Безрассудство

      Старательно переворачивая шипящие на сковородке мелко нарезанные сосиски и одновременно помешивая в миске кашицу из молока и яиц, Рой пребывал мыслями далеко за пределами собственного дома.       Прошло десять дней с момента попадания Стального… Эдварда в госпиталь, три из которых он официально нёс за этого непослушного мальчишку ответственность. Наверное ему стоило перестать сидеть с ним по ночам — кошмары вроде отступили — и хоть раз заявиться днём, когда пацан бодрствовал, но Рой так и не смог заставить себя. Главным образом потому что гнев всё ещё циркулировал в крови и безобразное поведение паршивца (он не строил иллюзии о тихом и вежливом подопечном) только бы подлило масла в огонь. А устраивать разборки в госпитале, где полно лишних глаз и ушей, и тем самым ставить их обоих в неловкое положение не было предпочтительным вариантом развития событий.       Дождавшись, пока сосиски покроются поджаристой корочкой, Рой влил в сковороду яйца и молоко и пару раз помешал ложкой, после чего накрыл крышкой. В холодильнике едва не повесилась мышь, и продуктов хватило только на небольшую порцию омлета — лучше, чем совсем ничего. Умыв руки и вытерев полотенцем, Рой скинул в мусорное ведро скорлупу и пустой пакет из-под молока и внимательно осмотрел кухню. Всё было чисто, не считая слегка запотевшего от готовки окна, но это мелочи. В любом случае, Рой сильно сомневался, что привычный сердцу и глазу порядок останется на ближайшие пару лет, потому что когда в доме появлялись дети о спокойном ритме жизни и вещах на своих местах приходилось только мечтать — эта теория была успешно подтверждена как в семье Хьюзов, так и в семьях его названных сестёр. Не то чтобы Роя это слишком волновало, но доля беспокойства всё же была.       Жизнь резко перевернулась с ног на голову, и Рой не был уверен, что готов к таким переменам. Пусть он и был в здравом уме и при своей памяти, когда подписывал документы о согласии взять на себя заботу о двух своенравных подростках.       В любом случае, сегодняшний день обещал быть самым тяжёлым как для Эдварда, так и для самого Роя.       Поздним вечером прошедшего дня врач торжественно объявил о завершении лечения и выписке юного пациента, чему последний вовсе не обрадовался. И Рой точно знал причину столь нетипичной для паршивца реакции: миссис Рокбелл сообщила о снятии с себя ответственности за их жизни и передаче прав попечителя нелюбимому командиру. Для Эдварда это означало конец слишком самостоятельного для подростка образа жизни, и Рой мог его понять. Вот только и дальше смотреть сквозь пальцы на его выходки не собирался. Не после случая с Водным.       Со стороны сковороды послышалось недовольное потрескивание, извещающее о готовности омлета и необходимости выключить конфорку, если завтрак не предполагал подгоревших краёв. Встрепенувшись, Рой быстро выключил плиту и снял крышку со сковородки, предусмотрительно выставив ту перед собой на манер щита. Пару капелек раскалённого масла таки «выстрелило», но урона ни конечностям, ни одежде не нанесло, и Рой самодовольно усмехнулся. Переложив омлет в тарелку, жадно втянув носом вкусный запах, он вытащил два ломтика чёрного хлеба и отодвинул стул.       Эдварда должны были выписать после обеда и можно было не торопиться. В любом случае комната, что он после долгих раздумий решил отвести под мальчишек — уместно ли было назвать её детской, учитывая их возраст? — была абсолютно не готова. Он понятия не имел какую мебель и цветовую гамму захотят Элрики и не хотел навязывать им свои вкусы. Хотя, если Стальной… Эдвард вдруг решит перекрасить светло-бежевые обои в ярко-красные Рой будет стоять до последнего.       Отрезав вилкой часть пушистой яичной массы и отправив ту в рот, Рой подумал, что на следующую миссию Стальной алхимик отправится с кем-нибудь из команды, чтобы за это время они с Альфонсом успели прошвырнуться по мебельным магазинам и обустроить место временного заключения обоих братьев на ближайшие года два так точно. Может дольше — если он найдёт общий язык с паршивцем и они смогут сосуществовать в мире и согласии.

***

      Эдвард укутался в тонкий плед, услужливо принесённый одной из медсестёр, и сверлил взглядом улицу за окном, всеми силами стараясь скрыть накатывающий волнами страх. День выписки всегда был для него днём избавления и великой радости, но в этот раз хотелось задержаться в палате подольше.       Это был не тот иррациональный страх, что преследовал маленького Эдварда ночами, когда он просыпался и с опаской шлёпал босыми ногами в сторону туалета, боясь, что из-за угла выскочит лохматое нечто и уволочёт его в лес. Нет. В этот раз всё было куда прозаичнее и ироничнее, и страх носил имя Роя Мустанга. Теперь, когда командир (с подачи бабули Пинако, чтоб ей жилось хорошо!) стал его попечителем, он был волен как угодно распоряжаться его жизнью. И хотя логически Эдвард понимал, что пытать огнём в наказание за проступки никто его не будет, богатое воображение не переставало рисовать хмурого, натягивающего зажигательные перчатки и складывающего пальцы для щелчка Мустанга, решившего, что очередное разрушенное до основания здание — это уже слишком.       — Так, твою одежду я сложил, вроде ничего не забыли.       Задумчивое бормотание Альфонса отвлекло Эдварда от мрачных мыслей и заставило повернуться. Он окинул палату неуверенным взглядом, рассеянно потёр левой рукой новенький, ещё блестящий в утренних лучах протез — Винри заявила, что хочет, чтобы первую ночь после установки портов и подключения автоброни он провёл под присмотром квалифицированных медиков, поэтому болезненная операция произошла уже на следующее утро после того как он полностью пришёл в себя. Это действительно было куда больнее, чем в самый первый раз, но каким-то чудом ему удалось оставаться в сознании всю процедуру.       — Эй, Ал? — начал Эдвард и замолчал, не уверенный, стоит ли озвучивать не дающую ему покоя мысль.       Младший брат отвлёкся от проверки пакета с вещами и некоторое время терпеливо ждал, но после не выдержал.       — Что?       — Я просто… — Эдвард вдохнул поглубже, собираясь с духом. Металлические пальцы переплелись с живыми, из плоти и крови, и тихонько забарабанили по костяшкам. — Слушай, ты упоминал, что полковник навещал меня, когда я спал и… В общем… Он сильно?.. Ну, то есть, он что-нибудь говорил? Ну, про меня и Водного и вообще?       Альфонс запрокинул голову в потолок, задумавшись. Из-за установленного дежурства они с Роем Мустангом почти не пересекались, и поэтому было трудно сказать, что думал мужчина и планировал делать дальше. Судя по разговорам старшего лейтенанта и других членов команды, исправно навещавшими Эдварда в госпитале, полковник был не в восторге от действий Эдварда. Вернее даже жутко зол, однако…       — Лично мне он ничего не говорил ни про Водного, ни про твоё геройство, — отметив, как изменился в лице брат на последнем слове, Альфонс сложил руки на груди: — чего кривишься? Ты и сам должен уже понимать, насколько глупо и опасно было соваться туда в одиночку, никого не предупредив. Мне даже страшно представить, что…       — Ну ладно тебе, Ал! Хватит мне уже лекции читать — и так тошно! — Эдвард приложил ладони к ушам для пущей убедительности. — Я был идиотом, согласен.       — Полным идиотом, — не удержался Альфонс.       — Да-да, — проворчал Эдвард и почти сразу его лицо сменилось с недовольного на обеспокоенное.       Плечи Альфонса опустились. Он был зол на брата за его безрассудный поступок, но вместе с тем хотел как-то подбодрить его, утешить, что ли? Потому что с того самого момента, как бабушка Пинако сообщила им (ну, по большей части Эдварду, так как он был в курсе много раньше) о передаче своих прав попечителя полковнику, его брат стал сам на себя не похож. С его лица почти исчезла краска, руки то и дело что-то перебирали или теребили, а губы были искусаны почти до крови. Первое время Альфонс пытался убедить себя, что Эдвард просто раздражён открывшейся перспективой, но быстро бросил эту затею.       — Слушай… — Альфонс неуверенно присел на край кровати. — Чего ты себя накручиваешь? — проигнорировав возмущённое мычание, он продолжил: — И не отрицай, я же вижу! Такой же взгляд у тебя был когда мы вляпывались в неприятности, когда жили с учителем.       Эдвард нахохлился, смерил его возмущённым взглядом и подтянул колени к груди, положив поверх руки и уткнувшись в них лбом. Из-за стиснутых зубов вырвались какие-то звуки.       — Что-что? — не понял Альфонс, но узнать расшифровку бурчания брата не довелось из-за щелчка открывающейся двери.       Мальчишки синхронно вскинули и повернули головы на звук. Эдвард резко принял максимально беззаботную позу и попытался натянуть на лицо наглую ухмылку, едва завидев за спиной лечащего врача высокую, облачённую в синюю военную форму фигуру.       Пришёл.       Доктор прошёл вглубь палаты, обвёл мальчишек добрым взглядом, кивнул на приветствие младшего и остановился у кровати своего пациента, предварительно сняв с шеи стетоскоп. Обычно Стальной алхимик сразу начинал возмущаться и не спешил задирать верх пижамы, аргументируя, что «эта штука жутко холодная», но в этот раз спорить не стал. Наоборот, с какой-то странной надеждой в глазах поднял одежду и отвернул голову. Краем глаза доктор отметил, что костяшки левой руки мальчишки побелели, а пальцы слегка подрагивали, сжимая кофту. Дыхание тоже было напряжённое, сердце билось слишком часто, а кадык то и дело нервно дёргался. Искривив бровь в лёгком недоумении, мужчина проследил за взглядом подростка и быстро закусил щеку, не позволяя губам расплыться в понимающей улыбке.       Золотистые глаза Стального алхимика напряжённо смотрели на стоящего в дверях и тихо о чём-то болтающего с Альфонсом полковника Мустанга.       Махнув головой, понимая, что ему не стоит лезть не в своё дело и как-то комментировать кричащую о тревоге позу юного пациента, доктор специально сдвинулся немного вправо, заслоняя Эдварду обзор, вынуждая отвлечься на осмотр. Вообще-то в данных мероприятиях нужды не было — они всё проверили ещё вчера вечером, — но мальчишка не очень-то обрадовался выписке и нетрудно было сделать вывод, почему: его возмущения по поводу смены попечителя, больше напоминавшие истерику, слышал весь этаж. Доктор спрятал усмешку. Стальной алхимик был неплохим актёром. Если бы он не знал, что полковник буквально ночевал в палате мальчишки последние десять дней, поверил бы, что с этого момента жизнь Элриков превратится в ад на земле.       Достав из кармана фонарик, посветив сначала в один, потом в другой глаз, проверив рефлексы левой руки — они уже сняли лангету — и правой ноги, осмотрев порты протезов и убедившись, что воспаления нигде нет, мужчина ободряюще улыбнулся и, хлопнув себя по коленям, поднялся.       — Как новенький, — заключил он и повернулся к отвлёкшемуся от разговора с Альфонсом Мустангу. — Документы заберёте в регистратуре, а мне надо идти на обход. Если вдруг поднимется температура или появятся какие жалобы — сразу звоните нам. Он поправился, но остаточные эффекты исключать нельзя.       — Я понял. Спасибо, — коротко кивнул Мустанг, и врач аккуратно прикрыл дверь с другой стороны.       Эдвард поджал губы. Неужели Альфонс оказался прав в своих подозрениях и отныне им придётся проводить дни и ночи в компании полковника? Сама по себе власть, что давал над ним Мустангу статус попечителя, уже напрягала, но мысль, что теперь они будут «под наблюдением» каждый день (за исключением, когда на миссии) вызывала мороз по коже. Если они будут жить с Мустангом, то как же теперь он будет врать ему про (не)написанные отчёты, походы в библиотеку и (не)полученные травмы? К тому же теперь не получится спрятаться в гостинице от поучительных речей, красочных угроз и просто хмурого взгляда начальника.       Перспектива рисовалась откровенно ужасная.       В любом случае, как следует всё обдумать и найти выход Мустанг не дал, забрав из рук Альфонса пакет и окинув палату взглядом на наличие оставшихся вещей.       — Всё собрали, точно ничего не забыли?       — Точно, я три раза перепроверил, — отозвался Альфонс, и в его голосе отчётливо просквозила улыбка. — у братика вещей не много, книги все из библиотеки, ну а мне ничего ведь не нужно.       То, насколько легко Альфонс обозначил последнюю часть, вызвало у Эдварда тяжесть в животе и лёгкую тошноту. Его брат уже как будто смирился с железным телом! Неужели он терял веру, что им удастся всё исправить? Сердце забилось сильнее. Эдвард уже открыл рот, чтобы запротестовать, крикнуть, что ещё не всё потеряно, что он обязательно — чего бы это ему ни стоило — найдёт философский камень и вернёт им их тела. Что Альфонс ещё успеет и в больнице належаться — ведь наверняка его телу понадобится медицинская помощь — и яблочным пирогом Винри объесться, и библиотечных книг натаскаться вдоволь…       — Уверен, скоро ты сможешь наверстать упущенное, — Слишком мягкий, с оттенком непривычной ласки голос опередил Эдварда, и он потрясённо вскинул глаза на Мустанга. С ним полковник никогда так не разговаривал! Наоборот, в неожиданно приятном голосе всегда были недовольство и строгость, граничащая с холодом.       — Да, надеюсь. Спасибо.       Пластины доспеха снова лязгнули, стоило Альфонсу в смущении переступить с ноги на ногу. Эдвард заставил себя сглотнуть.       — Всё будет хорошо. Пойдём.       Фраза адресовалась им обоим, но смотрел Мустанг почему-то только на Альфонса. Внутри снова защемило при взгляде на тёплую улыбку, предназначенную его брату, но никогда не ему. Эдвард опустил глаза. Пальцы сжали низ чёрной кофты, окончательно сминая и без того мятую ткань, но Эдварда в тот момент меньше всего волновала опрятность его внешнего вида — в конце концов, он выписывался из госпиталя.       Сделав глубокий вдох и медленно, тихо выдохнув, он покинул палату вслед за братом и начальником.       Вопреки опасениям, повёз их Мустанг вовсе не к себе, а в слишком знакомую гостиницу.       Эдвард даже воспрянул духом: возможно, всё не так страшно, как он успел себе вообразить, и их с Альфонсом жизнь не особо изменится из-за передачи прав попечительства? В любом случае, в ставшем родным за столько времени номере он чувствовал себя уверенно и в безопасности. Эти две маленькие объединённые комнатки были официально закреплены за ними, и внутри их стен Мустанг не имел над ними никакой власти. Во всяком случае так было раньше.       — Эд, Ал!       Не успели они толком пройти внутрь своего номера, как дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появилась взъерошенная Винри.       — Где пожар? — тут же отреагировал Эдвард.       — Ты можешь хоть сейчас не язвить, а? — Винри упёрла кулак в бок и недовольно поджала губы. Впрочем, её лицо почти сразу разгладилось и на губах заиграла счастливая улыбка: — Я так рада, что тебя уже выписали!       Она вмиг оказалась рядом и стиснула его в объятиях, отчего лицо и уши Эдварда загорелись. Он неловко похлопал подругу по спине и пробормотал нечто нечленораздельное, про себя надеясь, что приступ неожиданной нежности у Винри скоро пройдёт и она вновь станет обычной собой. Он чувствовал себя крайне некомфортно, понимая, что отошедший в туалет полковник мог вернуться в любую минуту и застать его… их, вот так. И вроде ничего криминального в объятиях между друзьями детства не было, но ведь Мустанг наверняка увидел бы в этом новый повод для дурацких шуток!       — Кстати, Винри, вы ведь сегодня уезжаете? — Альфонс переключил внимание подруги на себя.       — Ну да, — она отпустила Эдварда и грустно улыбнулась: — клиенты больше не могут ждать, а если перейдут к другим мастерам, бабушкин бизнес накроется. Мы и так оттягивали до последнего. Если честно, я боялась, что уеду до того как ты снова окажешься на ногах. — Тут она повернулась к Эдварду и угрожающе свела брови: — Больше так не делай. Не хочу чтобы однажды мне позвонил Ал или этот ваш полковник и сообщил, что ты трагически погиб из-за собственной дурости.       — Да-да, не буду.       — Смотри мне!       — Сказал же! — на всякий случай Эдвард поднял ладони. — Ал уже отругал меня, нет смысла и тебе читать мне нотации.       Взгляд, которым одарила его Винри, был красноречивее любых слов, и Эдвард поспешил натянуть на лицо невинную, немного нервную улыбку.       Дверь в номер скрипнула, извещая о возвращении Мустанга. Винри переключила внимание на полковника. Кивнув, пробормотав под нос тихое «здравствуйте», она сцепила пальцы и вдруг стала выглядеть младше. Мустанг окинул её каким-то странным взглядом, перевёл глаза на них с Альфонсом и вдруг хлопнул в ладони. Несильно, но они все чуть не подпрыгнули.       — Итак, насколько я знаю, вы, юная леди, и ваша бабушка сегодня покидаете нас? Во сколько поезд?       — В семнадцать двадцать девять. — едва слышно пробормотала Винри, а потом, словно собравшись с духом, распрямила плечи. — Мы бы хотели отметить выписку Эда прежде чем ехать, бабуля тортик купила.       Мустанг прислонился к косяку двери в раздумьях.       — Как по мне, Стальной меньше всего заслуживает тортик, учитывая, что оказался на больничной койке исключительно из-за собственной пустой головы. — Эдвард почувствовал, как раскраснелось лицо, и уже хотел было возмутиться, что его голова не пустая и вообще, он действовал из благих побуждений, когда начальник-теперь-уже-опекун продолжил. — Но поскольку вы бросили все дела и не только примчались сюда на следующий день, но и заново полностью переделали ему автоброню, думаю, будет невежливо отказать.       Плечи Винри расслабились. Она как-то забавно фыркнула.       — Тогда зайдём через часок, — поставила она перед фактом и покинула номер.       Проводив взглядом скрывшуюся за дверью девушку, Рой повернулся к мальчишкам, прищурился на застывшего изваянием Эдварда. Стальной поёжился, дёрнул протезированным плечом, незаметно — как скорее всего думал сам — сглотнул, а потом собрал остатки храбрости (или гордости?) и посмотрел почти что с вызовом:       — Ну чего?       Стоило усилий не сорваться в тот же момент. Напомнив себе, что воспитательные беседы лучше проводить с воспитанником тет-а-тет и в спокойном состоянии духа, Рой заставил себя сохранить невозмутимость, бросил короткое: «позже поговорим» и не дожидаясь ответной реакции покинул номер.       У него ещё были дела, которые он хотел успеть сделать до отъезда Рокбеллов.       Торт был просто восхитительным, а сам чай с кусочками земляники буквально кружил голову своим чудесным ароматом. Эдвард старался не слишком припадать носом к кружке, помня про неспособность брата пользоваться обонянием, но это было трудно. К тому же в голове постоянно крутилось полковничье: «позже поговорим» и чай был неплохим способом отвлечься.       К сожалению, надолго растянуть приятный момент не получилось. Торт быстро закончился, чай оказался выпит и стрелки настенных часов чудесным образом приблизились к половине четвёртого. Винри и бабуле Пинако нужно было идти, если они не хотели опоздать.       — Мы поможем донести чемоданы и заодно посадим вас на поезд. — Эдвард выбросил пластиковые тарелки в урну, предварительно скомкав их в груду бесполезного мусора. Интуиция говорила убираться из отеля и возвращаться поздним вечером, и впервые он не хотел с ней спорить.       — Ты забыл, что с одной руки тебе только сняли лангету а на другую поставили совершенно новую автоброню? — бабушка Пинако посверлила его недовольным взглядом. — хочешь скорее угробить кропотливую работу Винри?       — Верно, дурак, твои нервы ещё не до конца привыкли — прошло чуть больше суток, а надо выждать хотя бы неделю, прежде чем увеличивать нагрузку. Ноги это тоже касается: лишний раз не напрягайся и больше лежи.       — Что?! Но ведь в прошлые разы… — взволнованно начал Эдвард.       — В прошлые разы мы не переустанавливали тебе порты с нуля! — перебила его Винри. Уперев кулаки в бока, она подошла к нему почти вплотную и ткнула указательным пальцем в солнечное сплетение. — если понадобится, я попрошу Ала помочь привязать тебя к кровати, как это было четыре года назад.       — Думаю, в этом нет надобности, юная мисс. Я прослежу, чтобы он не дёргался без необходимости.       Всё внутри Эдварда сжалось и будто бы заледенело, стоило ему услышать за спиной голос полковника. Вернулся? Так быстро?       — Уж присмотри за этим идиотом, — подала голос бабуля Пинако, застегнув молнию на ботинке и приняв из рук Альфонса ветровку. Эдвард оскалился. Ладно наедине, но зачем было перед Мустангом его обзывать? И ведь даже возразить было не вариантом — судя по синхронным кивкам, Альфонс с Винри полностью разделяли её мнение.       — Конечно.       Что-то зловещее почудилось Эдварду в голосе Мустанга, и он осторожно поднял на него взгляд из-под чёлки. Полковник по-прежнему не смотрел на него, но вот его челюсть и горло были явно напряжены. Плохой знак!       — Ал, я помогу вынести чемоданы на улицу, так как в двери с ними ты вряд ли пролезешь, ну а дальше сам справишься, хорошо?       Интуиция завопила на все лады. Эдвард вскинул голову, посылая брату умоляющий остаться взгляд, но тот либо неправильно расшифровал его, либо не видел ничего страшного в том чтобы оставить его наедине с полковником.       — Да, конечно. Спасибо!       — Отлично. Тогда пойдёмте, время не ждёт. — Мустанг открыл дверь номера, пропуская Винри и бабушку Пинако вперёд, махнул проходить Альфонсу и взял в руки чемоданы, слегка нахмурившись от их веса. Обернувшись в дверях, впервые за прошедшее время посмотрел Эдварду прямо в глаза и тихо, чтобы слышал только он, произнёс: — я вернусь через пару минут, и мы обсудим твоё недавнее геройство. И только попробуй закрыться или удрать.       Чудом заставив себя кивнуть, Эдвард почувствовал, как вдоль позвоночника пробежал холодок.