II. Жить дальше

Настоящее время Ирландия, Клифден Несмотря на все старания, бесшумно и незаметно просочиться в ванную не удалось. Виктор возник перед ней сразу, как только Мия закрыла дверь номера. Запястьем она смахнула холодные капли с кончика носа (Мия просто знала, что они холодные), пряча глаза от пронзительного чёрного взгляда. — Дождь... кхм... там... пошёл, — да, это определённо всё объясняло. Ван Арт без слов опустился на колени, помогая снять размокшую обувь, освобождая покрасневшую и жалко сморщившуюся кожу ступней. Так же молча и быстро расстегнул пуговицы (с которыми плохо справлялись дрожащие, окоченевшие пальцы) тяжёлого от набранной влаги тренча, сбрасывая его бесполезный, избыточный груз с худеньких плеч прямо на пол. Следом бесформенной тряпкой к нему присоединился вязаный жилет. Но когда услужливо-ловкие пальцы коснулись ворота рубашки... — Не надо, — прозвучало слишком резко, и она тут же попыталась сгладить. — Спасибо, Вик, дальше я сама, — потянулась за лежащей на полу одеждой. — Оставь, я разберусь. Я приготовил ванну, но сейчас вижу, что лучше душ. Не трать время. Тебе необходимо согреться. — Да, — Мия сделала несколько шагов и остановилась. — Мне полотенце нужно взять и... — Полотенце и халат уже там. — Футболку. — Хорошо, я принесу футболку, если... — Да, спасибо, — и скрылась за дверью ванной комнаты. Рубашку она стянула через верх, расстегнув несколько пуговиц, вмиг справилась с брюками (как и большинство предметов её гардероба, сейчас они были чуть велики) и лифчиком. Когда послышалось вежливое постукивание, Мия уже скатывала по бёдрам мокрые, перекрутившиеся трусики. — Секунду, Вик, — и шагнула в воду... Конечно, Виктор не мог ошибиться с температурой, но показавшаяся слишком горячей вода беспощадно жалила кожу её продрогшего тела. Заставив себя перетерпеть, она погрузилась в ванну, по подбородок утонув в пене с нежным ароматом чайного дерева. — Заходи. Виктор, словно бы не обращая на неё внимания, прошёл к небольшой тумбе и положил длинную футболку сверху на аккуратно свёрнутое полотенце. И только потом негромко спросил: — Комфортная температура? — Через пару минут, думаю, смогу дать тебе ответ. Как только немного оттаю, — улыбнулась она. — Не вижу повода для веселья, — хмуро произнёс вампир. — Да и я тоже, откровенно говоря, — прикрыла глаза, запрокидывая голову на бортик и слыша... — Не лежи в воде слишком долго. Максимум пятнадцать минут: дальше она начнёт остывать. И я всё же рекомендую принять после душ, — шорох ткани и щелчок аккуратно прикрытой двери. Тело постепенно обретало свойственную ему температуру, а Мия всё никак не могла избавиться от навязчивых мыслей о том, что она упустила... Киган мог бы остаться жив. Если бы они не встретились? Мия вспомнила их знакомство... Если бы они не встретились, Уолш имел все шансы погибнуть на полуразрушенной лестнице к замку... Она могла жёстче объяснить свою незаинтересованность. Но ведь и так... Поводов Мия не давала... Зачем согласилась на пари? С другой стороны, вспоминая слова Мейв, не пари – так придумал бы что-нибудь другое. «С рождения упрямый». Медальон... А вдруг он не обладает никаким мистическим свойством, и её спасение – чистой воды случайность... И их последняя встреча... Тоже случайность. А если б она согласилась на поездку и Уолш бы не пошёл к машине, не встретил бы неизвестного, остался бы жив... К Софии бы попали снимки, а значит, и к Виктору. Едва ли после они бы встретились в Париже. Виктор бы по-прежнему ни о чём не подозревал... И тогда смерть грозила бы Виктору... Мию пробил озноб. Случай. Случайный выбор... Случайный дар... Вдруг вспомнив слова пророчества, как ей показалось тогда, полусумасшедшей старушки, девушка вдруг ясно поняла, что та имела в виду. Две тени – клан и Виктор. Всполох огня, спугнувший тень, Киган? Старушка не уточняла, какую тень он спугнёт. И ведь правда... Могло случиться иначе. В чём Мия могла ошибиться? Какой случайный дар должен был вернуть Киган? Жизнь, которую подарила ему Мия и, пусть не своими руками, но забрала... Или медальон... Медальон. Мия аккуратно, не с первого раза скользкими от воды и пены пальцами разомкнула застёжку цепочки, положила украшение на край ванны. Голова болезненно гудела от мыслей, незаданных вопросов, неполученных ответов. Она открыла слив, спуская воду, включила душ... Вытираясь мягким, пушистым полотенцем, своей сырой одежды Мия не обнаружила.

***

Пока она согревалась в душе, окончательно стемнело. Мия не стала зажигать верхний свет: её зрение после обращения вполне позволяло видеть в темноте (не как полноценному вампиру, но всё же), Виктору же он только бы доставил неудобство. Где находился вампир, Мия поняла, не пользуясь даже своим чутьём. Из открытой двери спальни проливалось вздрагивающее, невнятное сияние... Виктор сидел у окна с какой-то книгой в руках. На подоконнике горели свечи, и трепещущие язычки пламени отражались в тёмном стекле, причудливо оттеняя бегущие по нему капли дождя. Постель была заботливо разобрана: подушка взбита, приглашающе отогнут угол лёгкого, но тёплого одеяла... Мия застыла в дверях, поражённая удивительно ясной, прозрачной правильностью момента. Такое обыденное, простое, и вместе с тем уютное, непоколебимо верное... Как будто иначе не могло, не мыслилось. А ведь... Мия прикрыла глаза, загоняя обратно предательски выступившую влагу... — Что такое, милая? — мягкий полушёпот Виктора прозвучал совсем рядом. — Всё хорошо, — не открывая глаз, прошептала она, — всё так, как должно быть... — Ты как будто убеждаешь себя... Прохладные ладони легли на её плечи. На яркий контраст температур её разгорячённая кожа отреагировала рефлекторной дрожью – и следом пустота... — Нет, — Мия упрямо мотнула головой, словно с кем-то споря. — Не так. Не отпускай меня... — и совсем тихо, — пожалуйста... Дважды Виктора просить было не нужно. Никогда. И секундой спустя девушка сидела у него на коленях, укутанная в подобие кокона из одеяла и его рук. — Так хорошо, — тихо выдохнула она в бледную кожу над чёрным шёлком воротника и вдохнула его запах. — Мне жаль, что вновь заставила тебя волноваться, жаль, что, возможно, нарушила твои планы. — Могу я узнать подробнее о своих планах? — голос вампира звучал серьёзно и ровно, но чуть вздрагивающий уголок губ его выдал. — Ну... — смутилась она, — может, ужин при свечах... Ладно, не бери в голову, это всё... — Я предвидел, что тебе будет не до романтики. И это вполне объяснимо. Что же до ужина – ты умница, напомнила. Он тебя ждёт в гостиной. Свечи, кстати, как видишь, тоже... — Вик, ты извини, но правда, мне сейчас кусок в горло не полезет... Честно... — Хорошо. Тогда так. Посидишь немного? — вампир аккуратно перенёс её с коленей на кровать. — Я сейчас вернусь. — Угу, — согласилась она, хотя без его рук сразу стало холодно... — Не скажу, что меня подобное решение устраивает, но будем считать его компромиссом, — почти мгновенно вернувшийся вампир держал в руках большую чашку. — Что это? — Молоко. Не горячее. Очень тёплое молоко. И ты его выпьешь. Спорить с вампиром сейчас было бы глупо. Потому девушка высвободила из одеяла руки, принимая чашку. Мелкими глотками опустошила её до половины. — Больше никак. Спасибо, — произнесла она, слизывая с верхней губы молочные «усики». Улыбнувшись, Виктор забрал чашку, поставил её на подоконник, вернулся к Мие, вновь усаживая девушку на колени. — Расскажешь? Мия прижалась к его шее, положив ладонь на грудь. — Расскажу. Но и ты ответь мне, пожалуйста... Зачем ты это сделал? — Сделал что? — насторожился Ван Арт. — Выкупил замок, собираешься его восстанавливать? — Тебе это известно. Чтобы передать Клифденскому музею, — к её удивлению, спокойно, не отпираясь, проговорил вампир. — Спасибо, что не стал делать вид, будто не понимаешь, о чём вообще идёт речь. Но я не это имела в виду. — В таком случае, задай вопрос по-другому. — Хорошо... Что побудило тебя к тому, чтобы заинтересоваться судьбой замка? — Ты. Предупреждая последующие вопросы, позволь я расскажу историю с самого начала, чтобы внести ясность в некоторые обстоятельства и чтобы ты не преуменьшала свою в ней роль. — Ну... давай, конечно... — Впервые я узнал о нём вскоре после нашего разговора у дома отца. Ты уснула в гостиной, за работой. И выключая ноутбук, я случайно увидел фотографии замка. К тому времени я уже знал о Уолше и не мог не предположить взаимосвязи между ирландцем и твоим интересом к архитектурному памятнику Ирландии. После, уже самостоятельно просматривая информацию о Клифденском замке, я подтвердил свои догадки. Уолш неоднократно предпринимал попытки выкупить участок земли под руинами, и ни одна из них не увенчалась успехом. Уже тогда мы начали работу с архивными документами. — Почему? — Исторический памятник, который не могут восстановить ни государство, ни частные энтузиасты. Значимый для города памятник. Почему? Мне стало интересно. Хотя признаюсь, никаких далеко идущих планов на тот момент у меня не было. Просто азарт, желание справиться с непростой задачей. В итоге причины оказались до нелепости просты. Долгие годы права владения замком переходили из рук в руки, честными и, не сомневаюсь, бесчестными путями. При этом чудесным образом из архива исчезла часть документов, что не позволяло расплести эту нить до конца. Единственное, что понятно было, последнее десятилетие замок принадлежал нескольким владельцам. И после смерти двоих из них вступить в права наследования должны были родственники. Однако своих прав они не заявили. В определённый момент государство не озаботилось решением этого вопроса, и фактически земля осталась ничьей. Теперь, чтобы завладеть этим участком, пришлось бы проходить долгие судебные тяжбы с сомнительным результатом. — Но тебе удалось... — Терпение по-прежнему не самая сильная твоя сторона, — краешком губ улыбнулся вампир. — Пожалуй. Продолжай... — Потом мне на глаза попалось твоё письмо. Случайно. Я понял, насколько это важно для тебя. И для меня. В определённом смысле, я тоже должник Уолша. Теперь мы принялись за дело серьёзно. Некоторые наши методы могут показаться... — Да, я имею представление... — Но они действенны. В архиве, столь же чудесным образом, обнаружились уже иные документы, подтверждающие отказ от прав наследования замка. А единственного оставшегося в живых владельца мы нашли... — Надеюсь, он продолжает таковым оставаться... — Уверяю, он в полном здравии, насколько позволяет его почтенный возраст. За совершенной ненадобностью, он великодушно отказался от права собственности на замок в пользу государства. — Как у тебя всё просто... — В действительности, все бумаги сейчас находятся в стадии оформления: бюрократическая машина так быстро не работает. Потому я был удивлён организацией сегодняшнего мероприятия. Но с другой стороны, это нам даже на руку – теперь им будет много сложнее дать делу обратный ход. Впрочем, я предпочитаю доводить начатое до конца, потому... — Боюсь предположить, во сколько тебе обошлось это предприятие... — Сумма крупная. Но. Участок, на котором стоит замок, достался мне буквально за бесценок. И немалую роль в этом сыграла волна общественного возмущения, которую ты подняла своим обращением. Благотворительный фонд, оформленный на подставное лицо, перевёл деньги на счёт компании... — В которой тебе принадлежит контрольный пакет акций. — Опыт и компетентность гарантирую лично. — Не сомневаюсь, — наконец улыбнулась Мия. — Но насколько я понимаю, это не совсем законно. — Формально перед законом я абсолютно чист. — А если опустить формальности. — Если опустить формальности... Нотр-Дам де Пари и до сей поры мог представлять из себя пепелище. — Виктор!.. — Мия была совершенно поражена. — Надеюсь, я ответил на твой вопрос. Теперь твоя очередь. Как прошло мероприятие? — Скажем так, я представляла себе всё несколько иначе, но... Оно прошло. И ты говоришь, что это хорошо. Значит, это хорошо. — Почему поехала в Клегган? — Там, у замка, я встретила мать Кигана... — Она обидела тебя? — Нет, что ты!.. Может быть, я её, невольно... От неё я узнала, что Киган похоронен там. — Всё ещё винишь себя. — Да. Нет... Не знаю. В этой истории столько случайностей, что, кажется, я не жила сама. Просто слепо разматывала клубок уготованной судьбы. Снова. И Киган стал её частью. Ведь это несправедливо, Виктор... С тех пор, как я перестала быть просто студенткой, просто журналисткой, просто смертной, рождённой такой же смертной женщиной, а превратилась в воплощение пророчества... — она механически водила пальцами по его груди. — Ты не права, — Виктор накрыл её руку своей ладонью. — Ты не потеряла себя. Да, твоё появление предсказано. Но помимо пророчества и предназначения, у тебя есть другая жизнь: друзья, любимое дело... Есть Вивиан. Есть мы. — Мы... Я снова вспоминаю сказку, рассказанную тобой в Париже. Юноша и девушка, живущие на Луне... Получается, они приговорены друг к другу, у них тоже нет выбора... — Уже нет. Но был. И каждый из них его сделал. И каждый из нас. — А теперь... тебя это не пугает? — Теперь, когда твоё сердце бьётся у моей груди, нет. Я счастлив, Мия. Ты согрелась? — Угу... — зевнула она, спрятавшись в его рубашку. — Да. — По-моему, ты засыпаешь. — Нет. — Да. — Ладно, немножко... — Так, — Виктор легко переместил её на подушки, расправляя свёрток, отстраняясь и тут же ловя её напряжённый взгляд и шёпот. — Останься. Ей больно. Больно, и горько, и сейчас очень одиноко. И больно. — Мия, тебе нужно отпустить. Отдохнуть. Так нельзя. — Я пытаюсь. Я честно... пытаюсь, — да, конечно, разве он не видит? — Но... Помоги мне, Вик, — так тихо, так оглушающе тихо, терзая нервными пальцами ворот футболки, на раскрытой ладони протягивая ему свою уязвимость. Раня его... — Мия, девочка моя, — вампир придвигается ближе, мягко очерчивая подушечками пальцев контур лица, от скул до подбородка. Она чуть запрокидывает голову, прикрывая глаза. От его полукасаний чувствительная кожа покрывается мурашками. И хочется... — Ещё... Виктор едва трогает поцелуями её щёки, скулы, губы, забирая себе их горечь. Ловит неловко, на ощупь подбирающиеся к застёжке рубашки пальчики, успокаивая, шепчет: — Доверься мне, милая... Откройся... Поддевает ткань футболки, тянет её вверх... Приподнимает ягодицы, с удивлением (и тут же – ясностью: конечно, а что он принёс в ванную?) не обнаруживая белья... Выше... И останавливается, вдруг ощущая, как тело под его руками и маленькие ладони тревожно сжимаются... Боится, она его боится... Понимание пронзает острой болью, но он гасит её в себе, не давая выхода... Нежно, очень нежно раскрывая крепкие кулачки, касаниями, поцелуями уговаривая. Он больше не опалит. Сам сгорит, но не позволит... А она боится, боится... Не его. Того, что он увидит: её неправильное, слишком острое, угловатое, потерявшее плавность линий и грациозное очарование тело, перечёркнутое, как будто в насмешку, уродливым рубцом на когда-то совершенной коже груди... Нет, это ещё не клеймо. Сейчас над омерзительным шрамом кожу ядом брезгливости выжжет его взгляд, когда он увидит. Ведь он сейчас увидит... Так вот (с отчаянной решимостью помогая стянуть футболку и отбрасывая в сторону, словно разбитый щит, но – да, трусливо – отворачиваясь в сторону – пусть!..), вот, смотри!.. — Любимая, — слышит она прохладное дыхание на ключице. — Посмотри на меня. Ну же, Мия, — бережно захватывая подбородок. — Я хочу, чтобы ты видела. Чтобы ты знала. Твоё тело прекрасно, — он нежно проводит пальцами по груди, задевая шрам, мгновенно заострившийся сосок, ниже, к выпирающим рёберным дугам, ревниво провожая их путь полным восхищённого любования взглядом. — Не нужно, Вик, — слабо протестует она. — Я ведь понимаю... — Ты понимаешь, что я вижу шрамы. Не только тот, что здесь, — пальцы, продолжая сладкую пытку, медленно возвращаются обратно. — Другие тоже. Я их вижу, и они причиняют мне боль. Но не отвращают. Я не смогу перестать любоваться тобой, я не могу отвести от тебя взгляд... Для меня ты совершенна, Мия. Твоё тело, твоя душа. Не отвлечённый, далёкий, придуманный идеал. Они живые, в чём-то неправильные, но совершенные. Совершенное чудо... Чудо... Его чудо, возродившееся, вновь ему доверившееся, чистое... неистово желанное. Чудо, которого он мог касаться. Он мог её касаться... Так нежны, так невесомы были эти прикосновения, так сдержанны... Мия таяла, словно воск свечи, пока чуткие пальцы оплетали её сетью желания, разжигая вожделение... Виктор знал, он знал её тело. Умел слушать его... Щекочущее движение воздуха у ушей, останавливающее дыхание и, кажется, сердце, чувственное скольжение к ложбинке между грудей, с мягким нажимом собирающее упругую плоть, обрисовывающее тёмно-розовые ореолы, превращая их в острые, жадные, алчущие ласки точки (чуть задел краешком ногтя – раздразнил, вынудив выгнуться, слабо застонав). Мия слышит свои стоны будто чужие, она вновь отдаёт ему тело. Тело, созданное для него, ему одному отзывающееся. И прохлада его прикосновений исцеляющим теплом проникает под кожу, заставляя вдруг улетучиться все мысли, кроме одной... — Вик... — Моя милая... Радость моя, о моя радость... Повинуясь зову её тела, словно загипнотизированный, он давно расстегнул и снял рубашку, брюки... Но помня и понимая, не позволял себе пойти дальше. И без того много, бесконечно много... Каждым касанием, каждым поцелуем он жаждал её, любил, признавался, восторгался. Чистое искушение, его сладкое безумие, опьяняющая страсть, так доверчиво открытая его смертоносным губам, так откровенно отвечающая безжалостным рукам хищника... Рукам, что сейчас прижимают тонкие, хрупкие запястья к постели, не позволяя дотронуться до себя (и остаётся лишь ожесточённо комкать ни в чём не повинную простыню...). Губам, что ласкают самое сокровенное... Теперь язык собирает всё наслаждение, рассыпанное по её телу, и концентрирует в одной точке. Он по-звериному чуток. Каждый её вздох, каждый стон, каждая ломаная предвкушением экстаза линия её тела (и бедренные косточки, почти пропарывающие туго натянутую кожу, и мелко вздрагивающие мышцы живота), каждый изгиб... Он не видит её лица, он не видит... Только рвущееся из его рук тело, только невозможно тонкая гравировка ключиц, запредельно вывернутые плечи, беззащитно изогнутая шея. Несколько неторопливых, круговых движений, жалящие точные уколы – и она сдаётся, с низким, грудным стоном обессиленно падая на истерзанную простынь. Терпко-сладкая... Он помнил, он так помнил её!.. Виктор покрывает поцелуями всё ещё вздрагивающее тело... Приникает к губам, нежно, но настойчиво вторгаясь в её рот, возвращая её же сладость. И не отрываясь, не давая пощады, продолжает ласку, входя пальцами. Мия задыхается, она слишком чувствительна там, она не ожидала... — Вик... — шепчет, или ей только кажется, — я не смогу... — Конечно, сможешь, любовь моя, — пальцы вампира неумолимы, — я слышу твоё тело, его желания... Болезненно-острые волны вновь растущего напряжения внизу живота сглаживаются, притупляются, и поверх его ритмичные движения рождают... — Услышь и ты меня... — он наконец разрешает себе чувствовать её кожей, прижавшись животом, ощущать бьющую пульсацию своих пальцев внутри её тела... И Мия ощущает его – телесное, так же яростно сдерживаемое, как выброшенное ментально. Эта стихия накрывает её с головой, поглощая, взрывая, унося и рассеивая... Виктор отчаянно ловит то самое мученически молящее выражение, застывающее на её лице за миг до, рваное прерывистое дыхание, голодным поцелуем забирая себе, почти накрывая, пряча (тьмой от тьмы) своим телом, впитывая, растворяя в себе её крик, её боль, её эйфорию, сладко сокращающуюся на его пальцах. Её запах... «Всё... пощади, Вик...» Мия медленно обретает себя в его руках. Ей бесконечно легко и пусто, и светло, и так тихо... — Кто скажет, будто красота – лишь сон? За этих губ трагический изгиб (Его в раю забыть вы не смогли б!) Вознесся дымом в небо Илион, Сын Уснеха погиб¹, — шепчет, баюкая её, вампир. — Но почему?.. — еле слышный вопрос и не требует продолжения, всё и так понятно, впрочем, как и с ответом на него. — Сегодня у тебя был тяжёлый день. И очень многое не о нас. Спи, милая, спи... — бережно и так же по привычке убирая за ухо всё ещё короткие волосы. — Ты пахнешь мной, Вик, — последнее, что она произносит, прежде чем, сладко зевнув, разделить объятия Виктора с покровителем снов. Зашипев и зачадив, ярко вспыхнула и погасла последняя свеча. Телефон в сумочке девушки призывно загудел, всё же ни на йоту не поколебав вампира в мысли о том, что ничему сейчас не потревожить её сон. И ничему, и никому больше не отобрать у него её запах. _______________ ¹ У.Б. Йейтс. «Роза земная»