Как тяжко мертвецу среди людей Живым и страстным притворяться
Но надо, надо в общество втираться, Скрывая для карьеры лязг костей...
А. Блок "Пляски смерти"
Маленькая Лилит видела смерть в книгах. И всегда закрывала глаза. Юная Лилит видела смерть на миссиях. И всегда закрывала глаза. Молодая Лилит видела смерть при казни невинных ведьм. И всегда закрывала глаза. Но еще никогда прежде Лилит не видела такую смерть. Смерть, которая только что была важной жизнью, за которую она боролась, не жалея себя. Это не сказка, где герои всегда с победой кладут свои мечи. Ее меч упал о мраморный пол с отчаянным лязгом. Лилит не закрыла глаз. Она видела всё. Как её горячая кровь капает с разбитого виска. Как агония её юности, пожар души, плен сознания – насквозь пронзает заклинанием, как острым кинжалом юношу, над чьим сердцем возымела власть любовь. Все в ней похолодело и обрушилось. Она не знала, как дышать и делала по два вдоха сразу, преклоняя голову к ледяному полу. — Почему ты губишь все, чем я дорожу?! — Он для тебя никто, признай. А для меня ещё один предатель. Та записка, которую ты выбросила в потухший камин... Кики нашла её и любезно предоставила мне, — Филипп медленно подошёл к ней. Она же, не поднимая головы, поджала губы. — Он как трус признался, что не виноват во всех деяниях. И молча сбежал. Тут так не делают. — Только предательство? Только в нем дело? – Лилит поднялась с колен, хватаясь за кровоточащий висок, о котором только что вспомнила. — Хочешь услышать от меня слова ревности? О том, как моя супруга пишет письма пленному стражу? Кикимора не та, кого нужно восхвалять, но за это дело ей спасибо. Он подал ей ладонь: — Пойдём, простудишься. Лилит вспыхнула как спичка, которую не зажгли с первого раза: — Вот так просто?! Изничтожить все к чему я привязана и просто улыбнуться?! Ты – чудовище! — Ты тоже. Как бы она не двигалась – он смотрел на нее с удовольствием. Что бы она не говорила – он слушал с удовольствием. И все её нападки отражал с улыбкой. Да, под их ногами чистая кровь, а над головами летают заклинания, но уже под утро он положит её рядом с собой. А она опьяненная чарами, будет улыбаться, как в безумстве. Вся ситуация – смех. Темнота и сырость подземелий замка, еще теплое тело стражника, глупая ложь... О, они точно в танце. Красивом, но спешном танце. Эхом разносится её рваный крик – неудачно отлетела хребтом в стену. Кровь с разбитой губы измазала платье, но Лилит не останавливается. Наступает, шаг за шагом, приближается и отражает встречные атаки. Она любит показывать себя сильной, непоколебимой. Он же видит в ней только злобу. Огненную и болезненную. Она взвизгивает, подобно крысе, которой наступили на хвост. «Очаровательна» – он отводит вспышку в стену, любуясь скрюченной фигурой в углу. Он ранил её. Когда-то давно он был одержим желанием убивать ведьм. Сейчас мало что поменялось. Ведьмы вокруг него, они служат ему, работают на него, подчиняются ему. Он поставил на колени целую расу. Но... Он смотрит на неё и чувствует, как предает себя, собственные принципы. Он стал похож на Калеба. Он возжелал ведьму. Она не единственная, кто очаровывал его за долгие годы, но все они одинаково мертвы. Но она... Она стала той, кем он пользуется уже два десятка лет и пусть вначале это была работа верховной ведьмы, сейчас она выступает в роли сосуда с жизненной энергией. Тяжко держаться в теле, которое ходит по земле больше четырёхсот лет. Телу нужна сила. Он не оставил ей выбора. Она сама предоставила себя, когда изничтожила сердце своей же магией. Он долго читал заклинания над её бессознательным телом, чтобы наконец исполнить задуманное. Полисманы маленькие, а в ней энергия восполняется. И всё же он бережет её не только потому что она для него – жизнь. Что-то схожее с сильными чарами заставляет прижимать её к себе сквозь сон. В коридорах зазвенел вскрик. Короткий, но звонкий. Вместе со всем своим ворохом юбок она кубарем отлетела к стене. — Поддаешься? На тебя не похоже. — А ты жалеешь? Так обыденно, – Лилит быстро выкрутилась и замахнулась для очередного удара. Эти бои доставляли ей удовольствие. Но сегодня есть причина биться пока один не попросит пощады. Он сделал ей достаточно больно, но будет ли эта боль заметна на фоне всей той, которая стращает её всю жизнь. Одна ненависть к себе сжирает изнутри сильнее всяких царапин. — Боишься ранить сильнее? Боишься, что умру? – она метнулась к мечу, висевшему на стене и сорвала его с крепления в один момент. — А может проще будет покончить с этим? Шаги по каменному полу в его сторону звучали как капли воды, только громче раз в десять. Меч в руке выглядел непропорционально. Изящная ладонь и холод железа. Он улыбнулся. Не стал перебарывать желание предаться соблазну в таком отвратительном месте. Его ведьма с оружием выглядела грозно и грациозно. Белая кожа, багряная кровь и тяжёлый блестящий меч. Она мечтала об его смерти, но каждый раз погибала сама, отдаваясь в сюжеты старых книг. Её тело отделялось от разума и черные перья сами слетали с кровати, когда он хватался за её угольные крылья. Их симбиоз никогда не станет святым. Не стал святым он и сегодня. Зажатая между стеной дальней камеры и телом императора, Лилит нещадно царапала ногтями холодный камень. Такого зверства с ней еще не вытворяли. Где моральная этика, где хоть капля сострадания в этом человеке? Она вжалась щекой в отсыревший камень и сжала губы, чтобы с них нечаянно не сорвался звук. Любой, который может выдать её страх, беспокойство, омерзение и поганое возбуждение, которое она отрицала с катастрофическим рвением. Будь они этажами выше, она бы высказала как ненавидит, как желает ему смерти, она бы билась до последнего, до победного. Но находясь на одной плоскости с пленными, которые их не видят, зато прекрасно слышат, Лилит не могла позволить себе и лишнего вздоха. Да, их всех казнят, не сегодня так завтра и они никогда никому об этом не скажут, но это не мешает Лилит чувствовать себя униженной. Он обесчестил её в сыром холодном подземелье. Грубо, забыв про свою смазливую ласковость, сейчас она всего лишь ведьма в руках охотника. У Лилит подкосились ноги. Эти мысли в голове звучали громко, слишком громко. Она представила себя ведьмой, живущей в его время. Как он натыкается на нее в лесу и поддавшись чарам красоты, с нечеловеческим желанием выбивает из нее всю колдовскую дурь. Такие фантазии не прошли даром, она не могла смириться со своей натурой, просящей продолжения. Внутри рвались два собственных я. Адекватное, от позора терявшее сознание, и искаженное, от удовольствия и грязи замиравшее в наслаждение. Она ослабла. И тут же ощутила, как холодные пальцы собирают её огненные волосы. — Я все слышу, – прошептал он, дотянувшись до острого уха. И Лилит опустив взгляд, выдохнула. «Отпусти» – вспомнила, что может общаться с ним, не издавая звуков и улыбнулась про себя. Что ж, она убьет его словами. «Ты этого не хочешь» Лилит от злости дернула ухом. Он чувствует все, каждый завиток её разума. Она стала орать в мыслях о том, какой он мерзкий, как она хочет, что б он сдох, но Филипп молчал. Она не верила в свое положение. Будучи императрицей, маленькой и хрупкой, она снова прогибалась под его желания. Она не могла признать, единственное на что она способна сейчас – терпеть. Она привыкла сражаться! Как бы тяжело не было. Он сложил её руки за спиной и зажал ладонью. Второй прижал за горло к себе. Лилит дрогнула, но промолчала. Как же она ему нравилась... Приспущенное платье не прикрывало груди, из-за холода всё её тело инстинктивно напряглось, покрылось мурашками. Он укусил её в шею, но она продолжала дышать глубоко и тихо, чего ему было недостаточно. Он хотел слышать её голос, как он срывается и молит отпустить. Поэтому надавил большим пальцем на её губы и проник в рот. Она хотела его укусить, да так больно и сильно, чтобы он никогда больше этого не делал, но он пригрозился сломать ей челюсть. Лилит задрожала в плечах. До этого он обращался с ней как с эфемерным божеством, сейчас скатился до низшей планки доминирования. Она чувствовала себя отвратительно. Её ужасало все. От грубых движений, до собственных вздохов. Её щеки наверняка уже малиновые, а уши горячее кипятка. Он бросил её на пол и поймал на себе немигающий взгляд. Лилит попыталась телепортироваться, исчезнуть куда-нибудь к себе в комнату, но он поймал её за волосы. «Давай уберемся отсюда» – она поставила ультиматум. Пусть теперь он прогибается. Он оказался на милость сговорчивым. Лилит очутившись в родной ванной комнате, будто набралась уверенности и первое что сделала – ударила императора по лицу. Так что воздух зазвенел. А потом будто не имея отношения к этому делу, включила горячую воду. — Раздевайся. Надо было видеть его лицо. — Знаешь, по твоим правилам я поиграла, будь добр выслушать мои. Я НЕ собираюсь продолжать. На дворе не семнадцатый век, – бормотала Лилит расправляясь с шнуровкой платья на спине. Он поднял брови. Понаблюдал за её верчением и усмехнулся: — Ты хочешь принять со мной ванну? — Я хочу тебя убить. — Справедливо. Он помог ей с платьем, разделся сам и опустился в горячую воду напротив неё. Она отмывала кровь с царапин, с лица, с губ. Филипп молчал. — Убей их. Всех до единого. Я не хочу, чтобы об этом узнал кто-то ещё. Это было отвратительно. — Не лги. Она оторвалась от умывания и посмотрела на него исподлобья. И сама не заметила, как начала сквернословить в присутствии императора. Он имел манеру льстиво улыбаться и выслушивать оскорбления, как ласки. — Леди Виттебейн... – неожиданно заговорил он, в мертвой тишине поглаживая ее, разомлевшую от горячей воды, по волосам. Лилит заколебалась, где-то она это уже слышала.***
Это был сон.
— Пойди же сюда, море и вправду не кипящее! – крикнула молодая девушка, придерживая шляпу, чтобы она не улетела от порыва ветра. Но её спутник сидел на теплом камне и особо шевелиться не желал. — Филипп! – уже настойчивее крикнула, Лилит, но шум волн заглушил её голос. Солнечные лучи сбивались пролетающими облаками. Чувство было, что вскоре начнётся шторм. И здесь уже не будет так спокойно, как сейчас. — Если я наступлю в воду, моя нога не сварится? Филипп встал, бросил камень, который рассматривал и подошел к Лилит. — Могу заверить, ты просто намочишь ногу, – он убрал её рыжие завитушки от лица и улыбнулся. — Тогда дай руку, – потребовала девушка, протягивая ладонь. Она была мила и невинна. Он поцеловал ладонь и поддержал её за локоть, пока она с небывалым недоверием опускала кончики пальцев в уходящую волну. — Невообразимо! — Нравится? — Шутишь? Это чудесно! — Ты чудесна... – он поцеловал её в лоб, и она зашла в воду, присобрав платье. — Оно не жжется! Она бегала туда-сюда, а он смотрел, сидя на своем любимом камне. Но вскоре она устала восхищаться и села рядом неровно дыша от бега. — Лилит Виттебейн, звучит? — А? — он сделал вид что не расслышал. — Женишься на мне, а, Филипп?***
Лилит проплакала всю ночь... После ванны оба размякли и ничего лучше не придумали, как остаться в спальне Лилит. Ведьма сушила волосы, сначала его, потому что сама изъявила желание поухаживать за ним, потом свои – рыжие и причудливые. Поэтому в кровать оба свалились с сухими и убранными волосами. Вопреки всему, Лилит все ещё не верила в этот союз. Она устала говорить себе, что все вполне реально и она не летает в облаках перед сном. Она по-прежнему ничего не чувствовала. И Стив... Он стал последней каплей. Его смерть... Глаза налились горячими слезами. Лилит не понимала, что чувствует. Хочется плакать или зевнуть? Задохнуться или набрать полную грудь воздуха. Она укусила себя за губу и уткнулась в подушку, не дыша. Он не был кем-то особенным для неё... Другом? Возможно... Тогда зачем она позволяла ему так много? Жалела? Или забила до смерти привязанность к нему, чтобы потом не было больно? Больно все равно было. Лилит осознала, что больше не может не дышать. Сердце заколотило по ребрам, но отодрать себя от подушки воли не стало. И только когда тело забилось от нехватки воздуха само по себе, Лилит вскочила. Вздохнуть снова – высшее удовольствие. Она опустила взгляд. Посмотрела на ладонь. И медленно обхватила ею шею. Она билась. Билась за жизнь стражника, но не имела и малейшего шанса на победу. Перед глазами поплыло окно и ночной мрак в нем. На виски начало давить. Она желала правосудия. Желала понять почему, все произошло именно так, как произошло. Теплая темнота забирала в свои объятия. Лилит больше не хотела существовать. Вся её жизнь сплошная погоня за самой собой. Она отвратительна, будто сгнила внутри себя, хуже, чем сам Филипп. Гонка за почетное место, повышение за повышением, возвышение над простым народом... Лилит ненавидела всю себя, но было что-то, что назойливо крутилось в её памяти, а вспомнить что именно это такое, она не могла. Позволив себе снова вздохнуть, она расслабилась. Филипп спал. А ведьмы след простыл. Она вышла на крышу, прислонилась к холодной стене и разрыдалась, сгибаясь пополам. Ей было больно. Она не видела выхода. Она не видела будущего.***
Май. Светлый месяц, теплый. Самое время устроить пикник. Сестры шагают рядом молча. У Лилит в руках корзинка с бутербродами и печеньем, Ида тащит свёрнутый плед. Летают бабочки, где-то в глубине леса шумят птицы. Тропинка все больше порастает травой, чем дальше в лес, тем тише. Термос с чаем оказывается тяжёлым и Ида с радостью вручает его сестре. Теперь Лилит несёт всё и выглядит недовольной. Жара стоит июньская, к голым ногам цепляются назойливые насекомые и Ида то и дело идёт вприпрыжку. Идея выйти наконец из дома, пришла в голову к Идалин, а Лилит было не заставить оторваться от учебника по зельеварению. Ближе к лесу становится прохладнее. Кроны деревьев закрывают небо, а значит и солнце. Вообще, Лилит предлагала устроить пикник где-нибудь на поляне, но Ида начала жаловаться, что под солнцем будет жарко. — Думаешь, хорошая идея уходить так глубоко? Лилит оглядывается вокруг. Лес. Мощные стволы деревьев тянутся ввысь. — Ну если ты хочешь, чтобы нам никто не мешал, лучшим решением будет уйти в глубь. — Я взяла кроссворд. — Скука. Лучше уж по деревьям полазать! – весело восклицает Ида. Лилит лишь улыбается краешком губ. — А ты не боишься, что в глубине могут быть монстры? – спрашивает Лилит, перешагивая толстые корни, торчащие из-под земли. — Ахаха, рассуждаешь как пятилетка, будь серьёзней, какие монстры?! Лилит закатывает глаза. — В один прекрасный момент один из них тебя сожрет. — И тебя, ты ж со мной, – и Ида снова смеётся. Они уходят все дальше и дальше, Ида пинает корни деревьев, спотыкается, ругается и дальше идёт осторожнее. Лес сгущается, тропинка виляет и наконец доводит сестер до развилки. — Направо или налево? – Лилит поправляет очки и всматривается в гущу деревьев. Монстр? Нет, показалось. — Направо конечно, там есть дерево высоченное, здоровенное. Около него и остановимся. Тащить все добро, что у них с собой имеется Лилит подустала, она скорее хочет сесть, а лучше лечь. До темноты остаётся часа три, а как известно темнота таит в себе кучу всего интересного. Родители позволили вернуться поздно, потому что сегодня выходной и завтра никуда не надо. — Долго еще? — Да нет вроде. Вокруг становится темнее, воздух отдаёт сыростью и мхом. И они наконец останавливаются около огромного дерева. Сквозь листву пробивается слабый солнечный свет. Ида расстилает плед, а Лилит следом ставит тарелку с бутербродами, маленькую дощечку под чашки с чаем и высыпает какие-то смешные конфеты в форме глаз. Свой кроссворд она прячет глубже в корзину, потому что уже считает это глупой затеей. Ида шмякается на плед, складывает ногу на ногу и расслаблено жуёт бутерброд. Или это вовсе маленькая пицца... Лилит опускается рядом и не торопясь присоединяется к пикнику. Ведь именно за этим они сюда пришли, правильно? Устроить пикник посреди леса, насладиться природой и концом весны. Поболтать о всякой ерунде. Ида принимается за второй бутерброд и смотрит мимо сестры, куда-то в сторону, на ветки, покачивающиеся от ветерка. Так спокойно и приятно... Сестры снова надолго замолкают, занятые едой. Но обе знают, что причина не в еде. Они шли сюда осознанно подальше от города. Лилит старается не смотреть в глаза, но так и тянет. Она ломает себя, сосредотачивается на природе и чувствует, как краснеет, как не уютно становится в собственном теле. — Лили? — М? – Лилит изображает из себя непринуждённость. — Могу ли я... – младшая замолкает, прикусывая губу и отставляет стакан с чаем. Лилит дрожит изнутри. Ей снова страшно от самой себя. И она быстро-быстро кивает, лишь бы не представлять себя со стороны. Такую правильную, при таком неправильном согласии. Ида хмыкает и толкает сестру на плед. Она не думает о том, как выглядит со стороны, она чувствует лишь обыденную нервную дрожь под собой. Оставляет руки на груди Лилит и под её сбившееся дыхание трогает. Лилит не знает, как дышать, ей противно сознаваться, что еле дошла до этого поганого дерева, еле вынесла эту неделю и вообще ненавидит себя за это так, что голова идет кругом. Она закрывает лицо руками и хочет расплакаться от того что они себе позволяют. Тепло добирается до живота и уходит в ноги. Ида оставляет первый поцелуй на шее и замирает над ухом сестры со стеклянным взглядом: — Я тоже боюсь, что нас рано или поздно поймают, но... Ты такая красивая... Лилит крепко хватает сестру за руки, как будто последний раз. И затыкает все голоса в голове, сейчас есть только они двое, не будущего, не настоящего, не прошлого. Эти поцелуи, объятия, самое приятное, что случается с Лилит за всю неделю. Она тянется к губам сестры снова и снова, чувствует себя такой грязной изнутри. Всё что между ними, это их. Личное, сокровенное и такое, мать его, опасное. Она уже столько раз давила на сестру этим, просила закончить, якобы если они вовремя одумаются, эта смертоносная повилика дальше не расползется. Но сама по слабости своей, давала задушить их обеих.***
Лилит вскакивает с постели, чуть ли не кричит и падает на колени, запутавшись в одеяле. Идалин! Вот о ком она так часто думала, но не могла понять кто же так прочно засел в её голове. Видимо Белос и до этого добрался. Решил искоренить все воспоминания о родной сестре, но не тут-то было. Лилит бросается к шкафу и ищет самое неприметное платье. Черное, старое, а с ним и накидка, в ней она будет похожа на нищенку, коих на островах тьма тьмущая. Желание сбежать, как проклятие, распространилось по крови быстро и так больно, жуть. Она знает, что последствия могут быть разнообразными, но если она сейчас же не увидит Идалин, то сойдёт с ума, если уже не рехнулась. Расшитые золотом тряпки летят на пол, черная роба закрывает тело. Капюшон – волосы и лицо. От нетерпения сводит нижнюю челюсть. Сегодня. Она явится к ней сегодня и навсегда покончит с этим. Лилит дрожит, пока снимает с пальцев все золото. И неудачно задевает взглядом зеркало, там её отражение, её губы. В безумной улыбке. Она чувствует себя злодейкой. Старшей сестрой, однажды позволившей слишком много. Темная помада на верхней губе, бледная кожа, ей все нравится. Она так торопится, хватается за ручку двери рукой, но она вдруг прогибается сама собой. Хриплый вскрик, грохот... — Поднимись. Он является внезапно всегда. Она так тоже умеет, но брезгует. Лилит поднимается, придерживая одной рукой капюшон и смотрит в пол. Поверить не может в то что боится. — Я чувствую каждое твое шевеление где-то на подсознании, – он поднимает её голову за подбородок, так привычно. Лилит молчит и дышит. Это вообще её любимая позиция, ждать от него чего-то из ряда вон выходящего. Она смотрит на него в упор, своими разными глазами и шевелит ухом под капюшоном. — Так по-детски наивна. Лилит хватается ладонями за щеку и снова оседает на пол. В ушах звенит. Он ударил её. Впервые. Она чувствует, как на глазах наворачиваются слезы. И сглатывает их. — Лилит. Ему нравится произносить это имя, имея над ним власть. Как сейчас, когда она у его ног, маленькая отвратительная ведьма. — Порой мне так хочется истерзать твое колдовское нутро. Лилит размыкает губы, только для того чтобы вздохнуть поглубже. Он ловит её. Горячую на ощупь. А она выдирается, пихая босыми ногами. Представляет, что у него сейчас на уме. И не хочет этого, но бессильно повисает на лозах. Она его кукла. И он будет делать с ней все что захочет. Как и прежде. Когда она была юной, он испытывал её на прочность битвами, сейчас делает это по-другому. — Может ты наконец перестанешь рваться? Лилит помнит насколько грубым он может быть и всхлипывает от страха. Сейчас он противен, как никогда прежде. Со своей синевой глаз и шрамами по телу. — Остановись. Но он не слышит. Лилит треплется, как бабочка, пойманная в паутину. А вырваться не может. Путы похожи на страх. Удушающие, опьяняющие, вездесущие, смертоносные. Она прожила с ними тридцать лет и живет дальше. Стоит ли жаловаться? Страх задушил всю истинную личность в ней, оставил оболочку. Хрупкую сухую, изредка готовую на подвиги. Лилит смиряется. Снова, раз за разом, принимает это как искупление. Отвратно думать, что он этим пользуется. Её податливым от смирения разумом. Он всеми пользуется, Лилит это знает, но противостоять не может. Он – страх. Темный, теплый и огромный. Страх, от которого тяжелеет все тело. Лилит вспомнила о сестре. Почему именно в эту ночь? Она не знала. Встретится с ней стало единственным желанием, которое Лилит поклялась пронести с собой до самой смерти. Она чувствовала, что та уже близка. Бархатная, черная, она забирает её в объятия. И нет больше проблем. Нет больше Лилит, о которой так славно отзывались, нет больше Лилит, которую ненавидели... Нет Лилит. — Лилит. Она открывает глаза. Перед ней чудовище. Она к нему привыкла. К огромным глазам и торчащим костям тут и там. К зубам, способным перекусить её, как щепку. Она тянет к нему руку. Маленькая ладонь и огромное ужасающее тело. Красавица и чудовище. Ведьма и чудовище. Два чудовища? Он возомнил себя богом, карающим нечистое колдовство. А она словно жрица подле него. — Ты забудешь об её существовании раз и навсегда, – он убеждается, что она связана достаточно, для того чтобы не вывернуться в самый не подходящий момент и отходит на пару шагов. В комнате гаснет последняя свеча. И Лилит понимает, это – конец. Красный луч ударяет в грудь, и маленькое сердечко такого не выдерживает. Магия рвется в вены со скоростью невыносимой для всего живого и Лилит содрогается. Ей кажется, что кожа вот-вот лопнет, а сердце, неистово колотившееся, остановится. Лилит видит улыбку и испугано сплевывает кровь с губ. Он убьёт её! Те тряпки, что были на ней, вспыхивают и оседают на пол пеплом. Обнаженная, в своем природном обличье, загнанная в угол ведьма. В нём трепещет ликование. Он мечтал видеть её такой. Преданной агонии. Немой и обреченной. Он улыбается сильнее, тварь в нем и вовсе смеется. Маленькая ведьма получила по заслугам… Лилит сглатывает кровь, она льется из носа, сосуды, не выдержав давления лопнули. Ей не больно, ей страшно, что он не остановится. Ведьмино сердце способно пропускать через себя силу, но не бесконечно. Лилит всегда терпела, потому что слишком горда показывать свою слабость. В темноте она видит алый свет, такой же как её кровь. Пальцы начало сводить судорогой, а сердце давным-давно перебралось в виски. — Я не хочу делать тебе больно, – алый луч медленно ползет от груди вниз. — Ты просто не сможешь держаться на ногах. Столп магии перебрался к низу живота. Лилит сжала пальцы на ногах. Глаза её расширились, зрачки задрожали. Она была готова заплакать. Он мог издеваться над ней сколько ему влезет, потешаться и унижать, но использовать магию так... — Р-ради Титана! – взмолилась ведьма, делая попытки вырваться. Филипп лишь усмехнулся и сел на её кровать, завороженный чертыханиями такой знакомой робкой Лилит. — Раньше ведьмам одевали раскалённые туфли и заставляли в них плясать. Твоя же пляска подобна кнуту и прянику. Не уйти и не остаться. Лилит прокляла его вслух. Самым грязным и старым проклятием,которое знала и прикусила губу. Она чувствовала дрожь покрасневших ушей. — Ты знала это заклинание в юности, вычитала в книге, что я тебе отдал, даже пыталась им пользоваться, но смущалась и ложилась спать. Лилит попыталась свести ноги, сделать хоть что-нибудь со своим телом, но Филипп не позволил ей такой роскоши. Он выглядел расслабленно со своими мутными голубыми глазами. Сидел и улыбался, рассматривая как она хватает ртом воздух, при этом пытается что-то говорить. — Хочешь сказать, что я снова тебя унизил? – откуда-то у него в руках взялась резинка и он собрал свои пушистые волосы в хвост. — Не вижу в исступлении ничего унизительного. На секунду луч испарился и Лилит вздохнула, но увидев его подле себя дёрнулась, как от удара. Он положил руку на самый низ живота и надавил, у неё перехватило дыхание. — Наоборот, хочу посмотреть, как поведет себя твоя магия при таких обстоятельствах. Его левая рука, та, что была на животе вспыхнула красным. Лилит дёрнулась, изогнулась в порыве еë скинуть, но осталась ни с чем. — И на сколько тебя хватит. Она была готова взвыть волком, такие речи её не радовали. Он задумал испытывать её? Ей хотелось признаться, что больше она не выдержит, но он не дал ей сказать. Обвел правой рукой внутреннюю сторону бедра и не спрашивая, однако предупреждая касаниями, вошел внутрь двумя пальцами. Не отводя глаз от её лица. Лилит покраснела и закрыла глаза, чтобы он не видел, как от стыда сгорает нутро. — Моралистка, – с ухмылкой прошептал он, смотря как она сдерживается. Он начал двигать пальцами внутри под хлюпающие звуки. Она была готова умереть. От стыда и удовольствия одновременно. Он ублажает её, в темноте, связанную по рукам и ногам. В горле щекотался крик, но она терпела, сжимала зубы, губы, живот, пальцы, все что могла, чтобы не застонать. Не хотела показывать, что ей может это нравится. — Хвати-т... – единственное чем она его удостоила. — Нет, – Филипп был в своем обыденном спокойствие. — Ты приятна. В полной тишине звуки её возбуждения разносились по спальне эхом. — Фил... – она не смогла выговорить имя, вздохнула на полуслове и протяжно всхлипнула, как ребенок после плача. — Знаешь, ты – Луна. Сестра твоя – Солнце. А я между вами Земля. Противостояние наше – сизигия. Мы трое в едином ряду и пока существую я, вам никак не пересечься. — Ненавижу… Он не думал останавливаться, ждал от нее завершения и налюбоваться не мог произведением своего искусства. Ведьма в пламени неминуемого исступления. Лилит держалась из последних сил, она была достаточно упряма и своенравна, проблема была в другом, он вел себя так же. Вкупе ненависть и дичайшее возбуждение свело Лилит с ума, она забилась в путах сильнее, изворачивалась как могла, но только больше вспотела. Все бессмысленно, безуспешно... Он вырвал её из плена, швырнул на кровать. Пружины подкинули тело вверх, и он следом же вдавил её в постель. — Оставь меня! – Лилит пихнула его ногой. — Ты бесчеловечен! Ты зверь! Он вошел в неë невозмутимо, будто и не было под ним беснующейся ведьмы. Лилит зажала рот обеими руками. Он не причинял ей боли, может совсем немного – от того что сжимал бедра, не более. Но сейчас, после игр с магией, каждое действие ощущалось особенно остро. И он знал это. Она повернулась вполоборота, нашла подушку, сжала её донельзя и застонала. Еще никогда она не чувствовала в себе настолько крушащие эмоции. В её жизни и не было мужчин больше, он стал первым и наверняка последним. Он нравился ей в постели, детские мечты не давали дышать, она часто фантазировала, как он сжимает её, маленькую и хрупкую. Лилит закрыла глаза. Она знала одно – сейчас ему наскучат препирания, и он сделает из нее куклу. Она понять не могла как, но в какой-то момент марионеткой повисала на его желаниях. Сейчас ей противно, минут пять, и она уже без ума. Он играет ей как ему вздумается. Он повернул её на бок, прижал к себе правую ногу и продолжив, поцеловал в лодыжку. Глаза её стали стеклянными, она впилась ногтями в первое, что под них попало – его нога, но он галантно подал ей ладонь, чтобы потом не нужно было зашивать ногу. Она всегда царапала его, спину, грудь, а он за чашкой вечернего чая, шутил, что завел во дворце кошку. — Леди Виттебейн... Тебе нравится, когда я зову тебя так? – он сказал это шёпотом, чтобы она напряглась сильнее, шепот её всегда тревожил. Она отвернулась, закрыла лицо рукой, оставив только полуоткрытый рот. Все, что он с ней вытворял не было сравнимо ни с чем в её жизни. Её мало заботили отношения, читать книги и фантазировать это одно, а думать о таком с собой в главной роли, она не смела. Проблема появилась в другом. Ей это нравилось. В тронном зале, в одной прозрачной шали, в библиотеке прямо на старых фолиантах, на столе в кабинете, в оранжерее среди диковинных цветов, в ванной. Он прижимал её к себе, называл ведьмой, сдавливал запястья, бил по щекам, но никогда не причинял нестерпимой боли. Местами был груб, но и она забывалась, покрывалась перьями, выпускала когти. Она боялась, что он с собой не справится, в то время как сама часто ранила его. — П-проклятие... Её плечи стремительно начали покрываться перьями, блестящими, чёрными и что забавно, теплыми. — Неужели ты настолько возбуждена? Он улыбался. А она смотрела ему в глаза, в эти наигранно-невинные очаровывающие голубые глаза. Пушистые светлые волосы были собраны в хвост, несколько прядок выбились. Шрамы он спрятал, она их не любила. Вырезанные глифы на руке переливались на слабом свету из окна. Лилит резко двинулась ему на встречу, зажала рот ладонью и покраснела. Её оргазмы приносили ему некое эстетическое удовольствие. Это тешило его эго, ведьма, ранее не способная с ним и на улыбку, сейчас краснея, дрожит всем телом. Мало того, теперь она его жена. Он усмехнулся. Жена... Интересно, как она его видит, деспотом? Богом, как раньше? Человеком? Монстром... Он по обычаю кладет голову ей на грудь, путает пальцы в рыжих кудрях и дышит ей в такт. Возможно сегодня он перегнул. Да и вообще за последние недели две испытывает её, как только может. Ему как собственнику крайне обидно, что она думает о ком-то другом. Он ей одержим. Едва ли можно сравнить с любовью. Она зовет его по имени – услада для ушей. Больше никто в этом мире его не знает. Она произносит его всегда томно, выжидающе чего-то. Филипп повернулся и несколько раз поцеловал в ложбинку груди, будто извиняясь. Она оттянула его от себя за волосы, а свободной рукой сжала от злобы одеяло. — Я убью тебя. — Вот прям убьёшь? Он сгреб её в объятия и посмотрел в глаза. — Убью, – шепотом, уставшим и потерянным, вторила она, смотря в потолок. Филипп убрал рыжие волосы с груди, насладился шелестом перьев под пальцами и облизал порозовевший от напутствующего смущения сосок. — Ах-х... – она вздохнула неожиданно громко для себя и свела брови. — Даже не пытайся... Она сжала его волосы несколькими пальцами. Ему были не свойственны такие ласки, он брезговал. Для Лилит такое ново и определенно слишком откровенно. Он этим воспользовался, дойдя покусываниями до живота. — Пожалуйста... – она отвернулась, огненные пряди пали на лицо, а перья полезли к щекам. Он удивился и улыбаясь, случайно прикусил губу. Опомнился где он и кто он, оглядел её подрагивающее тело и задал единственный вопрос: — Тебе нравятся ласки? Лилит задышала чаще и сердце у нее забилось, как в припадке. Чертов маэстро, он сыграет на её чувствах очередную симфонию. — Ты хочешь видеть во мне того робкого юношу из моих рассказов? — Прекрати. — Хочешь меня из прошлого? Очаровательного, внимательного, без всех шрамов? – с каждым вопросом он спускался поцелуями ниже и ниже. — А-а... Лилит сделала попытку вывернуться, но Филипп быстро поймал её за бедра. Она почувствовала, как горит заживо. Растеклась по постели, запрокинула голову и пыталась дышать, но не могла, хотелось стонать, было жарко и стыдно, но он, придерживая за ноги продолжал. Лилит перебрала тысячу вариантов того, что он скажет, когда оторвётся от нее, какая она отвратительная, как было мерзко, но встретившись с ним взглядом она услышала лишь то, что слишком для него красива. На лбу выступила испарина, сердце колотилось и Лилит осмелилась прижать императора к себе ногами. Перед глазами все поплыло, настоящее, прошлое, выдумки, реальность. Он говорил ей что-то на подсознании, но она не слышала. Подумать не могла, что когда-нибудь ему захочется ублажать её так. Она отцепилась от простыни и коснулась груди. Все тело обожгло судорогой. Она стыдилась показывать ему насколько бывает возбуждена, только не сейчас. Тело выгнулось дугой, пальцы коснулись его волос, и она откинулась обратно. Ноги дрожали, она сжалась в нетерпении. Филипп укусил её за бедро в перерыве, и она от неожиданности вскрикнула. — Мне нравится, как ты стонешь. Не отворачивайся, – он повернул её голову к себе, обведя скулу. — Сделай это смотря мне в глаза. По Лилит прошлось новое цунами стыда. Стонать? Не отрываясь от его лица? Смотря в глаза? В районе сердца стало горячо от страха и смятения, он хочет, чтобы она растеряла всю свою гордость. — Покажи мне, – его глаза налились синевой. Для него она – развлечение. Здесь и сейчас. Он проснётся утром с больной головой от недосыпа и ноющими царапинами по телу, а она будет спать рядом. Он разбудит её, они вместе соберутся на встречу, будут говорить что-то, скрываясь за масками. Он будет видеть лишь её глаза, реже улыбку. Она не улыбается при главах. Они её раздражают. Она улыбнётся всего раз, когда он поправит рыжие волосы, торчащие из прически. На них двоих будут коситься. Этот союз никому не нравится. Она импульсивна, а с такой властью ещё и опасна. Статус никто терять не хочет, ходят все по струночке. Закончат они поздно и сядут за бумажную работу. Она вырубится у него на коленях, его прихоть держать её близко. И так день за днем. Встречи, приемы, быть может казни, бумаги, ужин, горячая ванна вдвоем, массаж, ночная прогулка, если остались силы. Они сидят на берегу кипящего моря и ведут беседы об истории, но это быстро надоедает, и вся эта аристократия скатывается до нелепых историй из детства. Как бы он не отнекивался, ему с ней хорошо, даже при общении. Он находит моменты, в которых над ней можно взять вверх одним словом и она краснеет, обижается. Примерно так он один раз чуть не полетел в море. Он нагнал её и приподняв от земли, стал кружить, как ребёнка. Она пихалась, говорила, что их могут увидеть, да что там их увидели. Он опустил её на землю, отряхнул, им отвесили несколько поклонов и быстро скрылись из виду. На берегу еще долго стоял неумолкаемый гогот. Это было чудовищно. Смешно и грустно одновременно. Уже на следующий день в городе мельтешила весть о том, что их отношения действительно "живые" и она не просто статуэтка подле императора. Лилит не выходила из комнаты. А когда вышла долго не могла его найти. Обошла весь дворец, подвалы, сады и нашла на крыше. Сказала, о том, как ей стыдно, и они опять посмеялись. На следующем собрании на них смотрели иначе. Фантазируя. Лилит чувствовала, как их сравнивают глазами. Рост. Комплекцию. Она покраснела. Раньше она не предавала значения своему росту, но рядом с ним она выглядела слишком маленькой. Когда они вернулись к этой теме ночью, он сказал, что она действительно порой доставляет ему неудобства. Он наклоняется, чтобы расслышать её недовольства. Также поделился, что ему нравится носить её на руках. Она тогда закрыла его лицо рукой и отодвинула от себя. На руках он носил её в самом деле часто. Не чаще чем об неё спотыкался. Она имела обыкновение останавливаться посреди дороги. Но больше всего его нервировали танцы. Она надевала туфли на высоком каблуке и тряслась от волнения, что наступит ему на ногу, опозорится, или еще чего хуже – поскользнется. Тогда он шепотом предупреждал, что придержит за спину в случае чего. Позже он стал чаще видеть её на каблуках, ей нравилось поправлять его маску на людях. Безмолвно показывать, что теперь этот способ скрыться для неë не преграда. В новой жизни Лилит испытанием стали корсеты, она попросту в них задыхалась. Филипп говорил, что ему нравится, как она выглядит, она кричала, чтобы сам их носил. На этом и расходились. Лилит не забыла, как потом он подарил ей роскошное золотое платье. Не упоминается конечно сколько мастеров погибло за работой над этим платьем. Он обещал четвертовать каждого, кто хоть раз ошибётся. Оно сидело на ней идеально. Каждая ниточка и стежок вышивки были на своем месте. Эмоциональная Лилит плакала перед зеркалом минут десять. А когда появилась в нем на еженедельном сборе глав ковенов, плакали они. Шутка. Плакала их сосредоточенность. Она говорила – они любовались. Она злилась – они любовались. Один Дариус кажется обиделся, что она выглядит лучше него. Комичность убиралась в сторону, когда вокруг шелестели, что у них обязан родиться наследник. «— Лилит? Ты в порядке? – он подошел к ней со спины и посмотрел в глаза через отражение в зеркале. — Мне не нравится то, о чем говорят люди. — А, ты все об этом. Забудь, пусть говорят. Мы никому ничего не должны, – он замялся. Она обернулась, присмотрелась к его взгляду. — К тому же у нас никогда не будет первенца. Лилит села на пуф и медленно сняла ожерелье с шеи. — Магия берет свое, даже когда ты отдавать не хочешь, – он огладил её плечи и задел ухо. Лилит никогда не хотела детей. Но точно была уверена если они у нее появятся она будет любить их больше всего на свете. Однако, после его заявления ей стало больно дышать. Слово никогда вдруг обрело настоящий смысл, без преувеличения. Она не мечтала, но тихонько касалась этой мысли у себя в голове. Это было бы проклятое дитя. Обреченное на страдания. Не способное к жизни. Её мучали кошмары, о том, что она все-таки являет на свет это маленькое существо. И оно выглядит ангельски. С такими же как у нее изумрудными глазами, но к году оно превращается в чудовище. С перьями и костями наружу, и погибает. А она согнувшись рыдает у кроватки. И все во сне безобразно. И дворец, и слуги, все искривленно. — Не быть этому, – он держит её на руках, сидя в постели. А она молится про себя, чтобы её магия коим боком случайно не исцелила его от этого проклятия.» — ...х-ах... Её пальцы скользят по груди и непослушно уходят вниз. Она больше не может себя контролировать. Пламя свечи дребезжит, лаская светом её тело, в его впадинках и складках кожа блестит от пота. Она смотрит Филиппу в глаза и не смеет увернуться от взгляда. Отчасти она выжимает стоны, но стоит ему коснуться её горячей кожи... Она едва справляется. Ей хочется больше тактильности везде и сразу. Он ухмыляется, когда замечает в разноцветных глазах слезы. Она на пике, и вот-вот должна задрожать, снова отвернув от смущения лицо, но этого все не происходит. Его заклятий дело. Она это осознает и испуганно вскидывает брови, боится, что он её не отпустит. Он щёлкает пальцами, она вскрикивает, как от ранения и по-кошачьи подтягивает ноги к себе. Секундой все её проблемы облачаются бурным завершением сегодняшней ночи. Не в силах больше следовать принципам она всхлипывает, её выворачивает на живот, и тени играют уже на красивой спине, из которой вырываются большие сизые крылья. Одно из них больно ударяет Филиппа по лицу. Время замирает, перья летят в разные стороны, а он смотрит как тихо бьются крылья о постель. Касается перьев бережно, гладит их, перебирает. И отпускает себя, свою тварь наружу. С оголёнными костями, с зубами. Лилит с трудом поднимается на колени и прижимает руку к его открытому черепу. Он рычит. Тыкается ей в перья, фыркает и словно кот бодает ладонь – просит погладить снова. В этой форме ему будто легче, привычнее. Он огромный, ужасающий монстр, но Лилит комфортно. Когда она увидела его в первый раз, сложилась в обморок. Сейчас чувствует насколько они едины. Он спит на ней, когда она окончательно превращается в монстра. Мягкого и теплого. Поворачивает её на спину, трется мордой о живот и кладет на него голову. Она шипит в ответ, потому что щекотно и покусывает. Он легонько толкает её носом в живот и смотрит на реакцию. Лилит улыбается, он ждет, чтобы она превратилась в его мягкую подушку, но она не хочет. Он рыкает коротко, затем фыркает, чихает, потому что её перья щекочут нос. Не знает, чтобы такого еще придумать и начинает рычать беззлобно, вопрошающе. Лилит качает головой. Он изводится от безысходности и случайно облизывает её плечо. Она охает, закрывается крыльями и падает на кровать, поджимая ноги к крыльям, чтобы превратиться в шарик. Ему не составляет труда осторожно расправить крылья и поймать Лилит снова. Он трется мордой об её грудь, все еще просит, а Лилит слышит гул в ушах от собственного сердца. Ей нравится? То, что он делает ей необычно. Она тянет ладонь к его морде и гладит кости. Он неопределённо фыркает и продолжает тереться в надежде, что она смилуется и он уляжется на самую мягкую и лучшую подушку на островах. Она стонет, и он шарахается от неë, как от огня. — Я в порядке, – шепчет ведьма. Он думал, что причинил ей боль. Испугался, что поранил когтями или клыками. Все еще ошалевший он подползает ближе. Нюхает на предмет крови, успокаивается, облизывает живот, чтобы убедиться. — А-ай... Он снова подлетает до потолка, и смотрит на нее, наклонив голову в сторону. А она красная, прикрывается крылом. До него доходит, он устало и протяжно рычит. Вспоминает, что ведьма его бывает ненасытна. Отворачивает носом крыло и облизывает шею, уши, она поджимает губы, жмурится. — Ниже... Он вопросительно рыкает, и означает это одно: "неужели опять?" — Последний раз... Ему так хочется перекусить её напополам, но он облизывает туловище. Все чувства его притуплены, но видя ведьму перед собой он щерится. В его понимании это улыбка. Она вкусно пахнет собой и перьями, как птичка. И на вкус совсем как птица. Не то чтобы он птиц пачками жрал... Лилит задышала чаще, приложила ладонь к его голове и поняла, что совсем стыд потеряла. Ему хотелось одного – спать на птице-подушке, но птице-подушка оказалась слишком любвеобильной. Он чихнул, перья полезли в нос, потом из носа и она засмеялась в голос в ночной тиши. Он не трогал её лапами, на них были острые когти, зато один раз все-таки разрешил себе прищемить зубами грудь. Она вскрикнула, это было больно, и пока нервные окончания были еще взбудоражены происходящим, зализал место преступления. Ему понравилось, нутро требовало от него животных поступков, но он боялся сделать ей слишком больно. Очередной приступ настиг его быстро и подхватив Лилит когтистой лапой, он повернул её на живот. — Филипп! Она завертелась, но он прижал её спину лапой. Её лицо уткнулось в подушку, а руки беспомощно скоблили постель. Тело пробил какой-то невообразимый фонтан адреналина. Крылья бились, роняли перья. Она не знала, что делать, это возбуждало еще сильнее, но и пугало не меньше. Она услышала хруст своих костей. Это был позвоночник, и он просто похрустел, что бывает со всеми, но Лилит грешным делом подумала, что сейчас сломается. Филипп медленно облизал ноги ведьмы, все то, что успело стечь по ним и наконец коснулся языком лона. Сердце её бухнулось в горле и вырвалось наружу громким стоном. Этого она так боялась. Оказаться совсем невольной перед ним. Между ног сразу стало еще горячее. Жарче. Слишком мокро. Она укусила себя за палец. Когти второй лапы впились в самое мягкое место на теле, он сравнил это с ватой и провел ими вниз, вызывая этим её дрожь. Вся она на языке казалось крохотной, забавной, но теплой и мягкой до неприличия. Он утратил способность чувствовать возбуждение, а если бы мог в таком обличье, давно бы сдох. Её хриплые стоны в подушку раскалывали череп, он снова фыркнул уже от болота, которое они развели в постели. И почувствовал, как снова скоблится что-то бесчеловечное. Лилит размазанная по кровати с криком собралась в кучу. Он посмотрел на свое творение и ужаснулся, заметался в поисках спасения. Красная струйка крови потекла по ноге от укуса на ягодице. — Филипп! А-а-ай... – она зашипела, когда почувствовала, как он слизывает кровь. Она знала, что нельзя давать ему волю. Он не сможет держаться вечно. От этого все снова заныло. Её кровь сочилась и выглядела как рубины на мраморе. Он слизал все, подождал, пока вытечет еще и догнался остальным. — Мм-хах...только посмей еще раз...я тебя убью... – она ощущала вес лапы на себе и молилась как бы ему в голову еще что-нибудь не взбрело. Иначе от жены у него ничего не останется, он ей отужинает. Он вернулся туда откуда начал и медленно вслед за её дыханием начал проводить языком туда-сюда. Свободной лапой сжимая место с укусом. — Агрх... – она сжала зубы, сжала ноги, но он сообразил, что в общем-то ему ничего не стоит раздвинуть их шире и нагнуть её еще сильнее. И тут она занервничала. Представила, поняла и начала выдираться что есть мочи. Горячий мягкий язык без особых усилий скользнул внутрь ведьмы и вот тут она заорала. Рыжие кудри растрепались по всей подушке, она оторвалась от неё: — Ха-х... Титан всемогущий... В ответ он толкнул его глубже и Лилит впечаталась назад в подушку, стонать не было сил, теплый и мягкий язык скользил внутри медленно, растягивая мышцы все сильнее. Он муркнул, выше обычного рычания и обхватив её ногу, задвигал языком вниз-вверх из Лилит выбились тяжелые стоны, не похожие на предыдущие. Кровь опять прилила к лицу и груди, соски затвердели и решив, что уже ничего не потеряет, она обхватила грудь ладонями. Додумавшись, что императрица уже не императрица, а – лужа, он освободил её от лапы на спине и переместил её на ногу, теперь контролируя каждое свое движения в этом маленьком тельце и задвигал языком быстрее и еще осторожнее чем раньше. Ей показалось что она теряет сознание. Ноги в железной хватке были обречены оставаться в этой позиции до самой её смерти. Ей было настолько хорошо, что стало плохо, душно и жарко. Он заполнял её полностью, насколько это вообще возможно без вреда для организма. И двигался ритмично, местами ускоряясь. Податливое тело, мягкое, как масло, поддавалось ему, как пластилин. Лилит протянула руку к набухшему от его ласк клитору и окончательно рухнула носом в постель, дыша только ртом. И в то же мгновение потеряла всякий смысл делать что-либо дальше, потому что тело не выдержало. Её затрясло как на сеансе экзорцизма, она сжала все мышцы, что имелись в районе таза. Он зарычал, рассматривая свое достояние, облизнул исцарапанные бедра, спину, ноги. Потерся об бок и был очень обеспокоен в порядке ли она. Она с трудом повернулась на спину: — Спасибо, что оставил в живых, – все еще задыхаясь промямлила она. Он обиженно опустил веки. Глаза её налились тьмой, тело стало увеличивается в размерах, он поймал её и уложил обратно на спину. Большая мягкая подушка. Он обнял её и уложился на живот. Лилит лапами кверху тут же отрубилась. Он погладил её звериный мех и сам уснул. Он поплатится за все. Но только завтра. Завтра имеет свойство наступать, что б его. Филипп разлепил глаза, когда солнце висело над городом уже высоко. Он посмотрел на руки. Кисти рук, от чудовища не осталось и следа. Следующей мыслью была она... Та, на которой он проспал остаток ночи и кажется половину дня. Она спала на боку, обнимала его за голову и сопела прямо в ухо. Он был в объятиях её колыбели, произвольной и теплой. Он не хотел её будить, но стоило ему вздохнуть громче нынешнего, она дернулась. — Филипп? — Доброе утро, – выдавил он. — Доброе, – прошептала она, видя только его ухо и растрёпанные волосы. — Ты выспался? — Не знаю, – он был честен, если встать сейчас, можно было и не ложится больше, а если она утянет его в дальше в сон, он будет не против. — А ты? — Наверное, – она зачем-то почесала его ногтями, как кота. — Тебе удобно? – он улыбнулся и повернулся к ней лицом. — Да, – она покраснела. И поспешила выпрямиться, иначе согнутая спина её покинет. — Ты укусил меня. Он так не хотел говорить об этом. — Помнишь? Но она начала с тяжелого. — Прости Лилит, – он сел, осмотрел спальню и пришел в ужас. Они разодрали не только себя, но и кровать. Всюду валялись перья от подушек и черные перья. Ему стало дурно. — Сильно бол... Он замолчал, на глаза ему попался его укус. Синяк закатного неба, обрамленный кровавым ожерельем следов зубов. И все это на идеально белой коже. — Я развожусь, – её голос звучал невесело и тем не менее не настолько серьёзно, чтобы быть правдой. — Это очень больно. Он промолчал. Пошел приводить себя в порядок, перед этим убрав в комнате, чтобы она не сошла с ума, если надумает встать. Лилит потерла глаза, вздохнула полной грудью и посмотрела на небо через окно. Голубое и полное жизни. Вот и ей нужно жить. Она попробовала сесть, но это стало невозможным. Тогда она слезла с кровати по-другому, собрала волосы магией, нашла в шкафу халат, сделала себе кофе одним взмахом пальца, вторым примчала таблетки от головы и графин с водой. Опрокинув в себя два стакана воды, она почувствовала себя живой. На ногах стоялось с трудом. Тело – желе, шаталось, из-под ног уходили полы, а царапины на ногах ныли тупой болью. Она облокотилась на стол, подышала минуты три. И с новыми силами потащилась в ванную комнату, пиная по дороге перья, которые он не убрал. Скинув халат на пол, она распустила волосы и сгребла в охапку баночки со средствами для волос и тела. Он подал ей руку и все её благородие опустилось в теплую воду. Ванна была большой, им двоим хватало за глаза. Лилит прислонилась к нему боком, тем, на котором не было укуса. — Ты злишься? — С чего бы? Я сама допустила это. В горле застрял вопрос о возможности повторения такой практики, но Филипп промолчал. Это было бы не уместно, она пострадала, он не смеет требовать большего. Лилит окунулась в воду с головой, кудри сразу успокоились, и он увидел ту самую ведьмину ухмылку с огнем в глазах. — Не смотри так, – между разговором он попытался вспомнить каким средством она моет голову, она облегчила задачу, тыкнув в банку пальцем. — Ты видно совсем не чуешь страха, я не до конца сдерживаю себя в том теле, ты ходишь по краю. — В общении с тобой я всю жизнь хожу по краю, пора бы привыкнуть. — Да, но...зверь может стать сильнее нас обоих, ему ничего не стоит сожрать тебя. — У меня есть свое чудовище, которое может противостоять твоему, не забывай. — Ты слабее. — Хочешь подраться? — Лилит. Они замолчали. И вплоть до конца "завтрака", который был обедом молчали, за исключением обыденных фраз. — Мы проспали собрание. — Перенесем на вечер, – расслаблено махнул император, допивая кофе. — Вечером мы приглашены на благотворительный вечер, какой бы это не было тавтологией, не забывай, ты для них – миротворец. Он почувствовал, как начал закипать. У нее всегда все было распланировано, расписано, узаконено и положено под печать. Он же действует по прихотям, желаниям и возможностям. — Я заплету тебе косу. Он закатил глаза: — Ты еще две сделай и ромашки вставь, что за ребячество? — А ну-ка тихо. — Женился на голову. Она дернула его за волосы, нахмурилась и принялась собирать пушистые волосы воедино, в одну большую объёмную косу. Но стоило им покинуть покои Лилит, как их тут же настигла Кики. — Господин, пока вы отдыхали случился погром, солдаты разнесли тронный зал. — Сегодня полнолуние или что? – еле сдержала смешок Лилит, на которую Кики не обращала совершенно никакого внимания. Император постоял немного с выражением полного не понимания, а потом приказал вышвырнуть всех, кто к этому причастен. — Поняла, вы не забыли, что сегодня присутствуете на принятие в ковен лучших выпускников Хексайда? Лилит нервно выдохнула. Стоять было тяжело, под платьем ныли царапины и укусы, под перчатками скрывались синяки, а сегодня настолько тяжелый день? — Спасибо, Кики. — А, и самое последнее Лилит обязалась явиться на урок истории в старшие классы, помнится мне вы всегда любили детей. Лилит замутило, голова закружилась, и Филипп придержал её за локоть. — Не нужно столько взваливать, Кики, школа — это не место первой значимости, что-нибудь еще? Кикимора зашелестела бумагами суетливо, обронила несколько и покачала головой. Поклонилась и скрылась в коридорах. — Ты в порядке? — Слабость. Тот день запомнится ей навсегда. Она еле вытерпела все то, что было им уготовано.***
Наступили суровые холода. Все суетились в предвкушении праздников, украшали стены золотыми снежинками и прочей мишурой, а Лилит призраком прогуливалась по коридорам в своем обычае. На плечах покоилась теплая шаль, волосы убраны в причёску, она как всегда идеальна. Черные круги обрамляли низ глаз, она чувствовала себя неважно. Поначалу думала первые признаки простуды, но, когда на балу потеряла сознание, простуда не была таким уж подходящим вариантом. Она была утомлена жизнью императрицы. Уставала от всего. Даже от простого общения. Одна сплошная усталость была в её взоре. Усталость. Усталость. Усталость. Она прислонилась к стене, снова ощущая головокружение. Он подхватил её в дверях библиотеки бессознательной тряпичной куклой. И единственное, о чем подумал, так это о себе. Что по его вине она начала терять свои силы. Он не сможет пользоваться ей вечно. Замечать, что она уже не так сильна, как раньше Филипп стал на дуэлях. Они практиковались, чтобы оставаться в тонусе, и, если раньше она выдерживала все, сейчас поднимала руку кверху, оповещая, что сдаётся. Его это тревожило, во многом потому что он от нее зависит, и нет более существа способного вынести все ему предначертанное. Она для него – жизнь. И если она начала угасать, значит и для него все будет кончено. Он не знал, что делать, любой лекарь ему скажет, что она ходячий мертвец. Не может ведьма пропускать через сердце столько магии. Филипп положил её на кровать и лег рядом, внезапно ощущая себя ребёнком. Маленьким Филиппом, с глазами полными надежд и света. Тем, который носился с братом по улицам города и искал ведьм для расправы. Он обессилел. Почувствовал онемевшие конечности, как они превращаются в лапы чудовища. Он более искренен, когда проклят. Тяжелая костлявая голова почти невесомо коснулась руки Лилит. Он ткнулся носом в бок между ей и кроватью, и заскулил. Ему вдруг стало страшно и за эгоизм свой стыдно. Пусть на мгновение, в котором он боялся потерять её, но все же. Он не понимал, что с ней. Оказалось, настолько привык, что она рядом, привязался. Отношения их изменились, они перестали устраивать громкие сцены, возможно потому что сил хватало в основном на объятия перед сном. Но и обнимала она трепетно, так, если бы у нее вообще никого не осталось. По её мнению, так и было. Он заставил забыть её о сестре и родителях. Сделал все, чтобы она больше не рвалась к прошлой жизни. Она пришла в себя минутами позже. Протянула ладонь, погладила кости. — Что с тобой? – он тут же собрался в кучу, в человека. — Не знаю, – призналась она. На следующий день решено было пригласить лекаря. Император остался за дверью. Не хотел смотреть ей в глаза, когда доктор скажет, что жить ей осталось меньше месяца. Это означало, что ему придётся искать другие варианты. Отличающиеся от этого "удобного". Он стоял и смотрел в окно, думая, как продлить жизнь за счет еще кого-нибудь. Скрипнула дверь, совсем легонько и из нее вышел самый лучший лекарь островов, безусловно поклонившись: — Она ждет вас. Филипп вопросительно посмотрел на него. — Просила ничего не говорить. — Благодарю. Стража проводила доктора, а император на не сгибающихся ногах пошел к жене. Она сидела, опираясь на изголовье кровати и пила ароматный чай. Филипп застыл на пороге, выжидающе своего смертного приговора. Глаза её были заплаканными, красными и совершенно безжизненными. Она не посмотрела на него, только похлопала рядом с собой, подзывая ближе. За несколько шагов, которые он к ней делал, в голове пронеслась тысяча мыслей касательно того, что она сейчас ему скажет. Но ни одна из них не оказалась верной. — У нас будет ребёнок, – прошептала она, смотря в стену. Филипп заставил себя вздохнуть, но не смог сесть рядом с ней. Отошел к окну. Ребенок В любом подобном союзе обязаны быть дети, продолжение рода, унаследование власти... — Ты исцелила меня. Проклятие сходит на нет с каждым месяцем. — Не говори об этом так, будто виновата я, – она посмотрела ему в спину, роняя слезы. — Здесь нет виновных, это жизнь, Лилит. Оба замолчали. Потрясенные новостью. Лилит тихо плакала, отставив чай, а он смотрел на острова. Сжираемый чем-то непонятным вроде страха. Он осмелился приблизиться к ней по истечении недели. И все еще испытывал чувство страха. — Твое состояние, я надеюсь, улучшается? – это был первый вопрос, на который Лилит ответила. — Не уверена. Она исхудала, побледнела, ходила с трудом и много спала. Врачи, сколько их было, все как один говорили, что она не способна справиться. Филипп ходил по дворцу с миной отчаяния. Она не подпускала его к себе, а от разговоров отказывалась. Она не общалась ни с кем кроме врачей и слуг, а вечерами, стоя под дверью он слушал рыдания. Он не ломился к ней, не выказывал заинтересованности и вел себя, так будто её нет. Сил становилось все меньше, он не был таким целеустремленным, ему все было лениво, каждый день проходил однообразно. Он не знал, как она себя чувствует, поела ли, хорошо ли спит. Зима заволокла острова снегом. Праздники давно прошли, оставляя после себя лишь детский смех на улицах, да звон колокольчиков, которые забыли снять. Месяц. Прошел ровно месяц с последней их встречи. Леди Виттебейн сидела у камина, погруженная в собственные тягостные мысли. Состояние её улучшилось, появился аппетит, вернулся здоровый сон, черные круги почти сошли на нет. Вот только сил не было по-прежнему. Как физических, так и моральных. Заговорить с мужем она не могла. Но знала, что рано или поздно он явится к ней, обессиливший. И тогда-то им придётся поговорить о том крохотном существе, которое сжирает силы изнутри. Он пришел в тот же вечер. Наполовину обращённый в чудовище. С торчащими рогами и сгнившими шрамами по всему телу. Кости ломались, пока он пытался добраться до своей целительницы. Она спала, пока всё то что от него осталось не завалилось в постель. Её испуганные глаза он будет помнить долго. Со всей его мерзостью, выходящей наружу из недр души, она приняла его в тихие объятия. Он испачкал всю расшитую золотом постель, мраморный пол, саму ведьму, но старался прийти в себя. Её ладони опустились на место, где должно быть сердце и напряглись. Он сквозь пелену вытекающих глаз смотрел на её красивое лицо, как у куклы. И вот в её робких объятьях снова он. Никем не виданный в такой минутной искренности, прижатый к женскому телу, человек в прошлом, мертвец в настоящем. Он тяжело дышал, прижавшись лбом к её шее. Лилит позаботилась о порядке, вернула все в исходное положение и не тревожа его, опустилась на подушку. Филипп не в силах противится так и остался лежать у нее на груди. Она ласково, несколькими пальцами провела по его волосам, уху, щеке и оставила палец на шраме. Несколько секунд и он исчез, являя умиротворенное лицо без проказов проклятия. Он привык засыпать на ней в любом обличье, поэтому тут же размазался. Лилит прикрыла глаза и вытянула острый кинжал из-под подушки. Наконец-то. Единственный шанс покончить с этим. Серебро блеснуло в свете краешка луны. Прямо сейчас. Пальцы сжали рукоять и тут же вспотели. Вот так? Убить, пока он обессиленный собственным недугом? Пока открыт и искренен? Она сжалась. Рука задрожала и опасно занеслась над его спиной. Покончить со всем сейчас... Он всегда был на шаг впереди. Кровать заскрипела, стойко выдерживая борьбу. Клинок полоснул императора по груди и вылетел из её рук. Лилит выкрикнула что-то напоследок, пока он не сжал горло ладонью. В голубых глазах стояла ненависть и разочарование. Ведьма вцепилась в его руки, забрыкалась. Взгляд голубых глаз сменился удовольствием, тем которое он получал от мысли, что её маленькая жизнь в его руках. Лилит знала, что он точно так же, как и она не сможет её убить, вскоре отпустит и ей придётся залечивать его снова. А пока она медленно умирала, а он смотрел. Он принял её полностью, но все еще не мог простить за попытки убийства. Она начала хрипеть, но всё это такие мелочи в сравнении с его умиротворением. Она очнулась утром от ужасных болей. Рядом не было ни души. Ни прислуги, ни стражи. Боль поразила тело, сильнейший спазм охватил мышцы. Лилит закричала не в силах больше терпеть. Тут же откуда не возьмись явилась прислуга, стража... Перед глазами все помутнело и вместе с шумом в ушах она растворилась в бессознательном состоянии. Филипп, увидев е уже при лекаре, внезапно осознал, чем было чревато их вчерашнее столкновение. — Я дал понять, что она не справиться. Проклятие, возраст, это невообразимая тяжесть для организма, – бормотал доктор, что-то чиркая на бумажке прислуге. — Обеспечьте ей покой и воздержитесь от близости какое-то время. Лекарь ушел, слуги самовыпроводились и Филипп сел рядом с Лилит, которая весь разговор притворялась что спала. — Смею ли я просить прощения? — Это был твой ребёнок, – прошептала она. — Исчадие ада. — Я оставлю тебя. Если захочешь меня видеть, оповести. Он встал, поправил полы плаща, надел маску и последний раз взглянув на жену, оставил еë в одиночестве. В котором она прорыдает не один час.