Цвет ловушки

Шумиха вокруг происшествия на Федрской улице нарастала, рокотала как сходящий с гор грязевой поток. Поток несся, набирая скорость, вбирая в себя самые грязные домыслы и сплетни. Со дня на день он должен был снести стену из бюрократической породы, скреплённой отрицанием очевидного, за которой Ваймс упрямо пытался скрыться от неизбежной реальности. «Кто охранит нас от стражников?!» — надрывались газеты. «Голову с плеч!» — родственники лорда Шестого требуют самого строгого наказания» — с восторженным ужасом охали кумушки на рынках. «Это полицейский произвол!..» — судачили в трактирах. Газетные заголовки вызывали у Ваймса нечто, похожее на изжогу (то, что не удалось ни одному из самых подгорелых творений Достабля), и тем не менее он читал главные газеты, находя что-то нездорово весёлое в том, как, пройдя через столько рук, история становилась всё более чудовищной и кровавой. — «Кровь была повсюду: рассказ свидетеля», — громко прочитал Ваймс. — Люблю наших журналистов! Уже скоро это превратится в циничное убийство при свидетелях. — Но как, если вы его не убивали? — изумился Моркоу, протягивая Ваймсу документы, — командор, подпишите, пожалуйста, акт о задержании Питера Ослопёса. Это он сегодня кинул тухлым яйцом в окно участка. Ваймс, к вящему огорчению Моркоу, подписал, не глядя. Утро только началось, а один умник уже посчитал хорошей идеей зарядить в окно участка тухлым яйцом — на счастье парня, Моркоу поймал его прежде, чем это сделал Детрит. Даже интересно, — про себя хмыкнул Ваймс — что же им принесет грядущий день? Вчера «улов» ограничился гнилой картофелиной, оставившей склизкий след на входной двери, яблочным огрызком и зелёной от плесени рыбьей головой, которая не успела долететь до окна кабинета Ваймса, потому что её на лету проглотила на редкость не привередливая чайка. Перевернув лист, Ваймс сличил изображенную на передовице иконографию парадного портрета лорда Шестого с его же изображением после освобождения из участка. Он всё больше склонялся к тому, что скоро его назовут убийцей, потому что кто поверит, что этот «воистину очаровательный» юноша, «считающийся одним из самых завидных женихов города», — тот же человек, которого Кривз забрал из Псевдополис-ярда? Он теперь больше похож на одного из родственников Игоря, если уж на то пошло. С первой иконографии смотрел бледный молодой человек с тонкими чертами лица. Тугие светлые кудри падали на высокий лоб, а легкая тень меланхолической задумчивости делала взгляд лишь чуточку более серьезным, чем полагается юному оболтусу, щедро наделённому всеми благами, какие только можно пожелать. Породистая, лощёная сволочь — заключил Ваймс. Штат нянек, частные учителя, лучшее образование, все двери этого мира открыты для него, а он предпочёл залить горючего в бутылку и поджечь фитиль. На втором же изображении — разномастные глаза (один карикатурно выпученный, второй почти скрыт темным отеком), свернутый на сторону курносый нос, заляпанные грязью и кровью взъерошенные волосы торчат во все стороны и похожи на приклеенную к черепу мочалку, повсюду швы. — Я говорить им не фнимать повяфки так фкоро, — сокрушённо заметил Игорь, неслышно возникая за спиной Ваймса, — теперь будет заживайт хуже. Может быть вам уфпокаивающего чаю, герр мафтер? Вы выглядите вефьма утомленным. — Красивая картинка важнее, — Ваймс попытался прислушаться к голосу совести, но не обнаружил его следов и нахмурился, однако, подумав немного, усмехнулся, торжествующе, бессердечно и зло. — Впрочем, теперь богатый духовный мир лорда Перси-как-его-там… — Фоссет Анхеля Шестого, — подсказал Моркоу. — …Практически идеально соответствует облику. Теперь-то уж никто не подумает: «Какой в сущности славный парень! Он не мог совершить такую гнусность как поджог! Смотрите, у него ведь просто на лице написано, что он на подобное не способен!.. Он…» — Ваймс не закончил, потому что Моркоу протягивал ему новый лист бумаги. — Только что пришло сообщение по пневмотрубе, — доложил он, — патриций просит вас зайти, если найдется минутка. Ваймс вздохнул. Он знал, что такая формулировка означает, что стоит выдвинуться прямо сейчас. Как бы ему ни хотелось завалить себя бумагами и отменить встречу под предлогом лавины слежавшихся документов, Ваймс, глянув на часы, заключил, что обстоятельства обстоятельствами, а Ветинари — все еще тиран, и лучше не усугублять свое положение и не опаздывать. Кто знает, что тогда взбредет в голову патрицию — ведь ему может взбрести в голову что-то, что безусловно добавит командору проблем. Что-то, что в глазах окружающих будет выглядеть как проявление расположения и милости, а Ваймса выбесит до белого каления. Например он может назначить Ваймса представителем города на международном приеме или заставит быть почётным гостем на балу. Так он уже делал. Неоднократно. О других последствиях прихотей Ветинари, память о которых была выжжена на внутренней стороне черепа, Ваймс предпочитал не думать. Так было легче. *** Он быстро заметил, что за ним следят. Справедливости ради, это было не сложно. Хорош был бы тот стражник, который не приметил бы с десяток ребятишек, лет шести-семи, следовавших за ним по пятам! «Это он, это он» — шушукались дети, толкая друг друга локтями, подначивая заговорить первым, пока наконец кто-то не подал голос: — Эй! Эй, командор! — слова потонули в визгливом нервическом хихиканье семилеток, абсолютно точно знающих, что они поступают неправильно, и при этом не желающих отступать, потому что только трусы сдаются так просто. Ваймс не повёл бровью. Кто-то из детей свистнул. — Эй, терьер! Ваймс свернул в проулок, не потому что хотел скрыться от них, а чтобы хотя бы не привлекать излишнего внимания прохожих — когда таким детишкам приходит в голову идея за кем-то последовать, они будут идти по пятам с завидным упорством и удивительной ловкостью. Ему ли не знать. Попытки спрятаться вызовут лишь больший интерес, проще перетерпеть, пока их внимание не отвлечёт, скажем, дохлая кошка. Дети следовали за ним короткими перебежками. Перепархивая с места на место как стайка воробьев, они прятались за спины прохожих, ящики и телеги. То и дело, набравшись смелости, они окликали Ваймса, так и не придумав ничего оригинальнее, чем вариации на тему командоров и терьеров. Всё бы прошло чинно и мирно, и история о том, как они преследовали командора аж до самого дворца, быстро надоела бы даже в компании жадных до хвастовства семилетних детей, если бы самый высокий из них, с щербиной между передними зубами, не подобрал в канаве гнилой помидор. С не предвещающей ничего хорошего кривой усмешкой он прикинул расстояние, замахнулся — и помидор, не долетев до Ваймса нескольких футов, с чавканьем размазался по мостовой. Ваймс сбился с шага, обернулся, и дети оцепенели в напряженном ожидании. Ваймс видел, что эти мальки уже готовы к побегу, но пока ждут, с фанатичным интересом в ясных, блестящих глазах. Ждут его действий, чтобы, снабдив рассказ совершенно неуместным количеством подробностей, потом поведать об этом всем, кто только будет готов слушать. А сейчас историй о сумасшедшем командоре жаждал весь город. — Эй, ты, легавый! — крикнул всё тот же мальчуган с щербиной. Восхищённые взгляды товарищей придавали ему смелости. — Знаешь, что делают с бешеными собаками? — вся компания захихикала. Им весело, мрачно констатировал Ваймс. Эти глупые дети (дай Ом, чтобы у них суммарный вес мозгов был больше чем устрица) увидели заголовки или услышали разговоры взрослых и решили, что будет очень забавным подергать терьера патриция за хвост. Ваймс предпочитал версию с заголовками — она давала надежду на то, что они умеют читать. Он не собирался отвечать ошалевшим от своей храбрости детям, и он бы ограничился строгим взглядом, прежде чем пойти своей дорогой, если бы вдруг не прозвучало патетическое: «не трогай их!». — Не трогай их! — воскликнул прохожий, замирая на месте и театрально поднимая руку. На вид ему было лет семнадцать, через плечо у него висела набитая книгами сумка. Наверняка студент одной из гильдий. Одет бедно, но чисто, — явно стипендиат и умница. А ещё обладатель невероятно активной гражданской позиции — со щёк еще не успели сойти следы подростковых прыщей, а уже мнит себя защитником сирых и обездоленных, назначая их в произвольном порядке. Сейчас, очевидно, в защите нуждалась эта сплоченная боевая детская единица. Ваймс, сдержав вздох, повернулся к студенту. — Может быть, добрый гражданин, — в устах Ваймса это звучало как ругательство, — ты располагаешь информацией, почему мне следует задержать этих детей? За прогул школы? — вместо ответа студент встал между Ваймсом и восторженно заверещавшими детьми. Боги, он действительно собрался их защищать. Ваймс скрипнул зубами, возмущённый тем, что этот сопляк всерьез решил, будто Ваймс достаточно безумен для того, чтобы избить кучку прогульщиков. Дети пронзительно захихикали, довольные начинающимся представлением. — Так, юноша, у меня нет времени играть с тобой в «благородный революционер против цепного пса режима». Иди, куда шёл. — Студент не сдвинулся с места, его щёки порозовели, он наградил Ваймса полным праведного негодования взглядом. — Что, и меня изобьешь теперь? — с вызовом произнес он, выпячивая тощую цыплячью грудь. Устало вздохнув, Ваймс прикрыл глаза. О, он бы с удовольствием выместил на ком-то всю жгущую его злость — но не сейчас. Только не сейчас. Этот безвредный мечтатель с его воспаленным чувством справедливости не сделал ничего дурного. Не произнося ни слова, Ваймс отвернулся и пошёл дальше. Зверь в его душе рвал и метал, грозясь разорвать цепь. *** Лорд Перси Фоссет Анхель Пятый производил впечатление человека, который охотно и с большим усердием подвергал своё тело изнурительным физическим нагрузкам— и не потому что был обязан трудиться, а потому что мог себе позволить заниматься спортом под надзором действительно хороших врачей. Он относился к той категории людей, которые несут на своих крепких плечах тяжкое бремя цивилизованного человека. В ходе каждой своей экспедиции он старался привнести хоть немного просвещения прозябающим в невежестве народам Противовесного континента — например, научил их играть в карты, давать деньги в рост, курить и пить алкоголь. Даже находясь в городе, лорд Пятый выглядел так, будто в любую минуту был готов отправиться в следующее путешествие. Вместо дорогих цветастых шелков он одевался в добротный хлопок защитного цвета, а модным последнее время туфлям с красными бантами предпочитал кожаные ботинки на шнуровке. Когда приходилось читать мелкий шрифт или рассматривать узоры на поверхности очередного идола, он извлекал из нагрудного кармана монокль, несмотря на то, что зрение у него было отличное. Густые, отливающие золотом усы придавали образу завершающий штрих монументальной солидности. Учтиво отвечая на такое же учтивое приветствие лорда Пятого, Ветинари про себя отметил, что тот не стал снимать свой неизменный пробковый шлем, очевидно, считая, что пусть «патриций» — звание куда более высокое, чем «почётный член клуба нарушителей границ», но Ветинари уж точно не может похвастаться столь тщательно задокументированной родословной. — Это не ваш ли предок Перси Фоссет Анхель Второй прославился своими экспедициями в неизведанные земли и практикой изготовления трофеев из голов туземцев? — поинтересовался Ветинари, ни жестом не выдавая того, что заметка о пробковом шлеме пренепременно появится в личном деле лорда Пятого. — Так точно, ваша светлость, — горделиво надулся лорд Пятый. — Наша семья испокон веков вносила свой вклад в культуру города! — он не добавил, что вклад этот зачастую выражался в булыжниках, чья форма могла показаться похожей на человеческое лицо только обладателю очень живого воображения, или вспышках редких инфекций, зачастую венерического характера, ну и, конечно же, высушенных головах. — Очаровательно. Так чем же я обязан визиту? — Ветинари отложил в сторону стопку бумаг, показывая, что он весь во внимании. В выражении глаз лорда Пятого промелькнуло что-то, похожее на панику. — Мой сын, ваша светлость! — воскликнул он с драматическим пафосом, который пристал скорее опере, а не аудиенции. — Мой сын изуродован! — Ветинари незаметно закрыл лежащую справа от него газету недавним отчетом по экспорту булавок. Заголовок «Я перефадить ему фвинячий печень!» — эксклюзивное интервью Игоря» — явно не то, что требовалось видеть лорду Пятому в его нынешнем состоянии. — Я возвращаюсь из экспедиции в Ур и первое, что я узнаю — то, что мой сын едва не был убит! Я не для того сражался с дикарями в джунглях Коричневых островов, чтобы на моего сына нападали дикари в Анк-Морпорке! Этот сумасшедший из городской стражи избил моего сына так, что его боится прислуга! Как вы это будете объяснять?! После секундного раздумья, Ветинари произнес, чуть касаясь кончика бороды указательным пальцем. — Ну, я могу предложить вам прочитать выпуск «Правды», там достаточно хорошо изложены обстоятельства дела, умному человеку не составит труда понять. Стукпостук, передай, пожалуйста, газету лорду Пятому. — Секретарь немедленно протянул утренний выпуск, лорд Пятый проигнорировал его, злобно смотря на Ветинари и едва ли не булькая от возмущения, точно кипящий чайник. Ветинари изобразил изумление, как будто только сейчас понял собеседника. — А, вы имели в виду, — как я буду объяснять вам то, что ваш сын пытался устроить поджог в черте города, посягал на жизнь и здоровье нескольких людей, вследствие чего был крайне жестко задержан? — бархатная вежливость в голосе истаяла, оставив металлический звон стали, — мне кажется, это связано с тем, что вы боролись со злобными дикарями Коричневых островов вместо того, чтобы должным образом воспитывать дикарей в Анк-Морпорке. Впрочем, это не мое дело, а ваше — как родителя. Лорд Пятый, и так бывший рослым мужчиной, от гнева, казалось, раздулся как индюк и стал вполовину больше. — Вы что, верите этим гнусным инсинуациям?! — По вопросам веры — лучше обратитесь в один из сотен наших храмов. Например к первосвященнику Чудакулли, он большой специалист по вопросам веры. Если же речь идет о правосудии — как несложно догадаться, вам следует обратиться в суд, если, конечно, кто-то не сделает этого раньше. — Вы намекаете, что моему сыну еще и могут быть предъявлены обвинения?! — лорд Пятый сверлил Ветинари ненавидящим взглядом. Тот отвечал лишь легкой полуулыбкой. — О, нет, я не намекаю, — глаза Ветинари недобро сверкнули. — Что ж, я вижу, вы устали с дороги. Вы даже не успели переодеться, — он выразительно смерил облачение лорда Пятого взглядом, и тому впервые за долгое время показалось, что он одет неподобающе. — Не смею вас более задерживать. Стукпостук, будьте так любезны, когда вы будете провожать лорда Пятого, устройте ему экскурсию по залам. Уверен, ему будет очень интересно посмотреть, как изменился дворец за время его странствий. Командор Ваймс как раз поднимался по главной лестнице. *** — Лорд Перси Фоссет Анхель Пятый, — делая крохотную паузу перед каждым словом, произнес Ветинари, — вам о чём-то говорит это имя? — Ваймс не шелохнулся. — Никак нет, ваша светлость. — Постарайтесь вспомнить. Конечно, он нечасто бывает в Анк-Морпорке, предпочитает путешествовать. Но допускаю, что вы виделись в опере. — Не уверен, ваша светлость. — Лорд Пятый — отец того юного недотёпы, которого вы некоторое время назад приволокли в участок и попросили, цитирую, «заштопать». — Не понимаю, о чём вы, ваша светлость. — Прекратите это, Ваймс. Вы слишком умны, чтобы опускаться до такой чуши как «я не понимаю, ваша светлость». Мы с вами достаточно давно знакомы, поэтому давайте не будем ходить вокруг да около. Признаться, я считаю, что хорошо знаю общество и его пороки, равно как и пороки отдельных индивидуумов, являющиеся отражением пороков общества. Однако меня время от времени нет-нет, да и удается удивить. — Сэр?.. — При моем попустительстве и, — патриций слегка усмехнулся, прикрывая рот рукой, — не буду скрывать, в некоторой степени одобрении, вы и ранее не стремились поддерживать дружелюбные отношения с представителями аристократии, несмотря на то, что с недавних пор, смею заметить, сами принадлежите к их рядам. Однако случившееся выходит за все рамки. — Ветинари нахмурился, от мягкой усмешки не осталось и следа. — Вы избили человека, да так, что он выжил лишь благодаря Игорю. Свидетели, их минимум тридцать человек, уверяют, что вы не только не произнесли слов «ты арестован», но и продолжили бить лорда Шестого, несмотря на то, что он просил о пощаде. — Ваймс смотрел в стену. Если бы взгляд мог крошить камень, в кабинете лорда Ветинари давно уже образовалась бы сквозная дыра. — Не нужно вам напоминать, что в вашем положении, командор, подобные вспышки недопустимы. Если из себя выйдет Стукпостук — самое страшное, с чем может столкнуться человек, вызвавший его гнев, так это с солью вместо сахара в своем чае. Но если себя не в состоянии контролировать физически крепкий человек, который умеет обращаться с оружием и, помимо этого, облечен широкими полномочиями — это уже вызывает определённое беспокойство. Сложив пальцы вместе, Ветинари замолчал так настойчиво, что было понятно — у Ваймса не имелось никакого права и на это отозваться привычным «сэр». — Газетчики приукрашивают, — произнес он наконец. Ветинари поднял бровь: — Неужели? — Он пытался сжечь мой дом, пока все спали, — процедил Ваймс, едва открывая рот. Необходимость рассказывать все обстоятельства раздражала его даже больше, чем спокойствие Ветинари (и жилы на тыльной стороне бледной руки, и поджатые тонкие губы). Ведь патриций и так всё знал, патриций всегда всё знает, и то, что Ваймс это осознаёт, — Ветинари об этом тоже прекрасно осведомлён. И все равно он потребовал рассказа. — Почему-то об этом никто не пишет. Никто не пишет о том, что бывает, когда в окно дома кидают бутылку с горючей смесью, — он по-прежнему избегал смотреть на патриция, но чувствовал на себе взгляд, как будто к его лицу поднесли раскаленную кочергу. — Всем интересно только задержание. А теперь из-за этих чёртовых газетчиков какой-то болван кинулся защищать от меня детей. Как будто я сейчас им головы поотрываю и сожру внутренности! — Не хочу вас расстраивать командор, но сейчас вы смотрите глазами того, кто вполне способен оторвать кому-то голову, а затем съесть внутренности, — этого Ваймс вытерпеть не мог. Он шумно опустил сжатые кулаки на стол: — Что, и вы теперь во мне видите монстра?! — прорычал он. Патриций со вздохом достал из стола небольшое зеркальце и повернул его к Ваймсу. На секунду Ваймсу показалось, что он видит не себя, а кого-то очень знакомого, с кем он неоднократно встречался раньше. Лицо, изуродованное тупой ненавистью к миру, остекленевшие глаза. Из глубин памяти пришло имя — сержант Уинсборо Тук, — и мысли панически заметались, обжигающие и ослепительные, как вспышки фейерверка. «Нет! Я не такой как он!» «Неужели?» «Я хороший стражник! Я не делал таких вещей, какие делал он!» «Не делал. До недавнего момента» «Он этого заслуживал» «Что ты говорил младшему констеблю Сэму Ваймсу? Сегодня ты позволяешь насилие относительно того, кто его заслужил… а как там дальше было? Через полгода ты уже ничем не отличаешься от таких как Карцер?» Ветинари внимательно наблюдал за этим внутренним монологом. — Сэр Сэмюэль?.. — мягко окликнул он наконец. — Ты будто призрака увидел. — Это разорвало оцепенение, Ваймс вздрогнул. Поспешно убрав руки с поверхности стола, он прижал их к бокам и уставился на чернильницу, совершенно очевидно её даже не видя. Если бы Ваймс поднял взгляд, он бы увидел, что по лицу Ветинари словно пробежала тень. — Сэр Сэмюэль, — снова удивительно тепло произнес патриций. — Не как градоначальник командору, а как… добрый приятель — доброму приятелю, скажу — по моему опыту, призраки прошлого должны оставаться в прошлом. Если они лезут в настоящее — то с этим необходимо что-то делать. Иначе в прошлом рискуешь остаться ты. — Уголки губ Ваймса дрогнули, он нервически и зловеще улыбнулся. Глаза оставались безучастно пустыми. — Засим, не смею вас больше задерживать. Словно оглушённый, Ваймс ушел, механически чеканя шаг и забыв попрощаться. Ветинари смотрел ему вслед с маской серьезной задумчивости на лице.