Безрассудство

      Альфонс непроизвольно напрягся, увидев показавшихся в конце коридора Винри и бабулю Пинако. Полковник предупредил, что они приедут, чтобы посмотреть и исправить автоброню Эдварда, но он надеялся, что это случится несколько позже. И вовсе не потому, что не хотел видеть подругу и её бабушку, а потому что совершенно не представлял, как быть, если Винри начнёт плакать, увидев забинтованного Эдварда, а бабушка — наоборот — разозлится.       Альфонс был хорошим эмпатом, прекрасно понимал и чувствовал чувства и эмоции других, но вместе с тем совершенно не умел утешать. Он старался подобрать нужные и — как ему казалось — наиболее подходящие слова, но всякий раз терпел фиаско. Особенно памятной была попытка успокоить захлёбывающуюся в рыданиях Винри после вести о гибели её родителей. Тогда он ляпнул нечто вроде: «Не переживай, наш папа тоже домой не приходит», на что подруга швырнула в него куклой и закричала, что это «не то же самое!» и что их отец «ещё может вернуться», и их мама «всегда с ними», а она теперь сирота. Понять боль Винри получилось только после смерти собственной матери, и тогда Альфонс в полной мере осознал, насколько нелепыми были его утешения. Винри поступила куда мудрее: просто была рядом в дни их сильнейшей скорби, обнимала, иногда плакала вместе с ними, вспоминая собственных родителей, но больше молчала. И за эту молчаливую поддержку оба брата были ей невероятно благодарны. Потому что никакие слова не могли притупить боль утраты родного человека.       Альфонс поднялся с пластикового стула, переступил с ноги на ногу, звякнув пластинами доспеха, и сделал несколько неуверенных шагов вперёд. Бабушка Пинако кивнула ему и, что-то пробормотав внучке, вслед за полковником прошла в палату Эдварда; Винри секунду постояла на месте и подошла к Альфонсу.       — Привет.              — Привет…              Они неловко замолчали, синхронно взглянули на закрытую дверь и так же синхронно опустили головы. Почему-то мыслей никаких не было.              — Ну… Во что он впутался на этот раз, сильно пострадал? Этот ваш военный сказал, что ничего страшного не случилось, но потом что-то прошептал бабушке, и она попросила не входить сразу, а подождать, пока она и этот тип всё не обсудят.              — Его зовут Рой Мустанг или полковник Мустанг, — несколько раздражённо заметил Альфонс, — не тип.              — Защищаешь? — Винри недовольно прищурилась. — Но именно из-за него твой брат постоянно рискует своей шеей и моей автобронёй! Выполняет дурацкие взрослые задания, ловит преступников… Этот твой полковник Мустанг, — выделила она, — сделал из Эда такого же армейского пса, как он сам!              — Винри, он спас нас!              — Он забрал вас от нас, от меня!              После этой вспышки в коридоре снова воцарилась тишина. Винри глубоко дышала, пытаясь совладать с собой и не позволить эмоциям взять верх, а Альфонс просто не знал, что ответить. Он был глубоко благодарен Рою Мустангу за подаренный шанс на возвращение к нормальной жизни, но вместе с тем понимал и чувства Винри. Подруга до сих пор не могла свыкнуться с тем, что ни Эдвард, ни Альфонс больше не живут в домике по соседству и не проводят с ней время как почти два года назад. Её словно бросили во второй раз — сначала родители своей гибелью, а теперь и друзья детства, подавшись в гос.алхимики. У неё оставалась бабушка, но вряд ли её компании было достаточно девочке-подростку.       Если бы доспехи имели рот, Альфонс бы закусил губу. Он сжал руки в кулаки и снова опустился в пластиковый стульчик, положив локти на колени. Жестом пригласил Винри занять соседний.              — Знаешь… — начал он и ненадолго замолчал, тщательно подбирая слова. — Полковник Мустанг всегда был довольно строг с ним. Эд постоянно жаловался, что его только и делают, что ругают и используют как мальчика на побегушках. Дают глупые задания вроде инспекции восточных шахт, алхимической помощи строителям или ещё что-нибудь.              Винри осторожно кивнула.       Эдвард рассказывал ей о некоторых поручениях начальства, хотя никогда не вдавался в подробности. Только обижался, что его успехи постоянно игнорируют, зато любые косяки — будь то повреждённое здание театра, разрушенные предметы уличного декора или снесённый до основания давно неиспользуемый военный склад — припоминаются при любом удобном и не очень случае. Тогда Винри аккуратно заметила, что нанесённый ущерб вряд ли подходит под определение «косяки», на что Эдвард ответил, что всё это случилось не по его вине — просто воры и другие преступники, за которыми они с Альфонсом тогда гонялись, были слишком вёрткими, и простой алхимией их было не взять. Вот и пришлось трансмутировать всё, что под руку попадалось. Это были вынужденные меры — так закончил свои пояснения Стальной алхимик, и Винри в итоге согласилась. В самом деле, отправляя подростка сражаться с преступниками, этот противный полковник должен был учитывать несоответствие сил и то, что Эдвард будет вовсю использовать алхимию. И она собиралась будто вскользь упомянуть об этом Альфонсу, когда следующие его слова выбили из неё воздух.              — Но полковник никогда не давал ему заданий по поимке преступников.              — Что?! — Винри не удержалась и вскочила на ноги. — А как же ваши рассказы и сломанная автоброня Эда? Вы мне врали, получается?              Альфонс поспешил замахать руками:              — Нет-нет, это правда было!              — Тогда что…              — Полковник действительно ни разу не давал Эду подобных миссий. Никогда ничего опасного и чаще всего все задания так или иначе приводили к слухам о… сама знаешь о чём.              Винри кивнула: ребята предупредили, что об их желании найти философский камень никто не должен знать. Никто, кроме неё и бабушки и, очевидно, самого Роя Мустанга. Вот только слова Альфонса никак не вязались с рассказами Эдварда. Винри опустила голову и сжала руки в кулаки.              — Я не понимаю.              — Думаю тут уместно сказать, что братец притягивает неприятности. — В его голосе просквозила усмешка, и Альфонс потёр затылок, как обыкновенно делал, когда чувствовал смущение. По пустому коридору госпиталя разнёсся лёгкий скрежет металла о металл. — Знаешь, когда я добрался сюда после звонка старшего лейтенанта…              — Ты это про мисс Ризу? — оживилась Винри.              — Да, — кивнул Альфонс.              Не было секретом, что подруга лояльно относилась только к Ризе Хокай, и первое время Эдвард и Альфонс спорили между собой, почему так. Эдвард предположил, что потому что они обе были женщинами, Альфонс же был убеждён, что из-за приватного разговора, состоявшегося в тот момент, когда ворвавшийся в дом Рокбеллов полковник утащил мальчишек в кухню для обсуждения их дальнейшей судьбы. Видимо, пока Рой Мустанг промывал мозги малолетним дурням-алхимикам, Риза Хокай сказала что-то такое, что проникло в душу их подруги. Или — как ещё один вариант — старший лейтенант напомнила Винри погибшую маму: тётя Сара внешне и правда чем-то неуловимым смахивала на старшего лейтенанта.              — Так что она сказала?              Голос Винри прозвучал неожиданно близко, вырывая из воспоминаний, и Альфонс дёрнулся.              — А?              — Мисс Риза, Ал, — терпеливо пояснила она, — что она сказала?              — Да, прости, — Альфонс снова потёр металлический затылок, — она сказала, что Эд жив только потому, что полковник вовремя среагировал и собрал поисковую команду. Он как-то понял, где вероятнее всего могла произойти стычка, ну, а дальше помогли разрушения от боя, и быстро прибывшие кинологи со служебными собаками.              — У него была вещь Эда? — удивилась Винри.              — Вроде как кусок его плаща нашли на месте.              — А-а…              — Так вот, когда я добрался до госпиталя, — вспомнил изначальную цель разговора Альфонс, — старший лейтенант как раз уходила домой, но полковник решил остаться и…              Дверь в палату открылась, прервав его на полуслове, и в коридор вышли сначала Мустанг, а вслед за ним, несколько задумчивая, но не сильно взволнованная бабушка Пинако. Полковник перекинулся с ней парой быстрых фраз, кивнул и, дружески подмигнув ему, быстрым шагом направился вперёд по коридору, прямо к посту дежурной медсестры. Пошёл звать врача — понял Альфонс. Винри рядом рвано выдохнула, встала на ноги и обняла себя руками. Пальцы её впились в рукава кофты и, будь она чуть меньше сосредоточена, плечи бы точно подрагивали от напряжения.       — Ну как он?! Могу теперь посмотреть?              Бабушка Пинако смерила её неуверенным взглядом, помялась, но всё же отстранилась от двери, давая возможность прохода. Винри в момент скрылась в палате. Альфонс непроизвольно напрягся, готовый услышать всхлипывания и броситься утешать её, но подозрительно долгое время ничего слышно не было. В смысле, совсем. Винри была известна своей эмоциональностью, и такое затишье от неё никогда не было хорошим знаком. Если бы доспехи могли потеть от волнения, с Альфонса бы определённо уже стекали ручьи. Он уже хотел сам зайти в палату, посмотреть, что там да как, когда дверь открылась, выпуская Винри обратно в коридор.       Подруга опустила голову так, что чёлка почти полностью закрыла ей глаза, и было трудно сказать, какое выражение лица у неё было. Внутри Альфонса зашевелилось беспокойство, вспомнились слова полковника об истерзанных нервах брата и вероятности инфицирования портов.              — Нам… — Винри подала голос, и Альфонс не смог не отметить, что он дрожал. Плохой знак! — Нам придётся заменить ему порты?              Если бы доспехи внутри не были полыми, у Альфонса наверняка сжались бы все внутренности и к горлу подступила тошнота. Просто замечательно! Хуже и не придумаешь! Он с беспокойством перевёл взгляд на бабушку Пинако, всей душой надеясь, что она опровергнет догадки внучки, но лицо той было совершенно нечитаемым. Она была похожа на восковую куклу в одном из музеев с ничего не выражающими глазами.       Наконец старушка вышла из ступора, рассеянно опустила ладонь Винри на плечо и несколько раз провела вверх-вниз, успокаивая.              — Боюсь, это единственный выход, милая.       

***

      На выполнение поставленной задачи ушло три дня.       Процедура была чуть менее болезненной, чем при установке, но то, что преступник от души поиграл с нервами, усложняло задачу. Потому они с бабушкой приняли тяжёлое решение действовать постепенно. Это растянуло дни боли Эдварда, но сократило количество болевых часов в день, что в общем-то не особо успокаивало Винри.       Особенно учитывая, что Эдвард всё это время приходил в себя только чтобы сходить в туалет и спустя несколько минут снова отключался. И говоря открыто, даже будучи без сознания или в глубоком сне, он совсем не походил на того Эдварда, к которому она привыкла. Винри передёрнула плечами, вспомнив, как он напугал её и бабушку, когда начал кричать и плакать — плакать! Эдвард! — во время очистки портов. Да, это было жутко больно, но ведь он всегда старался терпеть! А самое страшное, что успокоить его смог только полковник, когда обхватил одной рукой за грудную клетку, другой — за голову и принялся что-то шептать ему в ухо. И это сильно задело: потому что уговоры Альфонса, бабушки и даже её самой потерпели полный крах. В тот момент чувства Винри раздвоились: с одной стороны хотелось, чтобы Эдвард зарядил этому Мустангу лангетом в глаз или зубы — нечего его трогать! — с другой, она была согласна на всё, лишь бы он перестал вырываться и корчиться от боли.              «Что же с тобой случилось в тот вечер?» — Винри грустным взглядом окинула по-прежнему спящего друга, смяла пальцами подол кофты. Пластиковый стульчик, милостиво поставленный медсёстрами, был не очень удобным, но сидеть на нём было всяко лучше, чем ютиться на краешке кровати, рискуя помешать Эдварду по пробуждении, или нависать над ним стоя. Не удержавшись, Винри протянула руку, осторожно провела по чёлке друга, убирая пряди с глаз. Волосы уже блестели, висели прядями от жира и их следовало вымыть, но с этим можно было потерпеть до момента, когда Эдвард сможет бодрствовать больше одной-двух минут. По прогнозам врачей это должно было случиться совсем скоро.       Эдвард никак не отреагировал.       Вздохнув, она поднялась на ноги, прошла к окну и с тоской подняла глаза на лазурное небо. Облаков было немного, но они были на удивление белоснежные и косматые и плыли медленно, на ходу формируя различные трудноуловимые узоры. Сильный ветер мешал лететь упорно машущей крыльями ему навстречу птице, гнал по воздуху подобранные с земли листья, кружа их словно в центрифуге, и отдавал в палате лёгким завыванием под окном, пробиваясь сквозь слои ещё не снятой малярной ленты. Винри поморщилась. Несмотря на полноценный приход весны, рано поутру и вечером всё ещё было довольно прохладно. Она улыбнулась своим мыслям, что когда Эдварда выпишут, они смогут приехать в Ризенбург и попускать на местной речке бумажные кораблики. В детстве это было захватывающе и невероятно весело — они устраивали целые состязания — и сейчас, хоть им и было уже по четырнадцать-пятнадцать лет, очень хотелось повторить. Хотя бы мысленно вернуться в те годы, когда их троих не тревожили никакие мирские тревоги и заботы, когда у мальчишек были их целые, настоящие тела, когда были живы и находились рядом родители — самые дорогие на земле люди.       Эдвард заворочался, но глаз не открыл, и Винри тотчас подскочила к нему, готовая оказать любую посильную помощь или броситься за медиками.              — Ал…              Тяжёлый стон защемил Винри сердце. Интуитивно ухватившись за ладонь друга обеими руками и желая скорее успокоить его, она затараторила:       — Он пока отошёл, но скоро придёт! Не волнуйся.              — Верни его…              Эдвард сильнее сжал её ладонь, и Винри с ужасом поняла, что он видит кошмар о прошлом.              — Эд, проснись, всё хорошо! — громко зашептала она, с опаской покосившись на дверь. Меньше всего был желателен приход врачей, если Эдвард начнёт говорить про события той ночи.              И Мустанг, и Альфонс, и даже бабушка единогласно высказались, что о человеческой трансмутации знать никто не должен. Вообще. Потому и был разработан график дежурств, не позволяющий Эдварду находиться одному. Благо, часы приёма начинались почти с самого утра и длились до позднего вечера. Только ночами Эдвард оставался один — тут медперсонал был непреклонен, — но Мустанг уверил, что за ним присмотрит проверенный человек и тревожиться не о чем. Скрепя сердце они с бабушкой были вынуждены согласиться. Но до этого момента Винри не сталкивалась с кошмарами друга в одиночку: обычно такое бывало во время пересменок и рядом находились либо бабуля, либо Альфонс, либо кто-нибудь из команды Мустанга.       Эдвард тяжело выдохнул, застонал и попытался перевернуться на бок, чтобы свернуться в клубочек, но был остановлен руками Винри.              — Тише, Эд, всё хорошо. Это просто сон, обещаю.              Прикладывая все силы, чтобы голос прозвучал мягко, она аккуратно вернула друга в требуемое положение, утешающее провела ему рукой по волосам и лицу. Лоб был тёплый и липкий от пота — верный признак температуры. Успокаивало лишь, что это была нормальная реакция на удаление испорченных портов и подготовку к новым. Методичные поглаживания и тихий голос делали своё дело, и на какое-то время Эдвард совсем затих и перестал метаться по простыни. Винри осторожно убрала руку, всмотрелась в расслабленное лицо и уже хотела выдохнуть в облегчении — сумела-таки! — когда Эдвард вдруг с криком принял сидячее положение, чем немало напугал её. Взвизгнув и инстинктивно отскочив от постели, Винри шокировано замерла на несколько секунд, после чего спохватилась.              — Эд, всё хорошо. — снова оказавшись рядом, она вновь положила ладонь ему на плечо. Эдвард замотал головой и простонал что-то неразборчивое. В этот раз он открыл глаза, но не было похоже, что осознавал реальность. Винри сглотнула слюну. По рассказам Альфонса и Мустанга такое уже случалось. — Что-что ты сказал?              — Не хочу умирать…              Она подавила вздох облегчения. Выбирая между кошмаром о человеческой трансмутации и кошмаром о стычке с Водным последний был предпочтительней. Потому что в любой момент на крики могли прибежать медики и страх Эдварда умереть от рук маньяка был вполне понятен, учитывая причину его появления в госпитале.       Заправив прядь волос за ухо, Винри легонько потрясла его за плечо:              — Эд, ты не умираешь! Всё хорошо…              — Он искал меня… Хочет убить… Будет больно…              — Если ты про Водного, то его арестовали! Эд!              — Он псих…              — Эд! Водного арестовали, ты сейчас в госпитале, в безопасности! — попытки вырвать друга из пут воспоминаний не увенчались успехом. Эдвард тяжело дышал, шало оглядывался по сторонам и совсем не замечал ни саму Винри, ни её сбивчивых слов. Она в отчаянии подняла глаза к потолку. — Эд, вспомни: Рой Мустанг спас тебя. Ну вспомни же, ну!              Дыхание друга по-прежнему было тяжёлым, но брыкаться он как-то сразу перестал. Тупым взглядом смотрел перед собой, явно пытаясь понять услышанное, а потом его лицо приняло более осмысленное выражение.              — Полковник… Спас?..              Винри едва не дёрнулась от того насколько хрипло и устало прозвучал его голос. Поспешно закивала:              — Да, верно, полковник спас тебя, Эд. Ты в порядке. Сейчас ты в госпитале, но совсем скоро тебя отпустят. Всё хорошо.              В глазах Эдварда всё ещё плескалась неуверенность, но животный страх отступил и плечи расслабились. Потихоньку он успокаивался. Винри помогла ему снова опуститься на постель, натянула одеяло по подбородок. Несколько секунд в палате стояла тишина, а потом её прорезал длинный тяжкий вздох. Несмотря на то что в итоге удалось помочь Эдварду справиться с кошмаром, на душе Винри было неспокойно и скребли кошки.              «Почему ты успокоился только когда я назвала имя этого мужика?»       

***

             В гостиничном номере по соседству с номером Эдварда и Альфонса было не так много места, но достаточно, чтобы не чувствовать себя в клетке. Винри толкнула дверь, аккуратно прикрыла за собой и прижалась спиной, в усталости прикрыв глаза.              После того как Эдвард успокоился и снова уснул, новых кошмаров у него не случилось и оставшиеся два с хвостиком часа своего дежурства Винри провела сидя на краешке кровати и читая принесённый медсестрой медицинский журнал. Его нельзя было сравнить с «Секретами автомеханика», каждого нового выпуска которого Винри ждала с замиранием сердца, но сухой текст о самых разных ранениях и болезнях, с подробным описанием симптомов и болевых ощущений, а также ещё более сухими рекомендациями по лечению чудесным образом помогли успокоиться и отвлечься от мысленных терзаний. Погрузившись в цветные фотографии, поражающие своей неприглядностью, Винри непроизвольно сравнивала увиденное со всеми перенесёнными Эдвардом травмами и с облегчением выдыхала, понимая, что несмотря на все свои злоключения друг каждый раз легко отделывался. Конечно, во многом лишь благодаря Альфонсу с его неуязвимым металлическим телом и отменной реакцией, но Винри надеялась, что и её ежедневные утренние молитвы о благополучии этих двоих тоже играли не последнюю роль.              Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, которые должны были на время отогнать накатившую сонливость, Винри помассировала пальцами шею, до лёгкой боли вытянула над головой руки и, бросив сумку на полу и разбросав по придверному коврику ботинки, не снимая ветровки прошла к балкону, на котором дышала воздухом бабушка. На звук шагов та обернулась, кивнула в знак приветствия и снова повернулась к улице, громко вздохнув. Винри встала рядом, облокотилась о перила. В голове роились вопросы, сердце щемило, а на душе было неспокойно. Внутри поселилось неприятное предчувствие.              — Бабуль… – Как начать она не знала, но понимала, что прояснить всё просто обязана. Хотя бы ради собственного спокойствия. Бабушка оторвалась от созерцания начавшегося минут десять назад заката и вопросительно искривила бровь. Винри облизнула губы и крепче сжала в пальцах подол ветровки. — Я давно хотела спросить, почему ты позволила Эду стать государственным алхимиком? Ты ведь могла послать к чёрту этого Мустанга с его тупыми идеями, и тогда ни Эду, ни Алу не пришлось бы так рисковать.              Бабушка отвечать не спешила. Даже не отругала за вылетевшие ругательства. Только в светлых глазах мелькнуло что-то непонятное, какая-то смесь эмоций и переживаний, какой раньше Винри никогда не видела. И от этого грудь сдавило сильнее.              Казалось, прошла вечность, прежде чем старушка собралась с мыслями и решила и ответить.              — Наверное, потому что в глазах Эда впервые за ту неделю появилась искорка осознанности и надежды. Не знаю каким образом, но Огненный алхимик вернул его к жизни, если можно так сказать.              — Что? — Винри встрепенулась, — о чём это ты?              Она ожидала какого угодно ответа, но точно не такого. По её мнению, после разговора с Мустангом Эдвард наоборот стал вести себя странно, совсем не так, как ведут нормальные люди после таких травм. И его взгляд горел скорее одержимостью, чем так называемой «искоркой осознанности и надежды».              — Не делай вид, что не понимаешь. — Бабушка тяжело выдохнула, пробурчала под нос что-то о своей табачной трубке и провела ладонью по лбу. — На Эде лица не было, когда Ал принёс его всего в крови. И всё время, что он провёл у нас, он больше напоминал тень, чем живого человека. Он совсем отчаялся. А потом к нам ворвался этот Мустанг и после его ухода он будто ожил. Заговорил о планах на будущее, попросил об автоброне… Я подумала, что не хочу, чтобы он возненавидел меня, если запрещу ему сдавать этот экзамен.              — Эд бы никогда не возненавидел тебя, ты же знаешь. Возможно, подулся бы первое время, но потом бы всё понял и…              — И что? — перебила внучку Пинако. — до конца своих дней прожил бы инвалидом с куском железа вместо брата? Сейчас у них есть хоть какой-то шанс…              Винри отшатнулась как после пощёчины. Вцепившись пальцами в поручень, шокировано посмотрела на бабушку и приоткрыла рот. Медленно, в неверии покачала головой, не в силах подобрать слов для спора. Альфонс не был «куском железа», он был живым человеком! Как бабушка — её добрая бабушка — могла сказать такие жестокие слова?! Это вообще её слова или их в тот день сказал мальчишкам Мустанг, а она теперь просто повторила?! Если так, то понятно, почему Эдвард так загорелся идеей вступить в ряды госалхимиков. На его чувствах просто станцевали ламбаду!       В груди разгоралось пламя ярости. Винри сжала руки в кулаки, расправила плечи и уже хотела прокричать, что не согласна, что нельзя так отзываться об Альфонсе — в конце концов, он больше всех пострадал, — что ребята всё равно что-нибудь бы придумали, что армия хоть и помогает финансово, но не даёт никаких гарантий успеха, когда бабушка огорошила её очередным заявлением:              — Я давно уже размышляла и теперь решила, что всё-таки хочу передать ему попечительство над этими двумя. Рою Мустангу.              Мир для Винри словно треснул и рассыпался миллионом кусочков.              В третий раз в её ещё короткой жизни.              Прозвучавшие слова показались набором несвязных слогов и букв. Что? Она вздрогнула, затрясла головой, но, когда снова посмотрела на бабушку, увидела в её глазах лишь твёрдую решимость.              — Что ты такое говоришь? — получилось выдавить на грани слышимости, хотя слова должны были прозвучать резко и обвиняюще.              — Я уже не в том возрасте, чтобы отвечать за двоих мальчишек с шилом в одном месте, — бабушка скривила губы и отвернулась. — По факту, они даже не живут с нами и я знать не знаю, когда и чем они занимаются…       — И поэтому надо швырнуть их в руки этого Мустанга?! — Винри сорвалась на крик. Бабушка бросила на неё хмурый взгляд, и она посмотрела почти с отчаянием: — Неужели не понимаешь: ты дашь ему власть делать с ними что угодно!       — Не драматизируй. Им нужен кто-то, кто сможет держать их в узде.              — Ни капли! — Выдохнула Винри и коснулась ладонью груди. — Эд говорил, он военный до мозга костей, что если ему что-то не понравится, и Эд с Алом за то пострадают? Вдруг бросит их в тюрьму или в лабораторию, а?! Ни ты, ни я тогда не сможем ничем помочь!       Бабушка несколько раздражённо выдохнула, искривила губы и окинула её укоряющим взглядом. Почему-то этого Винри оказалось достаточно, и прежде чем она осознала, что делает, резко развернулась, спешно обула ботинки и вылетела из номера. Сбежала по лестнице, лишь титаническими усилиями не хлопнув дверью. Нервы шалили, сердце гнало кровь по венам и сосудам, отдавая шумом в ушах и наливаясь на щеках гневным румянцем. Винри тяжело дышала, ногти впились в ладони, вызвав боль, а ноги несли прочь из гостиницы.       «Бабуля явно сошла с ума, если хочет передать шефство над Эдом и Алом этому мужику!»       Зато всю сонливость словно рукой сняло.              Кое-как привести мысли в подобие порядка получилось только спустя время, когда она забежала на какую-то детскую площадку и дала волю эмоциям, изо всех сил раскачавшись на цепочных качелях. В какие-то моменты даже казалось, что те сделают «солнышко», но каждый раз обходилось. Бьющий в лицо ветер, раскачивающиеся в такт волосы, то золотистым шлейфом несущиеся за спиной, то беспощадно лезущие в глаза и рот, нагревшаяся от крепко сжимающих её ладоней цепь и прорывающиеся сквозь ураган мыслей и чувств голоса и смех детей, ещё не ушедших с площадки — всё это медленно, но верно успокаивало взвинченные нервы, позволяя с каждым разом выдыхать чуть менее болезненно.       Она пыталась отделить мысли от эмоций.       Разобраться, что на самом деле чувствует, чего боится и как планирует жить дальше, если некоторые из её страхов вдруг обернутся реальностью. На время запереть свои личные предубеждения и попытаться посмотреть на всё с точки зрения логики.              Во время починки автоброни — какую Эдвард порой умудрялся разгромить до последнего винтика — это упражнение здорово помогало не только отремонтировать протез, но и выяснить возможную причину поломки и придумать такую защиту, чтобы в следующий раз машина осталась цела. Ну или хотя была покорежена не столь сильно.              Проще всего начать оказалось с бабушки.       С того самого момента, как в коридоре их настиг врач и попросил её как законного опекуна подписать целую кучу эдовых документов, Винри судорожно рылась в памяти, вспоминая, когда её бабушка-домосед могла рвануть в большой город оформлять опекунство, но ничего в голову не лезло. А в том, что сделано это было в городе сомневаться не приходилось — в их маленькой деревеньке отродясь не было ни соц.служб, ни адвокатов, ни нотариусов. Все друг друга знали, и все большие споры разрешались на местном собрании. В голову приходил лишь единственный момент, когда они отправились в Централ для закупки особо дорогостоящих запчастей и инструментов, и бабушка предложила разделиться, чтобы сэкономить время на обход нескольких десятков лавок.       Неужели за какой-то час она успела покинуть торговый дом и оформить на Элриков все необходимые документы? Винри не была сильна в юридических вопросах, но даже она понимала, что на подобное уйдёт не один день и даже не неделя. Значит, кто-то помог её бабушке ускорить процесс? Кто-то вроде военных юристов, которым, пришлось оформлять документы задним числом из-за неожиданного решения фюрера Брэдли принять в ряды гос.алхимиков ребёнка. Если смотреть с этой стороны, то это объясняло ничтожно малое количество времени на оформление нужных бумаг.              — Мам, пошли домой?              — Нагулялась?              — Нет, но я есть хочу.              — Что ж, тогда не будем заставлять животик ждать.              Звонкий голосок маленькой девочки вырвал Винри из раздумий, на некоторое время обескуражив. Подавшись корпусом вперёд, не позволяя замедлившимся качелям совсем остановиться, Винри невольно вспомнила, как примерно в этом же возрасте так же беззаботно смеялась и играла со своими родителями. Особенно с мамой. Папу она обожала, была, как заявляли и соседи, и бабушка с мамой «полной его копией», но после их гибели особо сильно горевала именно по маме. По папе тоже, но по маме — всё же сильнее. И по мере взросления эта тоска только усиливалась. Бабушка это видела и в такие моменты ласково обнимала за плечи, говоря, что сделает всё в её силах, чтобы Винри была счастлива и могла поделиться с ней самыми неловкими ситуациями и задать самые смущающие вопросы. В такие моменты она открыто говорила, что рада, что у неё родилась именно внучка.              — Вот Эду и Алу нелегко: им всё-таки нужен отец. А мы с тобой вместе и со всем справимся. — Частенько говорила она во времена особо сильных переживаний. Тогда Винри никак не могла взять в толк, почему с тётей Тришей, а после её смерти — с ней и её бабушкой — мальчишкам должен быть так нужен отец. В конце концов Эдвард открыто заявлял, что терпеть не может своего горе-папашу, а Альфонс всегда отводил глаза, когда речь заходила на эту тему.       Взрослея, Винри начала понимать логику бабушкиных речей, признавая, что, будь вместо бабули Пинако дедушка или какой дядя, во многих вещах ей было бы просто не с кем посоветоваться.              И если смотреть на ситуацию через призму подобных нюансов, то, возможно, Эдварду и Альфонсу действительно нужен был кто-то вроде отца. Мужчина, с которым они могли бы обсудить чисто свои, мальчишечьи вопросы и дела, и который смог бы научить их различным житейским премудростям.              «Но почему бабуля решила, что Огненный алхимик — лучший кандидат?!»       Винри тяжело выдохнула, запрокинула голову, глянув на потемневшее небо, и поспешно спрыгнула с качелей, поняв, что у неё начала кружиться голова. Тревога не желала отступать, предъявляя сотни различных причин, по которым Рой Мустанг не мог стать попечителем — почти приёмным отцом! — Эдварду и Альфонсу. Некоторые из них были вполне реальными — что, если он решит, что Эдварду стоит сменить механика или, ещё хуже, вообще запретит им общаться с ней? Другие откровенно нелепыми — он же Огненный алхимик, вдруг мальчишки сильно нашкодят и он решит наказать их ожогами? Он же не заботился о них, а просто использовал в своих целях, как бабушка этого не видела? Хотя Альфонс, похоже, весьма благосклонно настроен к этому человеку, а это уже о чём-то да говорит. Несмотря на юный возраст, Альфонс редко когда ошибался в людях.       Поняв, что ещё пару минут таких размышлений, и у неё точно закипит голова, Винри решила ещё раз наведаться к Эдварду и убедиться, что с ним всё в порядке. Судя по времени на наручных часах, Альфонс скоро должен был покинуть госпиталь, оставив старшего брата на попечение таинственного проверенного человека, который со слов Мустанга присматривал за ним по ночам.       Вообще-то Винри с трудом верила в это заявление.

***

      Здание госпиталя показалось быстрее, чем если бы она шла в своём обычном темпе, и только тогда Винри поняла, что немного запыхалась. Когда она злилась или сильно волновалась, то переставала контролировать собственный организм, что потом выливалось в боли в боку и общую усталость. Дойдя до лавочки, Винри буквально плюхнулась в неё и, упёршись ладонями в сиденье, запрокинула голову назад, выравнивая дыхание. Идти к Эдварду в столь взвинченном состоянии не хотелось — вдруг он проснётся, и тогда непременно последуют неудобные вопросы.              Постепенно одышка прошла и эмоции улеглись.              Винри открыла глаза, устремив взгляд в потемневшее небо, улыбнулась кончиками губ вышедшему из-за облаков полумесяцу. Первых звёзд пока не наблюдалось — слишком рано. Посидев так ещё немного, она глубоко вдохнула и выдохнула, хлопнула ладонями по коленям и поднялась на ноги. Часы посещения должны были вот-вот закончиться и, если она хотела чтобы её пропустили, нужно было спешить.              Охранник неуверенно переступил с ноги на ногу, поджал губы, глянув на часы, и поколебавшись пару мгновений, сдался под умоляющим взглядом. Взяв с Винри чуть ли не клятву, что через десять минут в госпитале и ноги её не будет, неохотно отошёл от турникета, пропуская.       Винри птицей взлетела по ступенькам на нужный этаж, слегка отдышалась на коридоре и почти бегом направилась к палате, путь к которой теперь могла проделать и с завязанными глазами. Возле нужного поворота она притормозила, заметив, что дверь в палату друга приоткрыта и в коридор падает полоса света. Эдвард был не один. На всякий случай пригладив волосы и поправив ветровку, убедившись, что выглядит должным образом, Винри расправила плечи и сделала несколько шагов вперёд.       — …конечно, он ведь мой подчинённый.       Раздавшийся из палаты приглушённый голос Мустанга стал для неё полной неожиданностью. Винри остановилась, не дойдя каких-то полшага, прижалась спиной к стене и замерла в напряжении.       «Что он тут забыл, часы приёма ведь вот-вот закончатся!»       Подслушивать нехорошо — эта истина стара как мир, — но мужчина явно был не один, явно говорил про Эдварда, и Винри не могла позволить себе упустить такой шанс узнать об истинном отношении этого человека к её другу. А вечером с людей слетают маски и они показывают свои настоящие лица — ещё одна старая истина.              — Поправьте, если ошибаюсь, — она затаила дыхание, узнав по второму голосу лечащего врача Эдварда, — но вряд ли вы каждую ночь проводите у постели любого своего раненного подчинённого.              Винри будто обухом по голове ударили.              Значит, проверенный человек Мустанга это… Непроизвольно вспомнился рассказ Альфонса про его приезд в госпиталь в первую ночь и про то, как он застал полковника спящим у постели Эдварда и держащим его за руку. «Мама делала так же» — зачем-то добавил он. Тогда Винри не поверила в честность столь громкого заявления. Воображение отказывалось рисовать этого человека мягким и заботливым и вообще способным на сочувствие: всякий раз перед глазами мелькали воспоминания как он схватил лишившегося двух конечностей Эдварда (совсем тогда ребёнка) за грудки футболки и наорал на него за совершённую трансмутацию.       Слова доктора совсем не вязались с тем образом, что Винри успела придумать для Огненного алхимика, и вызывали в душе смуту. Должно быть, она что-то не так поняла. Потому что не мог этот человек — такой чёрствый и несправедливый со слов Эдварда — так беспокоиться за него, чтобы проводить в госпитале четыре ночи подряд. Погрузившись в свои мысли, она едва не пропустила ответ.              — Он ещё ребёнок, и у него было тяжёлое прошлое.Я бы даже сказал, он прошёл через ад. Вам ведь наверняка рассказали, как он кричал и плакал при отходе от наркоза? — видимо, врач кивнул, потому что после короткой паузы Мустанг продолжил: — ему часто снятся кошмары, и я хочу хоть немного помочь ему с ними. Хотя бы сейчас, пока он один-одинёшенек.              Винри затрясло, и она поспешно зажала рот руками. Горло сдавило.       Неужели?..              — А вы, смотрю, очень любите этого мальчонку. — Неловкая тишина, в которую погрузилась палата после замечания доктора, скорее всего означала что Мустанг не знал, что ответить.Сердце Винри тоскливо сжалось. Значит, ей не показалось? Значит, этот человек и правда?.. Винри вновь скосила глаза на приоткрытую дверь палаты, когда доктор откашлялся и продолжил: — не знаю, как он умудрился оказаться в таком состоянии, но уж убедитесь, чтобы больше не попадал в подобные истории.              — Да, — тяжело вздохнул Мустанг, и следующие его слова прозвучали как-то горько: — именно это и намерен сделать…              Винри бросила взгляд на наручные часы, с грустью осознавая, что отведённые охранником десять минут вот-вот истекут.Нужно было уходить.Она не могла позволить себе попасться на подслушивании.              Было трудно удержать лицо, покидая стены госпиталя, но каким-то чудом она справилась с задачей и даже улыбнулась охраннику на прощание.              Холодный ветер ударил в лицо, растрепал волосы, из-за чего отдельные прядки полезли в глаза и рот. Скривившись, Винри поправила чёлку, встряхнула головой и натянула капюшон ветровки. Сразу стало немного легче. Обойдя госпиталь, она устало упала на пустую деревянную лавочку, упёрла локти в колени и закрыла ладонями лицо.       Внутри всё болезненно тянуло.       В голове снова и снова прокручивался услышанный разговор, путал мысли и причинял почти физическую боль в области груди. Наверное, душа болела.       Было трудно принять правду.       Все эти два года она тихо ненавидела отобравшего у неё единственных друзей полковника Мустанга и желала, чтобы он испытал то же, что и она в тот злополучный день экзамена. Была уверена, что он рассматривает Эдварда только как какой-то козырь и возможную ступеньку к повышению (в конце концов, Эдвард ничего хорошего про этого человека никогда не говорил). Реальность же… Похоже, бабушка вновь оказалась права в своих наблюдениях. Те его слова были искренними — мужчина не мог знать, что она подслушивает и, судя по голосу, был достаточно уставшим, чтобы что-то придумывать и полностью разрывали шаблон. После гибели родителей Винри привыкла считать всех военных бесчувственными чурбанами, для которых единственным смыслом жизни были звёзды на их погонах да выполнение приказов. Теперь же даже мысленно не получалось как-то обозвать полковника и даже извечный аргумент — он отобрал Эда и Ала — больше не казался весомым.       «Он ещё ребёнок» и почти сразу «Я хочу хоть немного помочь ему» –почему-то эти слова поранили особо сильно. До сих пор и мыслей не было, что Мустанг действительно видел в Элриках детей. Особенно после его слов о работе гос.алхимиков и необходимости Эдварда повзрослеть и исправить собственные ошибки.       Винри рвано вдохнула.       Глаза жгли наворачивающиеся слёзы.       И внезапно все слова и реакции Альфонса обрели совершенно иной смысл. Для Винри словно приподнялась завеса, мешающая разглядеть правду, и пришло горькое осознание, что даже Эдвард в своих недовольных, порой откровенно грубых отзывах о командире никогда не источал настоящих отрицательных эмоций. Недовольство необходимостью подчиняться, обиду, что его стараний не замечают — да; но никогда не ненависть или неприязнь. Она сама всё себе придумала. Придумала и поверила.       В памяти всплыли моменты, когда Эдвард просыпался, начинал дёргаться от боли и довольно скоро успокаивался, убаюканный тихим голосом на ухо и осторожными поглаживаниями большой руки по груди и макушке. Неужели он, постоянно дуясь на начальника, на самом деле в какой-то степени — пусть даже мизерной — чувствовал себя с ним комфортно, в безопасности?              Из груди вырвалось громкое всхлипывание, и Винри согнулась. Слёзы перелились через глаза, заскользили по щекам и, на миг задержавшись на подбородке, упали на светлую ткань куртки, оставляя мокрый след.