Счастливого дня рождения!

Кровь. Сколько же в нем крови... –Держи его крепче! Да не за руку, за одежду бери! Мы с Ганном, задыхаясь, тащим тяжелое тело через темный двор, по ступенькам и через холл, и за нами остается четкий кровавый след. На черном плаще и джинсах крови не видно – зато на полу она собирается в лаковые лужицы, и ее много, так много... –Теперь что? – спрашивает Ганн, когда, наконец, мы укладываем Спайка на диван и со стоном выпрямляемся. Металлический запах наполняет комнату, забивает ноздри... – Блин, меня сейчас вывернет! – Будь добр, соберешься блевать - не забудь отвернуться, – я и сам с трудом сдерживаю тошноту. За эти годы я привык ко всякому, но с такими повреждениями я сталкиваюсь впервые. Наверное, на курсах для Наблюдателей было бы нелишним прочитать пару десятков часов про внутреннее устройство вампиров. Например, что будет, если вампир потеряет девяносто процентов крови? А девяносто пять? Что будет, если вампира выпотрошить и оставить как есть? А что будет, если печень и почки перепутать местами? – Неси аптечку. –Может, сразу кровь? – Ганн натужно кашляет, едва отходит в сторону, но все же сдерживается. –Пока мы его не зашьем, нет смысла, – ножом я подцепляю остатки футболки, срезая ее лоскутами, кажется, вперемешку с кожей. –Испортишь плащ – убью, – вдруг сипло сообщает Спайк сквозь зубы, и от неожиданности я едва не лишаю его жизненно важных органов. Ну, для человека важных, по крайней мере. –Тебе еще ковер отчищать и пол мыть, убийца нашелся, – так же сипло говорю я; лицо Спайка сейчас почти сливается по цвету с его волосами. – Ганн, быстрее, и виски захвати! –О, это идея, – Спайк криво ухмыляется окровавленным ртом. – Виски раненому не помешает. – Губу подкати, это для хирурга, – в тон ему отвечаю я. – Для раненого могу предложить бейсбольную биту – анестезия на раз-два. Ганн, стуча стеклянным горлышком о зубы, вливает в рот изувеченному вампиру почти полбутылки. Поколебавшись, я забираю бутылку и тоже делаю длинный глоток. Моментальный огонь во рту и животе сжигает тошноту и проясняет мысли; придает смелости. –Эй! – хрипит Спайк. –Мы так не уговаривались, Наблюдатель! Я требую трезвого врача! – Заткнись, Спайк, – советую я. От алкоголя пальцы почти перестают дрожать, и мерзкий запах крови уже не треплет нервы. Я вдеваю нитку в кривую хирургическую иголку – как хорошо, что давным-давно я научился это делать одной рукой. Хорошо, что вампиров не волнует вопрос антисептики или красоты, - впрочем, косметический шов у меня никогда хорошо не получался. Ганн становится на колени рядом с диваном и придерживает Спайка за плечи. Хотя тот и не дергается, и – боги, неужели подействовало?! – молчит. А, нет, всего лишь потерял сознание... А дальше я шью. Шью и шью. Поначалу я стараюсь выудить из памяти анатомические познания, потом, когда я перстаю бояться, что скользкое холодное тело под пальцами вдруг рассыплется в прах, когда пальцы начинает сводить от усталости и запоздалого алкогольного отупения, всего лишь слежу, чтобы не пришить плащ к Спайку. Хотя они и так почти неразлучны. Мне кажется, что это никогда не кончится; я ловлю себя на том, что рука с иголкой действует отдельно от меня, а я начинаю прокручивать в голове историю с химерой... Придумано было остроумно и просто: вместо сотни солдат с трещотками и дудками, которые загоняли не переносящую резких звуков и острых запахов химеру в ловушку, у нас выступили полицейские машины, разъезжающие вокруг моста Винсента Томаса. А уж свежим воздухом ЛА и вовсе никогда не отличался... Был и риск: если химера достаточно пришла в себя, она могла найти себе более-менее укромное место, и оттуда начать потихоньку вырезать город. Конечно, с многомиллионным ЛА рискуя попросту переутомиться... Но все сработало, и химера рванула в то место, которое более-менее знала – там, где открылся портал. И где ее уже ждали... Дальше все пошло не так радужно. В ловушку тварь идти отказалась, бензиновый душ ее расстроил, но не смертельно, да и без клетки в нем не было особого смысла – на свободе поджигать ее все равно бы никто не рискнул, иначе ЛА вполне могла бы постичь судьба Чикаго. Ну, пару кварталов точно. Очень интересное чувство – когда железная клетка вхолостую звякает о то место, где только что была химера, Ганн наверху коротко роняет: «Ах ты ж черт», Спайк с короткой саблей в руках прикрывает выход, а она опять стоит передо мной. Мокрая, в радужных бензиновых разводах на чешуйчатой шкуре, оскаленная. Так выглядит смерть. Жизнь не проносится у меня перед глазами – застряла где-то на перемотке с прошлого раза. Я не думаю ни о чем, просто поднимаю руку с пистолетом и стреляю. Может, даже попадаю, - сейчас это уже не имеет никакого значения. А потом вместо приготовившейся к броску твари вдруг образуется рычащий клубок. Ганн подоспевает сверху как раз вовремя, чтобы помочь мне вытянуть из клубка Спайка и накрыть бьющуюся в агонии химеру клеткой, на этот раз удачно. Мы даже не пытаемся проверять, насколько серьезны раны – я выхватываю из кармана мел и трясущейся рукой, как могу быстро провожу несколько линий. До того момента, когда химера перевернет клетку, у нас всего несколько секунд: знак портала, который я вывожу на бетонном полу, подготовленная зловонная смесь в пакете из кармана Ганна, кровь... о, в крови тут нет недостатка, так что заготовленный пузырек можно не доставать, огонь... Где же огонь? - Отойдите! - неожиданно четко орет сзади Спайк. Мы с Ганном бросаемся в стороны как раз вовремя – химера во время одной из судорог, вызванных не то ранами, не то испугом наконец почти сбрасывает с себя клетку, но сбежать не успевает. Привставший на локте растерзанный вампир чиркает зажигалкой и кидает ее прямо в голову твари: - Отъ;%;%сь! Такого эффектного открытия портала я давно не видел. Огонь с хлопком моментально окутывает все, на что попал бензин внутри меловой фигуры, затем его щедро подхватывает поток воздуха из пространственной дыры, который и уволакивает с собой бешено пляшущую и воющую химеру. - Геенна огненная поглотила ее, - задыхаясь, говорит Ганн, давится дымом и коротко и страшно закашливается. В наступившей после секундной тишине я слышу, как исступленно бьется мое сердце, как хрипит дыхание: еще чуть-чуть, и душа выскочит через уши, снесенная туда волной адреналина: мы живы! Мы победили химеру! Мы смогли перехитрить химеру! Мы... - Кто-нибудь, помогите мне встать, - на конце фразы Спайк не выдерживает и закашливается – верней, захлебывается кровью. Я все же нечаянно колю себя иглой, и боль приводит меня в чувство. Надеюсь, что нет болезней, которые бы передавались от вампира к человеку. К счастью, работа закончена: поперек бледного впалого живота, перемазанного холодной кровью, пролегли несколько темных кривоватых дорожек швов. Снаружи вроде бы не заметны ни обрывки кишок, ни печень, так что все остальное теперь зависит от самого вампира, и лучше бы ему справиться. - Уэс, - зовет меня Ганн из-за головы Спайка звенящим напряженным голосом. Я с трудом поднимаю голову – наша операционная вышла весьма неудобной, и плечи невыносимо ноют. Рядом с диваном стоит Ангел. В моей рубашке, на которой уже не хватает пары пуговиц – даже скелет Ангела был бы больше меня на пару размеров, - в потрепанных штанах, встрепанный и отрешенный. Он стоит и просто смотрит – не на меня, не на Ганна. Он смотрит на неподвижного Спайка. - Ангел, - я прочищаю горло и аккуратно кладу иглу на диван. Рука у меня перемазана кровью, как и я сам – этакий однорукий доктор-Франкенйшейн. – Не переживай, Ганн, его, наверное, привлек запах крови, это хорошо, сейчас отведи его куда-нибудь и дай поесть... Ангел смотрит. На исхудавшем лице подрагивают губы, он даже не переводит взгляда на звук моего голоса, и это не страшно, уже привычно – он уже несколько месяцев почти не реагирует на речь. Но он смотрит на Спайка, - не на лужи крови на полу, не на кое-как заштопанные раны, из которых еще немного сочится красное, - смотрит на белое лицо с все еще закрытыми глазами. И я вдруг замираю, уже ухватившись измученной рукой за спинку дивана, чтобы встать, потому что у Ангела подрагивают губы, и он неуверенно, будто разучившись, произносит первое слово, которое я слышу от него за полгода. - Спайк.