***
Другая сторона Луны, также известная в популярной культуре как темная сторона Луны, — это просто та сторона, которую люди не могут видеть с Земли. Благодаря творениям таинственных универсальных сил скорость, с которой Луна вращается вокруг своей оси, и скорость, с которой она вращается вокруг Земли, синхронизируются настолько идеально, что Земля долгое время не имела представления о том, что было по ту сторону Луны. Не то, чтобы она что-то упустила. Луна там все еще была с заимствованными серебряными огнями, кратерами и меньшей гравитацией. Но Земля еще не знала об этом всего, хотя их отношения уходят корнями в давние времена. Тысячи лет назад, когда все это началось. Люди могут жить с кем-то и быть синхронизированными все время: они могут быть друзьями, супругами, знакомыми, коллегами, больше, чем друзьями, - и все же есть вещи, которых они могут не знать. Вещи, которые нам могут не рассказывать. Секреты, которые можно сохранить. Неважно, кто этот человек. Не всякий может быть частью всего в жизни человека. За этим могут стоять веские причины, а иногда и нет. Чувствовала ли Земля когда-либо предательство из-за того, что Луна скрывала правду? Никто не знает. Но как насчет человека? Конечно, в это уравнение входит больше эмоций, потому что люди есть люди. Беспорядочные создания.***
Удивительно, но его рука не дрожит. И его зрение не размывается. Шерлок не знает, что это говорит о его нервах. Он слишком храбрый? Или слишком напуган? План Лазарь запущен. Он печатает с максимальной концентрацией. Ты абсолютно уверен? С этого момента нельзя оглядываться. То, что ты спросил меня в ответ, не входило в план. Он приведен в действие. Не трать время зря. Считай, что это сделано, брат мой. Он закрывает глаза и готовится к неизбежному. — Шерлок? Шерлок! Нелегко отличить отрывистый шепот от болтовни окружающих. Этот шум вокруг раздражает. Но, конечно, как и все, он служит определенной цели. Это сделано для того, чтобы сделать сцену максимально реальной. Чтобы казалось, что все в шоке. Все ужасно напуганы, потому что человеческое тело лежало на земле. Из-за треснувшего черепа повсюду брызги крови. Кровь свободно текла по тротуару, под его ботинками, по холодному твердому камню. Потому что человеческое тело только что спрыгнуло с крыши четырехэтажного здания на глазах у десятка пар человеческих глаз. Это не должно быть красивым зрелищем. Собственно, всего одна пара глаз. Остальные знают, что он на самом деле не прыгнул. Что все это было фальшивкой, тщательно продуманным фарсом, чтобы ложь сделать правдой, в точности, как он сказал перед прыжком. Все это ложь. Так легко притворяться. Это так легко: знать и при этом вести себя так, словно удивляешься. Но так ли это на самом деле? Разве он уже не усвоил этот урок? Или он думал, что да. Теперь вздохи стали отчетливее. Потому что теперь их легко отделить от фальшивых вздохов окружающих. Этот голос полон боли. Как будто кто-то умирает. Как будто мертвое тело, лежащее на земле, было более живым, чем обладатель этого голоса. Рука на его плече предупреждает его, что сейчас он должен быть безжизненным телом. Потому что там единственный человек, перед которым ему нужно было притворяться. Как будто он не знает, что Джон там. Как будто он не знает, как дышит Джон. Как ходит Джон. Как звучат его шаги, когда Шерлок прислоняется ухом к полу. Да, он делал это бесчисленное количество раз. Джон не знает. Очевидно, он никогда бы этого не сделал. Он всегда говорил себе, что это всего лишь часть его обычных экспериментов, связанных с Джоном. Каталогизация Джона и всего о Джоне. Как будто Джон уже не думал больше, чем нужно. Больше, чем он бы предпочел. Но меньше, чем ему хотелось бы. Он хотел бы, чтобы Джон поглотил каждую вену, каждую молекулу и плоть его тела. Он действительно хотел бы. Но это уже невозможно. — Я врач, позвольте мне пройти. Дайте мне пройти, пожалуйста. Боль, столько боли… Шерлок считает, что было бы очень удобно, если бы он мог оглохнуть по своему желанию. Слова выходят с трудом. И Шерлок понимает, что он на самом деле недостаточно обдумал это. Он недостаточно думал о последствиях и влиянии на Джона. Потому что в тот момент дело было приоритетным. Его смерть была приоритетом. А теперь он сломал Джона, возможно, убил и его. Почему он никогда об этом не думает? Он никогда не думает о том, что будет потом. Для него жизнь всегда в настоящем. Должно быть, это огромный недостаток характера. Никто никогда не говорил ему, что это недостаток. Почему Джон ничего ему не сказал? И становится так сложно не сесть. Чтобы не сорвать фарс и не сказать Джону, что он не тот, кем кажется. Что он жив. Это непросто. Притворяться никогда не было легко. А сейчас это слишком сложно. Он не хотел этого, не так ли? Конечно же, он этого не хотел. Он многого хотел. Он хотел сидеть на кухне, смотреть в микроскоп и чувствовать Джона по всей квартире. Он не хотел оставлять 221b и все и всех, что делает ее домом. Пыль на каминной полке. Или забытые чашки Петри под раковиной, которые в действительности никогда не были забыты. Или запах нафталиновых шариков от джемперов Джона. И подогрев тостов на кухне. Он никогда не утруждал себя завтраком. Но запах ему нравился. Ему действительно нравилось. Это была важная часть его существования. Он будет покупать молоко на следующее десятилетие. Он даже попытается содержать квартиру в чистоте. Чтобы снова быть там. Идти босиком по ковру и смотреть, как Джон собирается, спускается по лестнице, снова ругает его за состояние кухни, говоря, что он больше не может этого терпеть. Он бы попытался сосредоточиться на текстуре ковра под ногами, чтобы ничем не спровоцировать Джона. Он мог бы наблюдать, как Джон спускается по лестнице, еще сто лет, и не потребовал бы ничего большего. Он не хотел оставлять Джона. Когда-либо. Если бы это было удобно, он бы никогда не снял наручники с прошлой ночи. Джон поймет это? Узнает ли когда-нибудь об этом Джон? Было бы лучше, если бы он действительно оставил записку? Вместо того, чтобы наполовину убить себя и Джона этим телефонным звонком? Или, может быть, это действительно лучше. То, что Джон не знает, не может навредить ему. Разве это не популярная фраза? На самом деле это для безопасности Джона. Чем меньше он знает, тем меньше вероятность, что он станет мишенью. Неважно, насколько хорошо Джон умеет хранить секреты. Потому что важнее всего то, что Джон заботится о нем. Шерлок не может сравнить, насколько эта забота соответствует его собственной. Но она есть. А сантименты делают людей слабыми. И поэтому ему нужно было умереть, чтобы прицел снайпера был снят с Джона. Неважно, что Моран видела его живым. Единственное, что имеет первостепенное значение, — это то, что Джон не знает. Так Джон будет в безопасности. Шерлок даже не хочет признавать, как много спорит сам с собой. Это обычное психологическое явление. Люди пытаются оправдать свои ошибки каждым маленьким аргументом, который они могут найти. Потому что ошибки и неправильные решения делают их слабыми. И никто не хочет быть слабым, даже в убежище собственного мозга. Человеческий разум имеет слишком много производственных дефектов. Любовь делает простых людей уязвимыми. Насколько он был дураком, считая себя выдающимся. Ужасный звук. Фальшивая болтовня вокруг него. И нет никаких признаков ее прекращения. Ему нужно, чтобы все заткнулись. Ему нужно, чтобы все на мгновение перестали действовать, чтобы он мог ясно мыслить. Слышны знакомые шаги. Теперь все неправильно и ошибочно. Все так неправильно. Этого не должно было быть. — Нет, он мой друг. Он мой друг. Пожалуйста. Он не может вспомнить, слышал ли он когда-нибудь такого Джона. Это даже не похоже на Джона. Звучит как полая сломанная раковина, эхом отдающаяся внутри. Джон совсем не похож на человека. Что он натворил? Майкрофт снова и снова спрашивал его, уверен ли он. Если бы он был абсолютно уверен. Он думал, что был. Затем чья-то рука касается его пульса, его, казалось бы, небьющегося пульса. Пальцы, которые никогда не касались его без крайней необходимости. Прикосновение, которого он никогда не чувствовал, прикосновение, которое было во сне. Сейчас он касается его. Пальцы Джона отчаянно пытались найти признаки того, что он жив. Мяч под мышкой Шерлока гарантирует, что Джон его не найдет. Просто фокус. А потом он уходит. Прежде, чем Шерлок сможет решить, что было бы неплохо прикоснуться к нему в ответ, если бы мертвые тела могли коснуться спины живого. Но другая пара рук отрывает непреклонную руку Джона. Отнимая последнюю возможность прикоснуться к нему неизвестно на сколько лет. Может, навсегда. Это нечестно. Ничего подобного. Он никогда не хотел, чтобы пальцы Джона на его пульсе были единственным прикосновением, не говоря уже о последнем. Он многого хотел и даже позволил себе помечтать, но теперь все это бессмысленно. Потерянный в обстоятельствах, решениях и фальшивой смерти. Во всем его вина. Повсюду неподходящее время. Призрачное прикосновение все еще сохраняется после того, как Джон убрал свою руку. Но он все еще слышит его болезненное дыхание. Был ли он просто другом Джона? Был ли Джон для него просто другом? Вопрос не нов. И вопрос имеет тенденцию появляться в самых неподходящих местах и в самое неподходящее время. Например, когда, казалось, тихим вечером, Джон вернулся из продуктового магазина и плюхнулся на стул, а Шерлок молча включил чайник и подумал об их отношениях. Хотел бы Джон чего-то большего? Не стал бы он себя ненавидеть, если бы было нечто большее? Но он не спросил об этом. Он всегда молча подавал Джону чай и возвращался, чтобы подумать о том, что ему нужно, чтобы отвлечься от мыслей, связанных с Джоном. Он много думал об этом. Между исследованием пятен крови на оторванном куске ковра и наблюдением за частицами пыли под микроскопом. Когда Джон, совершенно не подозревая об этом, смотрел телевизор. Он думал об этом, когда Джон ревновал и чувствовал угрозу со стороны не тех людей. Это было почти смешно. Но, оглядываясь назад, на самом деле это не так. Или случаи, когда дело закрыто, и Шерлок часами накачивался адреналином, а Джон смотрел на него с каким-то непонятным выражением в глазах. Отчасти это была нежность. А остальное… Шерлок хотел, чтобы это было что-то большее, но все равно не осмеливался спросить. Кто ты мне? Кто я тебе? Ответ непростой. Это единственное, в чем он сейчас уверен. Он лежит в луже поддельной крови лицом вниз на тротуаре, притворяется мертвым и убивает своего лучшего друга по-настоящему. И еще он уверен в том, что Джон был не просто его лучшим другом. Нет, это еще не все. Он мог обмануть всех. Даже Джона, когда хотел. Но он не мог обмануть свой собственный сознательный и спорящий разум. Может, лучше бы Джон не знал всего. Это было хорошо. Половина правды. Джон никогда не знал, кем он был для Шерлока. Не было никаких ожиданий. Джон будет меньше горевать. Боль должна переноситься одна и только одна. — Пожалуйста, позвольте мне просто… В этот момент он хочет, чтобы Джон снова прикоснулся к нему. Только раз. Чтобы он смог насладиться им на этот раз. Записывая каждую реакцию каждой части его тела и навсегда сохраняя их в своем дворце разума. Какое-то время он будет скучать по нему… он будет скучать по нему постоянно. Кто-то переворачивает его, и он видит сквозь дымку фальшивой крови в глазах. Это Джон. И не то выражение лица Джона, которое он хотел бы видеть когда-либо в этой жизни. — Господи, нет, — он слышит, как Джон говорит. Недоверчивый и испуганный тон — это уже слишком. Шерлок не может поверить в свою силу воли в этот момент. Джон выглядит мертвым. Как будто кто-то забрал свет из его глаз. Он сделал это. Конечно, он. Джон пытается встать, вероятно, потому что теперь он может видеть его лицо. Его фальшивая кровь покрывает мертвое лицо. Кровь не должна сильно шокировать. Но лицо должно. — Боже, нет. Это последнее, что он может слышать перед тем, как его поднимут на носилках и увезут. Может, это действительно ошибка. Может, Майкрофт был прав с самого начала. Падение не повредило ему. Этого никогда не предполагалось. От чего больно, так это от разлуки и от бремени мыслей, что это была ошибка. Больно покинуть дом, дом, который давно перестал быть просто местом. — Итак? — Итак, что? — Ты действительно все продумал? Я имею в виду… — Майкрофт, — Шерлок спокойно перебивает брата, — не спрашивай меня. — Просто убедись, брат мой. Я не хочу вмешиваться, но ты меня знаешь. Я все вижу. — Что ты пытаешься сказать? — Шерлок выпрямляется на стуле, пытаясь не вспоминать болезненные вздохи и запыхавшийся шепот. — Может, было бы лучше, если бы он знал. Просто наблюдение, — Майкрофт скривил губу. — Сэкономил бы мне немного сил и избавил его от ненужных эмоций. Вы двое практически одно целое. Я не могу представить, что он чувствует. — Что бы я ему сказал? — огрызается Шерлок. — Что? Я бы оставил записку о том, что мне нужно скрываться, и, возможно, я больше никогда его не увижу? Что может быть лучше этого? Неуверенность лучше? Он останавливается, чтобы перевести дух. Его глаза горят, но Майкрофт не должен видеть слезы, которые пытаются пролится. Тупые слезные железы. На самом деле у него никогда не было времени даже сидеть и думать о последствиях, которые вызовет его маленький трюк. — Отпущение грехов лучше, Майкрофт. Лучше быть мертвым, чем быть где угодно и нигде одновременно. — А если ты вернешься? Нет, если… прости за язык, — Майкрофт вздыхает, — что будет, когда ты вернешься? — Тогда я вернусь, извинюсь и… На лице Майкрофта появилась болезненная улыбка. Он сочувствует, проявляет жалость. Он жалеет своего младшего брата, который не продумал весь план. Это отвратительно. Жалость ненавистна. Шерлок Холмс никогда не делал ничего, чтобы заслужить жалость. — Ты не думал о последствиях, не так ли? — Я думал только о его защите, — сказал Шерлок и добавил, как будто запоздало, — и безопасности окружающих меня людей, — это не то же самое, но его действительно расстраивает знание того, что он мертв для миссис Хадсон и Лестрейда. — Я понимаю это, Шерлок. Действительно, — Майкрофт качает головой, — но прямо сейчас ты можешь это почувствовать. Этого мало. Не так ли? — Ты не скажешь ни слова по этому поводу. Майкрофт на это не отвечает. — Пообещаешь мне кое-что? — спрашивает Шерлок, глубоко вздыхая. — О чем ты? — О чем еще? О Джоне, конечно, — Шерлок нахмурил брови, чтобы показать раздражение, но также, чтобы скрыть тот факт, что его голос немного дрогнул. Даже упоминание о нем заставляет его сердце биться быстрее. Сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к этому? Он хочет привыкнуть к тому, что скучает по Джону? — Я слушаю. — Просто держи его в безопасности, ладно? Не вторгаясь в его границы и не слишком выделяясь, просто делай то, что ты делаешь, и просто… следи за ним. Майкрофт снова смотрит на него. На этот раз Шерлок не видит ни жалости, ни обычной для Майкрофта гордости: «Я же тебе говорил. Никогда не привязывайся», — это просто грусть. Майкрофту грустно за него. Шерлок грустит о себе. Уже оплакивая смерть, смерть всего, что у него было. — Ты хочешь, чтобы я присматривал за ним… Почему? Думаешь, он будет ждать тебя? — Я не говорил этого, не так ли? — Шерлок сердито смотрит. — Ты думаешь, что это не так, — Майкрофт отвечает, поджимая губы, очевидно, думая о чем-то другом. — Просто сделай это как одолжение для меня. Я не прошу многого, — Шерлок отворачивается от брата, надеясь, что тот не заметит, как подергивается его губа. — Хорошо, — Майкрофт кивает и смотрит себе под ноги. — Как пожелаешь. — Держи его в безопасности, чтобы, когда я вернусь, у меня еще был шанс. Если я вернусь… и… — Шерлок понимает, что его собственный голос выдает состояние его ума. — И? — Майкрофт смотрит вверх. Шерлок видит, как он крепко держит стол, побелев костяшками пальцев, словно сдерживается, чтобы что-то сказать. Шерлок хочет, чтобы Майкрофт просто сказал это. — А если я этого не сделаю… все равно держи его в безопасности. Может, как воспоминание. Ты прекрасно знаешь, что он значит для меня. Все еще. И нет, — он многозначительно смотрит на Майкрофта, — ты не будешь жалеть меня за это. — Я не планировал, Шерлок, — Майкрофт улыбается. — Я не такой уж жестокий. Шерлок молча кивает. — Будь осторожным, — Майкрофт снова говорит, — ты знаешь, кто видел тебя живым. И у моей защиты есть предел. — Я буду, — Шерлок резко встает. Еще немного времени в этой душной комнате, что Майкрофт называет офисом, и он умрет по-настоящему. — До свидания, Шерлок. — Да. — И если ты захочешь его увидеть, он будет сегодня у твоей могилы. Примерно через час. Твой транспорт будет здесь через два часа, — Майкрофт отодвигает свой стул, чтобы сесть, — так что, если ты хочешь… — он неопределенно жестикулирует. — Правильно, — Шерлок не может понять, как эта новость может быть одновременно счастливой и разрушительной.