Цвет ловушки

Невозможно переоценить пользу личной инициативы, — думал Фред Колон, тщательно подпирая фонарный столб. Ведь кто бы иначе обеспечил спокойствие вокруг оцепления, пока все в нём так заняты тем, что никого не подпускают к храму? Зазеваешься — и вот уже у тебя паника, дамы падают в обмороки, господа портят панталоны, члены Гильдии Воров перевыполняют норму. Сущая головная боль! А эти тучи, такие зловещие, такие… багровые — они же просто созданы, чтобы вызывать народные волнения. Не то, чтобы Моркоу попросил его не участвовать в оцеплении, — Моркоу не дал конкретного приказа конкретному Фреду Колону включиться во вполне конкретные ряды стражников, выстроившихся вокруг храма Мелких Богов. Потому Колон не считал, что увиливает от выполнения своих прямых обязанностей. Бдительным оком старого стражника он грозно осматривал толпу на предмет смутьянов, которые осмелились бы нарушить общественный порядок ещё сильнее, чем он и без того был нарушен. Смотрел, конечно, не настолько строго, чтобы бросить вызов кому-нибудь действительно безрассудному, но достаточно сурово, чтобы остудить наиболее горячие головы. Одно только ускользнуло от зоркого ока и интуиции сержанта — то, что к нему с блокнотом наизготовку приближается Сахарисса Крисплок, а значит сейчас самое время прятаться в звуконепроницаемых подвалах. В некоторых городах и странах Диска прессу называли четвёртой властью, и хотя патриций Ветинари, по слухам, отказывался присваивать журналистам даже второй номер, в сердца некоторых горожан перспектива узреть свои слова в отпечатанном виде могла вселить настоящий трепет. Однако знатный эксперт в самых разных вопросах, закалённый в неисчислимых словесных баталиях и переживший такое количество отчетов перед лордом Ветинари, что сам уже не мог вспомнить, сколько их было (два или всё же три), Колон не видел путей к отступлению. Смело и решительно он ступил на тонкий лед общения с представителями прессы. — У Стражи уже разработана тактика борьбы с подобными типами преступлений? — сразу перешла в наступление Сахарисса, — Горожанам необходимо знать, стоит ли опасаться повторения подобных инцидентов в будущем. Колон набрал воздуха в грудь. — Прежде чем говорить о пра-тива-действии, — он проговорил последнее слово с особой важностью, — надо определиться с тер-ми-на-логи-ей. То есть, — кем эти преступники являются. Чего добиваются эти люди помимо того, что приближают собственную безвременную кончину? Очевидно, они хотят всех испугать, навести страх. Значит ли это, что они страшилы? Кто-нибудь недостаточно социально ответственный так бы и выразился. Но это ведь видизм чистой воды! — Колон всё меньше вдавался в смысл произносимых слов и всё сильнее надувался от осознания собственной важной роли в качестве пресс-атташе, — в Анк-Морпорке обитают страшилы, эти ублюд… эти альтернативно живые добропорядочно не платят налоги и ответственно пугают жителей и гостей города, — он подождал пока Сахарисса запишет. — Можем ли мы назвать преступников страхуны? Но не будут ли против члены гильдии страховщиков? — А если обратиться к лататинскому… — Давайте обратимся к лататинскому, — благодушно кивнул Колон, обладатель Невероятного Вокабуляра. — Не далее как пятнадцать минут назад наш читатель напомнил нам, что страх по-лататински — «террор». — Уж не предлагаете ли вы назвать преступников терранами? — Ни в коем разе! Во-первых, все сразу подумают о лорде Ветинари, — Колон рассудительно кивнул. Действительно, совершенно незачем думать о лорде Ветинари, и вообще, чем меньше думаешь о высших эшелонах власти, тем легче твоя жизнь. — Во-вторых это скорее созвучно «терре», то есть «земле». — Они там все и окажутся. Мистер В… командор не даст им уйти от правосудия. — Может быть стоит называть их террористами? — Слишком уж похоже на анонистов, — поморщился Блюститель Морали Колон. Метафорические шестерёнки в его голове работали на пределе возможностей, опасно приближаясь к пределу прочности, но он просто не мог подвести Стражу и не дать ответа на поставленный вопрос! Это пагубно сказалось бы на репутации. — Если вы спрашиваете моё мнение: терроруны. Терроруны и точка. *** Ни сном ни духом не ведая о том, что он ступил на территорию террорунов, Шнобби крался в сторону кухни, о которой ему рассказало прекрасное видение свалившейся на его голову храмовой служанки. Однако что-то, что-то едва уловимое было не так. Не знавшее отдыха чутьё Шнобби упорно вело его, уверяя, что он придерживается правильного курса, однако коридоры петляли, замыкались сами на себе, оканчивались тупиками там, где минуту назад был проход, и как будто даже ехидно посмеивались вслед. Даже чутьё уже испытывало легкое замешательство. Нет, все-таки правильно говорил мистер Ваймс — с этими жрецами связываться только нервы терять. *** Мало кто мог с уверенностью сказать, что знает, когда патриций отдыхает и отдыхает ли он вообще, однако сам Ветинари придерживался той точки зрения, что отдыхом является время, потраченное на саморазвитие, — а значит он отдыхает куда больше, чем может показаться на первый взгляд. Так, в настоящий момент он, игнорируя сгустившиеся над городом тучи вместе с причиной их появления, восполнял недостаток знаний о местном фольклоре и кривотолках, развлекая себя чтением ежедневной «Сводке Самай Разнай Инфармации: От Фактов Да Слухав», предоставляемой тёмными клерками. Сводки преимущественно состояли из сведений, настолько, казалось бы, незначительных, что иной мог бы сказать, что это бессмысленное занятие, сродни чтению ругательств на стенах нужников. Однако этот человек явно недооценивал потенциал извлечения информации о настроении народных масс из подобных граффити. Красный отсвет от туч окрашивал стены и крыши зданий в кирпичный цвет. В недрах облаков миниатюрные молнии, потрескивая, сверкали как блестки, щедрой рукой рассыпанные по наряду особо экстравагантного модника-гнома. Однако Ветинари оставался невозмутим и спокоен, как будто за окном был самый обычный серо-пасмурный день. — Подумать только, какие вещи могут оставаться совершенно незамеченными, пока внимание города приковано к одной-единственной проблеме! — хмыкнул он, улыбаясь так безмятежно, что легко мог бы привести в ужас случайного просителя. — Неужели, милорд? — уточнил как всегда тактичный Стукпостук, безошибочным чутьем многоопытного секретаря уловив, что от него ждут именно этого вопроса. — Например, секретным ингредиентом в пирожных из новой булочной на улице Искусных Умельцев оказался грейпфрут. Честно говоря, я предполагал иное. — Милорд, мы только что получили ответ от Незримого Университета по поводу дезактивации джинна. Арканцлер подтвердил, что джинн в амфоре подлинный. Однако он заверяет, что дезактивировать его будет несложно. Для этого потребуется лишь, цитирую: восемнадцать жаб, полнолуние и один пирог пахаря. Рука Ветинари, переворачивавшая страницу, замерла на долю секунды, а взгляд остекленел — как будто он сверялся с мысленным справочником. — Последнее полнолуние было неделю назад, — произнес он наконец. — Передай благодарность, а также спроси, не могут ли они ускорить приближение нового полнолуния. *** Сообщение констебля Водослея о том, что в амфоре действительно находится близкий к детонации джинн, впечатлило даже заключенных Гнилого флигеля — не каждый день скуку твоего заключения может скрасить перспектива увидеть, как на воздух взлетит храм Мелких Богов, являвшийся такой же привычной частью жизни города как профиль патриция на монетах или благоухание Анка! Ваймс же ощутил лишь то, что из мира вокруг начали постепенно выветриваться все краски. Если он на мгновение и допустил мысль о том, что угроза применения джинна это банальный блеф, то сейчас сомнения развеялись, оставив после себя тянущую острую боль как от сломанного ребра — словно тебя при каждом вдохе ударяли шилом в бок. Штурм при таких вводных обречён. Может быть им и удастся положить всех нападающих, но за это придется заплатить слишком большую цену — не только жизнями стражников, но и зевак. К слову о зеваках… по сообщениям констебля Свирса один из сектантов патрулирует второй этаж, регулярно выходит на балкон над входом и демонстративно целится в толпу из арбалета, каждый раз вызывая восторженные «ух!» от членов клуба любителей рисковать (официальное число участников — около двадцати, неофициальное — две трети жителей города). Ваймс задумчиво переставил хлебные фигурки двух дозорных, которых сектанты держали у входа: они периодически выглядывали из окон. А ведь зрителей становится только больше. Моркоу передавал, что Достабль уже наладил торговлю биноклями, подзорными трубами и джиннонепробиваемыми щитками. Преступники уже наверняка чувствуют, что стали главными героями дня — внимание прессы, полные любопытства взгляды, перешёптывания, попытки выяснить, с кем из нападавших зеваки когда-то жили на одной улице… этого вполне достаточно, чтобы вскружить голову. А если убедить их, что им уделяется самое пристальное внимание, причем на высшем уровне? Создать впечатление, что патриций не самоустранился от решения проблемы — а наоборот, уделяет ей всё свое время? Тряхнув головой, чтобы прогнать из неё малодушную преждевременную панику, Ваймс окликнул констебля Водослея. — Передай Моркоу, чтобы сказал преступникам вот что: лорд Ветинари не придет, он не может найти пару к левому чёрному носку. Нет-нет, этого не передавай. Моркоу ведь так и скажет, с него станется. Лорд Ветинари занят — он же всегда занят. Готовит законопроект — почти уверен, что что-то такое он и делает. Он прибудет… позже. Да, точно: лорд Ветинари не может явиться прямо сейчас, потому что ему необходимо прежде закончить с бумагами. Технически, это не враньё, у Моркоу не будет с этим проблем. Констебль Водослей застрекотал заслонками клак-устройства и через несколько минут ожидания — мучительнейшего для взвинченного Ваймса — отрапортовал: — Капитан Моркоу принял приказ. — И пусть без импровизаций! Слово в слово! — Он также огорчён тем, что джинн настоящий. — Как всегда дипломатично! «Огорчен»! — Капитан Моркоу передает: «было бы здорово, если бы они все разом отвлеклись и не замечали нас. Тогда мы бы забрали джинна и передали волшебникам». Ваймс расхохотался безрадостно и громко: — Ага, может тогда капитан споёт им колыбельную своим волшебным нежным голосом, чтобы они все просто уснули?.. — его речь оборвалась, выражение насмешки плавно сошло с лица, чтобы смениться сияющим озарением, — а ведь это мысль! — Неужели капитан может так? — в каменном голосе горгульи даже прозвучал намёк на удивление. — Нет. Но я знаю того, кто может. *** Капитан Моркоу вошёл в Гнилой флигель так уверенно, словно это была его вотчина. Да, даже Танти сдавалось перед этим требушетом, стреляющим концентрированной харизмой, и никто не посмел бы усомниться в его праве находиться здесь. Широким бравым шагом промаршировав по коридору, Моркоу остановился возле камеры неудачливого алхимика Круппа, и улыбка капитана стала ещё более лучезарной. — Добрый гражданин, — Моркоу положительно сиял, — ты же не откажешься помочь Страже?.. Слова эти прозвучали с такой обезоруживающей уверенностью, что для того, чтобы найти в себе силы отказать, нужно было либо совершенно не иметь сердца, либо установить вместо него металлическую конструкцию из трубочек и клапанов. — Тяните время! — крикнул Ваймс, когда Моркоу повел ошалевшего от таких неожиданных поворотов в своей судьбе алхимика к выходу. — Подключите к переговорам Достабля и тяните время! *** Этим не очень-то погожим и категорически не безоблачным днём Гильдия алхимиков снова распахнула свои двери для всех желающих. Однако на сей раз створки дверей не улетели на противоположную сторону улицы, подхваченные взрывной волной. Под треск выломанных дверных петель и косяков сержант Детрит за шиворот внёс в главный холл гильдии бледного Круппа. — Вы даёте ему всё, что нужно, — сообщил Детрит алхимикам и ученикам, пытающимся прокашляться от поднявшейся в воздух древесной пыли, — вы не задаваете вопросов. — На каком еще основании?!.. — преподавательница класса Особо Горючих Жидкостей смело вышла навстречу представителю закона. Сварочная маска на её голове выглядела как рыцарский шлем. — Вопросы здесь отдаю я! — пророкотал Детрит, слегка встряхнув Круппа, от чего последний перестал бледнеть и начал зеленеть. — Это ограбление? — не сдавалась женщина, упирая в бока руки в защитных кожаных перчатках. — Нет, потому что я — стражник. А он временно рекрутирован. Он делает свой сонный газ, а вы помогаете. Я прослежу. — А нам компенсируют стоимость затраченных материалов? — Ну… — Детрит хотел почесать затылок, но вспомнил о Круппе и, поставив алхимика на пол, стряхнул пыль с его потрёпанного облачения и только после этого провёл пальцами по своей каменистой голове, — я не стал бы это вот так сразу… исключать. Говорить об этом надо с командором. — Пока-ещё-командором? — Таких у нас нет. Только командор Ваймс. Не мешайте закону, мадам. Там людям спать пора. *** Пока брат Клёст держал дозор у окна, остальные пятеро омниан совещались, как же дальше вести переговоры. Выбранный Стражей переговорщик вызвал в рядах сектантов смятение — их непоколебимая вера наткнулась на достойное препятствие в лице коммерческой жилки Достабля, которую не могли задушить ни неудачи, ни конкуренты, ни здравый смысл. — К чему вы пока пришли? — скрестив руки на груди, строго спрашивал брат Ворон. Как главный идеолог, он больше не выходил общаться с представителем Стражи — подвергать его риску именно на этом этапе было бы уже совершенно безрассудно. — Нам предложили полностью признавать нашу веру каждый второй четверг месяца, а также на протяжении всей улицы Потерь и в Сестричках Долли по выходным. Брат Ворон довольно закивал. Да, это, конечно, немного — капля в море — однако как говорил пророк Софистий: дороги в тысячу миль начинаются с одного плевка. Никто не замечал, как маленькая сгорбленная фигурка на цыпочках вышла из затенённого провала коридора, ведущего к подсобным помещениям, и скрылась за одной из множества колонн. — …Кроме того ещё мы получим семьдесят две особых сосиски Достабля прямо сейчас, а ещё будем получать по десять штук каждый день в течение трёх лет. За счёт города. То, что должно было стать началом торжественного шествия истинной веры по погрязшему в ереси городу, оказалось просто презрительным плевком в лицо. — Какие ещё сосиски?! Какого ещё Достабля?! — Прости, брат Ворон, честно, не понимаю, как мы к этому пришли, — брат Стриж опасливо покосился на сочащуюся жиром сосиску, которую держал двумя пальцами. — А насчёт остального… и это меня тоже не устраивает! — сгорбленная фигурка отделилась от колонны и, ползком прокравшись по зале, без особого труда спряталась за обширными телесами жреца покровителя кузнецов. — Попробуй отказаться от этих сосисок и скажи, что нам нужен весь Анк-Морпорк на протяжении всего времени. — На лице брата Стрижа отразилось всё многообразие эмоций того, кто ради великой цели должен шагнуть за пределы человеческих возможностей. — Я попробую. Но он очень настаивает на сосисках. Отчаянно сливаясь то с полом, то со стеной, то с пёстрыми алтарными покровами, фигурка прошмыгнула к центру помещения. Эти попытки остаться незамеченной были так вопиюще заметны, что если бы хоть кто-то потрудился обернуться на мышиный топоток — фигурке было бы не избежать арбалетного болта. Однако сгорбленная фигурка мастерски ускользала из поля зрения омниан. *** — Они выглядят очень взвинченными. Мне кажется, им категорически не хватает Фирменного Успокаивающего Чая, — докладывал Достабль капитану Моркоу. — Думаю, это им и нужно предложить следующим. — Отличная идея, Себя-Режу! Весь город очень обязан тебе! — совершенно искренне улыбнулся Моркоу, похлопав Достабля по плечу. — Пожалуйста, донеси до этих заблуждающихся, что мы не хотим обострения конфликта и куда охотнее обсудили бы все вопросы за чаем. Достабль поправил развевающийся на высокой мачте штандарт «С. Р. Б. Н. Достабль: Переговорщик с…» (год основания было не разобрать из-за большого пятна кетчупа с горчицей) и снова двинулся к входу в храм. Моркоу смотрел ему вслед и в улыбке его проступало всё больше беспокойства. — Как думаешь, констебль, — вздохнув, спросил он у стоящего рядом Посети, — а отправлять Достабля на переговоры и предлагать им сосиски — это ведь не считается актом нетерпимости по религиозному признаку? — Ом прощает применение биологического оружия против богопротивных еретиков, — максимально благодушно сообщил Посети. Однако глаза его при этом хищно блеснули. *** Удивительно, как всего один день может заставить пересмотреть все свои взгляды на жизнь, а в частности — взгляды на то, что тебя пугает больше всего. Мод сидела на земле в подворотне и пыталась остудить горящее лицо собственными поразительно холодными ладонями. Съеденная саранча нисколько не помогла успокоиться, только руки стали липкими и захотелось пить. Кажется, сегодня Мод перевыполнила норму размышлений о страхах на несколько лет вперёд. Если в детстве самым ужасным было получить от злющего прадеда палкой по голове, то потом в списке страшного надолго закрепились самые обычные человеческие страхи. До сегодняшнего дня Мод боялась темноты, опозданий, выговоров, вампиров, которые не носят чёрную ленточку, ну и разумеется, желе синего цвета, которое привозили с Островов Тумана. В конце концов, из чего его вообще делают? И кто знает наверняка — это ты съешь его или оно тебя? Гнусно булькающий синий кубик часто являлся к ней в кошмарах. Однако сегодня Мод поняла, что есть вещи пострашнее. Фанатики с остекленевшими глазами, настолько уверенные в своей правоте, что готовы ради неё убить, амфоры с обезумевшими джиннами и то, что ты в любую минуту можешь умереть, просто потому что кому-то не нравится, в какого бога ты веришь. Но следующая мысль, зародившаяся в её гудящей голове, напугала Мод до холодного пота и зубовного скрежета: она ведь не может остаться в стороне, бросив наедине со всеми этими ужасами тех, кто не смог сбежать. Это было бы так непорядочно, и, не веря в то, что она это творит, Мод кое-как поднялась, опираясь о стену. Нетвёрдым, неуклюжим и очень нерешительным шагом она направилась в сторону стражников, выстроившихся вокруг храма. Колени гнулись плохо, мучительно хотелось сладкого. Доставленные из Гильдии алхимиков баллоны со снотворным газом разгрузили в отдалении от храма, чтобы у террорунов не было возможности увидеть, что задумала Стража. Основной проблемой пока оставалась доставка снотворного непосредственно в храм. Идею кинуть вскрытый баллон в окно отбросили сразу же — при подобной тактике следующим, что увидят зеваки, будет большой гриб взрыва на месте здания. Метод Круппа, который тот использовал при своём неудачном ограблении — просверлить дырочку в двери чёрного хода и запустить газ через трубку — отпадал по причине того, что понадобилось бы слишком много дыр и чёрных ходов, да и времени он требовал немало. Мод, навострившаяся слушать разговоры, не предназначенные для её ушей, внимательно следила за переговорами стражников. От мысли о том, что ей придется заговорить и вмешаться в ход событий, куда более масштабных, чем обычные её обязанности, у Мод подводило кишки. Однако бездействие сейчас представлялось ещё более ужасным вариантом и она, задержав дыхание, подёргала ближайшего к ней стражника за рукав. — Эй, мистер. — Отойди и не мешай Страже, юная леди. — Я не леди, — возразила Мод, в полушаге от того, чтобы обидеться на такое пренебрежение, — я работаю в храме. Вам нужно подобраться к каминным трубам так, чтобы никто не заметил, или нет? *** — Да замолчат они или нет! — гаркнул брат Ворон, закрывая ладонями уши. Члены Гильдии Музыкантов вот уже час играли перед зданием храма колыбельные. Кажется, эти еретики совсем отчаялись, раз решили прибегнуть к такой глупости. Но самое странное — эта глупость, видимо, работала. Как бы они ни закрывали уши — что, к слову, значительно затрудняло координирование действий — заунывные мотивы «Спят усталые попрошайки» и «Придет Асассин Весь В Сером и Пырнет Тебя Ножом» начинали действовать. Брат Голубь уже зевал сквозь пятичасовую молитву, а брат Клёст и брат Стриж зевали ему в тон. Не выдерживая и забывая о своем намерении не показываться на глаза Страже, брат Ворон бросился к окну. — Немедленно прекратите эту еретическую какофонию! — крикнул он, — иначе мы выпустим джинна! Кто-то за его спиной всхрапнул от ужаса, и брат Ворон испытал то, что в религиозных книгах называют не иначе как Прозрение. Он осознал, что неведомым образом — не то музыкой, не то магией, не то посредством странного запаха сыра, доносящегося со стороны каминов, — эти неверующие смогли зачаровать их, неуклонно погружая в магический и несомненно еретический сон. Пламенный — слишком уж пламенный, чтобы быть праведным — гнев поднялся в груди, и брат Ворон уже потянулся к курку арбалета, чтобы выстрелить в амфору с джинном, когда Гьюнон Чудакулли, немыслимым, нечеловеческим усилием умудрившийся избавиться и от веревочных пут, и от чар сна, бросился ему наперерез и сбил с ног. То была битва, достойная эпических сказаний (в которых она так и не была запечатлена, ибо все зрители либо спали, либо засыпали и считали, что увиденное им померещилось). Оба сражались больше со сном, чем друг с другом, но в упорстве своём могли сравниться с древними богами войны. Поединок продлился около полуминуты — что в пересчете на внутренние часы тех, кто находится в смертельной опасности равняется шести часам — и закончился победой брата Ворона. С хриплым торжествующим смехом, похожим больше на карканье, он отшвырнул в сторону захрапевшего Чудакулли. Однако бой потребовал слишком много сил — и проклятая магия еретиков сломила остатки сопротивления. Руки переставали слушаться, веки сами закрывались. Преодолевая сонное оцепенение, брат Ворот тянулся к арбалету, как к единственной надежде на спасение. Если им не суждено выйти победителями из этой битвы, то он хотя бы сможет забрать с собой побольше жизней. Это будет справедливо. Чёрная дрёма сковывала конечности, туманила мысли. Проклятые еретики перехитрили их. Дьявольскими своими задумками и изуверским коварством разрушили все планы. …Неужели не суждено уже царству Ома возникнуть на Диске?.. Мысли уже не неслись, а лениво перекатывались, как медленно спускающиеся с лестницы толстые коты. На мгновение — недостаточное для раскаяния, но достаточное для осознания острого отчаяния, — брат Ворон вспомнил время, когда не был ни братом, ни Вороном, а был Тоби, жестянщиком с Сальной улицы, и вопиющая несправедливость существовавшего порядка вещей возмущала его до самой глубины его постоянно голодного и безграмотного существа. Потом возмущение стало гневом. Гнев привёл с собой на вечеринку ненависть с пёстрой пачкой брошюрок и готовностью проливать кровь ради благой цели, и вместе они породили План. Но зачем, к чему всё это было? Пустая трата сил! Ведь теперь он лежит, поверженный, на полу храма еретиков, и все его надежды пошли прахом!.. две сентиментально-жирные слезы скатились по крыльям носа. Рука безвольно обмякла, так и не коснувшись арбалета, но, погружаясь в тягостный сон, брат Ворон ещё успел услышать звон пружины — и блаженно улыбнулся. *** Когда в залу, выломав двери, ворвалась группа захвата во главе с Детритом, открывшаяся им картина напоминала самый что ни на есть обычный вечер в пивнушке, когда все уже перепились и попадали там же, где их сразило алкогольное отравление. Заложники валялись вокруг колонн как тюки с сеном, громоподобно храпел Гьюнон Чудакулли, один из сектантов сопел, мирно уложив голову на плечо жрицы бога свечного дела, второй и третий упали у подножия лестницы на второй этаж. Четвертый, свернувшись калачиком, спал у одного из алтарей. Пятый лежал на животе, лицом в пол. Последний же, лежащий возле алтаря богини домашнего очага, неразборчиво бредил сквозь сон, вздрагивая и перебирая ногами, как собака, которой снится погоня: — Суть ересь… — возле его вялой руки валялся разряженный арбалет. А над всем этим витал резкий запах спирта, исходящий от осколков разбитой вдребезги амфоры в центре комнаты. Откуда-то из тёмного угла под ноги Детриту выкатился комок грязного тряпья, и Шнобби Шноббс торжественно прогнусавил: — Обезврежены! — лицо он прикрывал ветхим носовым платком, который источал настолько тяжёлый аромат гниющих цветов, что сам по себе мог считаться оружием. — Преступники обезврежены, сержант! *** Сгустившиеся над зданием зловещие багровые тучи, так долго ждавшие своего часа, напоминали уже нагромождение лавины, вот-вот готовое обрушиться. Из недр облаков раздалось низкое, гулкое урчание, быстро перешедшее в рокот и заставившее всех собравшихся у храма вздрогнуть (а кого-то не очень уравновешенного — броситься искать убежища). Рокот стремительно нарастал, облака закручивались в смерч, обещающий разрушение и хаос… А затем раздался звук, прорезавший тишину как лезвие Клатчского кинжала, и лопнувшие тучи разразились потоками дождя. — Дождь из воды! — воскликнул констебль Посети, в экстазе воздевая руки к небу. — Это знамение! Благое знамение, ниспосланное нам Омом! Да святятся имя его и мудрость вовеки! Отплевываясь от заливавшего лица дождя и поминутно оскальзываясь на жирной грязи, в которую превратились мостовые, стражники переносили бесчувственных заложников, укладывая их в лужи подальше от храма и препоручая заботам членов Гильдии Врачей, пока Моркоу, перекрикивая ливень, зачитывал скованным террорунам перечень обвинений, нисколько не смущённый тем, что те по-прежнему спали. — …грубейшее нарушение общественного порядка, поджог бельевого склада, угроза жизни и здоровью людей и гномов, угроза целостности альтернативно живых членов общества, хранение и угроза применения бесов-близнецов и джинна массового поражения… Присланный из Незримого Университета ковёр-самолет, вздымая грязные брызги, опустился на землю, и несколько стражников уже бережно укладывали в ящик снятые с террорунов склянки с бесами, пересыпая их мокрыми опилками. Констебль Быстрый как раз спускался по ступеням, неся на руках жрицу бога свечного дела, когда его ослепила вспышка огненной саламандры и он, чуть не оступившись, столкнулся с Сахариссой. Подхваченная ветром сенсации (и промокшая насквозь под дождем из воды) сотрудница «Правды» выглядела так решительно, что остановить её сейчас не смогло бы даже обаяние Моркоу. — Мы слышали, что вы обсуждали приказы командора Ваймса, — затараторила Сахарисса, — однако, как известно «Правде», в настоящий момент вышеназванный Ваймс пребывает в местах заключения. Как вы прокомментируете роль командора Ваймса в спасении заложников? — Да! — пропыхтел констебль Быстрый. — Да! Голова жрицы, с которой давно слетел её церемониальный убор, беспомощно болталась из стороны в сторону. Абсолютно уверенный в том, что никто более не потревожит его — героя, который чуть ли не лично обезвредил преступников! — Шнобби, воровато оглянувшись, вытащил из штопаного кармана амфору, потряс её, а затем приложил к уху, как будто надеялся услышать звон монет или на худой конец завалящихся драгоценных камней. — Да что ж там такое?.. — ворчал он, вертя сосуд в шишковатых, покрытых цыпками пальцах. У Моркоу, который закончил зачитывать обвинение и, оглянувшись, заметил его манёвры, от волнения побелел кончик носа. — Эм, Шнобби, — окликнул он осторожно, — будь так любезен: медленно, не делая резких движений, отдай мне, пожалуйста, джинна. *** Выслушав доклад Водослея, Ваймс тяжело привалился к стене и глубоко втянул воздух носом, закрывая глаза. Казалось, что он до этого часами сидел в каменном мешке и только теперь смог вдохнуть. В груди копился безумный смех облегчения. Он смог. Они смогли. Его ребята всё сделали правильно. Молодцы! Чёрт подери, какие же молодцы. Знать, что и без него машина Стражи функционирует как полагается, было приятно. Это означало, что если с ним что-то случится, — он может не беспокоиться за то, что оставит после себя. Стража переживет потерю. Это в равной мере приятно тешило гордость и леденило кровь, и пусть Ваймс не льстил себе мыслью о собственной незаменимости — любого можно заменить в конце-то концов, это ведь жизнь, — именно сейчас думать о том, что от него можно без потерь избавиться, было неуютно, холодно. Не открывая глаз, Ваймс криво усмехнулся. Что ж, главное — что ему есть на кого оставить город. А остальное, в сущности, — лишние треволнения и суета. — Эй, мистер командор, — позвали из соседней камеры, — раз вы там всех уже повязали и вам больше не нужен хлеб и бычки, то может, эта, поделитесь?.. — А можно фигурки стражников мне? — почти плотоядно спросил Альфред Сорвибашню с дальнего конца коридора. Ваймс покосился на уже бесполезную схему из соломы, мякиша и окурков и пожал плечами. В тот день заключённые Гнилого флигеля объелись хлебом. А ещё единогласно пришли ко мнению, что скульптор из пока-ещё-командора никудышный. *** Одной из полезных привычек, которые следовало выработать на высоком посту, если ты только хочешь удержаться там, помимо умения распознать, кого следует умаслить, а кого — запугать до сердечного приступа, являлось планирование. Завершать рабочий день составлением примерного плана действий на следующий являлось для Ветинари таким же обязательным элементом рутины как чистить зубы перед сном, и сегодня, как обычно, перед тем как позволить себе достать из стола черновик своей рукописи, он вызвал секретаря. Чтобы нарушить этот давно заведённый порядок нужно было что-то посерьезнее, чем терроруны. — Ситуация в Храме Мелких Богов разрешилась благополучно, ваша светлость, — доложил Стукпостук, занося ручку и готовясь расставлять приоритеты в предварительном списке дел. — Преступники отправлены в камеры в Ярде, заложники получают медицинскую помощь, джинн передан волшебникам для обезвреживания. Ветинари не показал своего удивления — либо по привычке, либо потому что и в самом деле не испытывал его. — Что ж, одним вопросом меньше, — флегматично отметил он, пробуя пальцем остроту пера. — «Правда» готовит специальный выпуск о событиях сегодняшнего дня, они просят вашего комментария, милорд. Также их интересует, — Стукпостук развернул записку, — «роль пока-ещё-командора Ваймса в разрешении проблемы». Брови Ветинари слегка поднялись, словно его изумила и повеселила наивность журналистов. — Не имею малейшего представления, что от меня надеется услышать госпожа Крисплок. Насколько мне известно, командор в последние дни не покидал пределов Танти. Однако было бы неразумно отказываться от интервью. Пожалуйста, внеси его в перечень дел. Я поговорю с госпожой Крисплок во время ланча. И, да, Стукпостук, завтра утром мне нужно ознакомиться с материалами дела «Фоссет Анхель против Ваймса», пора назначить дату суда. А ещё будь любезен, принеси завтра два экземпляра «Правды». Мне так нравится шрифт на их передовицах. Секретарь учтиво кивнул. Будь у него воображение, он бы возможно задался вопросами: как Ветинари может дать ход делу против героя Анк-Морпорка, понимает ли он, к чему это приведёт, и зачем во имя богов ему два экземпляра газеты. Но на свое счастье Стукпостук не обладал ни воображением, ни стремлением покончить с собой посредством бестактных вопросов, и на следующее утро вместе с кофе и свежими газетами (среди которых было два выпуска «Правды») лорд Ветинари получил объёмистый том, состоящий почти исключительно из документов стороны обвинения. Бегло переворачивая страницу за страницей, Ветинари поджал губы и позволил себе на мгновение нахмуриться, прежде чем вернуть лицу обычное рабочее выражение равнодушной сосредоточенности: Ваймс даже не потрудился выразить свою позицию! Упрямец не только не попытался воспользоваться всеми возможностями, предоставляемыми высоким положением, но наоборот, взял в руки лопату и вознамерился закопать себя ещё глубже. Если бы Стукпостук не обладал интуитивным талантом выключать слух в те моменты, когда ему совершенно не нужно было слышать, то услышал бы укоризненное «Ах, Ваймс, это ведь уже похоже на неуважение к суду!», прежде чем патриций углубился в чтение.