Про верующего черта и священника (Сидят как-то два гея в церкви)

Рим. Июль 2005. Хосок думал, что они сходит в один бар, после чего спокойно вернуться домой. Но потом Юнги встретил Чимина. Который уже и повел их в «пивное турне». За первым заведением следовало второе и так далее. И возможно, если бы Хосок отнекивался настойчивее, он бы сейчас помнил все произошедшее. Но нет. Кружка пива за знакомство в первом, вино во втором, потому что грех не попробовать в Риме итальянского вина. В третьем какой-то яркий коктейль, в этот раз принятый без причины. На этом моменте он сбивается со счета. Но они точно провели все ночь вне отеля. Последнюю мысль подтверждает и пробуждение. Выходит оно весьма неприятным. В глаза ужасно ярко светит солнце, во рту образовалась миниатюрная версия Сахары, а голова по ощущениям разваливалась на части. Хосок с трудом разлепляет веки. И понимает, что находится совсем не в гостиничном номере. Перед глазами яркое голубое небо. Шум моря слышен слишком близко. Хосок приподнимается и садится на… Песок? В голову приходит осознание: они на пляже. И он не в своей вчерашней рубашке. Хосок даже разглядывать свой наряд не хочет, лишь задается вопросом откуда на нем платье. Рядом лежит Юнги, обнимаясь с протекающей бутылкой вина. — Юнги, просыпайся. — Хосок начинает трясти демона за плечо. — Проснись и объясни, какого черта мы тут делаем! — О, я смотрю, вы проснулись! — раздается рядом радостный и через чур бодрый голос Чимина. Чон оборачивается на звук голоса и тут же отворачивает голову, жмуря глаза. — Как вам ночка? — В этот момент и Юнги разлепляет глаза. Он поднимается со страдальческим мычанием. — Черт возьми, Чимин, прикройся, — шипит он, видя, что из одежды на друге примерно ничего. — Мы, вообще-то, на нудистском пляже. Так что это вы дресс-код нарушаете, а не я, — фыркает Чимин. — А впрочем ладно, не буду вас смущать. — Он щелкает пальцами, возвращая на свое тело одежду. — Итак, думаю мне следует поинтересоваться, что вы помните? Ладно, по лицам вижу, что ничего. Думаю, мне стоит рассказать. — Для начала я бы хотел понять, где мы и, возможно, вернуться в отель. И воды, — тянет Хосок, осматриваясь. Видимо утро было раннее, раз на пляже не было никого кроме них. — Этот пляж недалеко от Рима, фактически, мы даже не в городе, — отвечает ему Чимин, протягивая взявшуюся из ниоткуда бутылку воды. — И если кто-нибудь скажет мне точный адрес, то я, так и быть, перемещу нас туда. Хосок еще с минуту гипнотизирует взглядом волны, пытаясь вспомнить нужный адрес. Как на зло в воспоминаниях пустота. Неизвестно, сколько бы они еще там просидели, если бы Юнги не вспомнил, куда им надо. Перемещение ощущается странно. Картинка перед глазами Хосока размывается, а когда взгляд вновь фокусируется, он уже видит стены отеля. И мысленно радуется тому факту, что ему не пришлось добираться в платье через весь город. Откуда оно вообще взялось? Рассказ Чимина о произошедшем вновь откладывается. Душ и завтрак становятся первостепенной задачей. — Надеюсь, сейчас вы готовы меня выслушать? — спрашивает Чимин, когда они втроем сидят в столовой отеля. — Я уже не уверен, что хочу знать, — отвечает ему Хосок, теребя сережку в ухе. — В любом случае, я не думаю, что мы могли натворить что-то настолько ужасное, — хмыкает Юнги, отрываясь от своего стейка. — В таком случае, я начну…

***

Все веселье, по словам Чимина, началось после третьего бара или клуба, не совсем понятно, что это было. Хосок из всех троих сохранял чуть больше рассудка, но не смог сопротивляться влиянию Юнги и Чимина. И первая авантюра, на которую он согласился, был тот самый прокол. В трезвом состоянии, он бы на такое ни за что не решился, не только потому что работа не позволяет, но и из-за банального страха иголок. Который, очевидно, пропал под воздействием алкоголя. Стоит ли упомянуть, что в салоне на них смотрели крайне странно и прокол делать отказали, сказали приходить, когда протрезвеют. Тут в дело вступило демоническое убеждение. И под влиянием чар пришлось выполнять работу. Теперь в правом уже у Хосока красовалась небольшая серьга с розовым камнем в форме сердца. После этого Хосок загорелся идеей накупить сувениров. И неудивительно, что привлекла его лавка с крестами и иконами. Выбирал себе крест по душе он минут сорок. После чего радостно побежал показывать покупку Юнги. Но от выпитого алкоголя ноги слегка заплетались, да и камень на дороге он не заметил, от чего запнулся и повалился прямо на демона. Хорошенько вдавливая крест тому в шею. Юнги тут же отскакивает, громко вопя. На шее появляется темное пятно в форме того самого креста. И пока Хосок скакал вокруг своего парня с извинениями, комментарий Чимина никем услышан не был. Возможно, к счастью. — Теперь можешь всем говорить, что у тебя парень — священник, засосы в виде крестов ставит. Следующим местом, в которое их занесло, оказалась напичканная всякими бутиками улочка. И если Хосоку просто понравился окружающий его вид, то Юнги уж слишком загорелся идеей сделать ему подарок. И привлекли его почему-то не аксессуары или рубашки, а платье. Ярко-красное платье с кружевом по низу и бантом на боковом вырезе. И перчаточками в комплекте. Хосок от такого подарка, — а его все же купил, — был, мягко говоря, не в восторге. Зато в восторге был Чимин. Демон еще долго смеялся над сложившейся ситуацией и попытками Юнги нацепить на Хосока платье. И почему тот отказывался, вполне красивое платьице. Еще и дизайнерское. На уговоры они потратили еще бутылку вина. По итогу Хосок платье надел. Но самого его пришлось снимать с фонтана и бежать куда подальше, пока не приехала полиция и не увезла их в участок за хулиганство. Побег привел их на кладбище. И этот момент вызывал вопросы как у Хосока, так и у Чимина. Оба не поняли, что Юнги могло там понадобиться. По прибытию туда Юнги сразу исчез из виду. А вернулся минут через десять, весьма подавленным. На лечение его грусти потратили еще бутылку вина. С кладбища в общем-то они и отправились на пляж. Но на обычный пляж им ехать не хотелось, отправились за город. Так они и оказались на том самом нудистском пляже. Юнги, вспомнив итальянский, тихо мурлыкал Хосоку на ухо всякие милости. По крайней мере дошедшие до слуха Чимина слова были весьма слащавыми. Ему самому оставалось обниматься только с бутылкой виски. — Не знаю, что ты там лепечешь, — чуть заплетающимся языком проговорил Хосок. — Но надеюсь, что это молитва. - От такого заявления Пак давится виски в приступе смеха. Юнги, кажется, даже не обижается, возможно от того, что просто не слышал сказанное Хосоком. И переходит на разговор не самого приличного характера. Хосок все еще не понимает ни слова, а Чимин решает удалиться куда подальше. Ну, так, чисто на всякий случай. На пляже они и засыпают, без дальнейших происшествий. — … А проснулся я не на много раньше вашего. Что было дальше, вы знаете. — Какой стыд-то. — Хосок прячет лицо в руках. — Я надеюсь никто из моего приходя сейчас не в Риме. Никто не должен об этом узнать. — Да кто узнает, если сам не расскажешь, — отмахивается Чимин. Дальше он обращается к Юнги. — Ты лучше скажи: мы на кой на кладбище ездили? — Мин подозрительно бледнеет. — Не знаю, зачем мне понадобилось ехать туда вчера и что я там делал, но нам надо туда снова. Проверить. — А что такого вообще было на кладбище? Чью могилу ты посещал? Вопрос Хосока остается без ответа. Юнги подозрительно быстро доедает свой завтрак и начинает торопить Хосока с Чимином. Причин спешки не объясняет, но выглядит весьма встревоженно. Правда все же замечает, что крест с шеи никуда не делся. И судорожно заклеивает его пластырем, матерясь себе под нос. — Теперь мне придется бить на этом месте тату, — фырчит он. — А вариант с засосами священника не катит? — едко усмехается Чимин. И получает в ответ два непонимающих взгляда. — Значит ли это, что под другими твоими татуировками так же скрыты следы от крестов? — Хосока ситуация так же начинает веселить. А вот Юнги совсем не смешно. Этот инцидент и убить его мог. Хорошо, что с ними Чонгука не было. Ехать до нужного им места не так уж и мало. Оказываются они на кладбище спустя два с половиной часа тряски в душном общественном транспорте, забитом толпой людей. К слову, ехать приходиться с пересадками на нескольких автобусах и метро, от этого легче совсем не становится. На вопрос Хосока, не может ли Чимин или Хосок переместить их снова, Пак отвечает: — А зачем? Этим можно пользоваться в экстренных ситуация, вроде тех, где надо переносить священников в платьях с нудистских пляжей. А так и на своих двоих довольно интересно, — отвечает Чимин. Издевается еще. На кладбище приезжают в весьма злом и измученном состоянии. А Юнги так и не объясняет, зачем они сюда прибыли. Только все повторяет: «Проверить, не натворил ли я чего-нибудь плохого». Не смотря на ярко палящее солнце и жару, от места веет холодом, хотя они еще даже не вошли на саму территорию. Кладбище оказывается закрыто для посещений по будням, оно давно не используется. Поэтому через ограду приходится перебираться. Хосок про себя лишь молится о том, что бы их не застала полиция, а вчера Юнги не занимался осквернением могил. Он так же подмечает, что самые ранние надгробия датируются тысяча девятьсот тридцатыми годами. Но Юнги ведет их дальше в глубь. Пока не останавливается у одной конкретной могилы. Она в достаточно хорошем состоянии, вокруг растут розы. Видимо дикие, не нуждающиеся в особом уходе. Юнги просто останавливается около нее и молчит. Хосок из-за его спины успевает заметить лишь год смерти: тысяча девятьсот тринадцатый. Дата кажется ему знакомой, но что с ней связанно? Где он мог ее слышать? — Вспомнил что-нибудь? Что тут вчера произошло, что ты так подорвался? — нарушает тишину Чимин. — Да, Юсто, расскажи нам, что произошло. Или как мне правильнее тебя называть? — раздается сзади недовольный мужской голос. Хосок оборачивается и замирает с широко распахнутыми глазами. Парень перед ними не стоит на земле, а словно парит в воздухе. Он завис полупрозрачным силуэтом. И лицо выглядит знакомо. Тысяча девятьсот тринадцатый. Италия. Парень. Хосок начинает понимать, кто перед ними, но не хочет в это верить. — Намджун, — подтверждает его догадки Юнги. — Вот и снова встретились.