — теоретически (??????? предположительно!!!) можно искать на collision chaos (электростанция) и wacky woskbench (завод) Припасы: — можно поискать там же нескоропортящееся + другие точки отмеченные Металом, есть заброшенные базы — если тут есть на что охотиться можно это делать но нужно оружие Медикаменты только если найдем все там же и тут нужно порыться получше наверняка что-то есть Одежда там же в крайнем случае найдем как застирать которая есть !!! сонь пожалуйста переспроси Шэдоу про его сон (или видение??? которое про девушку странную человека) если сможешь на карте есть зона я отметил х это выглядит странно Метал ее не помнит Звучит не так сложно, и, к тому же… было бы весьма неплохо, если бы Гамма присоединился. Его наблюдения за ночь были бы крайне полезны. Очень хотелось бы, чтобы он не сообщил им ничего больно пугающего, ведь если есть опасность — значит, оружие будет еще более необходимым. Или, что еще хуже, оно может оказаться бесполезным. На карту, нарисованную от руки, Соня глядит недолго. Местонахождение «зоны икс» она разглядела быстро, а комментарий о том, что вулкан точно давно уже неактивен, не имеет для нее особого значения: откуда-то она помнила, что тот потухший и ничем не грозит. Или… вдруг?.. Нет, точно нет. Сущности, ей нужно поменьше думать о плохом. (можешь подумать об ужасном! ой, что я вижу, что я вижу… тебе не скажу. ты справишься, но тебе не понравится, девочка.) … из туалета Соня практически вываливается. Сложно назвать это выходом с учетом того, как смачно она влетает в противоположную стенку, только выставленные вовремя руки помогают ей не даться лбом как следует. На доли секунды к ней возвращается то странное чувство, похожее на тошноту и отдающее слабостью. Но на этот раз оно проходит практически сразу. На кухне уже не разговаривают. Ходят только, что-то переставляют с места на место, а в зале вообще тихо, значит, там никого нет и подавно. Интуитивно она поворачивает в сторону кухни. Отворяет дверь, немного подкошенная, правда, но с достаточно ровной спиной и трезвым взглядом проходит. Все ожидаемо: Руж лицом в стол и крыльями в стенку, Сильвер — с синячищами под большими блажными глазами и с кофе, Шэд — падла! — с сигаретой в зубах, но хотя бы помыл за ней кружку. И хотя бы саму еду не трогает, пока дымит; ого, даже гудит вытяжка. Неплохая как для бункера тут вентиляция. — Утречка. Опять дрыхла до позеленения? — наполовину неразборчиво бормочет он, тыкая на кофеварке какие-то кнопочки. Неподалеку стоит кастрюля с заново фильтруемой водой. Руж немного приподнимает голову, но только кивает, прежде чем вернуться в прежнее положение. Сильвер улыбается скромно: знал бы он, каких семейных драм все наслушались! Соне очень, очень хочется подшучивать над ними — даже Сущность в ее сне не удержалась, так она лысая, что ли? — Опять куришь где не положено? Кстати, классный кофе, — бросает она как бы невзначай и смотрит, сколько на кухне места. Стол есть, но небольшой, стульев всего штуки три; там наверняка есть еще, но на складе. — Может и курю, но я картохи нажарил. Ее много замороженной было. — Где?.. Что-то она не замечала. А, казалось бы, так тщательно осматривалась накануне… Соня занимает свободный стул, только зачем-то его отодвигает от стола. Надо ей все видеть, как всегда, на кой-то черт. — Да вы все слепые как… кх, тут холодильник есть. И морозилка. В стенку встроены, а вы все как овцы глаза повылупляли. — Сам такой, — Сильвер дергает носом. Громко сюрпает кофе и дергает забавными ушками. Шэдоу ничего ему не отвечает. Кофеварка пищит, а темный еж, сам встрепанный, как черт, облокачивается о край кухонной раковины и пускает дым под вытяжку. Еду давно уже убрал с плиты: в кастрюле на столе просто чокнутое, наверное, количество картошки, но это дело понятное: их тут достаточно много, чтобы ни у кого не возникало возмущений о трате продуктов. — Мне тут передали, что он тебя строит все утро, — Соня улыбается, складывая руки на коленки. Невозмутимо так. — Уже начал заражаться вредностью? Шэдоу оборачивается, чтобы, видимо, глазами-угольками сверкнуть. Курит он медленно, как будто специально медленно, а уши держит так востро, что аж шевелятся на каждую фразу. Дурак и себе откопал такого же, конечно, но почему-то Соне приятно, что они косо-криво ладят. Когда Шэд вообще последний раз кого-то так упорно учил, о ком-то так ни с того ни с сего беспокоился, если не считать Крим?.. Ее он, кстати, тоже заприметил спонтанно. Чем не хороший знак? Лучше только то, что Сильвер тут же начинает мяться. И делает вид, как будто ничего не слышал: сначала, конечно, открыл рот, чтобы что-то ответить, но очень быстро передумал и решил этим ртом допить кофе. Интересно, как его анемия и скачущее давление относятся к такому количеству кофе? У него явно не первая кружка… хотя кто знает, вдруг мальчики из будущего только так и питаются. Шэдоу тушит сигарету, окурок выбрасывает в мусорное ведерко: его тоже нашел каким-то совершенно мистическим образом? Пожалуй, ее и правда поражает его способность искать и находить абсолютно все, что он хочет. Она бы тут пошутила про парня, если бы все эти подколы не начали становиться неприличными. Они меньше двух дней знакомы, а все вокруг уже переполошились. Еще не хватало, чтобы они оба задергались и разбежались по разным углам, лишь бы никто ничего о них всерьез не подумал. Шэд любит делать вид, как ему плевать на мнение всех остальных. Ключевое здесь — «делать вид». Порой он слишком явно выдает свое желание казаться крутым, пусть не очень часто и пусть остальные воспринимают это как должное… пусть так, Соне этого достаточно, чтобы подтвердить свое понимание того, каков есть Шэдоу. Ее брат. Красивый и придурковатый, злобный, как тысяча чертей, на вид, но готовый умереть ради предавших его существ. Та же кровь, что она. Преданная. Печальная. Зачем-то помнящая… зачем-то. Так много «зачем-то». — Я так думаю, пообедаем все вместе там же, где ночевали? — (Кто инициатор идей, если не она?). — Ага, — Шэдоу старается быть немногословным. Даже получается немного. За него все чудесно передает его взгляд: «Или эта манда просыпается и начинает помогать, или у нее все равно нет выбора, я помру, если еще хоть одну ночь посплю в месте, где есть крекерные крошки!». — Угу, надо бы начать, а то картошка же остынет, — Сильвер почесывает за ухом. Хлопает глазами. Кажется, он тут лучше всех остальных маскирует, что, несмотря на то, что спал как убитый, выспаться все равно не смог — если Шэдоу на всех ворчит, а Руж досыпает прямо за столом, его выдают только глубокие синяки под глазами, безумное количество кофе и легкое подергиваение плечами. То ли место это такое, что на нем не выспишься, то ли дело в непривычке, и, тем не менее, от дел никуда не денешься. Нужно будет с чего-то начинать. По пути к выходу с кухни Шэдоу легко подталкивает Руж в плечо. Та бубнит что-то неразборчивое… Сильвер подтягивается сам собой, немного напряженный и скованный, Соня идет самой последней. Растащить все настилы, протереть влажной тряпкой пол, собрать всех в одном месте… учитывая, сколько их в компании, уборка не займет много времени. Хотя не то чтобы Соня была без ума от перспективы поползать на четвереньках, оттирая все до малейшего пятнышка, ведь от созерцания последнего у Шэда непременно что-нибудь отвалится. Хорошо. По крайней мере, они всё обсудят.***
— Ай! Ты дурак? — Ты так смешно пискнул, давай еще? — Отстань ты от меня, не видишь, я простыни- И правда пищит. Как маленький ежонок, вспушившись еще больше, чем… как это вообще возможно? Помпон. — Шэд! — А давай это будет утренним ритуалом? — Нет! — Ну давай. — Нет. — Вредина. — Сам такой. — Ну пушня! — Слушай, давай поговорим об этом позже. Сначала нам нужно прибраться и всех накормить, пока еда совсем не остыла. И, может быть, потом я… — … душнила! — Нравится же тебе меня оскорблять!..***
— Картошкой пахнет… — Мне кажется, в меня вообще ничего не влезет. Здесь очень жесткий диван, на полу бы было поспать легче… — Ну так я звал тебя на пол поспать! — И ты не придумал ничего лучше, чем дернуть меня за ногу?.. Знаешь, я иногда думаю, что… ну, ты понял, кто, немного дурковат, а потом приходишь ты. — Эй! Я дернул тебя, потому что ты ее свесила! — Ага, конечно. Как, кстати, успехи с поисками дров? Не слышала, чтобы ты их принес. — Я принес! Я тебе покажу, если не веришь! — Еще ни один мужчина не звал меня смотреть дрова. — Они у двери, если ты не веришь! Тебе же все надо доказывать, чтобы ты поверила. К тому же… вечером можно будет сделать костер, на нем вкусно готовить, не то что эта ваша… электрическая. — А еще лучше построить шалаш… — Конечно лучше. Там воздух свежий будет, с ним намного лучше спится… — Ладно, продолжай, мне нравятся твои дурацкие идеи. — Эй! Они не дурацкие! — … мне нравятся твои гениальные идеи?.. — Ну, не то чтобы… они… обычные. — Какая прелесть. Смеется беззлобно. — Ничего смешного!***
— Вообще, ты спишь как мешком жахнутый. Да и вы все в принципе. Короче, вставать приходилось. Крим мама снилась… она почти сразу уснула, но мне жаль. — Я не знаю, насколько мы тут задержимся, даже Тейлз составил план по поиску вещей… прости, я не знаю, что будет. Мы обсудим это все вместе. — А, так вы с Тейлзом что-то мутите себе тихонько? — Вроде того. Так, по-мелочи. Не переживай, ничего не скрываем. Надо позвать Гамму для отчетности… он что-то завис. — Тейлз, вроде, пошел за ним. И этим твоим… что они там вообще делают?***
— Шэди! А можно я налью кружечку воды для Чиза? — Конечно, ты еще спрашиваешь! Давай я помогу тебе.***
— Привет. Вы тут уже долго задерживаетесь, в чем дело? Утром поднялся нешуточный ветер. Шуршит сухая трава. С горсти ветвей и полений шумно падает одна палка. — Метал, Гамма, вы можете дать отчет? — Обнаружена низкая технологическая активность на востоке. Фоновые помехи на юге, юго-западе и западе. — Хм… ты думаешь, что это могло бы быть что-то опасное? — Неизвестно. Невозможно определить источник излучений. — Это могли бы быть помехи, созданные старыми механизмами или бадниками? — Неизвестно. Необходима разведка. — И вы предполагаете, что это может быть срочным? — источники находятся более, чем в пятнадцати километрах от нынешней координаты. — Хм… есть ли еще данные? — предположительно: часть из них приближается.