В диапазоне между отчаянием и надеждой

В чертогах Музы дьяволица бывала частой гостьей. Любила флёр таинства, кутающий просторный зал, светом прожекторов гуляющий по фигурам актёров и овевающий тысячи объятых алым бархатом сидений. Дьяволица замерла, поворотом головы давая подобравшемуся позади незнакомцу понять, что тот был замечен. Мими впервые довелось встретить на алтаре своей маленькой тайны бессмертного. Она механически отметила две вещи: белоснежные крылья и совсем не ангельскую ухмылку. Следом же поняла: если этому паршивцу не жмёт галстук от любви к искусству, он определённо следил за ней. Когда мужчина, глядя на неё, приспустил узорчатую удавку, улыбка на губах дьяволицы стала шире. Неделю спустя он пришёл снова. На вечернюю постановку. Встречу они не назначали — только единожды вернули друг другу таинственную улыбку, встретившись на небесах. И теперь стояли друг напротив друга, в завораживающей полутьме мерцая взглядами. Значение в этот миг утратили тараканы, ёрзающие по партеру в поисках своих мест, свет, сникший до бездушного полумрака, и сцена, радушно впустившая актёров первого акта. Они не заговаривали друг с другом — ни на небесах, ни здесь. Только с первой же встречи позволяли себе взгляды, иной раз вольнее любого самого отрешённого касания. Страсть вспыхнула ещё задолго до того момента, как сухие губы очертили обнажённое плечо. В их первую ночь Дино отвёл дьяволицу в пятую ложу: ангел зубами высвободил из плена бархата самые изящные на всём белом свете руки, сдёрнул платье, оставляя спутнице пару чулок, туфли и её самое главное украшение — колдовскую улыбку. Мими и представить себе не могла, что самый страстный в её жизни мужчина окажется ангелом. Дино ради этой улыбки, чуть дрожащей и шепчущей мольбы, согласен был даже на такой отчаянный риск. Оба сознавали: подобный союз с рук сойти не может. Через месяц, год, спустя век или три они узнают. Они найдут их, когда надежда на счастье успеет пустить свои отравляющие корни в сердца, они отнимут самое дорогое, когда слепая и тупая эйфория отнимет у обоих навык мыслить здраво. Перечеркнуть такого рода ошибка могла всё, над чем бессмертный корпел веками и тысячелетиями. Но они, разделив общую страсть, на том и сошлись — двое, имеющие тошнотворную привычку — целиком отдавать на растерзание голым рукам любимого сердце. Их поймали, когда страсть перетекла в до безумства болезненную привязанность, намертво скрепив остервенело бьющиеся воедино. Прижимаясь к окровавленным телам друг друга, стирая со щёк бегущие непрерывно слёзы, они улыбались тому счастью, что могли видеть, касаться. Понимая: отрубленные крылья и ссылка не были самым страшным. Больше всего их пугала перспектива потерять друг друга. Шёлк усладительно шелестел, дотрагиваясь до обнажённой кожи потрясающих колен. Девушка оправила волосы — с той естественной грацией, словно каждое движение рук было приурочено танцевальному шагу. Она была частой гостьей театров, опер; по правде говоря, за прошедшие с момента аварии три года самой чёткой в её разуме мыслью оставалась любовь к искусству. Она дотронулась до мелко пульсирующего виска, перекладывая клатч в левую ладонь. Воспоминания здорово пострадали тогда, а восстанавливаться совсем не спешили. Частенько под смеженными веками донимали страшные сны, явь мешалась с сущими небылицами. Каждую ночь глухой болью прошибало лопатки — словно кости до основания выломали, а кожу затем зашили. — Вы, случаем, не актриса? — Мими сбилась с шага, ступив каблуком на край платья. Спина запульсировала так беспощадно, что она позволила себе остановиться и сжать ладонью бархат кресла. Девушка обернулась, наманикюренными пальцами заправляя прядь волос за ухо. Облачённый в чёрный костюм мужчина улыбался ей — так, что щетинистую щеку рассекала ямочка. В полумраке Мими разглядывала незнакомца. Неуместно, но как приевшуюся до тошноты данность осознавая, что черты его лица были ей знакомы.