Цвет ловушки

Кто бы подумал, что однажды ему придется прокрадываться в собственный дом точно вору. Ваймс сжал узел туго повязанного платка. По совести, он не хотел вообще возвращаться домой, потому что — Ваймс безрадостно и тихо рассмеялся — чертов командор на самом-то деле был трусом, и сейчас он боялся услышать не упрёк даже, а молчаливое тихое осуждение. Один раз он ещё мог списать на помешательство, легкое помутнение рассудка. Но второй, третий, — боги! — это уже тенденция. Всё усугублялось тем, что собственный разум был сейчас к Ваймсу совершенно безжалостен: невидимые руки гладили его плечи, невидимые пальцы перебирали пряди на затылке, невидимые губы прижимались к шее, и Ваймса мучительно тянуло вернуться в ту полутёмную комнату, где, возможно, ещё не остыла постель, а воздух все ещё спёртый и напитанный запахом разгорячённых тел. И запахом стали. Потому что — Ваймс только сейчас понял это — Ветинари пах сталью. Из-под двери кабинета Сибиллы пробивался свет. Она не спала. Она ждала его. От этого во рту стало кисло. Потому что в бурлящем месиве собственного сознания Ваймс находил только эгоистичную мысль о том, что ему понравилось. И он хотел ещё. Интересно, что Ветинари скажет, если Ваймс ещё до исхода ночи снова вломится в его кабинет: «Ну, как насчет второго раунда, ваша светлость?!» Ваймс не сдержал глумливого смеха — выражение лица Ветинари, должно быть, будет действительно потешным, — но затем ему пришлось опереться о стену и немного подышать, чтобы прогнать образы возможного развития событий. Показываться на глаза Сибилле в таком виде было бы верхом… Ваймс затруднялся подобрать слово. «Подлости»? «Грубости»? Безуспешно попытавшись пригладить волосы, он подошёл к двери. Если после разговора Сибилла захочет скормить его драконам — он примет такой исход с радостью. Поделом. Он постучал. *** По неведомой Ваймсу причине Сибилла пребывала в убеждении, что её кабинет должен напоминать бонбоньерку, а потому лишь самые проницательные могли в редкий момент озарения понять, что хозяйка здесь работает. Витиеватый узор из чудовищно огромных георгинов на обоях, обитая бархатом мягкая мебель, сонм вышитых салфеток и подушечек, фарфоровые фигурки дракончиков в количествах, способных составить коллекцию провинциального музея, а также бесчисленные ярды кружев и тюля, ввергали неподготовленного зрителя в состояние, близкое к ступору. Здесь сложно было даже просто рассуждать, не то, что допустить мысль, что политикам значительной части Диска приходится считаться с перепиской Сибиллы, вылетающей из этого удушающе-уютного гнезда. На вкус Ваймса в Георгиновом Кабинете было слишком уж много кружев, и будь на то его воля он бы пару-другую десятков футов убрал, однако сейчас он был рад видеть всё это чудовищное великолепие. Неисчислимые стада фарфоровых дракончиков хоть немного отгоняли теснящиеся в груди призрачные ощущения. Сибилла занималась корреспонденцией и тепло улыбнулась супругу, когда тот зашёл и, сдвинув в сторону гору вышитых подушек, присел на леденцово-розовую софу. — Использование корундовых игрушек для борьбы с зубным камнем показало себя очень эффективным, — произнесла Сибилла тоном совершенно будничным, как будто возобновляя минуту назад прерванный разговор, — однако не могу сказать того же о касторовом масле для дракончиков с гастритом. Оно затрудняет конвекцию и бедняжки перегреваются. Странно, что господин Йодль не обратил на это внимания. Переполненный душевными метаниями, а также мучительно, невыносимо отчетливыми ощущениями бледных рук, скользящих по его телу, Ваймс не сразу извлек из недр памяти то, что Сибилла уже некоторое время вела оживленную полемику с заводчиком драконов из Орлеи, который воплощал в жизнь новаторские методы лечения. Чувствуя, что лицо его становится таким же пунцовым как и платок, Ваймс молча оттянул узел от горла, показывая синяк, который уже плавно сменял цвет с красного на багровый. — О, — только и произнесла Сибилла, а затем к изумлению Ваймса залилась ярким румянцем и, кокетливо прикрыв рот рукой, по-девичьи звонко хихикнула, — у кого-то вечер удался. — Ваймс открыл рот, чтобы спросить, что такого смешного, и почему в его голову ещё не летят пресс-папье и чернильница, однако Сибилла опередила его. Отложив перо, она поднялась, чтобы сесть на софу рядом с мужем, и Ваймс понял, что все зачатки красноречия, какие у него когда-либо имелись, бесследно исчезли. — Я просто… был… зол, — промямлил Ваймс наконец. — И не хотел приходить домой таким. И решил, что если выместить злость… — Но всё пошло немного не так? — сочувственно улыбнулась Сибилла. Быстро глянув на супругу, Ваймс увидел не погасшие искорки любопытства в её глазах и быстро отвел взгляд, по-прежнему не понимая, как ему на это реагировать. Он только надеялся, что ему не придется пытаться объяснять, как его гнев трансформировался в страсть, как от желания уничтожить осталось только желание, как злоба переплавилась в грубоватую, неуклюжую немного, но нежность. Для такого требовалось умение хотя бы говорить связно, а не мямлить — а этого навыка он явно лишился. — Тогда это казалось разумной идеей, — беспомощно пробормотал Ваймс спустя пару минут. Сибилла погладила его по тыльной стороне кисти, столь ласково и участливо, что Ваймс готов был взвыть. — Что ж, если ты так… успокаиваешься, то дело твое. — Ваймс сжал челюсти так, что на лице выступили желваки. Сибилла, кажется, едва сдержалась от того, чтобы всплеснуть руками. — Боги, Сэм, ты всерьез думаешь, что я предпочту, чтобы ты продолжил носиться по городу, злобный и взрывоопасный как дракон с колитом? — Э… да?.. — криво улыбнулся Ваймс. Сибилла величественно отмахнулась от его слов, одним этим коротким жестом разрушая в пыль все возражения, которые Ваймс даже не успел сформулировать. — Не пойми меня неправильно, но это твое состояние уже становится однообразным и утомительным. Я предпочту тебя, не снедаемого ненавистью. Тебе же стало легче? — Да, — буркнул Ваймс, с силой проводя ладонями по лицу, — нет. Я не знаю. На время. — Только, в следующий раз, когда захочешь спустить пар, пожалуйста, будь осторожнее. Хэвлок не менее вспыльчив, чем ты, а я не планирую становиться вдовой. — Не мене… Хэвл… что?! — поперхнулся Ваймс, вскидывая голову, — вспыльчив?! Да он же вообще не знает, что такое эмоции! Он — самая хладнокровная змея, какая только жила на этой земле!.. Сибилла снова взглянула на него с этой своей лукавой улыбочкой, и Ваймс вдруг подумал о старом, вонючем терьере, который годами лежал в ногах Ветинари, и маленькой могилке в саду при дворце. Подумал о том, что Ветинари выглядел неподдельно растерянным в тот краткий момент, когда не знал, не передумал ли Ваймс, и искренне довольным, когда убедился в том, что Ваймс не отказался от своих слов. Вспомнил аккуратные, бережные прикосновения, когда Ветинари, с этими бледными пятнами румянца на щеках, ещё не переведя дух, ослабевшими руками чуть гладил плечи и спину Ваймса — прежде чем потянуться к нему, чтобы запечатлеть на его губах ещё один, неспешный и обстоятельный поцелуй. Рука невольно взметнулась к платку. Ваймс нервически скомкал ткань. Кажется, он чудовищно заблуждался, думая, что Ветинари не способен на какие-либо искренние проявления эмоций… — У меня в голове такой кавардак, — вздохнул Ваймс, только сейчас, кажется, в полной мере осознавая, насколько вымотался за последние дни. — Этот чёртов лордишка… не думал, что такая мелкая дрянь так выбьет из колеи. Ведь были же и дракон, и ружие, а тут — избалованный ублюдок захотел покуражиться и всё уже летит к чертям. Сибилла пожала плечами. — Не вижу поводов так переживать. Да, конечно, дело идет к суду. — Ваймс даже не удивился её осведомлённости. Как бы он ни старался оградить семью от разгорающегося скандала, Сибилла не могла не быть в курсе всей ситуации. Ваймса поражало лишь то, что она умудрялась сохранять спокойствие, в то время как он уже чувствовал, что лёд показного равнодушия трещал под его ногами. — Но ты же знаешь, кто в Анк-Морпорке является верховным судьёй. И уверена, что он прекрасно осведомлен о том, какую роль ты играешь в жизни города, да и вообще… — Сибилла выразительно указала взглядом на платок. Ваймс скривился от напоминания. — Но я не из этих, не… не из фаворитов, — прошипел он, выплёвывая последнее слово как тошнотворно-горькую пилюлю. — Ну что ты, дорогой, конечно нет. Неужели ты всерьез думаешь, что Хэвлок позволит личному возобладать над общественным? Ты очень важен для Анк-Морпорка, и это единственное, что действительно имеет значение, а потому я уверена, что Хэвлок не позволит отрубить тебе голову. — Немного подумав, она добавила, негромко, но очень решительно, — в противном случае, мне придется поделиться своим крайним возмущением со всеми моими друзьями по переписке. Ты знаешь, что у меня обширная корреспонденция. И не сомневайся, Хэвлок это тоже знает, — тон её не сулил Ветинари ничего хорошего в случае, если он посмеет её огорчить. — Дорогая, — осторожно начал Ваймс, — а может быть стоит сделать это до того, как мне отрубят голову? — Действительно, — Сибилла величаво и плавно кивнула, — это очень разумно. Конечно, я сама подумывала об этом, просто не была уверена, что ты одобришь. Займусь этим завтра же. Спохватившись, Ваймс с ужасом осознал, что его шутку восприняли всерьёз и, кажется, Сибилла действительно настроилась на то, чтобы заступаться за него перед теми самыми напыщенными ублюдками, которых он презирал и с которыми не желал иметь ничего общего. Но сверкающие решимостью глаза супруги совершенно отчетливо сообщили Ваймсу, что сейчас уже поздно идти на попятную и брать свои слова назад. *** Мягкая постель поглотила Ваймса, как болото, и сон окутал его лучшей бронёй от излишних рассуждений — абсолютной, блаженной бессознательностью. Во сне Ваймс видел море. Иссиня-черное море дышало, вздымалось и опадало, как грудь мирно спящего человека, и Ваймс плавно дрейфовал с гребня волны в провал и снова на гребень, полностью растворяясь в окружающей его темноте. Одно только коробило его — море не может же… кричать? Точнее, хрипло вскрикивать на много голосов, как будто скандируя. Вздымаясь на верх очередной водной горы, Ваймс слышал далёкие приглушенные голоса, которые становились всё громче, и умиротворение постепенно ускользало, просачиваясь меж пальцев как песок. Попытавшись сосредоточиться на звуке, Ваймс осознал, что его качает не вода, а руки. То подбрасывая вверх, то низвергая в душные провалы, его на руках несла безбрежная толпа. Лица их искажала ярость, но черт невозможно было разобрать. И они кричали, не переставая, ритмично, как будто произнося заклинание. Вслушиваясь в многоголосый рёв человеческого моря, Ваймс начал улавливать смысл отдельных выкриков. «Сэм — мясник!» — окатило его ведром ледяной воды, и он проснулся в холодном поту на смятых простынях. Не сразу отогнав морок, Ваймс понял наконец, что крики доносятся из-за окна. «Сэм — мясник!» — кричали с улицы. *** Постаравшись встать так, чтобы его не было видно с улицы, Ваймс хмуро смотрел в окно. Дорогу возле дома запрудила пестрая толпа, из которой торчали палки с плакатами. Не очень изобретательные лозунги (основная часть которых вращалась вокруг мясников, Ваймса и требований отрубить ему голову) всё-таки достигли цели и разозлили Ваймса до такой степени, что он чуть было не закурил в спальне. «Сэм — мясник!» — Откуда их столько? — удивилась, неслышно входя в комнату, Сибилла. Судя по оставшейся на постели вмятине — спала она всё-таки рядом, и Ваймс считал это за лучшую часть утра. — Неужели им больше нечем заняться? Уже пару часов кричат и страшно нервируют детёнышей. Пришлось отпаивать малюток травяными настоями. — Ваймс хмуро покачал головой: — Заплати двадцати людям по паре долларов, пообещай еще пятидесяти бесплатную пинту пива, и вот уже пара сотен придут просто чтобы посмотреть, что происходит. — По части общественных волнений Ваймс придерживался концепции протеста как пирога, и он немедленно приступил к разъяснениям, указывая в толпу незажжённой сигарой. — Вот эти, в переднем ряду, — начинка. И ты можешь лишь верить в то, что когда-то это называлось мясом. Им заплатили за то, чтобы прийти, и они будут скакать, пока не истечёт оплаченное время, отрабатывая гонорар настолько честно, насколько способны такие продажные ублюдки. Потом идет вторая составляющая начинки — лук, газеты, капуста, всё, что сгодится для объёма. Этим пообещали выпивку — о, даже отсюда вижу Пьянчугу Сида, этот согласится собственные башмаки съесть, если ему нальют чего покрепче, чтобы промочить горло. А все остальные — это тесто. Его больше всего, оно плохо приготовилось, вязнет на зубах и, откровенно говоря, не очень-то и вкусное, однако оно не дает начинке рассыпаться. Эти пришли поглазеть, потому что кто в своем уме вообще останется в стороне, когда происходит такое? Только иностранец! А еще в пирогах иногда попадаются кости — они приходят не из-за денег или любопытства, их действительно беспокоит проблема, и тебе остается надеяться, что эти кости не встанут у тебя поперек горла. Сибилла не сказала «почему бы тебе не поговорить с ними, дорогой? Очевидно, произошло чудовищное недоразумение», и Ваймс был признателен за это, ведь очевидной целью выходки и было вытащить его к людям. Вспыльчивый командор против озлобленной толпы, обвиняющей его во всех грехах, на пороге собственного дома. Действительно, что может пойти не так?.. «Сэм — мясник!» Это не тот случай, когда можно решить все проникновенной речью и холодной, трезвой уверенностью. Они пришли по его душу и ненависть их — не важно, насколько искренняя — направлена именно в его адрес. «Сэм — мясник!» Ваймс усмехнулся, жуя сигару. Да уж, лорд Пятый — даром, что якшался почти исключительно с дикарями — успел перехватить пару-тройку уроков по тому, как действовать людям на нервы. Конечно, это возмутительно топорно, даже удивительно, что Ваймс до сих пор позволял себе реагировать на столь неуклюжие провокации. Ветинари бы наверняка лишь рассмеялся над подобным ребячеством, но всё же этот цирк раздражал, бесил, доводил до бешенства, с каким удовольствием Ваймс съездил бы самодовольному лорду по физиономии, чтобы увидеть, как тот умоется кровью, о, да, это было бы прекрасно!.. Метафорически схватив себя за шиворот и заставив оторвать взгляд от самого большого плаката («ДОЛОЙ УБИЙЦУ»), Ваймс обернулся к Сибилле с широкой, лишь малость искусственной улыбкой: — Кажется, это практически вынуждает меня задержаться дома! Полагаю, надо воспользоваться возможностью и позавтракать всей семьей, не так ли? Вилликинс, — позвал он, — если леди Сибилла не будет против, то сейчас самое время вывести на прогулку тех драконов с изжогой. *** К тому моменту как «мясо» в пироге протеста отработало полученные деньги, время перевалило за полдень. Вскоре и «лук» решил, что настал момент хлебнуть чего-нибудь освежающего после нескольких часов на жаре, а значит самое время затребовать обещанную плату в пивном эквиваленте. Ну а «тесто» незаметно рассыпалось по подворотням, когда подающее надежды зрелище завершилось без достойного драматичного финала в исполнении командора. Протест, не дойдя до логического завершения в виде нового витка скандала, лопнул, как мыльный пузырь, оставив только гадливый привкус испорченного утра. К Ярду Ваймс подходил, не ожидая ничего хорошего, и предчувствие его не подвело: на стене возле двери блестело выведенное крупными буквами «Сэм — мясник», и запах растворителя, которым два плохо знакомых Ваймсу младших констебля изо всех сил стирали краску, не мог перебить тяжелой вони от свиной крови, которую пинтами вылили на землю прямо под надписью. — …мать вчера ругалась, — услышал Ваймс обрывок разговора. — Теперь ей не нравится, что я в Страже. Говорит, если мне так хочется быть мясником, то шел бы в гильд… — Собеседник ткнул говорящего локтем, и тот осекся на полуслове. Оба резко развернулись на пятках, чтобы отсалютовать командору. Уже в Ярде заметно побледневшая Ангва доложила, что, не считая художеств на стене и разрешившейся на удивление мирно демонстрации возле дома леди Овнец, всё в целом спокойно, как только может быть спокоен Анк-Морпорк. — Мы хотели прислать подкрепление, но когда наши прибыли, все уже разошлись, — Ваймс кивнул и, посоветовав Ангве взять на сегодня дежурство подальше от участка, раз уж она не хочет брать отгул, направился в свой кабинет. *** Ваймс гордился своим Чутьём Стражника, как хороший охотник гордится своей лучшей гончей, которую сам выпестовал и вышколил с щенячества. Сколько раз оно спасало ему (и не только) жизнь! Кто знает, где бы Ваймс оказался, если бы Чутьё не встретилось на пути юному младшему констеблю многие, многие годы назад, и если бы Сэм Ваймс не смог приручить эту зубастую тварь, добавив её в свой бестиарий. Скорее всего, младшему констеблю просто не довелось бы отметить и своего двадцатого дня рождения. Теперь Чутьё заматерело и, уловив в воздухе запашок проблем, вовсе не ожидало аудиенции, как трепетный проситель. Оно не разводило демократический цирк, предоставляя право выразить свое мнение, обсудить плюсы и минусы. Оно, как полагается тирану, ставило перед самым простым из возможных выборов — либо ты делаешь по-моему, либо ты отправляешься на встречу со Смертью. Поэтому, когда Ваймс переступил порог кабинета и его охватило непреодолимое желание прилечь, причем сделать это очень быстро, вот прямо сейчас — Ваймс рухнул вниз, как будто ему подрубили колени, и закрыл руками голову. Его осыпал дождь из осколков (самый крупный вонзился в деревянный пол в считанных дюймах от локтя) и аккурат на заваленный бумагами стол упал обвязанный бечёвкой кирпич. Выждав и убедившись, что больше почты не предвидится, Ваймс поднялся и, по привычке закуривая, взял кирпич, повертел его в руках, осматривая (краем сознания он сделал заметку, что Чутью уже пора выдать орден за доблестную службу; главное, чтобы Ветинари в голову не пришла та же мысль, иначе Ваймсу светит ещё одна позорно торжественная церемония награждения). К кирпичу был привязан конверт, причём имя адресата на нем состояло из отдельных букв, вырезанных из газет — судя по шрифту, минимум из трёх разных. Садясь за стол и разрывая конверт, Ваймс хмыкнул — кто же, интересно, настолько жаждал сохранить анонимность, что не поленился купить несколько номеров и устроить кружок рукоделия для самых маленьких? «мы знаем что вы сделали но вы не хотите чтобы узнали все» Красный платок сдавил шею как удавка. Ваймс сжал зубы, чуть не перекусывая сигару, и сделал такую глубокую затяжку, что полдюйма сигары обратилось в пепел. Да уж, он совершенно точно не хотел, «чтобы узнали все». Так же, как не хотел понимать, о чём писал аноним, и решительно настраивался на то, чтобы не понимать этого и дальше. Боги, ну почему, почему он не подумал об этом раньше?! Почему он передал полномочия на решение срочных вопросов той части тела, которой вообще не позволял участвовать в рассуждениях?! Во дворце десятки, если не сотни, глаз и ушей. Безрассудно — Ваймс застонал, сжимая кулаками виски, — самоубийственно глупо было ожидать, что эта многоголовая гидра ослепнет и оглохнет и не заметит, что где-то в её недрах в очень тихой полутемной спальне некий командор, ошалев от такого уровня доступа к государственным тайнам, трахает некоего патриция. А потом возвращается за новой порцией этого насилия над собственным здравым рассудком. И ещё раз. Ваймс скорее сожрал бы целую пачку сигар, чем поверил в то, что ни одна живая сущность не услышала, как скрипела кровать, как Ваймс дышал так возмутительно громко, что сейчас готов был арестовать себя за это, как Ветинари… чертов Ветинари! «Я прекрасно помню, что прозвучала фраза «делай, что хочешь»» — эта попытка изобразить высокомерную усмешку, эти мучительно медленные движения, этот пронзительный взгляд, это подающееся навстречу его рукам изящное тело!.. От одной мысли о вчерашней ночи желудок Ваймса сжался. И лучше бы, черт подери, это была тошнота из-за слишком большого количества зелени в его Обычном Сэндвиче На Завтрак! Хотя кого он обманывал. Наивно и опрометчиво было бы считать, что обвинение Ваймса в превышении полномочий и чрезмерной жестокости при задержании никоим образом не коснётся дел дворца и хитроумной паутины человеческих взаимоотношений, которую годами сплетал Ветинари. Однако именно угроза заставила Ваймса болезненно-чётко осознать, что он увяз в этой топи глубже, чем предполагал, — и вполне вероятно, что каблуки сапог Ветинари тоже уже погрузились в трясину. А теперь оказалось, что вспыльчивость Ваймса может дорого обойтись не только ему, не только его семье, но и… Ветинари. Думать об этом было так же жутко, как и понимать, что он не хочет, чтобы и Ветинари пострадал от его собственной глупости — и отнюдь не потому что Ваймс считал Ветинари «самым приемлемым» кандидатом на должность патриция. Это было что-то, запрятанное в самую глубь души, нечто пугающее, нечто… Стук в дверь прервал его мысль. — Войдите. — Вам записка из двор… боги, что тут случилось?! — Шелли с ужасом уставилась на рассыпанные по кабинету осколки. — Проветриваю, — отшутился Ваймс. Глаза его, впрочем, оставались безжизненными и мрачными. — Записка из дворца, говоришь?.. *** Стражники продолжали корпеть над граффити, так увлекшись, что, продолжая не завершенный разговор, даже не заметили выходящего из участка Ваймса: — …но в «Правде» пишут, что нет поводов для переживаний. — Ага, я читал. Патриций сказал, что капитан Моркоу сможет возглавить стражу «в случае неблагополучного исхода для командора Ваймса». Прежде чем двинуться в направлении дворца, Ваймс быстро глянул на надпись. Стараниями стражников буквы теперь складывались в «Сэм — мясо». «А вот это уже по-настоящему забавно», — подумал Ваймс.