Календарь Анны Спешиловой "Год со сказкой"

— Тебе не кажется, что Пор — странный мальчик? — Не кажется, — отрезала фрау Курр. Она развешивала бельё и, странное дело, можно было с уверенностью сказать, что пахнущие свежим порошком мокрые простыни, хлопающие на ледяном ветру, идут ей, как другим шли бальные платья. Фрау Курр была странной даже для этих мест — резкой, хлёсткой, как выточенной из высыхающей глины, с вечно покрасневшими и шелушащимися от работы костяшками, решительным взглядом и нечеловеческой силой — она работала в маяке с утра до вечера, прибивая балки, стирая коврики и начищая окна. Вот и сейчас она резко развернулась и пошла вниз по холму, прочь от фрау Даунфайер, которая привыкла к такому поведению подруги, и только присела на свежесбитую скамеечку, болтая ногами и рассматривая облака, пока фрау Курр вытаскивала из сетей сильных, хлещущих мощными хвостами, железночешуих рыб, отрезала им головы одним резким движением, складывала в корзинку и поднималась наверх. — Он разговаривает с тюленями! — возобновила разговор фрау Даунфайер, соскочив со скамейки. — Ну, в его возрасте, — сказала фрау Курр, — я слишком много разговаривала с противоположным полом. И лучше бы, право слово, я говорила с тюленями. Фрау Даунфайер тоже поникла: у неё было трое детишек, две девочки и мальчик, и она очень их любила, но сейчас вспомнила свои длинные косы, пышную красивую молодую фигуру и смешливый характер, и подумала, что, может, и правда есть в этом что-то — говорить с тюленями. На крайний случай, с чайками. Тюленя звали Ульбек, и они с Пором были большие друзья. Они не так много разговаривали, в основном сидели на скале или плескались в гавани, ныряя вокруг друг друга. Иногда лежали часами на пляже и смотрели то на небо, то на воду. Пор был не большой любитель разговаривать, Ульбек — тоже, и если ты живёшь в маяке, ничего уже более странного с тобой не случится, даже если твой лучший друг — тюлень. В яркой разноцветной луже они иногда смотрели на другие страны и на короткие фрагменты из жизни других людей, как они это называли — играли. Люди вызывали в них очень много эмоций, и если что-то их расстраивало на самом деле, Пор обнимал тюленя за шею и просил разноцветную лужу показать пингвинов. Пингвины им обоим тоже нравились, и Пор иногда говорил, что, может, рано или поздно Пор вырастет, поедет путешествовать вместе с Ульбеком на корабле — и они доплывут вместе до самых пингвинов. И помашут им с палубы. Небо сегодня было отчётливо-мартовское, и Пор вдруг почувствовал, что мать расстроилась — он всегда это чувствовал, как укол в пальце, когда у него брали кровь, пока они ещё жили в городе. В городе Пору нравилось меньше, там не было плещущейся рыбы и безграничной воды, не было солёного запаха — и, конечно, не было Ульбека, а на что маленькому мальчику целый мир у его ног, если лучший друг не рядом с ним. Это был их совместный мир, состоящий из пушистых елей, покатых, привыкших к воде, камней, моря-океана (как в сказке) и меняющегося, как картинки в диапроекторе, неба. А в маяке был их с матерью мир — мир, где нужно было всё наладить, заштопать, привести в порядок, и это было тоже по-своему восхитительно — недавно они наладили проводку в закрытой комнатке наверху, и с зажжённой лампой его мать улыбнулась, как улыбаются маленькие девочки, когда они очень-очень счастливы. И это не было ему в тягость — Пору нравилось вытряхать половички, прибивать доски, замазывать дыры и трещины в стене, а ночью сидеть на площадке и смотреть, как яркий луч маяка бороздит темноту, призывая к себе, спасая, надёжный, как протянутая рука. Пору не казалось, что они ремонтируют старый маяк — ему казалось, что они чинят фрагмент мира, а, значит, и весь мир сразу. Пусть даже понемногу. Но, если так подумать, все самые хорошие вещи происходят понемногу. — Знаешь, Ульбек, — сказал Пор, — это и есть счастье. Ульбек серьёзно кивнул, потому что он понимал счастье, как ни один другой тюлень во всём мире. Может, поэтому они с Пором и стали лучшими друзьями.