Либо Истинный, Либо Никто

В тот день Чонгук вернулся домой почти в полночь. Он совсем не ожидал такого, выпаливая радостное «с удовольствием» в ответ на столь непринужденное предложение прогуляться, думая, что они максимум побродят вместе где-нибудь еще около часа, а потом наконец разойдутся, потому что Тэхену все еще нужно было на работу на следующий день, а ему самому стоило привести себя в порядок (то есть в депрессивное настроение) перед возвращением Джинена. Но Чонгук так и не смог ни разу сказать Тэхену, что ему было пора домой, даже несмотря на то, что действительно пару раз порывался сделать это. В самом начале их неспешной прогулки он продолжал поглядывать на часы, все выискивая нужный момент, когда придет пора закончить нечто столь прекрасное в своей абсолютной непосредственности, чего он не знал уже очень давно, и вернуться к отвратительной реальности, но Тэхен так и не дал ему шанса открыть рот, чтобы осуществить задуманное. И в какой-то момент Чонгук сдался. Ему казалось, что его голова могла бы взорваться от того, как усердно он старался не забывать о том, что должен был сделать, растворяясь в легкой беседе с бетой, так что в итоге он решил плюнуть на все и сосредоточиться только на бархатистом голосе Тэхена, в особенности на его тихом смехе, таком искреннем и подкупающе естественном. В качестве утешения в конце концов у него ведь все еще оставались пластыри на сосках. И Чонгук не был уверен в том, действительно ли они должны были волшебным образом увеличить его грудь, как о том мечтал Джинен, но то, что они вызывали жуткое раздражение и все возрастающее желание расчесать кожу под ними, он знал наверняка. И он хвалил себя за то, что так стойко противостоял собственной слабости. Потому что содрать дурацкие пластыри хотелось неимоверно, но он все еще не настолько забыл о том, где было его место, чтобы избавиться от них. Даже если он проводил время в свое удовольствие — чего вообще-то не должен был допускать, — он был просто обязан помнить о том, что в первую очередь должен был заботиться о том, чтобы правильно ублажать своего альфу. Поэтому он намеревался проходить с пластырями до самого возвращения Джинена, чтобы, возможно, таким образом искупить свою вину за попытку хотя бы на один день сделать вид, будто он был нормальным и мог просто так проводить время с тем, кто ему внезапно приглянулся. Всю ночь и последовавшее за ней утро субботы Чонгук упорно пытался заставить себя забыть о своих вчерашних приключениях, настраиваясь на встречу с Джиненом. И ему даже показалось, что у него получилось-таки сделать это уже почти к самому возвращению его альфы. Потому что он как обычно стоял на четвереньках на своем диване в гостиной задницей к двери и почувствовал смачный шлепок, когда Джинен, немного повозившийся с молнией на куртке, прошел вглубь квартиры. Все шло так, как и должно было. В полной тишине, без каких-либо приветствий и вопросов о том, как прошел вечер пятницы. А потом Джинен вместо того, чтобы как обычно пихнуть в него член, навалился на него сверху и принялся тщательно ощупывать его грудь, проверяя, насколько она набухла от внешней стимуляции. Чонгук не сдержал стона облегчения, когда Джинен наконец отклеил эти чертовы пластыри и несколько раз дернул его за покрасневшие опухшие соски. И он даже на мгновение предположил, что, возможно, сейчас, после того как он так сильно устал от ношения игрушки, он впервые за долгое время испытает расслабленное удовольствие от секса с альфой. Не вымученное и унизительное, как обычно, а наконец-то желанное. Но затем Джинен почти запыхтел ему в ухо от усердия, с которым лапал его торс, и Чонгук почувствовал то, чего не мог ожидать. То, как Джинен трогал его без стеснения везде, где хотел и когда хотел, всегда заставляло Чонгука считать себя грязным, что он считал само собой разумеющимся. Но такого неподдельного омерзения, как сейчас, Джинен прежде никогда в нем не вызывал. Потому что Чонгук впервые вдруг задумался о том, что неправильным было не только то, что не так уж и близко знакомые ему альфы могли коллективно наслаждаться его податливым телом, но и то, что кто-то в принципе считал себя в праве обращаться с ним, как со своей собственностью. Это ошеломило его настолько, что он не удержал себя на весу и упал лицом в подушку, тут же по инерции спешно восстанавливая равновесие, чтобы не злить Джинена. Но странная мысль из-за такой заминки вопреки его ожиданиям никуда не исчезла. Потому что он внезапно увидел перед глазами добродушное лицо Тэхена, и его сердце ускорило свой бой в несколько раз. Тэхен никогда бы не стал обращаться с ним так. Чонгуку вполне хватило двух встреч с бетой, чтобы понять это. И вообще-то это было в крайней степени глупо с его стороны — в принципе сравнивать альфу и бету, потому что с Тэхеном у него никогда не могло возникнуть такого рода отношений, какие установились у них с Джиненом. Но Чонгук все равно инстинктивно делал это, прежде чем успевал осознать, что он творил, и одернуть себя. И все то время, что Джинен трахал его, грубо вжимая в обивку заметно потрепанного от подобных практически ежедневных увеселений дивана, Чонгук мог думать лишь о том, как беззаботно проводил время еще накануне вечером. Джинен брал его снова и снова, очевидно, возмещая вчерашний пропущенный раз, и все крепче сжимал пальцы на его горле, так что в какой-то момент Чонгуку могло бы стать тяжело дышать. Но затем он вспоминал о легкой и такой заразительной улыбке Тэхена, и у него словно открывалось второе дыхание. Потому что его встреча с Тэхеном внезапно стала его глотком свежего воздуха, и с каждой уходящей в прошлое секундой Чонгук лишь убеждался в том, что забыть такое будет не так-то просто. В целом ничего такого уж сверхъестественного после того, как они покинули кафе, с ними не произошло. Но Чонгук, отвыкший от дружеских бесед в принципе, даже от их разговоров с Джиненом в те времена, когда он еще не освоился в своей роли обслуживающего персонала, был склонен воспринимать даже самые незначительные действия Тэхена крайне восторженно. За это он только все сильнее корил себя, потому что чем ярче была его реакция на Тэхена, тем больше он злился на самого себя за невозможность контролировать собственные чувства. Но в какой-то момент внезапной радости накопилось в нем столько, что он был больше не в силах ругать себя за что-либо, и потому отпустил себя, утопая в этих эмоциях. Они с Тэхеном тогда немного прошлись вдоль жилых районов, а затем свернули к реке Хан, и все оставшееся время наслаждались криком чаек, смехом детей, раздававшемся из расположенного у реки парка, и шепотом переговаривающихся между собой взрослых. Точнее, этим наслаждался Тэхен. А Чонгук наслаждался тем, как умиротворенно и довольно выглядел бета. И он находил это чем-то в крайне степени странным, потому что он думал, что уже был не способен открываться чему-то светлому, а еще потому, что в последний раз такое случалось с ним, когда он встречался с Чимином, еще до их брака. Но, видимо, вся его сущность, так долго закрываемая им самим на замок, едва уловив рядом с собой нечто, что могло облегчить его участь, тут же вцепилась в него всеми своими клешнями и реагировала на него со всей силой, еще теплившейся в ней. Чонгук чувствовал, как он непроизвольно начинал улыбаться вслед за Тэхеном, когда тот увлеченно рассказывал ему о забавных случаях, происходивших с ним или его коллегами, как его щеки начинали ныть от такого неестественного положения для них и как его сердце принялось качать кровь раза в два быстрее, желая вырвать его наконец из оцепенения, состояния застоя, кажущегося бесконечно долгим. И он даже не пытался вставить что-то в монолог Тэхена, все только слушая, слушая и слушая его. Ловя с открытым ртом каждое его слово. Потому что наконец-то с ним говорили не с какой-то конкретной целью, не для того, чтобы указать ему на его место, поведать о новых пытках, которые ему придется вынести, или напомнить о том, как он должен был себя вести, чтобы не лишиться почетного звания послушной суки. Тэхен говорил с ним, ничего не ожидая в ответ, просто потому, что ему так хотелось. И если бы Тэхен поймал его, получилось бы ужасно глупо, но Чонгук, когда бета ненадолго отошел от него, чтобы купить себе бутылку воды, едва успел поймать две крупные слезинки, которые так и норовили выкатиться из уголков его глаз. Потому что Тэхен, который знал его всего второй день, обращался с ним по-человечески, а он слишком давно не видел ни от кого такого отношения к себе и потому физически не мог оставаться безучастным к этому. Его тело само по себе реагировало на внешние изменения, заставляя все его нутро сжиматься в страхе от предчувствия того, что теперь все менялось. Наверное, в тот день и на следующий Чонгук еще не слишком ясно осознавал это. Правда, он скривился сильнее и недовольнее обычного, когда Джинен наконец в последний раз кончил глубоко в него, и он, повалившись на живот и чувствуя, как из него непрерывным ручейком вытекала чужая сперма, вдруг осознал, что так и не возбудился, несмотря на активную стимуляцию. В обычные дни (не в период течки), когда Джинен не злился на него и трахал его жестко, но не доводя до грани, к концу процесса он, как правило, либо тоже кончал, либо как минимум становился достаточно твердым, чтобы довольно быстро самостоятельно довести себя до разрядки. Но тогда он только лежал, уткнувшись лбом в подушку, кусая губы до крови, боясь издать лишний звук и привлечь внимание Джинена, едва сдерживая себя от того, чтобы заплакать. Потому что он был таким чудовищно отвратительным, и в то же время в глубине души он знал, что не хотел быть таким. Он хотел обратно к Тэхену, к его доброму, проникающему под кожу взгляду и теплой улыбке. Зато у Чонгука появилась тысяча и одна возможности усвоить это чуть позже, когда Тэхен, предусмотрительно на этот раз спросивший его номер телефона (который Чонгук по глупости, не сумев придумать достойную отмазку, согласился дать), начал писать ему смски едва ли не ежедневно, приглашая поужинать вместе после его работы еще как-нибудь. И, конечно, Чонгук не был бы собой, если бы не ответил отказом на первый триллион попыток Тэхена. У него было много причин для этого. Во-первых, он все еще надеялся, что сможет удержать себя от падения в бездну и не натворит глупостей, а постарается вернуть все на круги своя. И проблема заключалась даже не в том, что он сам не заслуживал такого друга, как Тэхен. Тэхен, в свою очередь, тоже не должен был иметь дело с кем-то настолько грязным. Потому что он явно за всю свою жизнь не успел натворить ничего, заслуживающего порицания, и теперь не должен был связываться с тем, кто только этим все время и занимался. На самом деле Чонгук искренне не понимал, почему Тэхен вообще продолжал проявлять настойчивость в вопросе развития и укрепления их отношений, когда он мало того, что постоянно ему отказывал и отвечал на его сообщения довольно скупо, так еще и являлся настолько противным, что бета точно должен был понять это, если не во время их знакомства, то в их вторую встречу уж точно. Но несмотря на все недоумение Чонгука по этому поводу и несмотря на все его попытки отвадить от себя бету, в один прекрасный день он обнаружил себя стоящим перед зеркалом и оценивающим свой внешний вид перед новой встречей с Тэхеном. Этого не должно было случиться. Чонгук твердо помнил об этом, когда брал в руки телефон, решительно настроенный доходчиво объяснить Тэхену положение вещей, которое не позволяло им как-либо контактировать. Ведь изначально он вовсе не собирался завязывать с Тэхеном длительную переписку. Просто у беты была не особенно приятная привычка писать все свои мысли не одним большим и содержательным текстом, а кучей мелких смсок, звуковые оповещения о которых ужасно бесили Джинена. Поэтому все началось с того, что Чонгук, который не мог отключить звук на телефоне, чтобы не пропустить что-то действительно важное, отвечал на сообщения только для того, чтобы как можно меньше бесить своего альфу. При этом он старался писать односложные ответы, пытаясь дать понять, что не был заинтересован в общении. Конечно, он был. Переписка с милым и привлекательным красавчиком была для него совершенно новым опытом, и даже закостеневший в своей деградации Чонгук понимал, насколько заманчивой являлась эта перспектива. И тем не менее Тэхену об этом знать было вовсе необязательно. Поэтому Чонгук всеми правдами и неправдами пытался отпугнуть бету. Но в итоге и сам не заметил, как втянулся во все происходящее, разумеется, не говоря ни о чем Джинену. Его серьезно беспокоил тот факт, что Джинен мог что-нибудь сделать, если бы узнал, что он завел, хоть и весьма странную, но дружбу с копом, и потому он держал рот на замке. Не то чтобы это было сложно в условиях, когда Джинен и так предпочитал ни о чем его не спрашивать. А ведь в то же время Тэхен между своими предложениями встретиться и погулять продолжал делиться с ними разными мелочами о своей жизни. Тэхен писал ему о том, какие книги сейчас читал, на какие спектакли собирался сходить и какие музеи посещал в свободное от работы время. И потому, как бы Чонгук ни старался, он никак не мог не то что остановить, но хотя бы притормозить немного процесс развития его симпатии к этому парню, которая день ото дня росла в геометрической прогрессии. Потому что Тэхен продолжал интересоваться его делами, даже несмотря на то, что он временами ему откровенно грубил, когда бывал не в духе. И поэтому в тот день, когда Чонгук решил положить всему конец, почувствовав, что у него как раз достаточно сильно болела поясница после очередного чересчур резкого проникновения в него дружков Джинена, что делало его настроение просто отвратительным, уже спустя пару минут после того, как он открыл свой чат с Тэхеном, он вдруг осознал, что умудрился втянуться в дурацкий спор с бетой. Тэхен, который обычно подкупал его своей эрудицией и умением рассуждать на всевозможные интеллектуальные темы, внезапно заявил, что может выпить сколько угодно алкоголя и все равно не опьянеет. Чонгук сперва на это только фыркнул, вспоминая свой вынужденный стаж в запое, и попытался как обычно отшутиться, чтобы затем уже сказать что-то такое гадкое, что отвратило бы от него Тэхена. А потом он ощутил в себе невероятное желание доказать бете, что тот заблуждался. Потому что Тэхен вдруг принялся настаивать на своем, и тогда Чонгуку, в котором неожиданно и совершенно не по делу взыграла гордость, пришлось отстаивать свою позицию. И все в итоге закончилось тем, что он наконец согласился после стольких тщетных попыток беты встретиться с ним и проверить, кто же на самом деле из них являлся королем трезвенников. В тот вечер Чонгук неожиданно для самого себя поведал Тэхену печальную историю своих отношений с Чимином. Он все еще достаточно контролировал себя, чтобы опустить часть истории с ребенком, Юнги и Джиненом, но оказалось, что Тэхен не голословно утверждал, что ему нужно было прилично набраться, чтобы захмелеть, а Чонгук в то время, пока они это проверяли, успел напиться настолько, что все же позволил своему языку развязаться и разболтать хотя бы часть правды. Потому что он так долго копил это в себе, пытаясь справиться по-своему и самостоятельно, и совершенно очевидно не справляясь с этим, что ему нужно было рассказать хотя бы что-то хотя бы кому-то. На следующий день он, выпив пару таблеток аспирина и провалявшись большую часть дня с головной болью, не мог вспомнить, что конкретно рассказал Тэхену, который практически на себе дотащил его до дома, и все же он чувствовал в очередном вопросе беты о том, как были его дела после такой попойки, что что-то между ними кардинально изменилось. Не то чтобы он начал лучше относиться к Тэхену (потому что лучше и так уже было некуда), но теперь в нем поселилось ощущение, будто он больше не смог бы отказаться от Тэхена, даже если бы очень захотел. Потому что тот факт, что он позволил себе рассказать что-то настолько личное все еще довольно малознакомому человеку, неотвратимо наводило Чонгука на осознание того, что он действительно относился к Тэхену совершенно по-особенному. Пусть это было глупо и инфантильно, то, что он так привязался к первому, кто проявил каплю заботы о нем. Но для Чонгука это была вовсе не капля, а целый океан. То, что для него делал Тэхен (хотя ничего особенно для обычных людей в этом не было), для него уже очень давно не делал никто, и потому Чонгук был склонен воспринимать это крайне близко к сердцу. Он и сам не знал, что успел стать настолько восприимчивым к чужим действиям, но ему и не нужно было ничего знать, чтобы так сильно проникнуться тем, кто по каким-то совершенно непонятным ему причинам, так настойчиво тянулся к нему. Поэтому за их пьяной встречей всего спустя неделю последовала еще одна. А затем еще одна и еще. И однажды Чонгук проснулся с осознанием того, что теперь в свой рутинный график на каждый день он встраивал не только планы на уборку по дому, но также и на общение с Тэхеном, с которым он со временем начал видеться минимум раз в неделю. Сделать это было не так просто, потому что Тэхен в основном был свободен по вечерам, тогда же, когда домой возвращался Джинен, но Чонгук все равно исхитрялся выгадать время на общение с бетой. И он настолько сильно не хотел терять Тэхена, что даже сумел придумать новое оправдание для своего нового образа жизни. Согласно старой концепции ему нельзя было общаться с Тэхеном, чтобы не втянуть бету в мерзости его жизни и не испортить его чистую ауру, а заодно не позволить себе начать наслаждаться жизнью, вместо того, чтобы упиваться страданиями. Но теперь Чонгук объяснял себе все тем, что знакомство с Тэхеном на самом деле положительно сказывалось на том, как он чувствовал себя в роли подстилки, которой и должен был оставаться. Прежде он много плакал, особенно во время групповых сессий, чем явно портил всем удовольствие. Но сейчас, когда у него была возможность представить, пока в него загоняли очередной ствол, как классно он проведет время в один из ближайших вечеров с Тэхеном, ему становилось совершенно не до слез, так что в итоге все оставались довольны. С Чимином они в свои школьные и студенческие годы в основном сидели дома, наслаждаясь только обществом друг друга, но Тэхен всего за каких-то три месяца умудрился заставить его посетить едва ли не половину достопримечательностей в Сеуле, о существовании большей части которых Чонгук прежде никогда и не подозревал. И не то чтобы он был таким уж любителем культурных походов, которые со всеми навалившимися на него проблемами казались ему праздными и бесполезными, но Тэхен каждый раз умудрялся сделать их мини-экскурсии такими ненавязчивыми и нецеленаправленными, будто они лишь шли куда-то гулять, а потом отправлялись в музей, просто потому что все равно каким-то чудом оказывались рядом, что Чонгук всегда оставался только в восторге от подобного времяпрепровождения. Возможно, не просиди он столько месяцев в добровольном заточении, он бы не стал придавать этому такого значения. Но так уж вышло, что Тэхен во многом стал для него первым (и Чонгук понимал, что это звучало слишком громко; но в то же время он был не виноват, что именно благодаря Тэхену, например, отведал самое вкусное блюдо в мире: чаннаджот), и потому Чонгук с особым энтузиазмом реагировал на все, что делал или говорил бета. А потом помимо трепетного благоговения перед бетой Чонгук почувствовал кое-что еще. И это напугало его так сильно, что он даже попытался сбежать обратно в свою скорлупу и пару дней не выходил на связь с Тэхеном. В последствии его привязанность к хену (потому что в какой-то момент он выяснил, что Тэхен был на два года старше него) одержала в нем верх и вынудила его снова начать отвечать бете, но от неприятного чувства он так и не смог избавиться. На самом деле рано или поздно это в любом случае должно было случиться. Но первое время Чонгук делал все по инерции и потому не обращал на это никакого внимания. А потом вдруг обратил на свою голову… Потому что все дело заключалось в его одежде. Чонгук прежде придерживался довольно элегантного стиля, который подразумевал ношение приталенных рубашек, галстуков, кожаных туфлей и пиджаков по размеру. Но после того, как он так тесно связался с Джиненом, ему пришлось изменить свои предпочтения в этом вопросе. И на смену классике пришел оверсайз, позволяющий скрыть следы временами неуемной страсти Джинена. И обычно Чонгук не беспокоился о том, что кто-то мог что-то заметить. Он все еще не так часто куда-то выходил, хотя заметно чаще по сравнению с временем, когда он вел себя так, словно был намертво приклеен к полу своего дома, но успел выяснить, что новоприобретенная одежда отлично закрывала все участки его тела, чтобы не вызывать лишних вопросов со стороны случайных людей в магазинах или на улице. Вот только несмотря на то, что он так тщательно позаботился о том, чтобы никто не узнал ничего о его образе жизни, ему все равно казалось, будто Тэхен с этим его все понимающим взглядом видел его буквально насквозь и, конечно же, уже давным-давно догадывался обо всем, отчего временами Чонгуку было особенно неловко в компании беты. Не потому что он боялся, что Тэхен, работавший в полиции, мог начать задавать неудобные вопросы и в конце концов докопаться до правды. Хотя с этой точки зрения Чонгуку вообще-то было чего опасаться. Но потому что одна мысль о том, что Тэхен мог что-то понять, заставляла его испытывать невероятный стыд, который прежде ему был не ведом. Это был вовсе не тот стыд, когда он сокрушался на тему того, как земля вообще носила его, такого тщедушного и тошнотворного. Это был стыд, граничащий с разочарованием в том, какой путь он избрал, связавшись с Джиненом. Чонгук не особо понимал, как это вообще было связано в его голове, но общение с Тэхеном все чаще заставляло его думать о том, что он мог бы оказаться выше всей этой грязи, которую вообще-то заслужил, но в которой, получая это самое заслуженное, он никому не помогал. Прежде Чонгук не являлся ярым сторонником идеи необходимости помощи другим во имя исправления собственных ошибки, но, очевидно, эта мысль сидела где-то глубоко внутри него и практически незамедлительно дала о себе знать с появлением в его жизни Тэхена, который временами возвращался к тому, что все еще пытался на абстрактном уровне убедить его в том, что единственно верным путем был созидательный. И ведь при этом Тэхен не просто говорил что-то, что он мог бы пропустить мимо ушей, как, например, речи его родителей о чести и долге семьи. Нет. Тэхен подтверждал свои слова действиями; он был копом, и Чонгук несколько раз случайно замечал на его руках шрамы, очевидно, полученные во время выполнения заданий, и это заставляло его лишь сильнее доверять Тэхену, а заодно зарываться с головой в очередную переоценку собственной жизни, которая лишь сильнее его во всем путала. Потому что, когда друзья Джинена под громкие улюлюканья трахали его на весу, используя все его дырки, ему казалось, что раз это происходило с ним, то так и нужно было. Но стоило ему оказаться в компании Тэхена, и все сразу менялось, и желание уничтожить себя с успехом вытеснялось жаждой остаться рядом с теплым бетой навсегда. — Ты спишь? Тихий шепот, раздавшийся над его ухом, заставил Чонгука крупно вздрогнуть и ощутимо удариться локтем о поручень кресла. — Нет, — пробурчал Чонгук в ответ, потирая ушибленное место, запоздало замечая, как сполз вниз рукав его свитшота, призванный скрывать от глаз окружающих синяк, оставленный на его запястье крупной пятерней Джинена. Чонгук недовольно скривился: хен мог быть с ним и поаккуратнее вообще-то. Хорошо хоть, в планетарии было слишком темно, чтобы Тэхен мог что-то разглядеть. — Ага, ври больше, — хмыкнул Тэхен, едва удерживая себя от того, чтобы не дать Чонгуку легкий подзатыльник. На самом деле Тэхен не был уверен в том, точно ли ему стоило продолжать себя так жестко контролировать, но на всякий случай он делал это. За последние недели их отношения с Чонгуком довольно стремительно, по его скромным оценкам, менялись в лучшую сторону. Они постепенно сближались — даже если никто из них вслух ничего такого не говорил, Тэхен все равно был склонен приходить именно к такому выводу, — и границы между ними постепенно стирались. Теперь он знал все о том, какие книги любил Чонгук, в какие игры он играл еще в школьные годы, что он любил готовить, в каких странах мечтал побывать и даже какого цвета были его счастливые носки (ярко салатовые). А еще Чонгук поделился с ним историей своих отношений с Чимином, и после первого разговора об этом, когда Тэхен боялся даже дышать, чтобы не дай бог не спугнуть расслабившегося в его компании омегу, Чонгук вдруг как будто бы начал вбрасывать какие-то факты из их совместной с Чимином жизни все спокойнее и без прежней неловкости. Как будто посвятив его в свою самую большую тайну, Чонгук по-настоящему начал доверять ему. Во всяком случае Тэхен расценивал все именно так, отчего испытывал все возрастающее чувство вины из-за собственной лжи, что и не позволяло ему вести себя с Чонгуком непринужденно. Если бы он только осмелился рассказать Чонгуку всю правду, тогда, возможно, он смог бы перешагнуть и этот барьер в виде его боязни напугать омегу чрезмерной настойчивостью. Раз уж Чонгук больше не встречался с Чимином, Тэхен не видел никакой проблемы в том, что он проводил со своим омегой много времени и периодически испытывал особенно сильную потребность в том, чтобы коснуться его. Правда, чем дольше они общались, тем явственнее Тэхен начал ощущать исходивший от Чонгука густой запах хвои, который совершенно не сочетался с природным медово-персиковым ароматом его омеги, и это наталкивало его на мысль о том, что, возможно, Чонгук уже успел найти себе нового парня. Это, в свою очередь, заставляло Тэхена думать о том, почему же Чонгук сам не рассказал ему о новом ухажере, а еще о том, почему его омега выглядел порой как-то уж слишком печально, совсем не так, как люди, состоявшие в счастливых отношениях. И все эти переживания вместе не позволяли ему поведать Чонгуку правду об их отношениях, что приводило к тому, что Тэхен продолжал быть осторожным в своих действиях, испытывая внутреннее дичайшее раздражение на самого себя. — Когда я вообще врал тебе, хен?! — слишком громко возмутился Чонгук, на мгновение забывая, где они находились. А затем он со всей силы впился зубами в нижнюю губу и плотно зажмурил глаза. Вот кто его тянул за язык?.. Потому что он уже видел, как в его голове закрутился счетчик, показывающий грозящееся стать трехзначным число раз, когда он нагло врал Тэхену, держа в тайне любые сведения о Джинене, или как минимум что-то недоговаривал. Кажется, на этих выходных он сам попросит дополнительный раунд у Джинена, чтобы отомстить себе за этот прокол. — Тебе виднее, Чонгук-и, — пожал плечами Тэхен, нисколько не сожалея о том, что вообще-то пропускал интересный рассказ диктора о созвездиях, которые с детства обожал настолько, что даже потратил свои первые карманные деньги не на еду, к которой тоже относился с особой любовью, а на карту звездного неба. Сейчас он куда больше сокрушался по поводу того, что все еще не мог позволить себе назвать Чонгука милым «Куки», которое так и пыталось сорваться с его языка, а вовсе не о том, почему Плутон в конце концов исключили из списка планет. Какое ему вообще было дело, сколько там миллиардов километров надо было пилить до самой крупной карликовой планеты, когда в нескольких сантиметрах от него сидел центр его Вселенной, а он все не мог до него дотянуться. — Но тогда напомни, пожалуйста, сколько у Урана спутников, а то я, кажется, пропустил это, но ты как неспящий, конечно, должен был услышать. — Ты придурок, хен, — шикнул на него Чонгук, беззлобно пихая Тэхена пострадавшим локтем в бок. Подобные собственные реакции все еще пугали его. Потому что они были слишком расслабленными и радостными, а он вроде как должен был вести себя не так. Но ему еще ни разу не удалось остановить себя от таких поползновений в сторону Тэхена, и он уже даже не надеялся, что когда-нибудь все же сможет научить себя хотя бы минимальному контролю. — То есть вот так вот… — Тэхен прищурился, глядя на профиль Чонгука в упор, стараясь не замечать недовольное шипение, раздавшееся с задних рядов. — А я тут великодушно собирался предложить тебе свои колени в качестве подушки, раз уж ты все равно спишь. Но плохие мальчики должны быть наказаны, так что обойдешься, — самодовольно усмехнулся Тэхен, но уже спустя пару секунд ухмылка сползла с его лица. Потому что даже в темноте, нарушаемой лишь светом, исходящим от экрана, он разглядел, как напряженно сошлись на переносице брови Чонгука. — Эй, Чонгук-и, ты в порядке? — Ага, — неуверенно кивнул Чонгук, пальцами правой руки с силой впиваясь в подлокотник. Тэхен был совершенно прав в том, что говорил. Чонгук знал это. И он старался повторять это про себя как можно быстрее, не останавливаясь ни на секунду, чтобы точно хорошенько усвоить, но все равно чувствовал, как постепенно подходил все ближе к тому, чтобы начать мелко дрожать. Потому что он не хотел, чтобы Тэхен его наказывал. Даже если он заслуживал этого, даже если с ним должны были сделать что-то гораздо более жестокое, чем смог бы придумать беззлобный Тэхен. Чонгук не хотел, чтобы бета пятнал свой образ в его голове подобными действиями. И, конечно, он мог винить в произошедшем только себя, потому что это он расстроил хена, как он делал всегда, так что этого вполне следовало ожидать, но какая-то часть его сознания трепетала внутри него от отчаянного желания услышать извинение от хена. Он хотел, чтобы Тэхен взял свои слова назад и пообещал, что никогда не станет наказывать его. Потому что он мог стерпеть наказание от кого угодно, но только не от того, с кем у него ассоциировалось все самое лучшее, что сейчас присутствовало в его жизни. — Чонгук-и, я же пошутил. Ты чего? — растерянно пробормотал Тэхен, теперь окончательно запутавшись в том, куда ему следовало приткнуть руки, которые так и тянулись к макушке Чонгука, чтобы погладить его. Иногда из-за всех этих попыток скрыть правду о том, кем они друг другу приходились, Тэхен и в самом деле забывал, что Чонгук был его омегой. Выглядящий мужественно и самодостаточно, но все же ранимый, мягкий и нуждающийся в заботе. И Тэхен точно ударил бы себя за то, что ляпнул что-то настолько бездумное и двусмысленное, если бы не был в большей степени сосредоточен на том, чтобы заставить Чонгука снова расслабиться. Потому что больше всего на свете он не хотел, чтобы его омеге было с ним некомфортно. — Извини, ладно? Это все дурацкая профдеформация, — проговорил Тэхен, крепко сжимая ладони в кулаки. Потому что дотронуться до Чонгука внезапно превратилось в первоочередную потребность. Настолько сильную, что Тэхен на мгновение даже отвлекся на то, чтобы подумать, каким же дураком был этот Маслоу, когда составлял свою пирамиду и не добавил в ее основание пункт «ежесекундно касаться Чонгука». А потом он снова сосредоточился на том, чтобы буквально сожрать себя изнутри. Потому что он всегда знал, как должен был вести себя и что ему следовало говорить. Но только не с Чонгуком, который разрывал в клочья всю его уверенность в себе, превращая его в нестабильного подростка с бурлящими гормонами. — Все в порядке, хен, — наконец откликнулся Чонгук, слыша в чужом шепоте искренние нотки раскаяния. Все, что ему и было нужно. И вообще-то он прекрасно понимал, что ему не стоило придавать столько значения весьма безобидной, а в определенных обстоятельствах довольно горячей фразочке, но все равно облегченно выдохнул только тогда, когда Тэхен сказал, что ему было жаль. — Не обращай внимания. Меня просто клинит иногда, — добавил он, надеясь, что в планетарии, теперь уже всем посетителям которого они мешали слушать лекцию, бета не захочет устроить ему внеочередной допрос с пристрастием, а сочтет, что эти слова потревожили лежащие в глубинах его памяти воспоминания, связанные с Чимином. Во всяком случае Чонгуку такой вариант отговорки казался довольно правдоподобным. — Хорошо, — кивнул Тэхен, нервно покусывая губу, пытаясь решить, было ли правильно продолжить гнуть свою линию. Но так как он все еще находился на стадии активного спора с мистером Маслоу из-за невозможности задавить в самом себе инстинктивные потребности альфы, которые требовали от него притянуть Чонгука в свои руки, он все же выбрал продолжить быть назойливым идиотом, искреннее надеясь на лучшее. — Но, если серьезно, предложение в силе. Мы можем поднять подлокотник, и ты ляжешь на мои колени. Потому что если ты все равно спишь, а так и есть, — быстро затараторил Тэхен, не давая Чонгуку возможности вставить какие-либо возражения, — то уж хотя бы не так очевидно пытайся заработать себе сколиоз. — Но хен… — Чонгук мигом растерял все слова и только сглотнул. Потому что прозвучавшее предложение было слишком заманчивым, чтобы от него отказываться. Но здравый смысл весьма несвоевременно напомнил ему, что дома у него все еще оставался его альфа, и, пожалуй, такое его разгульное поведение Джинену не пришлось бы по вкусу… — Отказы не принимаются, ложись давай, — Тэхен схватил оторопевшего Чонгука за руку и потянул на себя. Нужно было срочно действовать, пока он окончательно не растерял всю решимость. — Это же я привел тебя сюда, хотя ты, возможно, не так уж сюда и хотел. Так что, пожалуйста, позволь мне немного позаботиться о тебе, — едва договорив, Тэхен в который раз прикусил щеку. Потому что это было чересчур откровенно и он не должен был смущать Чонгука подобными словами, но они сами вырвались из его рта против его воли, и Тэхен был вынужден признать, что какая-то часть его была рада этому. Потому что хотя бы в такие моменты он мог быть честным с Чонгуком, и он хватался за любую возможность, даже если, как правило, они случались в те моменты, когда он терял бдительность. Чонгук пытался пробухтеть что-то еще в ответ, неловко ерзая на коленях хена, на которых к счастью повалился щекой, что смягчило резкость падения, но в конечном итоге он прикрыл глаза и начал считать про себя, пытаясь успокоить разбушевавшуюся в венах кровь. Он буквально чувствовал, как все его тело пульсировало от такого весьма неожиданного контакта с Тэхеном (хотя по факту лишь с его грубоватыми джинсами), и боялся пошевелиться, не понимая, какую это реакцию могло вызвать в нем. Потому что он уже очень давно не прижимался так тесно к кому-то просто так и успел забыть, что на самом деле это было очень даже приятно. А, может, все дело заключалось в том, что сейчас он так бесстыдно развалился на бедрах Тэхена, с которым они вообще-то пришли немного просветиться, а не позажиматься в темноте. Но Чонгук старался не зацикливаться на этом. Его жизнь и так была слишком сложна, чтобы он еще все усугублял. Так что гораздо важнее было восстановить дыхание, а не попытаться разобраться в том, почему оно вообще сбилось. И засыпая на оставшиеся двадцать минут лекционной программы, Чонгук только думал о том, что полуобьятия (или что это вообще было) не могли считаться за измену альфе. А значит, все было в порядке.

***

Первые несколько дней после того, казалось бы, незнаменательного похода в планетарий Чонгук пребывал в блаженном заблуждении, что все в его жизни оставалось по-старому. С внесенными Тэхеном коррективами, но в целом порядок был заведен и устаканен, и если только у Джинена не случались внезапные дополнительные выходные, которые снились Чонгуку в страшных снах, в остальном все всегда шло по плану. И Чонгука это более чем устраивало. Потому что его все еще наказывали, а потом давали пряник, чтобы затем отнять его и наказать еще сильнее. Чонгук считал, что такой порядок вещей был просто идеальным для него. А заодно он совершенно не задумывался о том, что вместо того, чтобы, как было ему положено, сосредотачиваться на боли и унижениях, которые ему с охотой дарили Джинен и его альфы, он на самом деле всецело концентрировался на времени, которое проводил с Тэхеном и исцеляющие свойства которого он никак не мог осознать в полной мере. Он лишь ощущал в воздухе какую-то безоговорочную власть беты над собой, который всегда вел себя уверенно и источал спокойствия, которые Чонгук вообще-то так сильно ценил в альфах, и это заставляло его на подсознательном уровне стремиться к тому, чтобы не разочаровывать своего нового друга. Поэтому однажды — Чонгук так и не понял почему, — спустя пару недель после того, как он вновь прочувствовал, каково это было, когда кто-то касался тебя, не пытаясь раздавить или подчинить себе, а с единственным намерением позаботиться, он вдруг проснулся с ясным осознанием того, что хотел посетить спортзал. И первые несколько дней Чонгук упорно подавлял в себе это желание. Потому что в прежние времена спорт всегда был его способом отвлечься от печальных неурядиц действительности, поэтому и теперь пробудившееся было в нем стремление заняться чем-то, что связывало его с его прошлой жизнью, показалось Чонгуку недопустимым и немыслимым. Потому что он еще не искупил своих грехов — хотя на самом деле Чонгук не знал, когда это вообще могло бы произойти, но чувствовал, что сейчас это время еще не наступило, — и должен был продолжать расплачиваться за них, а не придумывать себе новые способы увеселения. Но что бы Чонгук ни делал, как бы ни нагружал себя дополнительными обязанностями по дому, когда ему внезапно приспичило перебрать все коробки в кладовке, которые складировались там годами с самого их переезда сюда с Чимином, или когда он вдруг занялся срочной перестановкой мебели в гостиной (потому что доступа в спальню его альфы и права хозяйничать там у него не было), он никак не мог выбросить из головы одну назойливую мысль. Он все еще был в состоянии удерживать себя от возобновления занятий боксом, потому что для этого как минимум надо было встать на ноги и добраться до зала, но не думать о том, как классно, весело и воодушевляюще было дружить с бетой, было просто невозможно. И Чонгук даже не знал, почему больше пытался отделаться от таких рассуждений: потому что не должен был испытывать таких эмоций или потому что он все еще корил себя за то, что портил Тэхену жизнь своим присутствием в ней. Но в конечном итоге он все равно не мог не замечать, что Тэхен, если говорить начистоту, не выглядел хоть сколько-нибудь расстроенным фактом их общения; наоборот ведь всегда сам напрашивался на новую встречу. И это заставляло Чонгука нехотя признавать, что, похоже, Тэхену по какой-то невероятной причине действительно была приятна его компания. А раз так, то это весьма логично подводило его к выводу, что, может, он и не был таким ужасным человеком… Ведь не стал же бы Тэхен общаться с кем-то отвратительным… И исключительно для того, чтобы перестать насиловать свой мозг подобными крамольными суждениями, Чонгук таки отважился снова начать посещать спортзал. Потому что такими темпами он действительно вполне мог поверить в то, что являлся не самым худшим членом общества. Потому что Тэхен мазохистом не был, а еще не совершил ничего такого, чтобы наказывать себя установлением связей с представителями маргинального класса, к которому Чонгук теперь относил себя. И раз так, Чонгук весьма небезосновательно опасался того, что мог бы в какой-то момент посчитать себя достойной компанией для хена. По сравнению с этим зал уже казался ему какой-то мелочью. Вот только эта мелочь произвела такие сдвиги в его жизни, которые Чонгук, покупая себе абонемент на индивидуальные занятия, и представить себе не мог. Все началось довольно невинно, когда он договорился с администратором зала о том, что будет посещать его один раз в неделю. Один раз — это ведь ничто. Во всяком случае так казалось Чонгуку, который искренне верил в то, что нашел в таком варианте компромисс: зал он посещал, как ему и хотелось, но не слишком часто, чтобы не облегчать себе существование сверх меры. В целях перестраховки он выбрал новый спортивный комплекс вместо того, в котором занимался в свое время, чтобы ненароком не столкнуться со старыми знакомыми тренерами, которые могли бы проявить повышенный интерес к тому, почему он приходил боксировать в кофтах с длинными рукавами. Потея за целую баскетбольную команду, Чонгук тоже непроизвольно задавал себе этот вопрос. Но многочисленные синяки на теле омеги могли принять за следы насилия, особенно при условии, что он пришел учиться боксировать, что при нужном контексте могли принять за попытки обучиться самообороне, и потому Чонгуку приходилось продолжать осторожничать. Не то чтобы никто не совершал с ним едва ли не ежедневно актов насилия, которые он, правда, уже и не воспринимал как таковые (во всяком случае регулярный секс с Джиненом), но Чонгуку было совсем не нужно, чтобы об этом кто-то прознал. И поначалу Чонгук вполне довольствовался отведенным ему временем, когда он выплескивал ярость на очередного дружка Джинена, который накануне на выходных вдруг с чего-то решил, что омега испытает восторг, если ему подрочат носком ботинка, а заодно получал возможность не думать о влиянии Тэхена на его жизнь, но затем ему стало этого мало. И тогда количество его тренировок в неделю возросло до двух, чему Чонгук не придал особого значения. И, возможно, он бы смог задуматься над тем, почему вообще так происходило, когда стал посещать зал трижды в неделю, но в то же время по инстинктивной привычке в его жизнь снова вошла диета, которую он держал когда-то очень давно, а вместе с этим начал рушиться и привычный уклад его жизни. Потому что теперь каким-то невероятным образом во главу угла встали его занятия боксом, его встречи с Тэхеном, упражнения, которые он делал, когда находился дома, его попытки обустроить жилище более комфортно для себя. Важным теперь было все, кроме его обязанности удовлетворять альфу. Поэтому вместо покорности Чонгук испытывал лишь раздражение, когда оказывался под Джиненом. Вместо того, чтобы быть благодарным хену за то, что тот продолжал напоминать ему о том, где было его место, Чонгук только думал о том, как сильно Джинен мешал ему, потому что в пять вечера у него по расписанию был важный прием пищи, а вместо этого он в миллионный раз натирал коленки на своем диване. Вся эта злость и недовольство положением дел постепенно копились в Чонгуке, который слегка отрезвлялся, когда его снова пускали по кругу по вечерам субботы, что стало почти традицией для компании Джинена, но за остальные шесть дней недели Чонгук успевал немного восстановиться, поэтому с каждой новой неделей он колотил по боксерской груше все яростнее, а в один прекрасный день решил, что не будет ничего страшного, если он задержится в зале немного дольше. Чонгук совсем не заметил, как «немного дольше» на самом деле превратилось в два с половиной часа. Зато он заметил, как довольно уловимо что-то изменилось в запахе, заполняющем его квартиру, когда наконец вернулся домой. И пока он торопливо, подгоняемый инстинктами, которые кричали ему о надвигающейся опасности, стаскивал кроссовки, он все пытался понять, что это было. И за мгновение до того, как он вошел в гостиную, он запоздало осознал, в чем было дело. Горьковатый запах хвои стал значительно гуще, так что теперь дышать было так трудно, словно воздух в доме был разряжен. И это могло значить только одно: Джинен чертовски сильно злился на него. — Ну и где на этот раз шлялась моя сучка? — недружелюбно сложив руки на груди, Джинен вскинул вопросительный взгляд на Чонгука, едва тот переступил порог гостиной. — В смысле на этот раз, — невольно оскорбился Чонгук, вместо того чтобы благоразумно пасть ниц и начать спешно вымаливать прощение. Он должен был усвоить урок еще в тот день, когда впервые встретил Тэхена, и не нарываться на скандал теперь, не говоря уже о том, что спорить с его альфой в принципе было недопустимо в его положении. Но, как бы сильно он ни расслабился в последнее время, обвинить его в том, что он постоянно опаздывал, было нельзя. Вообще-то, что бы он ни делал, он все свои планы выстраивал так, чтобы обязательно успеть вовремя и не сердить Джинена. И потому возрождавшееся в нем благодаря Тэхену чувство справедливости не позволило ему промолчать. — Это значит сегодня, Чонгук-и, — пояснил Джинен, цокая языком. — Мы с моими парнями, конечно, хорошо постарались, чтобы выебать из тебя все, что в тебе вообще было, но я не думал, что ты настолько отупел. Несущее одни лишь беды «кто бы говорил» едва не сорвалось с языка Чонгука, но он вовремя успел закусить губу, все-таки не желая злить альфу еще сильнее. Запах вокруг него лишь сгущался, а карие глаза Джинена заметно потемнели, что и так уже не предвещало ничего хорошего. — Это все, что ты можешь сказать? — выгнул бровь Джинен, когда Чонгук так ничего ему и не ответил, продолжая столбом стоять в дверях. — А что я должен сказать? — вполне искренне удивился Чонгук. Единственное, что они с Джиненом обсуждали в последние месяцы — список продуктов и в каком составе его будут трахать на этих выходных. Все прочие темы они с успехом обходили стороной. — Даже не знаю. Например, объясни мне, как так вышло, что я пришел после очередной смены, когда таскался по пятам за твоим отцом, как преданный пес, а моей игрушки дома не оказалось, и вместо твоей сладкой вздернутой попки я увидел только пыльную обивку дивана? Ты когда вообще в последний раз убирался? Или, по-твоему, я должен еще и всеми этими омежьими делами заниматься. — Позавчера. И я сплю на этом диване каждый день, нет на нем никакой пыли, — скривился Чонгук, а затем заметил, как непроизвольно немного расширил глаза. Потому что он снова почувствовал это. Малоприятное, но такое знакомое чувство из его далекого прошлого: подступающие истеричные нотки в голосе. Потому что обвинения Джинена были в крайней степени несправедливы, и Чонгук собирался отстаивать свои права. Вот только никаких прав у него не было… Во всяком случае до сих пор. И Чонгука неимоверно ужаснуло то, что вместо привитого ему за долгие месяцы желания подчиняться, он ощутил в себе настрой поспорить с альфой. — Я выполняю все свои обязанности по дому всегда вовремя. — Да? Тогда почему на прошлой неделе мне пришлось самому мыть за собой посуду, потому что ты в это время что-то там читал. — Хен, ты же несерьезно, да? Один раз сделал что-то по дому сам, и все? Это разозлило тебя настолько, что теперь ты кидаешь мне предъявы, что я плохо слежу за квартирой? — Чонгуку захотелось приложиться лбом о стену, но что он мог сделать, если обвинения Джинена действительно казались ему настолько смехотворными, что он не мог скрыть насмешливые интонации в голосе? — Один раз? — усмехнулся Джинен. — Если ты не заметил, то у меня в нашем доме обязанность посложнее твоей. И я выполняю ее исправно, не перекладывая на тебя. Так что я жду, что и ты будешь соответствовать мне. — И что же это за обязанность такая? — удивился Чонгук, не припоминая, чтобы Джинен вообще что-то делал вечерами, кроме как ел и смотрел футбол. — Я трахаю тебя! — с недоумением на лице вскрикнул Джинен, как будто его ответ был самой очевидной вещью в мире. — Это что, обязанность, что ли? — с губ Чонгука сорвался невольный короткий смешок, но он тут же поспешил взять себя в руки, видя, как на скулах альфы заходили желваки. — А ты думаешь это так просто? Я прихожу с работы уставший, с единственным желанием завалиться на диван, залиться пивом и уснуть до следующего утра. Но все равно нахожу в себе силы исполнить свой долг, потому что забочусь о своей суке. — Это просто… Не верю в то, что ты говоришь это серьезно. — Думаешь, я шучу? — Я думаю, то, что ты говоришь, полный бред, — Чонгук скрестил руки на груди и нахмурился. Ладно, он до сих (хотя скорее до недавних) пор испытывал благодарность к Джинену за то, что тот напоминал ему о том, какое положение он должен был занимать. Но и ежу было понятно, что Джинен делал это с удовольствием из собственного эгоистичного желания, а не по доброте душевной. И Чонгук не видел в этом проблемы (пока хен не делился им с другими). Каждый из них был на своем месте и делал то, что ему полагалось. Но выставлять все так, будто его хену было в тягость ежедневно трахать его… Ничего, кроме смеха, у Чонгука это не вызывало. — Ты используешь меня и мое тело, чтобы не искать себе никого на стороне и не платить за секс. Ты живешь в этой квартире и делаешь со мной все, что тебе вздумается. Ты зовешь сюда своих друзей, хотя я просил тебя этого не делать, и позволяешь им брать меня снова и снова, заталкивая в меня по два члена за раз, несмотря на то, что знаешь, что я ненавижу это. А потом ты заставляешь меня смотреть чертову запись и дрочишь, пока я пытаюсь не умереть от отвращения к происходящему. И теперь ты пытаешься все выставить так, будто таким образом делаешь мне одолжение? — Да! Да, блять, я делаю тебе одолжение! Неужели ты, блядская сука, не понял до сих пор, что каждый должен заниматься тем, что ему положено с рождения? — Джинен поднялся с дивана, делая несколько шагов в сторону Чонгука, упорно продолжавшего стоять на месте. — Я альфа, и я буду брать то, что захочу. И уж тем более то, что и так мне принадлежит. Ты принадлежишь мне. И моя ежедневная обязанность — напоминать тебе об этом. Потому что, очевидно, в твоей маленькой тупой омежьей головке никак не укладываются такие элементарные вещи. Что значит, что я недостаточно хорошо стараюсь. Но не волнуйся, я все понял и буду прикладывать больше усилий, чтобы воспитать свою сучку. — Ясно, — Чонгук чувствовал себя невероятно глупо, произнося это, но он действительно не знал, что должен был сказать на столь пламенное признание. Спорить с хеном было бесполезно, и если подумать, то не считал ли он так же еще всего пару месяцев назад? Так что изменилось теперь, что он обнаруживал в себе неистовое желание спорить со своим альфой? Как вообще все докатилось до того, что ему только хотелось закатить глаза, хлопнуть дверью и запереться в некогда своей спальне, чтобы остаться наедине с собой? Думал ли он, что заслуживал хорошего обращения и милого альфу под боком? Нет. В своем отношении к себе он вроде как не особенно изменился. Но слушать бредни Джинена у него не было никаких сил, и, пожалуй, впервые в жизни он отлично понял Чимина, который всегда замыкался в себе, не вступая с ним в спор во время его истерик. Лучше было закончить все поскорее и разойтись по углам, чтобы завтра продолжить жить по-старому. — Я понял. Подождешь, пока я руки вымою? И можем приступать. — Приступать к чему? — К тому, чтобы ты трахнул меня, хен. К чему еще? У тебя есть какие-то другие вариан… Договорить Чонгук не смог, потому как Джинен в мгновение ока сократил расстояние между ними и, крепко обхватив ладонью его лицо, с силой толкнул к стене в коридоре. — Ни черта ты не понял! Я указал тебе на твое место, и вместо того, чтобы подчиниться, ты решил, что можешь выставлять мне свои условия? — Джинен потянул его на себя за лицо, чтобы затем толкнуть обратно к стене, заставляя его ощутимо приложиться об нее затылком. — Думаешь, ты что-то решаешь? Думаешь, можешь делать, что вздумается? Думаешь, твой альфа защитит тебя от меня?! — взревел Джинен, окончательно выходя из себя. — Какой еще альфа? — ошарашено прохрипел Чонгук, когда хватка на его щеках ослабла. Да, он общался с Тэхеном, но какое это вообще имело отношение к делу? Тэхен был бетой, и Джинену, даже если бы он узнал про него, не было никакого смысла бояться его в этом плане. — Тот, к которому ты бегаешь несколько раз в неделю. Не смей врать, глядя мне в глаза! — продолжал кричать Джинен, теперь схватив Чонгука за плечи и яростно тряся его. — Неужели ты думал, что я ничего не замечу? То, что он дефектный и не имеет запаха, не значит, что я слепой и ничего не вижу! Конечно, такую грязную шлюху, как ты, трахать добровольно мог бы только такой же ущербный. А я еще для тебя старался все это время! Воспитывал, обучал, и ради чего? Чтобы ты, ненасытная потаскуха, пошел скакать на чужих членах? — Тебя это что-то не особо беспокоило, когда ты заставлял меня скакать на членах твоих дружков? — не удержался Чонгук, собираясь добавить, что вообще-то Тэхен являлся бетой и все эти обвинения были невероятно тупыми, но звонкая пощечина не дала ему этого сделать. — Заткнись! Закрой свой блядский рот, шлюха, и слушай меня, пока я не взял нож и не отрезал нахуй твой сучий язык. А ты прекрасно знаешь, Чонгук-и, что я могу это сделать, — Джинен хищно клацнул зубами у самого уха зажмурившегося Чонгука и облизался в предвкушении, соблазненный заманчивой перспективой. — Я уже говорил тебе, что своими вещами я имею права делиться, с кем захочу. Но раз ты у меня такой жадный до новых приключений, не волнуйся, мы с парнями придумаем, чем занять твою дырку, чтобы у тебя раз и навсегда пропала охота раздвигать ноги перед другими альфами, — сжав руку в кулак, Джинен, не сдерживаясь, ударил Чонгука в живот. — Я понимаю, малыш, ты пытался угодить мне после нашей прошлой ссоры и внять тому, что я говорил. Решил стать давалкой и подставлять свой зад всем, кто попросит, — Джинен замахнулся, и на этот раз удар пришелся хрипящему Чонгуку в солнечное сплетение. — Для такой бляди, как ты, вполне естественно. И это я виноват, что вовремя не уследил. Но ничего. Я был слишком добр и беспечен, но теперь я всерьез возьмусь за воспитание своего малыша. Купим тебе конуру, посажу тебя на цепь, может, так до тебя дойдет, что значит быть преданной сукой? Как думаешь, тебе понравится кончать, потираясь твоим бесполезным членом об пол? — Хен… — только и смог выдавить из себя Чонгук, когда на него обрушилось еще несколько ударов. Он даже не понимал, куда именно целился Джинен, только чувствуя, как все его тело горело, в ушах стоял звон и из его глаз текли слезы, пока он пытался успеть хотя бы раз нормально вздохнуть. — Заткнись нахуй, Чонгук! Ебаные суки не разговаривают. Будешь у меня теперь пятки лизать каждому, кто войдет в эту квартиру! Ты понял меня? — Джинен ударил его коленом в живот, а затем швырнул скрючившегося Чонгука в гостиную. — Я научу тебя быть настоящей сукой! Давай раздевайся, мелкая блядь, и хватит выть, — рявкнул Джинен, несильно пиная лежащего на полу Чонгука. — Я кому сказал? Раздевайся сейчас же! — Джинен схватил его за ткань свитшота и приподнял над полом. — Тебе, блять, лучше не злить меня еще сильнее. Плача, Чонгук кое-как привстал, чтобы начать стягивать с себя одежду, в то время как Джинен отошел за чем-то в соседнюю комнату. И вроде все было так, как и должно было. Его альфа собирался выебать его. Может, чуть жестче обычного, но зато один. Так и нужно было. Вот только Чонгук никак не мог выбросить из головы образ мягко улыбающегося ему Тэхена и зудящую мысль о том, что с ним не должно было такого происходить, пока, всхлипывая, отбрасывал куда-то в сторону джинсы. — Перестань ныть, малыш. Ты выглядишь непривлекательно с опухшим лицо, — вернувшийся Джинен, похлопал лежащего на спине Чонгука по щекам. — И какой умница, успел все сделать до того, как я вернулся. Вот видишь. Можешь же, когда захочешь. А теперь раздвинь ноги, — Джинен звонко шлепнул его по животу, заставляя Чонгука безропотно подчиниться. — Если ты думаешь, что я пошутил, то нет. Теперь будешь кончать, только дроча об пол. Никакой тебе стимуляции руками. Ты же сучка, вот и наслаждайся своим положением, — ухмыляясь, говорил Джинен, небрежно обвязывая мягкий член Чонгука и его яйца какой-то веревкой, которую он принес из соседней комнаты. — По-моему, вышло красиво. А тебе как? Нравится? — хохотнул Джинен, щелкая большим пальцем по его головке, выбивая из него очередное мычание. — Я знал, что понравится. Может, сделаем это твоим повседневным аксессуаром? — невзначай предложил Джинен, расстегивая ширинку своих брюк и приспуская их вместе с бельем. — Не хочешь? — Джинен подергал член занывшего в ответ на это Чонгука. — Да и похуй. Меня все равно не ебет, что ты думаешь. Поворачивайся. Встать на четвереньки хнычащему Чонгуку удалось только с третьей попытки. Руки и ноги его мелко дрожали то ли от побоев, то ли от его утробного нежелания подставляться кому-то настолько омерзительному. И если в прошлый раз, когда такое случилось, когда Джинен слетел с катушек и решил наказать его, он считал, что заслужил это, то сейчас он мог думать лишь о том, насколько отвратителен ему был этот альфа. И, да, наверное, так и должно было быть с ним. Но об этом Чонгук собирался подумать когда-нибудь не сейчас. А пока он только продолжал сильнее плакать, чувствуя небывалую усталость на своих плечах. Вопреки ожиданиям Чонгука, который готовился, что сейчас в его тесную дырку войдет пульсирующий член (потому что у Джинена был слишком очевидный кинк на тугое проникновение), первым его заполнил длинный вибратор, который его великодушный хен сразу поставил на предпоследнюю скорость. И, наверное, это могло быть даже немного приятно, если бы Чонгук не был всецело сконцентрирован на том, чтобы удерживать свои трясущиеся руки на месте. Потому что Джинен наверняка исполосовал бы всю его спину в кровь, если бы он только посмел сделать что-то, что не входило в планы его хена. А потом он почувствовал, как его скованный тисками член начал постепенно наливаться кровью от ритмичной стимуляции простаты, и завыл, потому что ничего приятного в этом не было. Веревки лишь сильнее впивались в его вставшую плоть, оставляя глубокие борозды на его стволе, и Чонгук принялся царапать ногтями по паркету, едва удерживая себя от того, чтобы схватиться за член в попытке освободить его. Зато Джинена такое зрелище изрядно веселило, из-за чего Чонгук то и дело улавливал вырывающийся из глотки альфы хохот. А потом Джинен решил, что негоже ему было оставаться в стороне, и принялся ладонью одной руки похлопывать по поджавшейся мошонке Чонгука, другой рукой шлепая его по ягодицам, наслаждаясь тем, как упруго они пружинили от его действий. — Тебе нравится, малыш? — прорычал Джинен, оглаживая указательным пальцем растянутую дырку Чонгука, в которой, словно отбойный молоток, продолжал орудовать вибратор. — Хочешь кончить? — с притворным сожалением спросил Джинен, наконец отпуская пунцовые яйца Чонгука и проводя ногтем по налившейся головке, все еще прикрытой крайней плотью из-за веревок. — Для этого тебе придется постараться, — усмехнулся Джинен, щипая дрожащие бедра Чонгука с внутренней стороны. — Но я как твой альфа, который заботится о тебе, — Джинен на мгновение прервался, и Чонгук гулко сглотнул. Потому что ничего хорошего ему это не предвещало. — Я помогу тебе, — в следующую секунду Чонгук громко заскулил, когда его левый сосок грубо оттянули вперед, чтобы нацепить на него бельевую прищепку. Только не это… В прошлый раз он потом несколько дней не мог нормально носить никакие кофты из-за того, как сильно болели его распухшие соски. — Будешь у меня самой красивой сучкой. Потому что, раз уж ты отказываешься, блять, перестать наконец рыдать, мне придется украсить тебя самому, — довольный собой, Джинен прицепил и на второй сосок Чонгука аналогичную прищепку, плотно сжимающую плоть. Отвлекшийся на пульсирующую боль в груди, Чонгук и не заметил, как Джинен переместился за его спину и шире раздвинул его ноги. — Видел бы ты себя сейчас, — Джинен впился ногтями в покрасневшую ягодицу Чонгука, оттягивая ее в сторону, чтобы просунуть к вибратору два пальца в мокрую от выделившейся омежьей смазки дырку. — Твоя блядская щель все еще такая узкая, несмотря на то, что тебя и так уже долбит огромный член. Мы должны помочь ей и сделать ее свободнее. Ведь все хотят свободы, правда, малыш? Кроме тебя, разумеется, — хохотнул Джинен, снова оттягивая вниз яйца поскуливающего Чонгука. — Придется постараться, но обещаю, я сделаю так, чтобы в конце концов ты ходил с ведром. Только подумай, всегда готовый для своего альфы и его друзей. Сучку это порадует, верно? А знаешь, что еще тебя порадует? — пристроившись, Джинен протолкнул член внутрь, заставляя Чонгука задохнуться. Каждый раз, каждый чертов раз у него перехватывало дыхание, когда его одновременно имели двое. Он никогда не сможет привыкнуть к этому. — Наши занятия по растяжке. Ты ведь любишь спорт? Будешь теперь со мной заниматься, — сжимая талию Чонгука до синяков, Джинен резко входил в него, закатывая глаза от узости влажной дырки и дополнительной стимуляции вибратора, скорость которого ему все же пришлось уменьшить, чтобы не кончить слишком быстро. — Растянем тебя так, чтобы ты мог чистить язычком собственный член, как и положено суке, — пропыхтел Джинен, натягивая Чонгука на себя по основание. Сколько это на самом деле продолжалось, Чонгук не мог сказать. Ему казалось, что вечность. Потому что Джинен брал его снова и снова, то уменьшая, то увеличивая темп вибратора, и впервые постоянно что-то говорил. В какой-то момент Чонгук перестал окончательно разбирать его слова, слыша только собственные рыдания, потому что член и соски горели так сильно, что ему казалось, что он умрет от этой нескончаемой боли. Он был таким твердым и так сильно хотел кончить, но не чувствовал при этом никакого подлинного возбуждения. Только омерзение от пребывания в собственном теле. Грязном, облапанном, неоднократно залитом спермой альфы. И ему так отчаянно хотелось отключиться, чтобы перестать наконец чувствовать, хотя бы на несколько мгновений. Но вместо того, чтобы подарить ему долгожданное облегчение, его мозг только упорно подсовывывал ему воспоминания о многочисленных вечерах, проведенных с Тэхеном, когда он наивно полагал, что наконец нашел равновесие и жил так, как ему следовало. И он как раз воспроизводил в сознании воспоминании о теплых руках Тэхена, которыми тот накрывал его, пока он бесстыдно и уютно дремал на его коленях в планетарии, когда Джинен наконец вышел из него и вытащил вибратор. Не удержавшись, ослабевший, бьющийся в конвульсиях агонии Чонгук тут же повалился на бок, сводя ноги вместе и зажимая между ними многострадальный член. — Раздвинь ноги, сука, — приказал Джинен, оттягивая ягодицу и шлепая Чонгука по раскрытой дырке. — Сейчас я развяжу тебя, — продиктовал Джинен, когда Чонгук все же исполнил то, что от него требовали, — ты сядешь на пол и будешь тереться об него своим жалким членом, пока не кончишь, понял? — всхлипывая, Чонгук судорожно закивал. Потому что сейчас его совершенно не волновало, как именно он это сделает, главное — чтобы ему наконец позволили освободиться. Чонгуку хватило всего трех толчков, чтобы излиться на паркет с громким криком, потому что в это же время Джинен резко сдернул с него прищепки и начал теребить его вспухшие бордовые соски. — Вот умница, — Джинен почесал его за ухом, внимательно наблюдая за тем, как трясущийся Чонгук продолжал по инерции потираться головкой о ламинат, размазывая по нему свою сперму. — А теперь мы поступим так. Я пойду в магазин, чтобы купить для тебя все необходимое, а ты будешь сидеть здесь и ждать меня. Ты понял? Не смей одеваться или делать что-либо еще. Но можешь подумать, где ты хочешь, чтобы мы поставили тебе будку. В этом вопросе я, может, и прислушаюсь к тебе, — Джинен жестко провел ладонью по члену Чонгука, заставляя того дернуться в сторону, прежде чем встал на ноги. — Только посмотри, какая же ты у меня испорченная грязная сука! — ухмыльнулся Джинен, замечая еще одну лужицу на полу, натекшую из растраханной дырки Чонгука. — Придется потрудиться, чтобы научить тебя манерам. Все то время, что Джинен довольно торопливо, видимо, боясь опоздать в нужные ему магазины, собирался, Чонгук лежал на полу, пытаясь хоть немного прийти в себя. Все тело ныло, и голова кружилась, а губы пересохли, так что он с периодичностью в несколько секунд облизывал их. Поначалу в его голове царила всепоглощающая пустота, будто он в принципе утратил способность мыслить и теперь действительно превратился в кусок мяса, которым пытался выставить его Джинен. Поэтому Чонгук все лежал и лежал, изредка моргая и пялясь в одну точку. А потом раздался хлопок закрывающейся входной двери и в его мозгу будто что-то щелкнуло. Потому что он мог бы ожидать от себя того, что снова замкнется после такого и решит принять как должное то, что с ним сделали, согласится с тем, что альфа был прав и ему не стоило так зарываться. Но вместо этого, игнорируя соленые дорожки, образовывающиеся поверх засохших старых, он почти вслепую, словно в тумане, дополз до своих брюк и, вытащив оттуда телефон, отправил Тэхену свой адрес. Он не написал просьбу приехать или сделать что угодно еще. Только скинул свой адрес, который Тэхен и так вообще-то уже знал, а потом принялся одеваться, все еще не особенно осознавая, что вообще творил. В его голове царил полный бардак и он совершенно не понимал, что собирался делать, лишь повинуясь внутренним инстинктам, которые самостоятельно подталкивали его совершать определенные действия. Например, протереть пол, пока сперма не присохла к нему намертво. Или протереть пыль на тумбочках в гостиной. Чонгук совершал все действия механически, будто в бреду. Потому что если бы он остановился и позволил себе подумать, это бы означало, что он должен был хотя бы попытаться осмыслить произошедшее, а он не мог себе этого позволить, потому что не знал, до каких выводов это довело бы его. Поэтому он продолжал наматывать круги по своей комнате, переставляя вещи туда-сюда просто так, и совершенно искренне вздрогнул, услышав звонок в дверь, потому что у Джинена были свои ключи, а никого другого он не ждал. — Что случилось?! — влетевший в квартиру Тэхен, чуть было не сбивший опешившего Чонгука с ног, не посчитал нужным здороваться и перешел сразу к делу. Потому что он сидел себе дома, докачивая последний сезон «Менталиста» в предвкушении, как наконец поставит жирную точку в этой истории, а потом вдруг получил смс от Чонгука, в котором из текста был только адрес, который он успел выцарапать у себя на подкорке миллион лет назад, и он понятия не имел, что должен был делать с этим. — Хен? — Чонгук часто заморгал, начиная вдруг смутно припоминать, что в бреду первым делом, прежде чем начал одеваться и отскребать себя с пола, по инерции, ведомый внутренними порывами, он написал Тэхену. Вот только зачем он это сделал?.. — В чем дело, Чонгук-и? — пробормотал запыхавшийся Тэхен, продолжая судорожно озираться по сторонам в поисках угрозы. — Я тебе миллион сообщений отправил и чуть не умер от инфаркта по дороге сюда. Поэтому быстро выкладывай, что случилось, или я прибью тебя. — Н-ничего не случилось, хен, — прошептал в ответ Чонгук, закусывая губу. Потому что прямой вопрос Тэхена заставил его наконец перестать прятаться за тупыми делами, которые он сам себе выдумал, и посмотреть правде в глаза. Джинен опять сорвался на нем, опять использовал его, изнасиловал, так еще и пообещал устроить такой ад на земле, что, видимо, инстинкт самосохранения сработал на опережение, не позволяя хозяину принимать решения, и сделал то, что было необходимо для выживания. Потому что если бы Джинен осуществил свои угрозы, то — Чонгук не сомневался в этом, — на этот раз от него бы точно ничего не осталось. И все его существо кричало ему, что нужно было проваливать, пока не стало слишком поздно, что он найдет еще способ раздавить себя, но только не так, потому что это было слишком для него. Вот только теперь перед ним стоял до смерти напуганный и обеспокоенный Тэхен, и Чонгук не понимал, что должен был сделать с этим. Потому что ему так сильно хотелось податься вперед и обнять хена, но, сделав это, он бы окончательно втянул бету в ужасы своей жизни, а он не мог этого допустить. Когда Чонгук наконец очнулся, поняв вдруг, что Тэхен подозрительно долго ничего не отвечал ему, он обнаружил, что беты уже не было рядом с ним в коридоре. Нахмурившись, Чонгук осмотрелся, но не увидел Тэхена и в гостиной, в которой зато он углядел валявшийся на диване, еще испачканный в смазке вибратор. А потом он услышал характерный щелчок, с которым открывались двери шкафа в комнате Джинена, и поспешил туда. На самом деле Тэхен не собирался вести себя так бесцеремонно, чтобы рассматривать чужие квартиры без разрешения. Не то чтобы он никогда не воображал себе жилище Чонгука, пытаясь представить все вплоть до того, какого цвета была ручка у ершика в ванной комнате его омеги. Но когда он так и не смог добиться ничего связного от Чонгука, который все только хлопал глазами и что-то там бессвязно мямлил, он все же решил взять все в свои руки и осмотреться. И Тэхен хотел бы списать все на чутье полицейского, потому что висящий в воздухе насыщенный запах хвои и практически отсутствующий аромат Чонгука, стоявшего прямо перед ним, наталкивали на определенные мысли. Но на самом деле это говорил в нем инстинкт альфы, требовавший во что бы то ни стало защитить свое. Потому что Чонгук выглядел таким потерянным и напуганным, хуже, чем когда они впервые встретились на мосту, что Тэхен не мог это игнорировать. — Хен, что ты делаешь? — осторожно протянул Чонгук, наблюдая за тем, как все сильнее вытягивалось лицо Тэхена, у которого глаза разбегались от обилия лежащих в шкафу сексуальных игрушек, большая часть которых выглядела скорее как орудия пытки. — Мы уходим отсюда, — твердо произнес Тэхен, игнорируя поступивший ему вопрос. Ему не нужно было долго и нудно обнюхивать тут все, чтобы примерно прикинуть, в чем было дело. Потому что обстановка в этой спальне, грубая и нелюдимая, с задернутыми плотно шторами, с сигаретами на комоде, с раскиданной по кровати одеждой кого-то с внушительной комплекцией и полное отсутствие здесь каких-либо книг, которые так любил его малыш, недвусмысленно давали понять, что в этой комнате жил не Чонгук. Не его милый и нежный омега, утонченный, даже несмотря на занятия боксом, а какой-то тип с мерзким запахом, который вбивался в легкие так, что, казалось, от него будет невозможно избавиться. И то, как Чонгук выглядел сейчас… Это явно не походило на результат счастливых отношений. И поэтому прямо сейчас Тэхену было глубоко наплевать на личную свободу каждого человека и весь прочий толерантный бред. Он должен был забрать отсюда своего омегу, и он сделает это, чего бы это ни стоило. — Что? — растерянно переспросил Чонгук, недоуменно хмуря брови. — Что слышал. Идем, — уверенно проговорил Тэхен, закрывая шкаф и направляясь к Чонгуку, чтобы взять его за руку и потащить за собой на выход. Он не хотел задерживаться здесь даже для того, чтобы Чонгук мог собрать какие-то вещи на первое время. Потому что его омега не должен был провести в этом ужасном, не подходящем для его мягкой натуры месте. — Что? Нет! Никуда я не пойду, — опомнившись, откликнулся Чонгук, принимаясь упираться. — Это не обсуждается, — глаза Тэхена мрачно сверкнули, когда он обернулся к Чонгуку, схватившемуся за тумбу для надежности. — Мы уходим отсюда. Я тебя здесь не оставлю. — Я с тобой не пойду, отстань от меня, — снова взбрыкнул Чонгук, изо всех сил пытаясь не покраснеть из-за того, как надломлено и оттого совершенно неубедительно прозвучала его попытка сопротивления. — Тогда зачем ты написал мне? — Тэхен нахмурился, складывая руки на груди и глядя на терявшегося перед ним Чонгука. — Я… — Хотел, чтобы я пришел, посмотрел, как тебе тут хреново живется, а потом со спокойной душой свалил есть рамен у себя дома? — закончил за него Тэхен, чувствующий охватывающую его злость. Не на Чонгука. А на того, кто позволил себе допустить, что имел право обидеть его омегу. — Хен… — прошептал Чонгук, испытывая новый порыв податься вперед и обхватить Тэхена всеми конечностями. Потому что, кажется, он наконец встретил того, кто по какой-то безумной причине заботился о нем, и именно такого человека он не должен был подпускать к себе. И от осознания того, как же сильно он снова облажался, не перед Джиненом, на которого ему сейчас было плевать, а перед замечательным Тэхеном, Чонгук снова заплакал. — Не смей меня так называть, если собираешься только играться со мной! — почти рявкнул Тэхен, и сам не понимая, что на него нашло. Ему случалось бывать жестким на работе, но еще никогда он не испытывал такой всепоглощающей ненависти, от которой будто плавились все его внутренности, к… Да он даже не знал к кому именно. Но это было в общем и неважно. Во всяком случае не сейчас. Потому что кто-то обидел Чонгука, и теперь Тэхен мог думать лишь о том, как сильно хотел разорвать этого кого-то на куски. — Хен, я… пожалуйста… — Что пожалуйста, Чонгук-и? — смотря все так же грозно, все же немного смягчил тон Тэхен. Его раздирало чувство абсолютного непонимания происходящего. Потому что да, он подозревал, что у Чонгука в жизни все было не так сладко, как ему бы хотелось, но о том, что все было настолько плохо, во всяком случае на первый взгляд, он тоже не догадывался. Так что теперь ненависть к незнакомому альфе постепенно перетекала в злость на самого себя за то, что за столько месяцев общения с Чонгуком он так и не разглядел, что тот на самом деле страдал так сильно. Его Чонгук, о котором он по-своему, весьма своеобразно, издалека и все же так долго заботился, страдал, а он ничего не сделал для того, чтобы помочь ему… — Скажи мне, чего ты хочешь? — Я не могу, — Чонгук яростно закачал головой, роняя крупные слезы себе на грудь. — Не можешь что? Открыть рот и сказать мне правду? — Тэхен грозно упер руки в боки, оставаясь непоколебимым. Вид сломленного Чонгука буквально обращал его сердце в пыль, но он все же не мог сделать все один за них двоих. Он должен был услышать от Чонгука, что тот тоже хотел уйти с ним больше, чем остаться здесь. Чонгук должен был пойти с ним добровольно, как бы сильно ему ни хотелось закинуть омегу себе на плечо и бесцеременно унести его отсюда. — Почему нет? — Потому что это неправильно и… больно! — вскрикнул Чонгук, стирая рукавами свитшота дорожки непрекращающихся слез с щек. — А мне не больно? — практически взревел Тэхен, надвигаясь на Чонгука, непроизвольно начавшего пятиться. — Мне не больно смотреть на то, как ты плачешь и все равно не хочешь позволить мне помочь тебе? Думаешь, мне не больно озираться сейчас по сторонам и понимать, что я за столько времени так и не увидел того, что было у меня под носом? Я, как идиот, все это время считал, что ты такой грустный из-за развода, а оказалось… Я даже не знаю, что именно тут произошло, но, очевидно, нечто гораздо хуже того, что я себе представлял. Потому что ты явно не выглядишь, как тот, кого все устраивает, и квартира твоя больше похожа на добротный задел для борделя. И ты действительно думаешь, что мне не больно от того, что я, похоже, так и не заслужил доверия того, за кого так сильно переживаю? — Хен… — Ну что, Куки? — выдохнувшись, устало проговорил Тэхен. — Пожалуйста, скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал. — Забери меня отсюда, — едва слышно, заметно подрагивая, прошептал Чонгук, крепко зажмуриваясь. Прямо сейчас ему так сильно хотелось провалиться сквозь землю, только бы не осознавать собственную слабость. Опять. Опять он поддался этому своему дурацкому инстинкту самосохранения, позволил малодушной части себя одержать верх. Прямо как в тот раз, когда он позволил Джинену забрать его из той квартирки на окраине Сеула. И чем это все обернулось в итоге… Но когда Тэхен стоял рядом с ним, такой возмущенный, а еще явно испуганный, Чонгук ничего не мог с собой поделать. Он не мог побороть то чувство, которое шло откуда-то изнутри, из самой его основы, и которое изо всех сил кричало ему, что ему нужно было остаться рядом с бетой. Он не мог понять природу этого ощущения, но вместе с тем не находил в себе сил перечить ему. — Пожалуйста… — Иди сюда, — Тэхен притянул Чонгука к себе, обхватывая его одной рукой за талию, а второй — крепко прижимая его голову к своей груди. — Все будет хорошо, — прошептал Тэхен, утыкаясь носом в макушку Чонгука, едва заметно втягивая поглубже его слабый сейчас природный аромат. — Мы сейчас поедем ко мне домой, и все будет хорошо. Я обещаю. А Чонгук только продолжал всхлипывать, крепче цепляясь пальцами за рубашку Тэхена, и елозить носом по его груди. Потому что нет, ничего не будет хорошо. В его жизни ничего хорошего не должно быть. Особенно теперь, когда он допустил, чтобы Тэхен тоже оказался втянут в это. Благородный Тэхен, который ни за что не пройдет мимо, зная, что кому-то нужна помощь. И, конечно, Чонгук ненавидел то, что в очередной раз с ним сотворил Джинен. Но то, что он прямо сейчас сам делал с Тэхеном, Чонгук ненавидел гораздо сильнее.

***

Трясясь на заднем сидении в стареньком Volvo, который увозил его куда-то в противоположную его квартире часть Сеула, Чонгук не мог не думать о том, какой это было ошибкой пойти вместе с Тэхеном, который даже успел собрать для него какие-то вещи, пока они ждали приезда такси. И все это время Чонгук боялся того, что Джинен вернется раньше, чем они успеют уйти, но одновременно с этим и надеялся на это тоже. Потому что тогда ему бы не пришлось ничего решать. Джинен, наверное, сбросил бы Тэхена с балкона, давая ему таким образом дополнительный повод для ненависти, и все же он был бы избавлен от необходимости делать самостоятельный выбор. Так же, как и все последние месяцы, которые он провел в одной квартире с альфой. Теперь он достаточно ясно понимал, почему так долго продолжал цепляться за Джинена, даже после того, как тот не только проигнорировал его просьбы прекратить групповые сессии, но и, напротив, призвал своих друзей быть более несдержанными. Джинен позволял ему не выбирать, и это стоило того, чтобы, скрипя зубами, продолжать молча терпеть двойное проникновение. А теперь ему нужно было сделать все самому, и Чонгук даже пару раз тянулся к ручке дверцы машины, чтобы выпрыгнуть из нее. Потому что даже если бы он выжил, то наверняка получил бы серьезные травмы, которые, в свою очередь, отложили бы необходимость принимать решение на неопределенное время. Проблема заключалась лишь в том, что он не мог так поступить с Тэхеном. Он мог уйти от него, наконец сделав что-то неэгоистичное, чем наверняка бы обидел бету. Но это во всяком случае было бы честно. Уж этого Тэхен точно заслуживал. И потому Чонгук покорно плелся вслед за Тэхеном, когда они наконец приехали в пункт назначения, позволяя завести его внутрь небольшой двухкомнатной квартирки с небогатой, но приятной глазу обстановкой, которую, впрочем, омега сейчас не мог оценить по достоинству, всецело занятый самокопанием.  — Прости, Куки, — наконец решился заговорить Тэхен после продолжительного молчания, когда закинул куда-то в угол спортивную сумку Чонгука, в которую в спешке покидал какие-то вещи из его шкафа. — За что? — тихий голос Тэхена отчего-то заставил Чонгука вздрогнуть так, будто на него накричали. Наверное, потому что именно этого он и ожидал. Не от Тэхена, а просто по привычке. И вроде как именно этого он и заслуживал. А вместо этого Тэхен извинялся перед ним… Разве должно было быть не наоборот? — За то, что я был таким грубым. Обычно я так себя не веду, — Тэхен вздохнул, не находя себе места и оттого принимаясь перетаптываться с места на место, в конце концов заводя Чонгука в большую по размеру комнату, которая служила ему гостиной. — Я просто совсем не ожидал того, что увидел, и вышел из себя, но я не должен был. Извини. Я не хотел напугать или обидеть тебя. — Тебе не нужно извиняться передо мной, — Чонгук неловко заозирался по сторонам, не зная, куда себя деть, и заодно подмечая, что квартира Тэхена выглядела довольно опрятной, хоть и весьма скупой на интерьер. Отсутствие омеги в доме было заметно с первого взгляда. Но Тэхену и не нужна была омега, и для того, кто ожил один, он справлялся более чем прекрасно. — Это я виноват. Мне не нужно было тебе писать. — О боже… — Тэхен недовольно закатил глаза. — Пожалуйста, только не начинай опять. — Не начинать что? Говорить тебе правду? Что я не должен был писать тебе и отрывать тебя от дел из-за ерунды? — внезапно начал заводиться Чонгук. Он все еще ужасно злился на себя, но не мог прямо сейчас начать вымещать весь этот гнев на себе. Поэтому было гораздо проще по старой памяти начать выплескивать все на того, кто был поблизости. В данном случае на Тэхена, за что ему потом тоже обязательно станет стыдно. Но он вообще был любителем усугублять ситуацию, так какой был смысл отказывать себе в удовольствии на этот раз?.. — Это не ерунда, — моментально вскипел Тэхен, отказывающийся понимать, как Чонгук мог быть таким упертым. — То, что я увидел там, вовсе не ерунда, Куки. И ты обязательно еще расскажешь мне об этом, но не сейчас. — Почему нет? — Чонгук от неожиданности даже опешил. Разве от него сейчас не должны были потребовать объяснений, как это иногда делал Чимин и всегда делал Джинен, если, по их мнению, он успевал где-то накосячить? — Потому что ты устал и тебе нужно отдохнуть, и я не хочу быть тем, кто будет заставлять тебя говорить о том, что доставляет тебе дискомфорт, когда ты и так… Что дальше сказал Тэхен, Чонгук уже не слышал. Потому что в сущности это не имело никакого значения. Важным было только то, что Тэхен как обычно заботился о нем. Можно ли было вообще ожидать от него чего-то другого? — Мне не нужно отдыхать, мне нужно домой, — все же упрямо возразил Чонгук, пытаясь заставить себя не поддаться вновь таким опьяняющим чарам Тэхена. И он все еще винил во всем низкий голос беты, который так умело управлял его внутренним существом и от влияния которого было едва ли возможно избавиться. — Полчаса назад ты в слезах просил меня забрать тебя оттуда, — Тэхен, вздыхая, сложил руки на груди. Все опять начиналось по новой. — Я просто не соображал, что говорил. Ты поймал меня в минуту слабости, но это было ошибкой, — покачал головой Чонгук, прикрывая глаза. Он не мог перестать слышать Тэхена, но мог хотя бы попытаться не смотреть на него. — А теперь я должен вернуться, пока все не стало совсем плохо. — Я надеюсь, ты понимаешь, что я никуда тебя не отпущу. — Ты не имеешь права удерживать меня здесь, — фыркнул Чонгук. — Кто ты вообще такой, чтобы лезть в мою жизнь? — Я твой друг и забочусь о тебе, поэтому я сделаю вид, что не слышу все твои грубости, и просто отправлю тебя спать, — Тэхен старался держать голос ровным, пытаясь выяснить, чего ему сейчас хотелось больше: вмазать кулаком по стене (и лучше не один раз) или все-таки обнять Чонгука снова. Такого колючего и отчужденного, и такого нуждающегося в чужой поддержке. — Мы поговорим, когда ты успокоишься. — Я не буду с тобой разговаривать! — Чонгук резко распахнул глаза, позволяя истерике начать постепенно завладевать им. Если Тэхен не собирался делать то, что было нужно, по-хорошему, значит, надо было показать ему, с чем он хотел иметь дело, чтобы отбить у него это желание раз и навсегда. — Выпусти меня! Как тебя только в полицию взяли вообще? Извращенец! Затащил омегу в свою квартиру, чтобы поразвлекаться? А потом что? Может, позовешь еще соседей? Поверь мне, вместе будет веселее! — продолжал практически кричать Чонгук, захлестываемый эмоциями. Во всяком случае Чимина такое его поведение всегда отвращало, и он очень надеялся, что с Тэхеном такой прием тоже сработает. Потому что он был совершенно не уверен в том, что сможет устроить нечто подобное снова, если сейчас поддастся Тэхену. — Хватит! — рявкнул Тэхен и, схватив Чонгука за плечи, с силой приложил его спиной о стену, пытаясь привести его в чувства. — Я сказал хватит! Прекрати! — А если не прекращу, что ты сделаешь? — продолжил нарываться Чонгук с безумной усмешкой глядя на Тэхена. Ему нужно было вывести бету на эмоции, а еще лучше заставить Тэхена ударить его. Чтобы укрепиться в мысли, что все люди на свете были одинаковыми, что Тэхен на самом деле ничем не отличался от Джинена. Ему так чертовски сильно нужно было поверить в это. — Ударишь меня? Наверняка ты выучил пару приемов в своей академии. Ну давай, бей, потому что я не прекращу! — Я никогда не ударю тебя, — Тэхен мгновенно отшатнулся в сторону, словно его окатило ледяной водой. Что он вообще творил?.. — Это то, что они делали с тобой? — Ты понятия не имеешь, о ком и о чем говоришь, — ответил Чонгук уже заметно тише, присмирев от полученной на его вопли реакции. — Да, но я хочу, чтобы ты рассказал мне. Потому что я хочу помочь. Пожалуйста, Куки, просто позволь мне это, черт возьми. — Я не могу, хен, — совсем тихо проговорил Чонгук, окончательно запутавшийся в том, чего он теперь стыдился больше. Но чувствовал такую вину за то, что сейчас сорвался на Тэхене, что едва был способен в принципе что-либо говорить. — Я не могу втянуть и тебя во все это. Поверь мне, оно тебе не нужно. Поэтому тебе лучше отпустить меня и вообще забыть о том, что мы когда-то общались. — Ты говоришь это несерьезно, — Тэхен потряс головой. Он не мог снова потерять Чонгука. Только не тогда, когда тот буквально нуждался в защите своего альфы, даже если не осознавал этого. Как бы ему самому ни было тяжело, Тэхен всегда в первую очередь руководствовался интересами Чонгука. Даже если не до конца улавливал их и оттого допускал ошибки, намерения его всегда оставались благими. Потому и сейчас дело было вовсе не в том, что он сам, пожалуй, мог бы и не выдержать, если бы снова отпустил своего омегу. Но он видел, что Чонгук не справился бы без него, и не мог его оставить. — Вообще-то более чем, — Чонгук потупил взгляд, разглядывая витиеватый узор на ковре. Потому что остаться все еще хотелось слишком сильно, чтобы он мог говорить такое, глядя Тэхену в глаза. — Я не… — Тэхен облизнулся, заставляя себя обдумать тщательнее то, что он собирался сказать. Ему претила сама мысль озвучить то, что пришло ему в голову. Но, кажется, других вариантов у него не осталось, и ему нужно было рискнуть. — Послушай, ты сейчас не в том состоянии, чтобы принимать такие решения. Поэтому! — он ткнул в Чонгука указательным пальцем в остерегающем жесте, когда тот было попытался прервать его. — Поэтому давай мы отложим это до завтра. Пожалуйста. Останься у меня всего на одну ночь. И подумай хорошенько обо всем, что случилось. И, если ты решишь, что для тебя будет лучше уйти, я отпущу тебя. Вообще-то… — Тэхен горько усмехнулся, качая головой из стороны в сторону. За столько лет он должен был усвоить, что природа была гораздо умнее и прозорливее его, и пытаться обмануть ее было совершенно бессмысленной затеей. — Вообще-то я сделаю для тебя все, что бы ты ни попросил. Но я просто хочу, чтобы ты сначала все тщательно взвесил. — Почему ты делаешь это для меня? Почему ты так добр со мной? — Чонгук непроизвольно несильно стукнул кулаком по стене, отворачиваясь от Тэхена, пытаясь смотреть куда угодно, только не на его участливое лицо, от вида которого все его неэгоистичные намерения тут же улетучивались. — Ты ведь совсем не знаешь меня. Поверь мне, это так. Есть так много вещей, о которых я не рассказывал тебе. И они все крайне важны для того, чтобы понять, какой я на самом деле, — Чонгук шумно выдохнул, не зная, что сказать, и все еще не понимая, как кто-то мог быть таким бескорыстным. — Возможно, — пожал плечами Тэхен. — То есть да, наверное, ты прав, и я действительно многого о тебе не знаю. Но мне достаточно того, что я уже успел увидеть. И это заставляет меня верить в то, что ты заслуживаешь помощи, в которой так нуждаешься. Поэтому я надеюсь, что ты примешь ее от меня. — Хен, я… — то, что он зря посмотрел на Тэхена, Чонгук осознал уже спустя мгновение, как снова обернулся к бете. И он так и не нашел, что сказать, только отвлекая себя покусыванием щек с внутренней стороны, потому как в противном случае он бы наверняка тут же разревелся снова. — Располагайся, пожалуйста, и чувствуй себя как дома, — Тэхен кивнул ему на диван, предлагая хотя бы присесть для начала. — Я пока поищу чистое постельное белье.