Там, где всегда темно

      Прошёл месяц после возвращения Вэй Ина в Облачные Глубины. Месяц в молчании и заточении в стенах цзинши. Месяц приступов апатии, сменявшихся приступами ярости. Месяц провалов и забытья, чередующихся с бессонницей. Месяц равнодушия ко всему, тишины и отчаяния.       Первый месяц после смерти Лань Чжаня.       И, хотя Вэй Ин по-прежнему не знал, что ему теперь делать, как жить, он всё-таки жил. Но его руки ни разу не коснулись талисманов или старых заметок с набросками новых изобретений, вина и острой приправы. Часто по ночам можно было услышать горестный плач флейты, идущий от цзинши — единственный звук, что напоминал всем о том, что Вэй Усянь ещё здесь.       Однажды утром он встал с постели под звук колокола в пять часов, взял широкое полотенце, накинул тёплый плащ и вышел из дома.       Хватит.       Зимний воздух не мог причинить ему неудобств — внутри его царил мёртвый холод, с которым ни один мороз не был в силах сравниться.       Дорожка между деревьями и камнями сделалась скользкой. Вэй Усянь пару раз чуть не упал, пока ковылял по ней. Он помнил, как Лань Чжань всегда шагал по ней с особой грацией, даже если она вся была сделана изо льда. И сам Вэй Ин цеплялся за его локоть, чтобы не свалиться. А иногда он нарочно скользил, наслаждаясь секундами свободного движения. И знал, не оглядываясь, что Ванцзи не сводит с него глаз, готовый устремиться вперёд и поймать в любой момент.       В этот час и в такую погоду в Холодном источнике не было ни души. Скинув одежду и полотенце на землю, Вэй Ин задержал дыхание и соскользнул в воду. На мгновенье весь воздух выбило из его груди, а сердце остановилось. Но он заставил себя остаться.       Воды Холодного источника исцеляли не только тело, но и душу. По крайней мере, так считалось.       Проведя в них почти час, Вэй Ин выбрался, дрожа всем телом, и принялся вытираться.       Прежде за него это делал Лань Чжань. Он всегда закутывал Вэй Ина в самое большое полотенце и быстрыми движениями обтирал его кожу, согревая. Стоял близко-близко, не отвести глаз. А после всегда целовал в кончик носа, прежде чем протянуть одежду. И, пока Вэй Ин натягивал её, обтирался сам и приводил себя в порядок. Вместе они возвращались в цзинши, кушали или шли в постель, зависело от того, какой был час.       Тяжело вздохнув, Вэй Ин бросил полотенце к ногам и принялся натягивать на влажное тело свою одежду. Какая разница? Больше некому его ругать и оберегать. И ему нет смысла заботиться о себе. Будь что будет. Он готов ко всему. Теперь ему всё равно.       Вернув полотенце в цзинши, он побрёл в столовую. Впервые с момента своего возвращения. И, если подумать, впервые за полгода.       Стоило ему переступить порог, как все головы разом обернулись к нему. И, если до этого тишина за завтраком была просто привычной и созданной правилами, то сейчас она мгновенно сменилась и стала ошеломляющей и напряжённой. Будто натянутая струна.       Поклонившись, Вэй Ин прошёл к одному из двух пустующих мест, тому, что занимал всегда, и сел за стол. Лань Сичэнь поймал его взгляд и приветливо улыбнулся. Не поднимая головы, Вэй Ин взял свои палочки и тихо-тихо начал есть. Куски застревали в горле, но он заставлял себя глотать их, пока тарелка не опустела.       После завтрака Вэй Ина потянуло назад в цзинши, подальше от чужих взглядов и воспоминаний. Но вместо этого он развернулся и направился к классной комнате, где сейчас проходили занятия. Кивнув учителю, он прокрался на заднюю парту и спрятался там, тихо слушая лекцию.       Он просидел, не шелохнувшись и не отвлекаясь. Когда голову заполнял чужой голос, в ней не оставалось места для собственных мыслей, которые с каждым днём становились всё темнее.       Вэй Ин должен попытаться остановить это. Ради Лань Чжаня и для Сычжуя.       После обеда он отправился к домику с горечавками. Сейчас здесь не было цветов, только белый снег. Но он сел на крылечко и остался там неподвижным сжавшимся комком до позднего вечера. Так его и нашёл Лань Сичэнь. Он ничего не сказал, просто сел рядом. А через какое-то время достал сяо и начал играть, пока колокол не возвестил об отбое.       На следующий день Вэй Ин вновь встал на рассвете, притащил себя в источник и на завтрак. Время до полудня он провёл в библиотеке, читая толстую старинную книгу, полную исторических фактов, имён и цифр. А после обеда отправился кормить кроликов. С наступлением зимы их поместили в загон, закрытый от ветров и снегопадов. Его ослик, Яблочко, тоже был здесь. Вэй Ин потрепал его по чёлке, на что тот лишь разорался так, словно ему только что пытались отрезать голову.       Посетив вечерние занятия у старших адептов, Вэй Ин вежливо поклонился Лань Цижэню, который как раз вёл их, и отправился к стене. Ловко перемахнув её, он оказался за барьером и сразу же свистнул.       Вэнь Нин явился спустя три секунды. Его лицо, навек застывшее, не могло выражать эмоций, но голос выдавал их сполна.       — Молодой господин Вэй! — закричал он так взволнованно, так чисто, что несколько птиц, напуганные, взлетели с деревьев в белое небо.       — Вэнь Нин, — кивнул Вэй Ин.       И не узнал свой голос.       Он заговорил впервые за месяц. И будто это был кто-то другой. Слова резали его горло, царапали язык и кололи губы, словно с каждым звуком он выплёвывал изнутри битое стекло.       — Молодой господин Вэй! — вновь заголосил Вэнь Нин. А затем упал на колени. — Я так волновался, так волновался! Ах!       — Нет нужды, — прохрипел Вэй Ин.       К чему волноваться о потерянной душе? Его уже не спасти и не стоит прикладывать усилий.       — Встань, — он наклонился и, зацепив Вэнь Нина под мышки, потянул вверх. Тот поднялся, заглядывая в его лицо, внимательно, цепко, в поисках чего-то, чего там больше не было.       — Пройдёмся? — предложил Вэй Ин всё тем же расколотым чужим голосом. Вэнь Нин поспешно закивал. Сложив руки за спиной, Вэй Ин первым зашагал вперёд вокруг стен Облачных Глубин. И Вэнь Нин как всегда последовал за ним.       С того дня это стало обычным распорядком для Вэй Ина. Он поднимался в пять, купался в ледяной воде, завтракал, сидел на занятиях или в библиотеке, прогуливался с Вэнь Нином, кормил кроликов, пил чай в тишине с Лань Сичэнем, а перед сном слушал, как Сычжуй играет на своём гуцине. Всё это время Вэй Ин почти не разговаривал, но каждый раз, когда он произносил что-то, его голос звучал хрупким и сломанным. Иногда, глядя на то, как А-Юань щиплет струны, он хотел спросить, отозвалась ли душа Лань Чжаня на расспрос, играл ли их сын эту мелодию для него, но каждый раз его горло сжималось, и слова не выходили. По ночам он сам играл на флейте тоскливые протяжные мелодии и засыпал лишь на пару мучительных часов. Ему больше не снился Лань Чжань — ни живым, ни мёртвым, и сны не приносили облегчения. И в них, и в реальности его ждала только темнота. Он больше не чувствовал ничего, кроме опустошения. Всю свою боль он затолкал как можно глубже. Он не мог её пережить, не знал, как. Но было бы несправедливо мучить из-за этого других, тех, кто волновался за него. Он должен быть сильным, должен справиться для них. Иначе как они пойдут дальше? Туда, куда он не мог.       В один из дней Вэй Усянь долго бродил по горам, когда вдруг наткнулся на место, которого не было раньше. Это была маленькая беседка из белого камня, внутри которой находилось что-то вроде алтаря и рос раскидистый куст, который весной, должно быть, красиво цвёл. Её вход украшали изящные, вырезанные журавли и облака.       Вэй Ин вдруг понял, что это, споткнулся и упал на землю. Снег набился ему в нос и рот, и он сдавленно закричал, давясь холодом и болью. А затем перекатился на спину, вскочил и побежал. Ветки хлестали его по рукам и лицу, и беззвучный вопль раздирал грудную клетку, но он и не подумал остановиться. Лишь влетев в безопасные холодные комнаты цзинши, он затормозил, упал на кровать и, зарывшись в одеяла, остался там до рассвета, пытаясь вновь научиться дышать.       Вэй Ин старался, честно, он пытался каждый день. Заставлял себя. Быть сильным. Не причинять другим неудобств и беспокойства. Не быть обузой. Примириться со своей новой жизнью и новым миром. Но он не мог войти в то место. Не мог даже просто видеть его. Не сейчас.       Краем сознания Вэй Ин понимал, что снова бежит. Не буквально. На этот раз не от правды, а от той боли, что не мог пережить. Но затолкать её в разбитое сердце, нацепить на себя маску и спрятать свои истинные чувства за высокими стенами — это всё, что он придумал.       Он не мог быть собой без Лань Чжаня. Не мог быть никем.       Каждый раз, когда им приходилось разлучаться прежде, Вэй Ин всё равно знал, что скоро они будут вместе вновь, он чувствовал их связь, чувствовал Лань Чжаня. И сейчас это чувство ушло. Сколько бы он ни бродил теперь по тропинкам Облачных Глубин, сколько бы ни стоял у дверей классной комнаты, сколько бы ни заглядывал в окна, он больше не мог встретить Лань Чжаня. Там, где раньше был его муж, осталась лишь пустота. Вэй Ин падал в неё, рассыпаясь.       И его горе, его боль, всё, что он запер, чему не давал выхода, уничтожало его изнутри.       Вэй Ин не мог взорваться.       Сотни глаз смотрели на него, и он шагал, выпрямив спину, и белая лента не покидала его запястье.       В один из вечеров за чаепитием с Лань Сичэнем, тот внезапно нарушил обычное молчание.       — Вэй Усянь.       Вэй Ин, тихо потягивавший белый чай из крошечной голубой чашечки, поднял на него глаза. Время с Лань Сичэнем было приятным, особенно тем, что он не пытался расспрашивать, просто смотрел, читал по лицу и положению тела и делал выводы сам. Наверное, он привык к этому с Ванцзи. Это было приятно — не выворачивать себя наизнанку, но знать, что тебя всё равно поймут. А ещё — Лань Сичэнь, как и Вэй Усянь, потерял своего самого близкого человека.       — Мгм? — промычал Вэй Ин, показывая, что слушает. Лёгкий проблеск улыбки скользнул по губам Сичэня. Будто этот крошечный звук напомнил ему о ком-то.       — Завтра в Облачных Глубинах состоится приём для нескольких глав кланов. Они приедут на совет к нашему дяде и другим старейшинам. И, если ты не хочешь, тебе не обязательно с ними встречаться.       Вэй Ин сделал ещё один неторопливый глоток чая.       — Ладно.       Он не хотел.       Но если он не придёт, это вызовет беспокойство у Сычжуя, у самого Сичэня, у Вэнь Нина и всех этих маленьким и уже не очень учеников. Он не мог причинить им страдания. Хватит. Достаточно того, что его мир сломан. Они не должны падать во тьму вместе с ним. Он не должен тащить их за собой. У них впереди счастливая долгая жизнь, и они смогут пройти через эту потерю, эту боль, и найти свой путь. Но не Вэй Ин.       — Я люблю тебя, — произнёс Лань Чжань, сжимая его ладонь.       — Убирайся!       Вэй Ин не помнил тех дней. Но он был благодарен Небесам за то, что сейчас не разрушил никого, кто заботился о нём, так, как Лань Чжаня тогда.       — Я люблю тебя, — прошептал он, прижимая губы к белой ленте на руке. Но только луна слышала его признание. Флейта лежала на коленях. Потянувшись, Вэй Ин прижал её к губам и начал играть тихую грустную мелодию. Заунывный плач смерти. Иногда ему до жжения губ и кончиков пальцев хотелось исполнить их с Лань Чжанем песню. Но каждый раз он прикусывал язык и останавливал себя. Если он сыграет Вансянь, один, навсегда один, то разобьётся окончательно.       Следующее утро выдалось морозным и солнечным. Вэй Ин дольше, чем обычно, стоял в воде, смотря, как яркие блики отражаются от её поверхности и пытаясь отстроить заново разрушенные за беспокойную ночь стены своего самообладания. Он едва ли уснул сегодня — разум не желал отдыхать, подбрасывая ему то собственные злобные крики «Убирайся», то горы трупов — Вэй Ин не знал, тех ли, что были на горе Луаньцзан или тех, что были на холме в Туманной пустоши, то тихий глубокий голос, зовущий «Вэй Ин». Однажды Вэй Усянь забудет его звучание, его оттенки и окрас. Со временем в его слабеющей памяти, в неумолимо стирающихся воспоминаниях образ золотых глаз и тёмных волос, любимая улыбка и изгиб губ — всё это исчезнет, сотрётся, растает. Это неизбежно, и Вэй Ин боялся этого так сильно. Потому что сейчас только воспоминания у него и остались. Что случится, когда не будет и их?       Покачав головой, чтобы сбросить остатки ночи, Вэй Ин выбрался из источника, наспех вытер кожу и оделся. На ходу завязав волосы, он поправил лобную ленту на руке, отряхнулся и направился в столовую. Гости ещё не прибыли, но зал уже был украшен красивыми белыми цветами, и вдоль стен были приготовлены новые столы для приёма, а по углам расставлены серебряные чаши с благовониями. Приветственно поклонившись старейшинам и главе ордена, Вэй Усянь проследовал к своему месту. Маленькая чашечка с острым соусом привычно стояла около его тарелки. Кто-то каждый раз выставлял её для Вэй Ина, но он никогда к ней не прикасался. Для этого не было логического объяснения, но, стоило Вэй Ину только подумать об острой еде или вине, как его начинало выворачивать.       — Доброе утро, Вэй Усянь, — Лань Сичэнь подошёл к его столу и остановился напротив.       — Здравствуйте, Цзэу-цзюнь, — кивнул Вэй Ин и собирался подняться, чтобы поприветствовать главу как следует, но тот опустил руку и чуть сдавил его плечо, останавливая.       — Представители кланов прибудут к полудню, и мы все вместе отобедаем здесь прежде, чем начнём обсуждения, — произнёс Сичэнь. — Если ты не придёшь, ничего страшного.       — Всё в порядке, — покачал головой Вэй Ин. Он собирался улыбнуться, но не вышло, и он оставил эти попытки. Будет ли он когда-нибудь улыбаться снова?       — Правда? — глаза Сичэня сузились, а губы дрогнули. — Вэй Усянь, не заставляй себя. У тебя есть столько времени, сколько тебе нужно.       Вэй Ин моргнул.       Говорил ли Лань Сичэнь что-то подобное своему брату, когда тот так же скорбел по Вэй Ину?       — Я знаю, — просто ответил он и пожал плечами. Сичэнь осмотрел его и слегка нахмурился, но не стал настаивать. Одарив его ещё одной доброй улыбкой, он вернулся к своему месту. Но Вэй Ину показалось, что кирпичики в его стене задрожали.       Кролики всегда помогали ему собраться, и потому после утренней трапезы он отправился к их загону. Присев на корточки на снег, он поймал одного зверька и, покачивая его в руках, как младенца, пытался вновь обрести почву под ногами.       Остатки утра он провёл, прячась на задней парте в классе, слушая довольно пресную лекцию о трупах и способах избавления от них. В другой жизни он бы спорил и влезал в разговор, он бы предложил куда больше вариантов решения проблемы и все они были бы забавнее и интересней, но сейчас он не шелохнулся ни разу за два часа, позволяя сухому старческому голосу уносить его по реке воспоминаний в далёкое прошлое.       Ванцзи, прилежный, идеальный, сидел на своём месте в первом ряду, такой совершенный, красивый, словно ненастоящий, и Вэй Ин, вместо того, чтобы слушать нудные разглагольствования Лань Цижэня, пялился на этого юношу. Если бы он не знал, подумал бы, что Лань Чжань нефритовая статуя. Ровная осанка, собранный взгляд, застывшее лицо — он даже не шевелился и почти не мигал. Вот как можно быть таким? Вэй Ин не понимал, а он терпеть не мог не понимать что-то. Ему хотелось получать ответы на все вопросы, что возникали в голове, знать решения всех задач и загадок. И Лань Чжань определённо был настоящей головоломкой. Пытаться понять его — так сложно и так забавно. Интереснее всех этих лекций и книг.       Не замечая, Вэй Усянь засунул в рот кончик кисти и порядком обслюнявил его, продолжая глазеть на мальчика в первом ряду с белой лентой на лбу.       И в какой-то момент вдруг случилось неожиданное — Лань Чжань повернул голову и прямо уставился на Вэй Ина. Его светлые глаза, подобные льдинкам, сверкнули не хуже молний. Вэй Усянь, пойманный за бесстыдным разглядыванием, и не подумал смутиться. Вместо этого он широко улыбнулся. И тогда почувствовал, как от кисти слюна стекает по его подбородку. Глаза Ванцзи тотчас чуть сузились, как у дракона, и он быстро отвернулся. Едва слышно хрюкнув, Вэй Ин поспешно затёр рукавом слюну. А затем схватился за кисть и позволил вдохновению вести себя. К концу урока на его листе вместо лекции был изображён тонкий профиль прекрасного юноши. А рядом — белого дракона.       — Занятие завершено, — прозвучал голос учителя. Вэй Ин дрогнул, словно сбрасывая с себя невидимые цепи, и опустил глаза вниз — на его столе не было листов, заполненных рисунками. Подняв голову, он устремил взгляд вперёд, но на том месте, где когда-то сидел юный Ванцзи, оказался совсем другой мальчик.       Горло сжалось, и Вэй Ину пришлось стиснуть кулаки с такой силой, что только боль от впившихся в кожу ногтей привела его в чувство.       Вместе с толпой учеников он отправился на обед.       Всё было нормально. Всё было нормально с тех пор, как он решился покинуть цзинши. Он возвращался к людям. Он держался. Он шагал, ел, двигался, жил. Вэй Ин так старался.       Обеденный зал был переполнен. Среди белых ханьфу учеников Лань пестрели самые разные цвета — зелёные, розовые, синие, золотые.       Оказавшись в таком непривычном шуме и толпе, Вэй Усянь на мгновенье растерялся. Острое желание развернуться и сбежать сжало грудь. Но Лань Сичэнь заметил его и смотрел, и Вэй Ин заставил себя войти внутрь.       Всё в порядке. Он в порядке. В таком, каком может быть, учитывая всё случившееся. Он же сильный. Он же Вэй Усянь, Старейшина Илин. Ничто не может сломать его окончательно, ничто не заставит его взорваться.       Кивая людям вокруг и не различая их лиц и голосов, Вэй Ин прокрался к столу. Судорожным движением он схватил лежавшие на краю палочки для еды. Просто, чтобы держаться за что-то, чтобы занять свой разум и руки, не позволив себе утонуть. Но эти глаза вокруг, они смотрели на него с жалостью, они буквально кричали о его горе, его потере. И это было слишком.       Грудь болела, и каждый вдох давался с трудом. Вэй Ин приоткрыл рот, цепляясь за воздух так, словно тот заканчивался. Сердце звучало в ушах тысячей барабанов. И перед глазами всё расплывалось.       Но он держался.       А затем кто-то врезался в него сбоку. Вэй Ин отшатнулся и чуть не свалился. Но его слабые пальцы разжались, и палочки упали на пол. Этот звук — тихий стук дерева о камень, внезапно прозвучал раскатом грома в безоблачном небе. И каждый звук, каждый вздох в комнате вдруг затих.       Взгляд медленно сфокусировался, и Вэй Ин взглянул в бледное перепуганное лицо мальчишки напротив. Это оказался один из адептов ордена Цзинь. Совсем юный, он заметил, с кем столкнулся и тотчас принялся взволнованно извиняться.       Медленно Вэй Ин опустил взгляд на палочки.       — Я принесу вам новые, — выпалил юноша.       Но Вэй Ин замер. Он смотрел и смотрел на эти две палочки на полу. Одна из них переломилась от удара, и скол прошёлся как раз по вырезанному на ней изящному облаку.       Мальчик продолжал говорить, но всё, что слышал Вэй Ин, это шум крови в ушах. Всё, что видел — две палочки.       Лань Чжань держал их пальцами, ловко подцепляя самые вкусные кусочки, и вкладывал в рот Вэй Ина, а тот хихикал и качал ногами, сидя на его коленях.       И вдруг в тишине мира, в этой тьме, непроглядной, чёрной, ледяной, раздался громкий крик, сотрясший стены.       Вэй Ин упал на колени и вцепился в голову руками.       — Лань Чжань!       Его стены, его тщательно сооружаемые стены рухнули в одночасье, разбив его маску, и вся его боль, уродливая, непостижимая, невыносимая, вырвалась наружу, снося всё на своём пути.       — Лань Чжань!       Он кричал и плакал, он рыдал в голос, не в силах остановиться. И звал, звал, звал. Срывая горло.       — Лань Чжааань!       Кто-то обнимал его, чьи-то руки пытались закрыть его, защитить, спрятать, но это были не те, не те… Вэй Ин оттолкнул их и ударился об пол.       — Лань Чжань, — ещё горестней заплакал он, дергая себя за волосы. — Верните мне его, верните, пожалуйста, верните… Прошу… Лань Чжань…       — Тише, пожалуйста, учитель… папа, — тихо плакал Сычжуй рядом с ним. С другой стороны голосил Цзинъи. Но у Вэй Ина не было сил их утешить. Он держал свои слёзы с того дня, как Лань Чжань исчез, он полгода носил их в себе, и сейчас они вырвались из его сердца, своим потоком разнося во все стороны света куски его разбитого сердца.       В какой-то момент вместо прежних рук Вэй Ина обхватили другие — больше и крепче. Кто-то поднял его и прижал к своей широкой груди.       — Тшш, — прошептал над головой голос Лань Сичэня.       Вэй Ин зажмурился, позволяя слезам стекать по щекам и тихонько заскулил.       — Лань Чжань.       — Мне жаль, Вэй Усянь, — тихий вздох Цзэу-цзюня прошёлся по его макушке. Надломленный, грустный, грустный. — Мне так жаль.       Вэй Ин снова всхлипнул. Он слышал чужой плач, но у него уже не осталось сил. Только пустота. Он не помнил, кто и как вернул его в цзинши. Но в следующий миг, когда он пришёл в себя, он уже лежал в пустой постели в своём доме и кто-то тихо убирал волосы с его лица.       — Лань Чжань? — хрипло позвал он.       — Нет, — ответил Лань Сичэнь.       Вэй Ин отвернулся, сжался в комок и, прижав к сердцу руку с белой лентой, снова заплакал.       Всё, что осталось, это лишь тьма. Вэй Ин знал это. Рассвет больше никогда не наступит.