Цвет ловушки

Тюремный фургон без окон подскакивал на булыжниках, и даже если бы Ваймс после бессонной ночи попытался урвать хотя бы полминуты дрёмы — отсутствие рессор безжалостно помешало бы ему. Груз всех слов, — которые он мог бы сказать, которые он должен бы сказать и которые он обязательно скажет, — давил на плечи, заставляя сутулиться. Отяжелевшие веки не желали открываться — да и что ему рассматривать? Улицы вокруг гудели. Суды как таковые нечасто привлекали столько внимания. Казни всегда пользовались большей популярностью, однако стараниями маленькой (и на одну шестую — ушлой) группы заговорщиков с Лепёшечной суд над Ваймсом стал главной новостью и основной темой для сплетен. Не всех удалось перетянуть на сторону пока-ещё-командора. Среди жителей Анк-Морпорка оставались те, кто держал на него личные обиды. Не то, чтобы они всерьёз желали увидеть тело в петле, но не могли устоять перед возможностью максимально честно и открыто продемонстрировать своё отношение к Ваймсу. С другой стороны — далеко не все, называвшие себя сторонниками Фоссет Анхелей, таковыми на самом деле являлись. Противоречивая натура истинного жителя Анк-Морпорка всегда проявляла себя тем, что в стаде обнаруживалось несколько дерзких баранов, решительно прущих против течения, и сейчас сопровождавшие фургон тюремные охранники вместе с выстроившимися вдоль маршрута стражниками занимались непривычным делом — вместо того, чтобы защищать обвиняемого от праведного гнева поборников социальной справедливости, они старались не позволить сторонникам и противникам Ваймса повыбивать друг другу зубы. В то же время ненависть к Фоссет Анхелям достигла такого накала, что подбрасывать дров в топку уже не было необходимости. Однако несколько глашатаев всё равно получили вознаграждение в обмен на услуги определённого рода, и из толпы то и дело раздавались крики: — Этот урод пытался и мой дом поджечь! — Он заглядывался на мою жену! — Он трахнул мою собаку! — И мою утку! Очень немногие в гомоне десятков глоток смогли расслышать: «Да ладно, у тебя даже утки нет!» — «Так, а ты вообще на чьей стороне?!» *** В зале суда было не протолкнуться. Журналисты буквально дрались за места в первых рядах, чтобы как можно лучше слышать каждое произнесённое слово. Возле дверей Редж Башмак поднимал на вытянутых руках плакат «Свабоду командору!» — назло ему рядом стоял дворецкий Фоссет Анхелей с плакатом «сабаке сабачья смерть». Относительно свободное пространство было только вокруг камеры, в которой сидел Ваймс, судейского стола и скамей присяжных, отделённых от залы перилами. Несколько особняком держался и лорд Пятый, однако последнее было легко объяснимо тем, что его пробковый шлем и костюм источали тяжёлый запах протухших яиц. Что-что, а метание различного рода снарядов было тем навыком, который житель Анк-Морпорка оттачивал в совершенстве ещё будучи несмышлёным ребёнком и охотно пускал в ход при первой же возможности. Среди присяжных Ваймс узнал глав гильдий наёмных убийц и воров, а также Ржава, Силачию, Мокриста и — к своему ужасу — тролля Хризопраза. Не та компания, которой он хотел бы вверить свою жизнь. Впрочем, Чудакулли, Рози Лада и Гарри Король… да, на них он мог бы рассчитывать, если бы захотел, чтобы его оправдали, хотя… а считал ли Ваймс себя невиновным?.. Ветинари вошёл в залу бесшумно, точно тень. Вспышка иконографа осветила его лицо, на мгновение придав ему зловеще бесстрастное выражение, куда больше приставшее хладнокровной рептилии, чем человеку. — Тишина в зале, — только и произнес он, плавно садясь за свой стол и раскрывая большой том с делом. — Можем начинать. Сторона обвинения, прошу. Дождавшись, пока последние робкие перешёптывания стихнут, Ветинари, почти мраморно-бледный, несмотря на духоту в комнате, обвёл взглядом присутствующих. Ваймс отвернулся, нашёл среди собравшихся медно-рыжий парик Сибиллы, который возвышался над головами остальных зрителей точно пожарная каланча, и обратил все мысли к этому шедевру парикмахерского искусства. Почувствовав взгляд, Сибилла обернулась и подмигнула Ваймсу, столь уверенная в благополучном исходе дела, что у того защемило под грудиной. Откашлявшись и украдкой сплюнув в платок куколку моли, Кривз поднялся со своего места, коротко поклонился Ветинари и присяжным. — Ваша светлость, уважаемые присяжные. Сэром Сэмюэлем Ваймсом было совершено преступление. Нанесение тяжких телесных повреждений, истязание, публичное унижение и, разумеется, убийство при следующих отягчающих обстоятельствах: использование беспомощного положения и злоупотребление служебным положением. А также сокрытие преступления, препятствие правосудию, клевета и, вероятнее всего, коррупция. — Можно поподробнее? — Сэр Сэмюэль Ваймс собственными руками, метафорически выражаясь, превратил лицо моего клиента в отбивную, что не отрицает даже он сам. Истязанием признается причинение физической и душевной боли потерпевшему — и опять же даже сам обвиняемый не отрицает того, что сделал это. О криках боли и ужаса свидетельствовали многие, показания подшиты к представленным мной документам… Ваймс не сводил немигающего взгляда с Кривза. Он знал, что даже если закроет глаза — то не избавится от въевшейся в память картины: крики, хриплое рычание сорвавшегося с цепи Зверя, удары кулаков о плоть, хруст ломаемых хрящей и кровь, кровь, кровь. — …Более того, Сэмюэль Ваймс проводил эту экзекуцию на глазах всего честного люда Анк-Морпорка, что безусловно унижает честь и достоинство любого мужчины, и тем более мужчины высокого происхождения. Ну, и собственно, убийство. Цитируя ваши слова, лорд Ветинари, если только Игорь может поставить человека на ноги, то этого человека можно считать убитым. К слову говоря, даже Игорь не смог восстановить внешний облик лорда Шестого, что даёт нам основания добавить к пунктам обвинения еще и нанесение увечий. Сидящий подле Кривза лорд Шестой выразительно скривился, изображая страдания, и подождал, пока потухнут вспышки иконографов. — Кроме того потерпевший очевидно страдает от причинённого ему уродства, таким образом мы можем сказать, что истязания со стороны Сэмюэля Ваймса не прекращены до сих пор и едва ли когда-либо прекратятся. «Что там полагается за избиение высокородных щенков? Отрубить правую руку для начала? — Ваймс едва сдержал нервный смех. — Да, действительно, я же женатый человек, зачем мне правая рука! Да и как будто если я буду писать левой, бумажки будут заполняться быстрее» — Сэр Ваймс избежал установленной процедуры в случае выявления стражником факта преступления — он не только не пресёк преступления, он сам его и осуществил. Нам доподлинно известно, что он не составил соответствующие документы и, главное, даже не произвел арест преступника. Хотя точно знал, где он находится и что тот не мог бы оказать сопротивления. Вернее… арест он произвел, но только после оказания давления со стороны общественности ввиду резонанса, который вызвало это дело. Страшно даже представить, сколько подобных преступлений было совершено сэром Ваймсом до этого момента, учитывая то, что жертвы просто не могли обратиться в стражу. Учитывая, что он не постеснялся публично напасть на высокого аристократа, очевидно опьянев от своей безнаказанности, мы можем предположить, что этих жертв было много. Ваймс сохранял безучастное выражение молчаливого гнева — обычное его выражение лица, если вдуматься. Лишь бы не сорваться, лишь бы сдержать все слова, всю пламенеющую бездну ярости!.. — Более того, именно потерпевший был арестован и передан подчиненным Сэмюэля Ваймса, где на него было оказано чудовищное давление, а также он был подвержен пыткам, включающим хирургическое вмешательство в его организм. — Но у него тепферь сфинячий печень! — не выдержал Игорь, — он может сфинячить как никто иной! — Кривз, торжествуя, показал пальцем в сторону Игоря: — Смотрите, даже пред лицом правосудия люди Ваймса не отказывают себе в удовольствии продолжать глумиться над потерпевшим. — Соблюдайте в зале тишину, пожалуйста, — холодно потребовал Ветинари. — Все вещественные доказательства по делу неведомым образом исчезли. Включая предполагаемую бутылку с горючей жидкостью, если таковая вообще существовала. Сэр Ваймс не обратился в экспертную организацию за проведением независимого расследования, а также у нас есть основания полагать, что заявления различных свидетелей, обвиняющих потерпевшего со страниц газет в различных нелепостях, вероятно были получены под давлением. О, если бы только Ваймс умел поджигать предметы взглядом! Во-первых, не пришлось бы каждый раз искать в карманах спички, а во-вторых… как бы славно сейчас вспыхнули иссохшиеся конечности Кривза!.. Ваймс поспешно одёрнул себя и заставил мысли вернуться к происходящему в зале суда. — Если человек исходит из того, что все граждане Анк-Морпорка виновны, то вероятно он может применить… свою санкцию к любому, в том числе к любому здесь присутствующему. Даже с вашим покорным слугой сэр Ваймс неоднократно вступал в конфронтацию. Страшно представить, что могло бы случиться со мной, не обладай я специальными знаниями и весом в обществе. — Не отклоняйтесь от нашего дела, мистер Кривз, — перебил Ветинари. Законник нисколько не смутился. — Обратите внимание, — продолжил скрипеть он, — что не только Сэмюэль Ваймс не исполнил свой долг как стражник, но ни один сотрудник его организации также этого не сделал, хотя абсолютно все точно знали, что он совершил это преступление. Почему же стражники его не арестовали? Каждое слово ощущалось словно ком грязи, пригоршня склизкой, вонючей субстанции из недр Анка прямо в лицо. Ваймс чувствовал себя грязным — и не столько физически. Он должен был к этому привыкнуть — работа стражника подразумевала, что ты будешь то по ноздри барахтаться в сточных канавах, то промерять лагом глубину человеческого падения. Он и принял это как неизбежную часть своего существования и не считал себя по-настоящему хорошим человеком, но самая мысль о том, что и в самом деле никто из его стражников не посмел объявить его преступником, была омерзительна. — …Речь идет о разложении системы, что и называют коррупцией. Возможно, он их подкупил, возможно запугал, а возможно изначально нанимал людей, лишённых осознания чувства долга и негодных к службе в страже… Краем глаза Ваймс увидел, что сидящий среди зрителей Моркоу густо покраснел и уставился на ботинки. Ангва участливо похлопала его по плечу: — Ну, ты же знаешь, что это неправда. — Но… формально… он всё-таки кое в чём прав… — сокрушённо пробормотал Моркоу. — …Любое из этих предположений относится к коррупции, точно так же как относятся к коррупции следующие факты: с момента вступления Сэмюэля Ваймса в должность командора расходы на стражу возросли многократно. И речь идет о десятках раз. При этом у нас отсутствуют убедительные доказательства того, что стража стала работать хоть сколько-то эффективнее. Преступники умудрялись даже проникнуть во дворец. — Брехня! — выкрикнули из дальних рядов, — откровенная чушь! Раньше в Ночной Страже было три человека, а сейчас их в разы больше, а ещё пенсии, пособия и наконец-то дартс в комнате отдыха… — Кривз перебил. — Да-да, Сэмюэль Ваймс всеми средствами упрощает себе жизнь за счёт бюджета города, мы поняли, спасибо. Ваши же доводы можно будет рассмотреть, если вы должным образом их оформили — это, к вашему сведению, именуется доказательствами. Вы их не подготовили? Очень жаль. Лично я к делу приложил все выписки и справки по поводу увеличения расходов на содержание стражи. Я понимаю, что стража Анк-Морпорка слабо знакома с законом и законными процедурами, но обвинителем на процессе выступаю я, так что не нужно обвинять меня. Ветинари сделал несколько пометок в своих бумагах, прежде чем поднял взгляд на Кривза. — Сторона обвинения, у вас всё? — голос его не выражал ровным счётом ничего. Ваймс неоднократно присутствовал на судах, но всё же именно сейчас его не покидало ощущение, что Ветинари особенно, подчёркнуто холоден — от него явственно веяло раздражением человека, вынужденного заниматься грязным и неприятным делом. — В таком случае, теперь слово обвиняемому. Сэр Ваймс, прошу. Ваймс поднялся. Затёкшие от долгой неподвижности ноги точно кололо иглами. — Наверное, вы думаете, что у меня есть какой-то план, какая-то хитрая тактика защиты. Так вот. Нет. Я не для этого отказался от законника. Я отказался потому что все знают, что я сделал. Это знаю я сам, это знают люди в зале, это знают господа присяжные и уж несомненно это знаете вы, лорд Ветинари. Молчание в зале было практически осязаемым. Вязкое, как патока, оно заливало комнату, не позволяя никому даже шевельнуться. Ваймс же продолжал. — Я — муж и отец, который должен защищать свою семью от разных чудовищ. Особенно от тех, которые выглядят как люди. А ещё я командор Стражи. Ну, пока-ещё-командор. А это значит, что я должен защищать не только свою семью, но и все семьи в этом городе. И если у вас есть супруги, дети или иные близкие люди, которые с вашей точки зрения не заслуживают мучительной смерти в огне лишь потому, что какому-то высокородному ублюдку захотелось порезвиться и самоутвердиться, — то вы понимаете, почему я так поступил. Подобные твари не заслуживают права жить рядом с людьми. Он помолчал. Во рту было горько от желчи. — Кто-то может сказать, что он же сдался, он же не оказывал сопротивления, но ведь он не вор поношенных панталон, которого нужно просто задержать. Он лорд в пёс его знает каком поколении, мы все понимаем, что ему всё сошло бы с рук и он бы уже через день вышел на свободу, окрылённый чувством собственной безнаказанности, а на этот раз меня могло бы не оказаться рядом. И тогда бутылка с горящим фитилём долетела бы до окна. Я знал, что был просто обязан его обезвредить. Ваймс никогда не обладал значительным запасом красноречия и с каждой секундой чувствовал, как истощаются эти скудные запасы складных, выверенных слов. Стекающая в глотку желчь заставляла голос хрипеть и срываться. Направленный на него взгляд Ветинари ощущался точно луч прожектора. — Ну, в общем, вы всё и так знаете, — завершил Ваймс, истово надеясь, что тон не выдаёт всего его смятения, — а виноват я или нет — решайте сами. — Лаконично, — не моргнув глазом, подытожил Ветинари. — Тогда дело за присяжными. В шелесте одежд те кое-как выбрались из своего огороженного угла и неуклюже, гуськом проследовали в комнату для совещаний. Мокрист придержал дверь перед госпожой Ладой, и безмятежный лукавый взгляд, который он, ненадолго оглянувшись, бросил на Ваймса, не внушил тому никакого оптимизма. *** Сегодня на казнь собралось не так уж много народу. Разве что завсегдатаи, не пропускавшие ни единого представления, да те, кто малодушно побоялся, что их растопчут в давке перед зданием суда. Рассматривая немногочисленных зрителей, Конокрад шмыгал носом и подслеповато щурился. После многих дней пребывания в Танти солнечный свет был слишком уж… солнечным. Даже обидно. К чему было всё это ожидание? Чтобы твой финальный аккорд услышали только пара десятков? Раз жил неприметно — нечего рассчитывать, что помрёшь с музыкой?.. Кто-то из зевак развернул бумажный пакет с фисташками и принялся с хрустом их грызть. Палач надел на шею Конокрада петлю. — Не смотрите, что я только подмастерье. Всё будет по высшему разряду, не извольте беспокоиться, — заверил он Конокрада. …Но куда более обидно то, что он теперь уже не узнает о приговоре. Предстоящий суд над Ваймсом наделал столько шума, что и в тюрьме знали о всех перипетиях дела, и уйти в мир иной, когда развязка истории была так близка — это было совершенно несправедливо. Ведь он не такой уж и подонок, если подумать — обычный честный, лицензированный конокрад. Подумаешь, — оступился разок, подумаешь — марки. Неужели это настолько страшный грех, что его за такое лишат священного права горожанина узнать, каков будет вердикт? Палач проверил узел ещё раз и затянул петлю. Конокрад бросил взгляд в сторону, где по его прикидкам должен был располагаться суд. Если даже в Гайд-парке слышались возгласы и гомон толпы, так может быть смрадный ветер донесёт сюда и хоть какие-то обрывки новостей? Может быть всё-таки он успеет узнать, чем всё закончилось? Палач взялся за рычаг. — Нет ли вестей о Сэме Ваймсе?.. — крикнул Конокрад, заглушая скрипение открывающегося люка. — Какая жалость… — сокрушённо вздохнул Конокрад, смотря на собственное уже безучастное ко всему тело, — неужели не могли отложить казнь хотя бы на день?.. — ДА, МНЕ ТОЖЕ ЖАЛЬ. Я БЫ ХОТЕЛ ПОПРИСУТСТВОВАТЬ НА ЗАСЕДАНИИ ЛИЧНО. НО — СТОЛЬКО ДЕЛ, СТОЛЬКО ДЕЛ… ХОЧЕШЬ НЕМНОГО СОЛЁНЫХ ОРЕШКОВ? ТУТ ИХ ВСЮДУ ПРОДАЮТ. Конокрад протянул руку — он и в самом деле хотел солёных орешков. *** — Какая же, право, тут духота! — нахмурился арканцлер, заходя в комнату для совещаний. Первым его порывом было распахнуть окно, однако он быстро вспомнил о благоухании летнего Анка, и занял место за круглым столом. — Самое то, чтобы пропустить по стаканчику, освежить голову, прежде чем приступать к делу. Обмахиваясь собственными шёлковыми перчатками, глава гильдии пивоваров согласно кивнул и, тоже тяжело опустившись за стол, открыл бутылку медовухи. Однако вместо того, чтобы предложить угоститься собравшимся (или хотя бы Чудакулли), налил медовуху в стоящий перед ним стакан и осушил его в пару глотков. Те части лица арканцлера, что не были скрыты бородой, побагровели от возмущения. — Ну и ладно, у меня своё есть, — пробурчал он, доставая из шляпы фляжку с бренди. Присяжные занимали места за столом. Мокрист в облаке золотистого сияния, исходящего от собственного костюма, сел между Рози Ладой и Гарри Королем. По левую руку от Короля уселась заместительница главы гильдии попрошаек — Слепая Пью. Затем следовали Нильс Нильссен, глава гильдии пивоваров, лорд Низз и мистер Боггис, представляющий каждый свою гильдию. Помимо Гарри Короля от крупного бизнеса присутствовали тролль Хризопраз и гном Рукисила. Городскую аристократию представляли лорд Ржав и лорд Силачия. Формально у присяжных не было председателя, но неформально все посчитали за лучшее согласиться с Чудакулли, что главный тут он. Казалось даже, что круглый стол деформировался, слегка вытянувшись так, чтобы Чудакулли сидел во главе. — Так, уважаемые, мы все тут люди занятые, предлагаю разобраться поскорее с этим вопросом и разойтись. Как по мне, тут дел на пять минут: и так всё ясно. Я знаю этого поганца меньше часа, а уже готов удавить собственными руками! И он пытался поджечь дом. Понятно, что Сэм выбил из него всё дерьмо и имел на это полное право. Да и что бы вы сделали на его месте? Лорд Низз прокашлялся со звуком рвущейся бумаги. — Господин арканцлер, процедура всё же обязывает нас обсудить вопрос. И с моей точки зрения Сэм Ваймс совершенно точно виновен. Нет, он и раньше не выказывал никакого почтения к титулам и званиям, однако теперь он совершенно потерял связь с реальностью. Что он сделает дальше, когда будет не в духе? Пойдет лично к каждому, кого терпеть не может, чтобы поквитаться? А кто-то из присутствующих может с уверенностью сказать, что ни разу не наступал командору на хвост и не выводил его из себя? — Боггис закивал точно деревянный агатеанский болванчик, из тех, что последнее время водители омнибусов ставили на крыши повозок: — Он вмешивается в дела гильдий так возмутительно часто, что, кажется, совсем забыл о том, что это не его собачье дело. Я тоже считаю, что Ваймс виновен. — Однако мы обсуждаем здесь не его роль в жизни города, а один отдельно взятый инцидент, — вмешалась Рози, — и раз уж законник Фоссет Анхелей считает, что в наш просвещённый век можно стирать плесень с настолько отсталых норм права как та окаменелость, которую он извлёк на свет, то что мешает стряхнуть пыль с ещё пары-тройки древних актов? Если мне не изменяет память, лорд Ветинари не переписывал абсолютно все законы, принятые до него. — Что вы имеете в виду, госпожа Лада? — уточнил Мокрист, вертя в руках золотистую фуражку Главы Почтамта, от которой по всей комнате разбегались блики. — Меня переубеждать не надо, я и так полагаю, что командор невиновен и, вообще, как-никак каждый заслуживает второго шанса. — Я имею в виду принятое ещё до Лоренцо Доброго положение, в котором недвусмысленно сказано, — Рози достала из бархатной сумочки свиток и громко прочитала: — «Яко же муж роду благого обиду причинит не смерду смрадному, не холопу или инородцу языческому, но иному равному себе пред богами и государем державы Анка и Морпорка, а поруганный взалкати мстити, то да возвысит он десницу свою, али нози свои, даже не изути, да приразити супостата свого аможе аще уразумиит. До зраку ли, во самую ипостась, поругая плоть и може даже чресла, дабы муж сей телом уразумити окаянство свое, да бых аз отселе престал творить мерзость, аже бо бедником пребудет он во веки. Аще Всевидно ратовати мужи сии, да имо спослушествоватили, нема греха над тем ристалищем, боги совлачити, кто окаляти достояние свои, и кровь того на нем же, ибо казнь да поругание совершает самый Демиург, десницею праведника». Комната погрузилась в сконфуженное молчание, пока сражённые присяжные напряжённо осмысляли сказанное (где-то в многих милях от города в этот момент застрекотали сверчки, невероятно раздосадованные тем, что не могут оказаться рядом и придать мгновению завершающий лоск). Рози посмотрела на присутствующих с ласковой улыбкой, как будто изумлённая тем, что они не понимают староморпоркскую манеру речи. — Иначе говоря: в ответ на оскорбление аристократ имеет право потребовать сатисфакцию, смыть нанесённую обиду кровью. И если это сделано прилюдно, то нет необходимости дожидаться секундантов и разводить все эти церемонии с дуэлями: можно просто ударить перчаткой или кинуть обувной колодкой, а можно и… — Начистить рыло? — предположил Мокрист. — И не только рыло. — Да вы настоящий специалист, госпожа Лада!.. — глава гильдии пивоваров расплылся в улыбке, доставая из внутреннего кармана ещё одну бутылку медовухи и как будто совершенно не замечая, что лицо арканцлера Чудакулли становится всё более мрачным. — Когда на регулярной основе общаешься с умными людьми, узнаёшь столько нового, — улыбнулась та, бросая на Нильссена взгляд, которым по неосторожности можно было порезаться. — …Но лично я, по совести, считаю командора опасным человеком, — закончил предложение Нильссен, переливая напиток в стакан. — Слишком опасным, если вы понимаете, о чем я. — Почему же? — В первую очередь, — он шумно осушил стакан и, крякнув от удовольствия, шарахнул им по столу, — нельзя доверять непьющим — мало ли что у них на уме. Вот раньше, когда он был капитаном Ночной Стражи, с ним ещё можно было иметь дело, в то время как сейчас… вы пробовали смотреть ему в глаза? Это же глаза не человека, а зверя! — А, вы о том случае, когда вы на приёме попытались подменить его стакан с содовой на стаут?.. — лучезарно улыбнулась Рози. — То была нелепая случайность, — изображая абсолютную невозмутимость и этим с головой выдавая свое смятение, отмахнулся Нильссен, — досаднейшая ошибка. — Или о том случае во время Лешпского инцидента, когда обнаружилось, что ваша гильдия не уплачивала налоги в течение последних пяти лет?.. — неумолимо продолжала госпожа Лада. — Сложная финансовая ситуация, всё было согласовано с патрицием… — начал было Нильссен, но спохватился, что ему, как честному человеку, не пристало оправдываться перед такими смехотворными обвинениями, и перевел взгляд сначала на Гарри Короля, затем на Чудакулли, фамильярно подмигивая каждому, как бы приглашая посмеяться над нелепыми выдумками Рози. Он открыл рот, чтобы спросить, почему вообще речь о нём, тогда как они собрались, чтобы вынести вердикт Ваймсу — но тут раздался хлопок, в воздухе резко запахло не то прокисшими соленьями, не то подгорелым жиром, и глава гильдии пивоваров исчез. Вместо него на стуле сидела маленькая коричневая лягушка. — Экая незадача! — крякнул Чудакулли без особого смущения или сожаления. — Магические инциденты. Происходят постоянно. Лягушка квакнула, испугалась собственного голоса и от ужаса чуть не свалилась на пол. Мокрист накрыл её фуражкой и пересадил в опустевший стакан из-под медовухи. Сам он, по совести, к собственному разочарованию был практически спокоен и наблюдал за обсуждением как за футбольным матчем, — ведь со своей стороны он сделал всё, что мог. Даже попытался включить в состав присяжных госпожу Ласска, как владелицу семафорной компании, и председателя банка Анк-Морпорка. Впрочем, это предложение лорд Ветинари отклонил, сказав, что госпожа Ласска очень близка к самому Мокристу, потому её решение может быть несколько пристрастным. Что же касается председателя банка — то он в свою очередь состоит в близких отношениях с патрицием, вследствие чего возник бы явный конфликт интересов, который мог бы быть воспринят как попытка оказать давление на суд. «Нам не нужно ещё больше кривотолков, чем уже образовалось вокруг этого дела» — пояснил он, слегка улыбнувшись (чем страшно напугал Мокриста). Однако итоговый состав присяжных Мокриста устраивал — все присутствующие считали законы скорее вольно трактуемыми рекомендациями, чем незыблемыми скрижалями, и никто не собирался судить по справедливости — часть видела в суде возможность свести счёты, часть таким образом возвращала долги. К тому же между присутствующими накопилось столько застарелых обид и конфликтов, что ему оставалось только аккуратно подталкивать разговор, если тот вдруг стопорился. Так что, когда первая вспышка изумления после исчезновения Нильссена улеглась, Мокрист обратился к Хризопразу: — Уважаемый господин Хризопраз, а что по поводу нашего дела думают представители крупного бизнеса? — Я не могу доверять таким личностям, как командор, — с исключительно подавленным видом покачал головой Хризопраз, — командор — видист. Я — честный предприниматель, однако из-за моей видовой принадлежности, он постоянно чинит препятствия моему бизнесу. Не далее как месяц назад его стража организовала обыски на трёх моих складах, содействовала закрытию гончарной и каменотёсной мастерских… — Может потому что там распространяли слаб? — уточнил Мокрист, так точно изобразив голос Боггиса, что тот решил, будто сам произнес эти слова. — Это не было доказано, — Хризопраз сложил руки на груди, — а значит этого не было. Словом, я веду к тому, что командор терпеть не может троллей, что совершенно недопустимо в нашем прогрессивном обществе, а следовательно его надо как минимум изолировать. — Вовсе нет! — взвился Рукисила, — командор терпеть не может гномов! — Рози закатила глаза: — Он всех терпеть не может. Сэм Ваймс это концентрированный ком абсолютной неприязни ко всему сущему. Будь ты какого угодно роста, будь ты из шахт Убервальда, из Орлеи, из базальтовых лав или с Коричневых островов — ты получишь по первое число, точно так же как твой сосед, выросший в Анк-Морпорке. — Я настаиваю на том, что Ваймс мешает экономике Анк-Морпорка фактом своего существования, — не сдавался Рукисила. — Такой вопиющий видизм… — Вот же гадёныш, а! — гаркнул Гарри Король, ударяя широкой ладонью по столу. — Это ещё почему? — Рукисила надулся и даже как будто стал немного выше. — Может Гарри Король и не очень хорошо пишет — зато отлично считает. И Гарри Король считает, что ты — неблагодарный ублюдок. Меряетесь тут, кого больше ненавидит Ваймс… — Все и так знают, что больше всех он ненавидит патриция, — на сей раз Мокрист изобразил голос лорда Низза, и тот заморгал, изумлённый тем, какие слова слетели с его губ. — …А можете выглянуть в окно, посмотреть, что по этому поводу думает толпа. Мы, конечно, понимаем, что показания присяжных не разглашаются, но кто знает, что будет с вашей лавкой, если кто-то случайно проболтается о том, что некий гном ради большой золотой монеты от толстосумов предал и продал героя Анк-Морпорка. Нет, не сомневаюсь, что вам хватит денег отстроить лавку на месте пепелища, но у Анк-Морпоркцев есть гордость, а большая золотая монета весит явно меньше мешка медяков, уж мне-то можете поверить. — Ну… может быть… — Рукисила нервно покусывал кончик уса, — я всё-таки склонен полагать, что Ваймс невинов… — Да вы его запугиваете! — воскликнул лорд Ржав, вздымая подрагивающий от праведного гнева перст и указывая им на Гарри Короля. — Что?! — пророкотал тот, — это грязная ложь! Более того, я бы даже сказал, что чувствую себя оскорблённым, — толстые губы Короля растянулись в кровожадной усмешке, которая с каждым следующим словом становилась всё более мрачной, — а госпожа Лада рассказала нам, что один аристократ может начистить рыло другому в ответ на оскорбление. И не только рыло. И если он сделает это публично, то всё будет законно, — Гарри Король многообещающе улыбнулся, похрустывая костяшками. Ржав стушевался. — Нет, ну, что вы, — забормотал он, — я просто хотел уточнить, не запугиваете ли вы его. Теперь я вижу, что нет, ни в коем разе. Хотя моего мнения вы не измените — сэр Ваймс это язва на теле аристократического общества и его следует выкорчевать, — на мгновение лорд Ржав подумал, что же именно выкорчевывают: язвы или всё же деревья, однако смятение не входило в его картину мира, и лорд Ржав немедленно забыл, о чем думал. — Сэр Ваймс крайне агрессивен и совершенно неадекватен, а помимо этого не имеет ни малейшего понятия о субординации. На важных военных совещаниях он приходит и уходит когда только вздумается и то и дело оскорбляет присутствующих. Думаю, не нужно напоминать о том случае, когда он при всех публично пытался развязать драку со мной. Исключительно из уважения к его супруге я отказался от поединка, чтобы не уронить его честь и не покалечить ненароком. — Уважаемый лорд Ржав совершенно прав в своей оценке поведения командора, — подал голос лорд Силачия. — Однако в сущности командор — хороший парень. Он, конечно, выскочка, но он помнит, кто он, и знает — кто мы. Скажу прямо — будь я моложе, я при подобных обстоятельствах не прекратил бы бить этого гнусного щенка Фоссет Анхелей. По крайней мере до тех пор, пока он ещё может хрипеть. Однако законы, единые для всех и бла-бла-бла, вынуждают меня признать сэра Сэмюэля виновным. Хотя на самом деле, леди Силачия является близкой подругой леди Сибиллы и она мне пригрозила тем, что не будет со мной разговаривать по меньшей мере два месяца, если я проголосую за виновность Ваймса. Так что у меня буквально нет выбора. Вы только представьте — два месяца тишины! — Вы могли просто сказать, что считаете его виновным, — холодно бросила Рози. — Мог бы, — пожал плечами Силачия, оправляя кружевные манжеты, — но я уже в том возрасте, когда могу позволить себе честность. С нескрываемым презрением смотря на лорда Силачия, Чудакулли опустошил фляжку с бренди и, достав следующую, побарабанил пальцами по столу. — Итак, какая ситуация у нас теперь? — Пятеро против, пятеро за, один — лягушка, — подсказал Мокрист, — остались вы, госпожа Пью. Слепая Пью, которая, по-совести, не была слепой (да и Пью, если уж на то пошло), хранила молчание на протяжении всего обсуждения и очень убедительно изображала неприметную, слегка пованивающую кучу тряпок, так что о ней практически забыли. Услышав, что к ней обратились, Пью встрепенулась и, заспанно поморгав, обвела всех взглядом жёлтых, слезящихся глаз. — Как по вашему мнению, госпожа Пью, виновен ли командор Ваймс? Представительница гильдии попрошаек погрузилась в глубокую задумчивость, ковыряя струпья на подбородке. Открыла рот, окатывая сидящего рядом Гарри Короля запахом никогда толком не чищенных зубов, — снова закрыла. И снова открыла. — Я выслушала все мнения, все стороны, — каждое свое слово Пью сопровождала лёгким нервическим кивком, — и теперь я абсолютно, однозначно, непоколебимо уверена в том, что… я воздержусь. В воцарившейся абсолютной тишине глава гильдии пивоваров растерянно заквакал в своем стакане. *** По зале уже проходили перешёптывания заскучавших без представления зрителей. Ветинари снова и снова листал папку с делом с видом всепоглощающей занятости, как будто и не замечал происходящего вокруг. Щёлкнул замок комнаты заседаний, и волна колкого напряжения прокатилась по собравшимся. Зашевелились спящие саламандры в иконографах, рыжий парик Сибиллы качнулся над морем шляп и шевелюр, десятки журналистов одновременно занесли десятки карандашей над десятком блокнотов. Ваймс рывком поднял голову. Присяжные так же вереницей проследовали к своим местам и уселись, — все, кроме Чудакулли. — Что же скажут присяжные? — безмятежным тоном спросил Ветинари. И пусть его голос был ровным и спокойным, залу накрыла новая волна взвинченного волнения, от которого в глотке щипало, а в солнечном сплетении начинало тянуть. Чудакулли сцепил руки в замок за спиной и прочистил горло. — В общем, пятеро считают, что Сэм невиновен. Четверо болванов, у которых вместо голов — задницы, и ещё один старый дурак считают, что Сэм таки виноват. Также у нас один воздержался и ещё один спонтанно превратился в лягушку. — Могу ли я уточнить, при каких обстоятельствах произошло это спонтанное превращение? — Можете. — Спасибо, — елейно улыбнулся Ветинари, — я это учту. А теперь суд удаляется для вынесения решения. И снова этот Взгляд, холодный и жуткий, как свет призрачного маяка, прошелся по зале, заставляя и самых твёрдых духом усомниться в своей невиновности, — и третья волна тревоги и смятения окатила собравшихся, нагнетая напряжение, доводя его до самого пика нервной горячки. *** Если бы кто-то стоял за дверьми зала суда и подслушивал, то он мог бы подумать, что в момент, когда за Ветинари закрылась дверь совещательной комнаты, в зале суда произошел взрыв. Присяжные и взвинченные донельзя зрители повскакивали со своих мест, засверкало оружие, пронесённое в комнату под полами одежды. Мандраж грозил перерасти в нешуточную потасовку. Ваймс закусил язык, чтобы не гаркнуть «А ну угомонились!», напоминая себе, что он сейчас не в том положении, чтобы командовать. Минуты ожидания сливались в одну чёрную, нервную бесконечность, полную замешательства, оскорблений и беспорядочных тумаков, пока наконец не прозвучало короткое, хлёсткое: «Тишина в зале». Для всех осталось загадкой, как эти слова могли быть услышаны в таком гаме, однако гробовое молчание воцарилось моментально. Лишь арканцлер ещё пару раз гулко стукнул лорда Пятого посохом по пробковому шлему, но оглянулся и, несколько смутившись, вернулся за ограду к скамьям присяжных. Ветинари выровнял стопку бумаг в своих руках, отложил её в сторону и, подняв взгляд, но не смотря ни на кого конкретного, спокойно и твёрдо произнес: — Суд выносит решение, в соответствии с которым его светлость герцог Анкский, командор сэр Сэмюэль Ваймс признаётся виновным в превышении должностных полномочий, а также нанесении тяжких телесных повреждений лорду Перси Фоссет Анхелю Шестому и приговаривается к казни. Воздух закончился. Ваймс сделал вдох, но лёгкие глотнули пустоту. Он услышал, как Сибилла охнула, закрывая рот ладонью. Значит… значит, всё будет вот так? Смерть придет за ним не посреди грязной уличной драки — а чинно и прилично, с росчерком Ветинари под приговором? Стайка журналистов опрометью бросилась бежать, расталкивая всех на своем пути. Кто-то ринулся к окну, игнорируя оклики приставов, и, наполовину свесившись оттуда, замахал черным платком. Чудакулли, багровея от ярости, тяжело плюхнулся на скамью. — Кто-то слишком давно не был тритоном, — пробурчал он себе под нос. …остаётся лишь один вопрос — это будет петля или всё-таки топор? Или герцог вправе рассчитывать на меч?.. Ваймс не сразу услышал, что Ветинари что-то говорит — разум отказывался подчиняться, обкладывая со всех сторон ватой и притупляя чувства. — …однако, принимая во внимание многочисленные заслуги командора перед городом и его жителями, суд предоставляет ему возможность искупить вину кровью, выполняя поручение государственной важности. Временно исполняющим обязанности командора Стражи настоящим назначается капитан Моркоу Железобетонссон. Ещё десяток газетчиков выскочил из зала суда, точно ошпаренные, не в силах противостоять искушению поскорее скормить печатным машинам свежайшие новости. Саламандры в иконографах самопроизвольно вспыхивали, гам перерастал в уверенный гуд. Тот же человек, который только что махал чёрным платком, вытащил из кармана красный и, рискуя свалиться с подоконника, замахал им с ещё большим энтузиазмом. Доносящийся с площади жуткий в своей слаженности рёв разочарованной толпы медленно, уверенно превращался в разрозненные крики торжества. Не смея верить ни ушам, ни глазам, ни сознанию, но явственно чувствуя, что его тело покинуло этот Диск, оставив от себя только бешено колотящееся сердце, обомлевший Ваймс перевёл глаза на Ветинари. Их взгляды встретились. Люди вокруг стали двигаться всё медленнее, медленнее, пока не замерли едва колышущимися расплывчатыми фигурами, а голоса не стихли до слабо различимого шелеста. «Надеюсь, вы довольны?» — спросил взгляд Ветинари. «Умеешь удивлять» — ответил Ваймс. «Не мог же я подвергнуть риску ваш образ мученика за правое дело» «Спасибо за свежую седину, ваша светлость» «Буду с нетерпением ждать встречи» Ваймс не был уверен, не померещился ли ему лукавый блеск в лучисто-голубых глазах. Бровь Ветинари едва заметно поднялась: «Фас?..»