Цвет ловушки

Казалось, что мир схлопнулся, сузился до этой маленькой, скупо обставленной комнаты. Всё остальное сгинуло в дымке и перестало хоть что-либо значить. Всматриваясь в лицо Ветинари, Ваймс старался не моргать, чтобы не упустить ни малейшей детали. Он не знал, зачем, не знал, почему пытается запомнить эту ошеломляющую растерянность и похожее на безумие желание. Это вряд ли можно отнести к тем вещам, которые захочется вспоминать долгими холодными вечерами у камина. И всё же мозг упоенно впитывал каждый крохотный жест, каждый негромкий вздох, каждое движение глаз под закрытыми веками. Руки Ваймса, словно особенно изощренный механизм, у которого не кончился завод, двигались точно отдельно от их хозяина, не прекращая суматошных, путанных ласк, пока Ветинари не произнес со слегка болезненной улыбкой: — Можешь… перестать, — Ваймс сразу же разжал пальцы, точно обжегшись, и выпрямился. — Благодарю, — Ветинари улыбнулся совершенно неожиданной улыбкой, которая почти что, и в самом деле напоминала мечтательную и рассеянную, и, взяв Ваймса за запястье, обтёр его руку полой собственной мантии, негромко, беззлобно фыркнув в ответ на изумление на лице Ваймса. Выглядел он при этом действительно расслабленным и, что было самым странным, не особенно старался это скрыть. Ваймс не мог определиться — это вызывает у него ужас или облегчение, однако одно он понимал точно: искушение лечь рядом, чтобы забыться тяжелой, сытой дрёмой и хотя бы на время сна не думать, стало мучительно сильным. Ветинари, не предпринимая попыток подняться с постели, наблюдал за его душевной борьбой с вялым интересом человека, полностью довольного миром и собой. Он ещё не успел перевести дух и румянец на обычно бледных скулах вызывал у Ваймса ощущение, близкое к головокружению. Масла в огонь подливало то, что патриций не выказывал ни малейшего дискомфорта из-за своей частичной наготы и, кажется, совершенно не думал о том, что, возможно, стоило бы прикрыться. Отпустив руку Ваймса, Ветинари мягко провел ладонью по своей груди, затем по лицу, после чего наконец пригладил волосы — и снова коснулся рукой лица, мазнул кончиками пальцев по приоткрытым губам, жестом таким невинным и одновременно порочным, что Ваймс почувствовал отупляющий порыв схватить эти длинные, ловкие пальцы и крепко, до боли стиснуть их в своем кулаке перед тем как вдавить Ветинари в матрас и погасить любые порывы рассуждать разумно. Однако Ваймс (иногда) всё же адекватно оценивал свои силы и понимал, что сейчас их точно не хватит, — бездонная яма усталости, куда он загонял себя не одну неделю, протянула к нему костлявые лапы… но вместо чешуйчатой длани иномирной сущности, его колена осторожно коснулась худощавая ладонь Ветинари: — Не будешь ли ты столь любезен?.. — Ваймс поспешил слезть с его ног, прежде, чем Ветинари закончит предложение. Патриций плавно сел, чуть потянулся, поводя плечами со все тем же едва выносимым видом полного удовлетворения, и издал короткий мягкий смешок, смотря, как Ваймс непослушными пальцами застегивается и оправляет одежду: — Всё было настолько плохо? — А? — не оглянувшись на Ветинари, Ваймс затянул ремень, заправил рубашку. — У тебя взгляд мученика с омнианских икон, — услужливо пояснил патриций, когда застегнул собственные брюки. Ваймс фыркнул со странной интонацией, которую Ветинари редко от него слышал: как будто он хотел издевательски громко рассмеяться, но пока что сдерживался: — Уж извините, ваша светлость, что недостаточно выражаю радость от оказанной чести. — Прошу прощения? — выражение лица Ветинари практически не изменилось, но вся его фигура словно застыла. В комнате сразу стало ощутимо холоднее. — Не делай вид, что это всё я, — огрызнулся Ваймс. — Это ты! Это всё… — он взмахнул руками, беспомощно пытаясь обрисовать масштаб пропасти, в которую угодил исключительно по вине этого бессердечного, пресыщенного всеми благами жизни ублюдка с его острыми скулами и костлявыми сильными руками, с его холодностью и абсолютной невыносимостью, которая однажды доведет Ваймса до апоплексического удара во цвете лет. — Это всё — ты! Ветинари невозмутимо поднял брови: — Лично я предложил выбор, я не настаивал. — Хороший выбор! — Ваймс безжизненно рассмеялся. Звук был похож на хриплый лай и кто-то, не столь крепкий духом как Ветинари, вполне мог бы впасть от этого хохота в панику. — И как ты себе представлял отказ?! Когда Ветинари стоял перед ним на коленях, когда его руки оглаживали бёдра Ваймса, а раскрасневшиеся губы были всего в паре дюймов от его кожи, как вообще можно было отказать, если всё нутро Ваймса кричало и изнемогало от желания ощутить эти губы на себе?! — Вам ведь удается отказываться от выпивки, — возразил патриций, вставая и награждая Ваймса своей невыносимой высокомерной усмешкой. Ваймс практически видел, как между ними восстает из ничто бастион, крепостная стена, через которую они обычно не переступали. — Значит дело не в слабости характера. Вы хотели этого, Ваймс, хотели меня. — Ни хрена подобного! — Но вы могли бы поступить как вы поступаете в любой ситуации, которая ломает вам картину мира. — Это как же? — М-м, гневаться и действовать решительно? В вашем фирменном стиле. Ветинари рывком запахнул мантию, носящую на себе красноречивые подтверждения только что случившегося. Ваймс не мог смотреть, но, пока он надевал доспехи, взгляд то и дело соскальзывал на белые разводы. Ветинари заметил этот беглый, вороватый взгляд, и его губы сложились в льдистую улыбку: — О, я вижу. — Чего?! — рявкнул Ваймс, кое-как скрепляя кирасу на плечах. — Подавленное желание, очевидно, бессознательно вырывается в виде иррациональных приступов самоуничижения. Можно напиться до невменяемого состояния и упасть в канаву, можно вымотать себя физическими нагрузками, а можно позволить себе предосудительную и недопустимую связь, которая — как иронично! — и представляет собой тот порыв, от которого вы так пылко отрекаетесь, — вряд ли Ваймс понял хотя бы половину, но интонация попала в цель, как сапожное шило в не защищенную доспехами впадину под плечом. — Ох, ну уж простите, — криво усмехнулся он, понимая, что запутывается всё сильнее, но лишь больше раздражаясь от этого, — мы в ваших гильдиях не учились, таких сложных слов не знаем. Но вот что запомни, — процедил он, наставительно поднимая указательный палец, — я тебе не инструмент для периодического удовлетворения… что бы там у тебя ни зудело! — Взгляд Ветинари четко сказал, что ещё немного — и Ваймс переступит черту, однако Ваймса было уже не остановить. — Потому ты и не женился! — выпалил Ваймс, как последний, убийственный аргумент, который у него ещё оставался. — А вы женаты, — холод в голосе Ветинари сменился ядовитой, разъедающей плоть издевкой. Он знал, что не может ударить больнее. — Что, замечу, вас нисколько не остановило. Однако явно добавило топлива к тому костру, на котором вы по излюбленному обыкновению будете себя поджаривать за все свои грехи. И если бы я был азартным человеком, я бы побился об заклад, что вы поведали всё вашей супруге в течение нескольких часов. Ваймс поперхнулся вдохом и смог только просипеть, багровея от возмущения и осознания того, что если он сейчас не заткнется, то возвращаться домой будет попросту некому: — Не смей приплетать к этому мою семью. Просто не смей. Ветинари слегка наклонил голову с такой покладистой улыбкой, словно он действительно признавал, что использовал недопустимо подлый прием, и не намеревался впредь к нему прибегать. Вслух же он произнес лишь: — Уборная чуть дальше по коридору, думаю, вы помните. Ваймс кивнул, едва удерживаясь от того, чтобы козырнуть. Открывая комнату и оставляя ключ в замке, он ещё успел увидеть, как Ветинари грациозно выскользнул из заляпанной мантии и теперь стоял, смотря в пространство с таким выражением лица, прочитать которое не представлялось возможным. *** Чёрт подери, почему всё так сложно? В тот раз, пока они ещё не поговорили, всё было гораздо проще. Толкнуть на кровать, опустить брюки, расстегнуть собственные штаны, несколько минут возни, оглушающая вспышка удовольствия — и он ушёл на негнущихся ногах. И никаких выматывающих душу соревнований в чтении мыслей, никаких лихорадочных рассуждений, никаких усмешек, уколов, попыток не то оправдать себя, не то сгрызть до кости. А теперь растерянность, смятение и ослепляющий гнев подавили все остальные чувства. Действительно, почему-то ему ничто не помешало накинуться на Ветинари и жадно целовать, хватать за волосы и, черт возьми, в самом буквальном смысле заткнуть ему рот, а потом настолько неуклюже пытаться расстегнуть мантию, что пуговицы попросту оторвались — а сейчас он как деревянный болванчик заставлял ноги сделать шаг, ещё шаг, ещё шаг. Под подошвой что-то хрустнуло — наверное, одна из тех мелких дурацких пуговиц. Шаг. Ещё шаг. Молодец. Иди дальше. Ванная комната там же, где и была в прошлый раз. Открой кран, вымой руки, мой тщательнее. Не смотри в зеркало — ты не увидишь там ничего хорошего. Поэтому просто мой руки и молись о том, чтобы у Ангвы сегодня был выходной. Ваймс поскрёб ногтями мыло, которое источало такой тяжелый и густой аромат аниса, что, наверное, могло бы ненадолго замаскировать даже фирменное амбре Шнобби. А ещё молись о том, чтобы у тебя хватило сил в следующий раз отказать. Стоп. Почему, во имя всех богов, ты вообще думаешь о «следующем разе»? С чего ты взял, что продолжение вообще будет? Что навело тебя на мысль, что это повторится? То, что ты ещё жив, — вовсе не показатель. В прошлый раз тебе сошла с рук и куда большая грубость. Сейчас, скорее всего, ты выйдешь из дворца и всё забудется. «Так же, как забылось в предыдущий раз, — прошелестело в голове, едва громче шума бегущей воды, — ты не особенно возражал, когда тебе предложили повторить. По-хорошему тебе бы сразу сбежать, а ты слишком уж охотно пошёл за ним, хотя мог и уйти» «И умереть, не дойдя до двери» — возразил Ваймс. «Ты прекрасно знаешь, что убивать тебя из-за прихоти было бы исключительно нерационально» «Здесь рациональностью не пахнет» «Действительно, здесь пахнет анисом, — согласился голос, и добавил, с теми же издевательскими интонациями, что и Ветинари несколько минут назад, — а ведь он прав: ты действительно хотел. Тебе ли не знать».