***
Нетерпеливо перетаптываясь на одном месте, Чонгук смотрел на лежащий перед ним на тротуаре камушек небольшого размера, терзаясь дилеммой: пнуть или не пнуть. Он буравил взглядом этот камень последние пятнадцать минут, пока ждал Тэхена, с которым они договорились немного погулять вечером после его работы, и чувствовал все возраставшее желание подойти и как следует отпинать мозоливший глаза кусок известняка. На самом деле прежде он никогда не ощущал в себе такой потребности в руко-, хотя в данном случае скорее ногоприкладстве, из-за которой он стоять спокойно не мог, беспрестанно терзаясь навязчивой мыслью. Но прежде он никогда и не испытывал настолько сильных чувств, от которых не знал бы куда деваться. Он вполне допускал, что просто уже не особо помнил, какими были его отношения с Чимином, но сейчас ему казалось, что даже в лучшие их времена он никогда не был настолько поглощен ими, чтобы напрочь забывать обо всем остальном. Наверное, дело заключалось в том, что тогда он параллельно еще и учился сначала в школе, а потом и в университете, тогда как сейчас он в принципе занимался ничем. Но на такие мелочи Чонгук не собирался отвлекаться. Какая вообще была разница, в чем конкретно крылась причина его таких ощущений? Отыщи он ее, это все равно не помогло бы ему избавиться от наваждения, которое накрыло его с головой. Если Чонгук и думал, что раньше ему приходилось несладко, то, что такое настоящие проблемы, он наконец понял в тот самый день, когда Тэхен вернулся домой с небольшим ранением. Сам Тэхен упорно продолжал именовать порезы на своей ноге царапинами, пока Чонгук в то же время считал их едва ли не причиной уйти на больничный. Желательно на пару месяцев до окончательного выздоровления. Немного придя тогда в себя, он даже осмелился предложить этот вариант Тэхену, который ожидаемо в ответ лишь тихо рассмеялся, потрепал его за щеку, чем выбил из легких Чонгука остатки воздуха, и сказал, что с ним все в порядке, так что завтра он вернется на работу. Чонгук на это в тот вечер еще долго ворчал, не желая соглашаться с таким легкомыслием, а заодно стараясь не позволить себе расплакаться и осознать глубину своих чувств к Тэхену, за которого он испугался почти смертельно. И все же, несмотря на все его усилия, это тем не менее произошло с ним уже ночью. Раздвигая диван и расстилая простынь, Чонгук вообще-то полагал, что его действительно немного отпустило. Они выпили с Тэхеном несколько бокалов чая (свой Чонгук разбавлял крепким бальзамом), обсудили пару фильмов, чтобы отвлечься от неприятной темы, и Чонгук даже позволил себе, не смущаясь, смотреть весь вечер неотрывно только на своего хена, чтобы убедить себя в том, что с ним вроде как все было в порядке. К концу своих бдительных наблюдений Чонгук все же пришел к выводу, что пока никто действительно не собирался умирать, так что, взбивая подушку и заползая под одеяло, он уже даже почти поверил в то, что сможет уснуть спокойно этой ночью. Но едва он закрыл глаза, как тут же распахнул их снова, уставляясь удивленный взглядом в потолок. Только сейчас он вдруг понял, что вообще-то полвечера провел с Тэхеном, который при этом был одет в одни только трусы (рубашку хена Чонгук игнорировал принципиально), и кроме первых трех секунд, когда он только увидел хена в таком виде, все остальное время его это совершенно не волновало. И это было ужасно! Потому что даже за три секунды он успел оценить, какими зачетными стройными ногами обладал Тэхен, такими, что по ним ужасно хотелось обязательно пройтись губами, чтобы почувствовать их тепло и вкус, и вместо того, чтобы залипнуть на них, воображая себе всякие непристойности, он только все глубже погружался в свои переживания о хене. Если бы бета в то же время не спал за соседней стенкой, Чонгук точно завыл бы во всю глотку. Бороться со своей сексуально неудовлетворенной частью было сложно, но куда более выносимо, чем осознавать, что, похоже, он действительно считал Тэхена по-настоящему привлекательным. Не как живое существо, которое, не будь оно бетой, смогло бы отжарить его на кухонном столе до звезд перед глазами. А как его чудесный хен, который не уставал каждый день помогать ему, постоянно беспокоился о нем и жертвовал своим комфортом ради него. И проговорив это про себя, Чонгук наконец не выдержал и заплакал. Так искренне и открыто, утыкаясь носом в подушку, чтобы не потревожить Тэхена. Потому что все, теперь дороги назад не было. У него больше не было шанса списывать все свои реакции на повышенное в отсутствие рядом альфы либидо. Нет. Ему нравился Тэхен. Чонгук угадал это безошибочно. У него был не такой уж богатый опыт в отношениях, чтобы разбираться в подобных вопросах. Но на самом деле именно это и помогало ему. Он был нелюдимым и скрытным. И было совершенно очевидно, что так близко он мог подпустить к себе только того, кто являлся особенным для него. И то, что его сердце, пусть и только на мгновение, перестало биться, когда он вообразил себе, что с Тэхеном могло случиться что-то по-настоящему жуткое… Никаких других доказательств ему не нужно было, чтобы понять, что его чувства к хену были более чем серьезными. Всю ту ночь Чонгук так и не смыкал глаз. Измученный, он уснул лишь тогда, когда утром Тэхен спешно собирался на работу и ему приходилось изо всех сил жмуриться и сопеть, чтобы бета ничего не заподозрил. В конце концов его небольшой спектакль привел к тому, что он действительно отключился. Вот только, когда он снова проснулся, тягостные мысли никуда от него не делись. Наоборот, на свежую голову они принялись атаковать его еще усерднее, пытаясь выведать у него, что он собирался теперь делать со своим открытием. Не то чтобы у Чонгука имелось большое количество вариантов. Не мог же он пойти и сознаться хену, что так глупо умудрился запасть на него. Тэхен бы на это… Вообще-то Чонгук не мог представить, какую бы реакцию получил бы от хена, который казался ему достаточно деликатным, чтобы не начать смеяться над ним. Но даже отнесись Тэхен к его чувствам с максимальным пониманием, его признание неизбежно воздвигло бы между ними непробиваемую стену, состоящую сплошь из неловкости. Да и не хотел Чонгук ни в чем признаваться. В глубине души он все еще тешил себя надеждой, что ему все это только казалось, что он просто привязался к хену, как к единственному, кто вообще сейчас с ним контактировал, так еще и пытался поднять его моральный дух. А еще Тэхен был чертовски красивым, у него был приятный смех и говорить с ним всегда было интересно, и… Чонгук вообще не был уверен, имелись ли у Тэхена в принципе хоть какие-то недостатки. Наверное, они были, раз по утрам они периодически о чем-то спорили. Но прямо сейчас Чонгук даже не мог вспомнить, из-за чего именно это происходило, что убеждало его в том, что Тэхен был очень близок к отметке «совершенство». Во всяком случае в его глазах. И единственное, что Чонгук мог делать в таких условиях, только молчать. Держать рот на замке и пытаться убедить себя в том, что он по привычке только накрутил себя. Вот только с каждым днем, по мере того как он все усерднее доказывал себе, что Тэхен значил для него много, но не настолько, чтобы действительно смириться с тем, что он, похоже, влюбился в бету, Чонгук вместе с тем начинал все сильнее злиться на себя из-за собственного сокрушительного провала в этом вопросе. Потому что теперь он заодно начал замечать за собой, что каждый раз, как входная дверь открывалась, впуская внутрь Тэхена, ему хотелось броситься на шею хену и хотя бы несколько минут не выпускать его из своих рук, чтобы точно удостовериться в том, что еще один день закончился хорошо. Да и в целом его потребность касаться Тэхена возросла в разы. Ему все еще было невероятно спокойно рядом с Тэхеном. Он уже даже не пытался разобраться, почему это чувство абсолютной безопасности, словно одеяло, укутывало его с головы до пят, стоило Тэхену оказаться рядом. Но, однако, это никак не влияло на то, что он все еще не считал, что сам Тэхен был в безопасности. И даже когда он своими глазами видел бету перед собой, он все равно испытывал острую необходимость коснуться его, чтобы убедиться в том, что это по-настоящему, что Тэхен целый и невредимый, что с ним все в порядке. От этого Чонгуку постоянно хотелось плакать. Вечерами Тэхен отвлекал его от такого состояния и даже умудрялся заставлять его смеяться. Потому что оставаться печальным рядом с Тэхеном было чем-то за гранью возможного. Но теперь перед сном он ежедневно удобрял подушку своими слезами, потому что это происходило опять. Он опять все портил, пытался разрушить чужую жизнь своими совершенно неуместными чувствами. И ведь он уже знал по опыту, чем это закончится. Ладно, может, он своей жертвой и спасал несчастного истинного Джинена от его тирана-альфы. Хотя мысли о Джинене в таком ключе заставляли Чонгука надеяться, что все же не у всех в этом мире существовали предназначенные им пары. Но он чуть было не уничтожил шанс Чимина на счастливую жизнь с его истинным. И все исключительно из-за собственного эгоизма. И да, у Тэхена потенциальной пары не имелось, но это совершенно не означало, что бета в принципе был заинтересован в недружеских отношениях с кем бы то ни было. За все месяцы их общения Чонгук ни разу не слышал от Тэхена, чтобы тот говорил, что когда-нибудь встречался с кем-то или хотел бы этого в будущем. И это наталкивало лишь на вывод, что Тэхен относился безразлично к таким вещам. А тут он со своими дурацкими чувствами и попытками все усложнить. И не имея возможности высказать это хоть кому-нибудь, Чонгук только продолжал злиться все сильнее, что делало его лишь нервознее, так, что ему казалось, он бы накинулся на любого, чей взгляд бы ему не понравился. И он уже осознавал, что, пожалуй, находился в крохотном шаге от того, чтобы начать выплескивать свое раздражение на единственного, кто всегда был рядом с ним, на того, кто совершенно точно не заслуживал, чтобы ему трепали нервы: на Тэхена. — Привет, Куки! Радостный крик, на который он мгновенно обернулся, Чонгук услышал, когда между ним и Тэхеном еще оставалось расстояние шагов в пятнадцать, но даже так он уже видел на чужом лице широкую радостную улыбку, которая молодила бету лет на десять, превращая его в озорного выпускника старших классов. Ну еще бы. Такой позитивный и сияющий, что бы ни случилось. Чонгук не мог не завидовать таким свойствам хена, а еще не мог не восхищаться им. Но прямо сейчас только заводился сильнее, осознавая, что, конечно, он влюбился в Тэхена. Как в такого парня вообще можно было не влюбиться? Никак. Вот только при этом он сам, даже если отбросить все условности в виде природы каждого из них, он сам все еще не дотягивал до своего хена ни по одному параметру. И понимать это было слишком больно. А бороться с болью Чонгук умел только одним способом: причиняя боль другим. — Ага, привет, хен, — вяло откликнулся Чонгук. Ему бы сейчас вернуться домой и закрыться в своей комнате, чтобы никому не навредить. А вместо этого Тэхен тащил его гулять, потому что они давно никуда не выбирались, и уже сейчас Чонгук предчувствовал надвигающуюся катастрофу. — Все в порядке, Куки? — Тэхен мигом нахмурился, уловив недовольные нотки в голосе Чонгука, подходя ближе к нему. Сегодня была совершенно потрясающая погода, теплая, практически с полным штилем, но не слишком жаркая, так что он наконец-то не потел в рубашке и пиджаке. И в такой день ему хотелось хотя бы немного побыть на свежем воздухе обязательно со своим омегой. Он боялся поднимать эту тему и спрашивать Чонгука напрямую, но не мог не замечать, что его омега отчего-то теперь становился все мрачнее день ото дня. И Тэхен надеялся, что прогулка поможет Чонгуку хоть немного развеяться. — Само собой, — фыркнул Чонгук, выбирая еще не самую обидную из всех пронесшихся в голове формулировок. — Сегодня на обед ходил с нашим охранником, который на вахте сидит, и он так смотрел на мой контейнер с едой, что я не смог не угостить его твоими панкейками. Так он чуть пальцы себе не откусил, с таким аппетитом их уминал. Он сам давно в браке с истинным своим, но сказал, что в жизни ничего вкуснее не ел, — принялся воодушевленно рассказывать Тэхен то, о чем думал весь оставшийся день после перерыва. Он знал, что Чонгук трепетно относился к своей стряпне, и не забывал ежедневно в красках нахваливать все его блюда. Но ему казалось, что высокая похвала от кого-то стороннего порадует Чонгука еще больше. — Пусть внимательнее будет. В нашей стране каннибализм — вообще-то дело наказуемое. Ему ли не знать, — пожал плечами Чонгук, отчаянно мечтая, чтобы его сейчас кто-нибудь ударил посильнее. Ему хотелось помотать головой и сбросить с себя это наваждение. Извиниться перед хеном и больше не вести себя, как бездушная сволочь. Но он не мог. Или все же не хотел. Потому что в нем накопилось слишком много эмоций, и их нужно было куда-то деть, чтобы они не сожрали его изнутри. — Да но… — Тэхен совсем не понимал, как должен был продолжить разговор. Чонгук еще и совсем не смотрел на него, угрюмо взирая по сторонам, что заставляло его теряться окончательно. И Тэхен все только пытался вспомнить, когда он успел натворить что-то настолько неприемлемое, что Чонгук сейчас был с ним таким отстраненным, но не находил ответа, который мог бы удовлетворить его. — Наверное, он думает, что свои его не сдадут. Хотя бы на первый раз, — он постарался подыграть Чонгуку, в надежде, что тот оценит его усилия, но омега и бровью не повел. — У нас же там что-то вроде братства и все дела. — За вранье звание лучшего сотрудника месяца и премию вообще-то не дают, хен. Так что ты подумай сто раз, прежде чем решишь прикрыть из солидарности гребаного Ганнибала Лектора. А то как же мы иначе без дурацких клоунских колпачков? Непорядок, — покачал головой Чонгук, жмурясь. Кажется, он вступал на минное поле. — Что с тобой сегодня такое? — все же не удержался от вопроса Тэхен. — У тебя скоро течка? — Почему мое плохое настроение ты сразу начинаешь объяснять физиологией? — взъерепенился Чонгук, впервые за этот вечер смотря растерянному Тэхену прямо в глаза. Наверное, его должно было остановить хотя бы то, что они вообще-то сейчас неторопливо шли по парку, расположенному вблизи от дома Тэхена, где на пути им не так уж и редко попадались другие люди, но нет. Когда дело доходило до истерик, Чонгука ничто не смущало. — Что, нормальных причин для расстройств у меня быть не может? Если я ворчу на что-то, это сразу означает, что у меня из задницы скоро зафонтанирует? — Куки… — Что Куки? Ну что? Давай, скажи мне, хен. Омеги — это какой-то особый вид существ, не подчиняющийся обычной человеческой логике? И ведь всю жизнь со всех сторон именно так и смотрят, — яростно бубнил Чонгук, и впрямь припоминая все эти снисходительные взгляды в особенности со стороны альф. Вечно бесило до невозможности. Как будто он выбирал, каким должен был родиться. — Стоит только не улыбнуться один раз, сразу вспомнят о течке и будут смотреть типа с пониманием. Пошли нахер. Я вообще-то тоже человек. И у меня есть чувства! — Куки, — Тэхен попытался взять Чонгука за руку, чтобы утихомирить его, но в ответ его только оттолкнули. — Я вовсе не то имел в виду. Извини, если это было бестактно. Я просто… Неважно, — он помотал головой. — Лучше расскажи, что тебя так обеспокоило? — А тебе все-то надо знать! — продолжил беситься Чонгук. Он знал, что всегда очень быстро доходил до кипения, и в обычное время ненавидел это в себе, но, начав ругаться, никогда не мог вовремя себя остановить. — Своей жизнью не живется, да? Хотя… Ну да, ее ж у тебя и нет. Как и у всех бет. Прекрасно вы устроились, конечно. Никакого геморра с отношениями, и не надо думать, кому бы присунуть. Офигенно же. Жри целыми днями, лежи на диване, ходи на работу. Никаких тебе проблем. Идеально. — Не все беты асексуальны, — понуро уточнил Тэхен, тяжко вздыхая. Его так и разрывало от желание начать отвечать на все выпады Чонгука. Не агрессивно. Скорее просто чтобы объяснить свою позицию и лучше понять точку зрения самого Чонгука. Но он старался давить в себе это желание. Они всего лишь раз обсудили то, как Чонгук жил со своим предыдущим альфой, и то не слишком подробно. Хотя даже услышанного было вполне достаточно, чтобы понять, что все было плохо. И потому Тэхен постоянно напоминал себе, что он не должен был давить на своего омегу. Даже если Чонгук в последнее время выглядел не так плохо и как будто обживался в его квартире, это вовсе не значило, что все его психологические проблемы мигом разрешились. И Тэхен не позволял себе забывать об этом, даже если временами это было особенно нелегко. Альфа внутри него так и норовил заставить Чонгука успокоиться, потому что он не выносил чужих истерик на пустом месте, считая, что все можно было решить разговорами. Но это же был Чонгук. Его страдающий малыш, которого он в первую очередь был обязан поддерживать. И потому Тэхен продолжал держаться, не позволяя себе лишнего. — Серьезно? — Чонгук даже заговорил немного тише от удивления. Ему точно нужно было внимательнее слушать на психологии в свое время, но обычно он предпочитал только подпирать щекой учебники, лежавшие на парте. — Да. То, что у нас нет истинности и влечения к запахам, не значит, что нас не интересуют отношения и секс, — Тэхен старался говорить как можно увереннее то, что ему однажды поведал его знакомый бета. — Просто среди бет довольно много тех, кто отбрасывает эти желания и сосредотачивается на карьере. Когда тебя не манят запахи и вся эта хрень с течкой и гоном, блюсти целибат намного проще. Ну и в целом у бет либидо ниже значительно. Так что они… — Тэхен запнулся, широко распахивая глаза от ужаса. К его счастью, Чонгук был слишком занят тем, что пытался успокоить собственное дыхание, чтобы обратить внимание на такие вещи. — То есть мы не то чтобы заставляем себя отказываться от секса. Но тем, кому и не особо хочется тратить время на поиски партнеров, могут без особых усилий не обременять себя этим. А если очень хочется, то никто не запрещает нам трахаться с другими бетами или реже, но все же с омегами. У нас вообще-то тоже есть глаза, так что мы способны оценить чужую привлекательность. «Что ж ты мою не оценил?!» — Понятно, — утихомириваясь, кинул Чонгук, теперь раздосадованный еще больше прежнего. То есть Тэхен все-таки интересовался амурными делами? Ну или просто сексом. Хотя… По его словам трудно было сделать конкретный вывод, а спрашивать не хотелось, потому что услышать прямой ответ было довольно страшно. И все равно полученная информация заставила его лишь погрустнеть еще сильнее. Потому что если Тэхен все же хотя бы изредка испытывал потребность в близости с кем-то, то ему, Чонгуку, он не доверял настолько, чтобы поделиться этим. Прикрывая глаза, Чонгук глубоко вдохнул. Опять он врал самому себе. Факт умалчивания правды, конечно, расстраивал, но совсем не так сильно как то, что Тэхен, возможно, действительно спал с кем-то на стороне. С кем-то другим, но не с ним… Конечно, не ему было о таком печалиться, когда это он столько месяцев работал соской сразу для шести альф. Но почему-то ему не казалось, что для Тэхена, чуткого и внимательного, секс являлся всего лишь способом сбросить напряжение. Он почему-то не сомневался в том, что его хен обязательно хотел бы доверять тому, с кем ложился в одну постель… Со скорбной улыбкой Чонгук встретил осознание того, чем он будет изводить себя все последующие недели: не ему Тэхен доверял больше, чем всем остальным. — Хочешь мороженое, Куки? — снова осторожно протянул Тэхен, когда они помолчали какое-то время. Повисшая тишина была слишком неловкой, но он все никак не мог придумать, чем можно было бы ее разрядить. Он все еще ни на йоту не приблизился к пониманию того, что так сильно расстроило Чонгука, и, очевидно, сейчас был не лучший момент для того, чтобы продолжать допытываться. А потом он заметил палатку, в которой наверняка должны были продавать его любимое эскимо, и решил прибегнуть к этому последнему, но самому верному способу уладить напряженную ситуацию. Потому что если бы Чонгук не пошел на мировую из-за мороженного, тогда Тэхен бы точно решил, что омеги — действительно совсем особенные создания. — Давай, — отозвался совсем тихо Чонгук, сворачивая вслед за Тэхеном в нужную сторону. Теперь было ужасно стыдно за себя. Как и обычно. Он вообще всегда довольно быстро отходил после вспышек истерик. Чимин, наверное, этого не замечал, потому что молчать и дуться он мог действительно очень долго. Но ярость никогда не овладевала им слишком надолго. Ситуации бывали всякие, но в основном ему хватало около получаса, чтобы прийти в себя. И он все никак не мог понять, как так получалось, что он не мог заткнуть себя и на эти несчастные тридцать минут, чтобы не трепать никому нервы. Нет, ему обязательно надо было дать волю своим эмоциям. И ладно, Чимина ему даже было не особенно жалко. Особенно в конце. Но Тэхен не заслужил, чтобы с ним так обращались… — Хен, насчет того, что я сказал про омег. Это и правда очень бесит, когда все пытаются списать на течку твое не самое лучшее настроение. Отношение у всех всегда такое, будто ты прокаженный какой-то. А течка не так уж и всегда вызывает неприятные ощущения вопреки расхожему мнению. — Я понимаю. Правда понимаю, Куки. Извини, я не должен был спрашивать об этом. — Все в порядке, хен, — Чонгук снова вздохнул. Ну вот, теперь его хен еще и извинялся перед ним, когда он сам все никак не мог перешагнуть гордость и тоже попросить прощения. — Мне тоже не следовало так кричать на тебя, — он все же выбрал компромиссный вариант, признавая свою ошибку. — Возьмешь мне рожок? — Конечно, Куки, — с готовностью кивнул Тэхен, слабо улыбаясь. Чонгук теперь выглядел довольно разбито, но хотя бы перестал так сильно злиться. И Тэхен был склонен расценивать это как маленькую победу, не позволяя себе думать о том, что он будет делать дальше с такими приступами Чонгука. Это случилось не впервые, и он слишком хорошо себя знал, чтобы понять, что однажды не выдержит и скажет что-то неприятное в ответ, а следовательно, нужно было хотя бы попытаться не допустить этого. Но пока он не знал, что должен был сделать. И это пугало его.***
— Как насчет того, чтобы посмотреть «Плохие парни навсегда»? — воодушевленно предложил Тэхен, стараясь не отвлекаться на унылый вид Чонгук. От такого зрелища Тэхена только вздыхать тянуло. А еще самому раздражаться. Он не считал себя черствым, но никогда в своих прежних мимолетных отношениях с другими омегами не замечал, чтобы их настроение влияло на него. Да, по-человечески он им всегда сочувствовал, но никогда не принимал их проблемы настолько близко к сердцу, чтобы его собственные переживания мгновенно отходили на второй план. Но вот Чонгук… Тэхен предполагал, что, возможно, впитывал его состояние вместе с его запахом, который оседал на легких, покрывая их плотной пленкой, потому что стоило ему только взглянуть на нахмуренного Чонгука, как он тут же начинал мрачнеть и сам. Не поверхностно из солидарности, а откуда-то изнутри. Он становился подавленным настолько, что ему начинало казаться, что никогда больше солнце над его головой не взойдет. Потом он уходил на работу, и все вставало на свои места. Вот только перестать об этом думать он все равно не мог. Он сам едва выдерживал несколько часов в таком кошмаре, но если Чонгук жил в этом состоянии постоянно… Не чувствуя радости, подавляя все свои положительные эмоции и сосредотачиваясь исключительно на том, что приносило разочарование… Тэхену в такие минуты только хотелось наплевать на осторожность и утянуть Чонгука в свои объятия, чтобы никогда не выпускать его, чтобы дать физически почувствовать, что есть тот, кто его любит. Но пока, даже несмотря на то, что он изредка не мог себя удержать, в основном он старался обходить Чонгука стороной. Мелкие касания были в любом случае неизбежны, да и устоять было слишком сложно, когда он мог обманывать себя тем, что ничего такого в них не было. Но переходить к чему-то более контактному он ужасно боялся. Потому что точно больше не смог бы себя остановить, если бы распробовал, каково это было — держать Чонгука в своих руках. У его омеги была мягкая, шелковистая кожа, которую хотелось постоянно гладить. А еще россыпь милых родинок на шее, по которым хотелось пройтись языком. Потому что его омега был самым приятным на ощупь и обладал самым восхитительным вкусом! И Тэхену даже было совсем не стыдно, что он так откровенно идеализировал Чонгука. — Это про что? — вяло отозвался Чонгук, лежа на диване, сложив руки в замок на животе и опустошенно глядя в потолок. В последнее время он буквально стал синонимом слова тоска. И положение вещей определенно усугублялось тем, как Тэхен вел себя рядом с ним. С каждой новой попыткой беты развеселить его, он только все больше закрывался в себе. Чем счастливее выглядел Тэхен, тем печальнее становился он сам. От осознания того, что этот удивительный парень, который наверняка видел столько грязи на своей работе, что многим и не снилось, и все равно оставался таким светлым, никогда не будет ему принадлежать, у него все внутри сжималось. Тэхен и так был его другом, тратил на него свое драгоценное время, делал для него все возможное и даже больше. Но Чонгуку этого было мало. Ему хотелось привязать к себе хена. Намертво. Чтобы у того и шанса на побег не осталось. Хотелось, чтобы хен обнимал его, прямо как тогда, посреди гостиной, чтобы спокойно дышал почти ему в ухо, заражая умиротворением, чтобы просто был рядом и дарил свое тепло. Потому что именно с этим Тэхен ассоциировался у него: с бесконечным теплом. Как будто вечный двигатель все же изобрели и поместили его в Тэхена, отчего тот никогда не переставал озарять все светом вокруг себя. Вот только это было невозможно. Они никогда не будут вместе. Тэхен и так уже отдал ему гораздо больше, чем он заслуживал. А он все равно решил продолжить все портить и так глупо влюбился в своего хена. Как вообще можно было уродиться таким непутевым?.. — Судя по описанию, про копов на пенсии, — ответил Тэхен, бегло просматривая аннотацию, выложенную на сайте. — Должно быть весело, — улыбнувшись, он все же обернулся к Чонгуку, надеясь, что тот разделит его бодрый настрой, но тут же врезался в стену тихого безразличия и вздохнул. — Ну так что, хочешь посмотреть? — Не знаю. Ну давай, — пожал плечами Чонгук. — Хотя знаешь, во всех этих фильмах про полицейских ведь ни капли правды. Тонны пафоса, тупые шуточки про наркоту, погони и хэппи-энд. Наидеализируют эту профессию, люди в эту сферу и идут, а потом гибнут там, потому что в реальности все иначе. — Так кино для того и нужно же, Куки, — рассмеялся Тэхен, умиленный тем, что Чонгук все еще так открыто проявлял свое волнение за него. — Чтобы помогать абстрагироваться от реальности. Про нее тебе и я могу рассказать. Сегодня вот омега пытался подать заявление, что какой-то альфа его сталкерит у подъезда. А за пару дней до того этот омега у своей двери еще и записку нашел. С угрозой облить его кислотой. И знаешь, что мы сделали? — Тэхен печально выдохнул, то ли оттого, что все еще переживал из-за этой ситуации, то ли потому, что Чонгук на него так и не посмотрел. — Ничего. То есть заявление мы приняли. Но фактически состава преступления нет. Чтобы посмотреть записи с камер, нужен ордер, который нам по такому пустяку выписывать не станут. Еще можно попросить хозяина квартиры предоставить записи, потому что омега — съемщик. Но мы попытались, а тот только отмахнулся. Типа у него времени на такую фигню нет, — Тэхен разъяренно покачал головой. — И в итоге отправилось это заявление куда-то на дно ящика. Следующая его остановка: шредер. Вот так вот мы и работаем. — И ты все еще не собираешься никуда уходить после такого, — мрачно добавил Чонгук, на самом деле расстроенный услышанным, даже если он не подал вида, что его истории Тэхена хоть сколько-нибудь интересовали. Конечно, себя он сам загнал в ситуацию, когда им пользовались, как хотели, не считаясь с его мнением. Сейчас он, правда, под влиянием Тэхена был куда меньше склонен считать, что получал тогда по заслугам, но в то время ему почти все происходящее казалось правильным. Но вот многие другие омеги, о чем он знал по разным рассказам еще с университетских времен, действительно страдали от повышенного внимания со стороны альф. И Чонгук не мог не сочувствовать им со всей искренностью, на которую только был способен. — Нет, — кивнул ему Тэхен, настраивая колонки. — Потому что раз в год и палка стреляет. — Какое лестное сравнение для правоохранительных органов, — недовольно хмыкнул Чонгук. — Да. Но лучше хотя бы изредка кому-то помогать, чем не делать совсем ничего. Так что я рад, что могу этим заниматься. — Ты в курсе, что помогать можно и по-другому? Необязательно лезть под пули, чтобы сделать что-то хорошее. Или дворники, по-твоему, выполняют бесполезную работу? — Чонгук закатил глаза, прикусывая язык. Опять началось. Ему не хотелось снова кричать. Особенно в вечер пятницы, когда они собирались просто что-нибудь посмотреть. Но его и без того подавленное состояние только усугублялось поднятой Тэхеном темой. И сейчас ему даже было не так стыдно за свое поведение. Потому что все, что он делал, всего лишь беспокоился за своего хена. Неужели это заслуживало порицания? — Куки, я не хочу с тобой спорить, — примирительно поднял руки Тэхен. Ему пока хватало сил на то, чтобы сопротивляться настроению Чонгука и не переходить на его волну. Но за последние дни он слишком устал от такого постоянного давления, и потому чувствовал, что на этот раз его выдержка могла бы и дать трещину. А так было нельзя. Он не должен был быть резким с Чонгуком. Он знал, что мог быть таким. И временами эта его черта ему даже помогала. Например, когда нужно было выбить из кого-нибудь признание. Конечно, бывалых сидящих он со своей довольно утонченной для альфы внешностью испугать не мог. Но на попадавшихся впервые его сведенные вместе брови и грубый тон всегда срабатывали безотказно. Вот только с Чонгуком ему таким быть не хотелось. — И, конечно, дворник — важная профессия. Но я учился не на дворника. А теперь занимаюсь тем, что мне нравится. В чем проблема? — Значит, тебе нравится заставлять меня беспокоиться? — не выдержав, подскочил на своем месте Чонгук, теперь садясь на диван, не откидываясь на его спинку в напряжении. Он только сосредоточенно смотрел застигнутому врасплох Тэхену прямо в глаза, пытаясь передать взглядом всю свою ярость. Он вновь завелся с пол-оборота, но безмятежный тон Тэхена слишком сильно бесил его. В обычное время он обожал голос своего хена, но только не тогда, когда они говорили про возможные опасности его работы. — Почему ты все время переводишь все на себя? — устало спросил Тэхен, с лица которого улыбка пропала, казалось, безвозвратно. Он ужасно не хотел этого, но после целой рабочей недели, после того, как Чонгук столько дней подряд трепал ему нервы, на что он ни разу не среагировал, у него больше не осталось сил терпеть и отмалчиваться. — Что значит на себя, хен? — недоуменно выгнул бровь Чонгук, немного не ожидавший того, что хен станет внезапно таким серьезным. — То и значит, — Тэхен отложил в сторону компьютерную мышь и уселся на полу в позе лотоса. — Каждый раз, когда мы обсуждаем мою работу, ты будто не слышишь ничего, что я тебе говорю. Ты думаешь, я не знаю, что это может быть опасно? Я знаю. Но выходить из дома тоже опасно. Как и сидеть в нем. И я не хочу жить, подчиняясь страхам, если, когда я их отбрасываю, мне приносит удовольствие то, чем я занимаюсь. Можешь ли ты это услышать наконец? Мне нравится. Я люблю свою работу. Я люблю помогать другим. Мне нравится видеть счастливые лица людей, когда мы находим их пропавших родственников, когда устраняем угрозу их жизни, даже когда котенка с дерева снимаем. Потому что тогда моя жизнь становится ненапрасной. И я хочу прожить ее именно так. Может, она будет короче, чем у других. Но я хочу постараться успеть сделать так много полезного, как только смогу. — И тебе плевать на то, что я в это время сижу дома, жду тебя и места себе не нахожу? Я правильно понимаю? — прищурился Чонгук, скрещивая руки на груди. — Ну вот опять, — вздохнул Тэхен. — Я просто поражаюсь тому, как ты умудряешься все прослушать, а потом извернуть по-своему. Конечно, я не хочу, чтобы ты волновался. Но как я могу на это повлиять? — Ну не знаю, хен, — возвел глаза к потолку Чонгук, притворно задумавшись. — Может, уйдя со своей дурацкой работы? — А дальше что? Перестанешь выпускать меня в магазин? А то вдруг по дороге до него меня машина переедет, — скептически изогнув бровь, уточнил Тэхен. Он все еще немного пытался заставить себя заткнуться и не доводить все до настоящей ссоры. Но в глазах Чонгука он видел непоколебимую решимость продолжить спор, и потому и сам никак не мог успокоиться. — Вот не надо только утрировать! — воскликнул Чонгук, постепенно переходя на повышенные тона. — Я говорил тебе. Но если ты так хочешь, могу повторить снова. Твоя работа заведомо является более опасной, чем практически любая другая. А ты даже не хочешь подумать о том, чтобы снизить риски! — А зачем? Чтобы ты меньше волновался? — Да! Это что, слишком недостойная причина, чтобы на нее вообще внимание обратить? — обиженно спросил Чонгук. Все это время он чувствовал только то, как Тэхен неизменно заботился о его чувствах, так что он оказался совершенно не готов к тому, что хен начнет давать ему отпор. — Как ты можешь быть таким эгоцентриком? — Это я эгоцентрик?! — Чонгуку казалось, что у него полопались все капилляры в глазах, так сильно он был возмущен обвинением Тэхена. — Я вообще-то о тебе беспокоюсь! Раз уж ты не в состоянии озаботиться такими вопросами. — Да что ты. А то мне показалось, что тебя волнует только то, что будет с тобой, если меня вдруг рядом не окажется. Скажешь, что я не прав? Ты не поэтому так переживаешь? — голос Тэхена все еще оставался ровным, но это стоило ему глубоких следов от ногтей на ладонях. Как и во всех стрессовых ситуациях. Он не умел кричать и бить стены кулаками в приступах ярости. Он всегда продолжал говорить спокойно и даже довольно тихо. Но это никак не отменяло того, что в то же самое время внутри него бушевала настоящая буря. — Я… — Чонгук на секунду запнулся, но тут же взял себя в руки. — Вовсе нет. Просто я считаю, что живым ты принесешь гораздо больше пользы. И я не хочу смотреть на то, как ты сам ни во что не ставишь собственную жизнь, — Чонгук все же поднялся на ноги, чтобы начать ходить по всей гостиной в безуспешной попытке успокоиться. На самом деле ему даже не стоило пытаться. По опыту он знал, что в ближайшие минут пятнадцать будет только сильнее расходиться. — Но я и сейчас живой. Почему ты сразу думаешь о плохом? — Я думаю не о плохом, я просто думаю! Видимо, в отличие от тебя. Как вообще ты можешь быть таким беспечным? И… — Чонгук задохнулся в возмущении. — Ладно. Тебе на себя все равно. Но и на меня тоже, да? Мои чувства для тебя совсем ничего не значат? — то, что он сейчас говорил… Чонгук еще никогда не чувствовал себя таким жалким. Даже когда его заставляли обслуживать за раз несколько альф, даже тогда жалость к себе не занимала почетное первое место в списке его эмоций. Тогда он скорее ненавидел тех, кто делал это с ним. Но Тэхена он ненавидеть не мог. Даже если злился на него. Но сейчас даже это не имело такого значения. А вот то, как он был вынужден признавать собственные ощущения, говорить с Тэхеном о том, что вообще-то являлось запретной темой, ведь его хен никогда не будет воспринимать его так, как ему бы хотелось. Вот, что окончательно втаптывало его в грязь. — Да с чего ты это взял, Куки? — Тэхен тоже встал с пола. На всякий случай. Он несколько раз наблюдал за истериками Чонгука и немного боялся того, чем все могло закончиться на этот раз. — С того, что ты отказываешь даже подумать о том, чтобы все бросить! — практически прокричал Чонгук от собственного бессилия. Сколько бы он ни возмущался, это как будто не могло вывести Тэхена из себя. Его хен смотрел на него строго, но не более того. Ни злости, ни ярости, ни гнева, ни одной из этих эмоций Чонгук не видел на его лице. И это было чем-то новым для него. Джинен уже давно бы осыпал его пощечинами, а потом вошел бы в него насухую для остроты ощущений. Чимин уполз бы в спальню, избегая разговора. А Тэхен все только стоял напротив него и отвечал ему спокойно. И Чонгук понятия не имел, как нужно было на это реагировать. Он никогда прежде не сталкивался с тем, чтобы его так внимательно слушали. — Я говорю тебе о том, что волнуюсь, но тебя это совершенно не заботит! — Потому что я понял для себя, что хочу прожить свою жизнь так. Но это не значит, что мне все равно на тебя. Куки… — Тэхен в сотый раз за вечер вздохнул, пытаясь успокоиться. Но, к сожалению, самым сложным все равно было не это. Труднее всего было не сказать Чонгуку, как он на самом деле к нему относился. Когда Чонгук носился по его гостиной, такой насупившийся и немного покрасневший. Как можно было продолжать сдерживаться, чтобы не подойти, не обнять его и не прошептать на ухо, как сильно он на самом деле был влюблен в него?.. — То, о чем ты меня просишь… Ты должен понять, что я так не могу. — А кто сказал, что я прошу? — Чонгук резко застыл на месте, вдруг осознавая, что, кажется, у него все же имелся рычаг давления на хена. Было ужасно низко с его стороны вспоминать именно сейчас об их уговоре с Тэхеном. Но других способов повлиять на хена он не знал. — Я тебе прямо говорю. Хочу, чтобы ты ушел со своей работы и устроился на нормальную. Я хочу, чтобы ты был в безопасности. Хочу, чтобы ты жил как можно дольше и… — «и оставался рядом со мной». — И я не собираюсь мириться ни с каким другим исходом, понятно? Я не буду сидеть и смотреть, как ты уничтожаешь самого себя. А если ты не прекратишь, тогда… — Чонгук набрал побольше воздуха в легкие. — Я уйду от тебя! — и чтобы сделать свою угрозу более весомой, Чонгук направился к шкафу, куда убрал свою спортивную сумку. — Ты это несерьезно… — Более чем! Я это серьезно, хен! Ты не слушаешь меня, не заботишься обо мне, не думаешь о том, как я себя чувствую, так зачем я должен оставаться здесь? — спешно закидывая в сумку свои вещи, тараторил Чонгук. Ему едва хватало воздуха и он задыхался так, будто плакал несколько часов. В сущности до этого было и не так далеко. Он и сам не сразу понял это, слишком увлекшись тем, чтобы кричать на Тэхена, но теперь тяжелый ком поднимался все выше по его горлу, сколько бы он ни пытался сглатывать его, оттягивая неизбежное. — Зачем я должен сидеть здесь, никому не нужный? Это потому что я готовлю для тебя, да? Тебе удобно, чтобы я тут жил? Чтобы убирался, стирал, вел хозяйство. Ну еще бы! Завел себе ручного омегу и рад. Когда надо свистнул и почесал за ухом, когда нет — толкнул ногой в угол. А я не вещь! У меня тоже чувства есть. И я хочу, чтобы с ними считались. А все только плюют на них и смеются надо мной. По-твоему, я такой смешной, хен? — уже не скрывая слез, Чонгук обернулся к Тэхену, стоявшему в паре метров от него. — Я был прав, да? Я заслужил только это? — Нет… — тихо ответил Тэхен, лишь качая головой. Когда Чонгук только ринулся к шкафу, первым его порывом было схватить омегу за руку, затащить в свою комнату и оставить его там подумать хорошенько о своем поведении. Очевидно, разговаривать с ним, когда Чонгук находился в таком взбудораженном состоянии, было просто невозможно и не имело никакого смысла. А еще Тэхен являлся ярым противником любых криков и оров, потому что так проблемы не решаются. Он прекрасно знал, что единственным способом было просто спокойно все обсудить, и потому был уверен в том, что сможет резко прервать Чонгука, вырвать дурацкую сумку из его рук и отправить его приводить себя в порядок. С любым другим человеком он бы так и поступил. Потому что он не терпел истерик и считал, что должен был жестко их пресекать. С любым человеком в мире, кроме Чонгука. Потому что стоило ему раз заглянуть в глаза совершенно разбитого омеги, как вся его решимость в своих намерениях тут же испарилась. Он чертовски сильно устал, у него болела голова от звонкого голоса Чонгука, ему ужасно хотелось вернуться в состояние покоя, а еще показать, кто тут был альфой и с чьим мнением должны были считаться все присутствующие. Но вместо того, чтобы пойти на поводу у своих желаний, он в который раз выбрал позаботиться о Чонгуке. Потому что, к его огромному удивлению, это казалось чем-то совершенно естественным. — Иди сюда, Куки. — Что? — Чонгук замер, наклонившись над одной из полок, с которой собирался вытащить свои постиранные, но еще непоглаженные рубашки. Слезы катились из его глаз, а в ушах шумела кровь. Так что он действительно не расслышал уверенный, но все же шепот Тэхена. На самом деле, несмотря на то, что он уже увидел, он все равно подсознательно ждал, что Тэхен поступит с ним так, как это делали с ним его предыдущие альфы: уйдет или побьет. Конечно, он больше ставил на первый вариант. Тэхен однажды сказал, что никогда не ударит его, так что второе, пожалуй, входило в список невозможных вещей. Но вот оставить его одного Тэхен, наверное, мог бы?.. В конце концов он тут говорил не особо приятные вещи, на самом деле не имеющие ничего общего с реальностью, так что даже не смог бы обвинить Тэхена в том, что тот бы сделал это. Правда, дыра в его груди разрослась бы до невероятных размеров, потому что ему нужен был кто-то рядом, ему нужно было чувствовать, что его не бросили. Но к такому обращению ему было давно не привыкать. — Подойди ко мне, Куки, — повторил Тэхен, едва удерживая себя на одном месте. Все тело так и чесалось от желания самому сократить расстояние между ними и вцепиться в Чонгука, но он не хотел ни к чему принуждать своего омегу. Он хотел, чтобы Чонгук делал все исключительно по своей воле. И если Чонгук сказал бы ему, что хотел от него уйти, он бы отпустил его. Он бы разбил руки о стены вопреки своим убеждениям, но отпустил бы Чонгука. Он бы все сделал ради него. — Хен, что ты хочешь? — всхлипывая, Чонгук все же ухватился за протянутую ему руку Тэхена. Неужели сейчас бета в очередной раз разобьет стереотипы в его голове и докажет, что не все пытаются сбежать от проблем или задавить их? Неужели еще остались люди, которые были способны что-то решать, не оказывая ни физического, ни психологического давления?.. Чонгуку было сложно в это поверить. Но когда он видел каким расстроенным выглядел Тэхен, который все равно не высказывал своих претензий, не ругал его, не обвинял во всем на свете, а просто говорил с ним и слушал его, верить было немного легче. — Прости, Куки, — Тэхен крепко вцепился пальцами одной руки в плечо Чонгука, словно боясь, что тот может ускользнуть от него, а второй погладил его по щеке. — Прости, если я заставил тебя думать, будто ты нужен мне только потому, что так проще жить, следить за домом и для прочей ерунды. Мне очень жаль. И я хочу, чтобы ты знал, что это совсем не так. Мне нужен ты. Не для чего-то, а просто. И да, ты очень вкусно готовишь, но каждый вечер после работы я могу думать только о том, как приду домой, а тут ждешь меня ты, и как чудесно мы проведем вместе несколько часов. И я… — Тэхен очень надеялся, что Чонгук после таких его признаний не решит, что он совсем спятил, и не соберется сбежать от него, сверкая пятками, что было весьма ожидаемо. Но ему нужно было наконец сказать вслух то, что он чувствовал. — Мне очень жаль, что моя работа так тебя беспокоит. Если хочешь, давай обсудим это как-нибудь. Но пока я просто хочу, чтобы ты знал, несмотря на то, что я назвал эгоцентриком тебя, настоящий эгоист тут только я. Потому что я не хочу отпускать тебя. И я буду очень рад, если ты останешься. Потому что я даже представить себе не могу, что снова буду жить один, что тебя здесь не будет, что мы не будем спорить из-за ерунды и драться за последний сэндвич. Я хочу, чтобы ты был в моей жизни. А еще больше… — Тэхен облизнул пересохшие губы, смотря прямо Чонгуку в его слезящиеся глаза, в которых он читал столько безоговорочного доверия, что не простил бы себя никогда, если бы подвел своего омегу. — Я хочу, чтобы ты тоже этого хотел. Но если ты думаешь, что тебе будет лучше уйти… Тэхен громко ойкнул от неожиданности, когда Чонгук вдруг навалился на него всем телом, не позволяя договорить и чуть было не повалив на пол. — И ты прости, хен, — извинение так легко сорвалось с губ Чонгука, что он даже и сам этого не заметил, сосредотачиваясь на том, чтобы покрепче прижимать Тэхена к себе. Ему до ужаса, до то и дело сжимающихся в кулаки рук, а еще до позорных стояков не хватало прикосновений его хена. И он собирался воспользоваться по максимуму выпавшей ему возможностью. — Я просто… — Чонгук снова всхлипнул, елозя носом по плечу Тэхена. Он был таким дураком. Зачем-то кричал и бросался обидными обвинениями, истерил, когда его хен заслуживал совершенно иного. И Чонгук не думал, что это будет так просто, но все равно пообещал себе сделать все возможное, чтобы подобного больше не повторилось. Его истерики никогда ни к чему хорошему не приводили. Они разрушили его отношения с Чимином, вынуждали Джинена лупить его неистовее обычного. А Тэхен… Тэхен все равно только извинялся перед ним и утешал его, будто ему одному тут было больно. И Чонгук считал, что он был просто обязан измениться ради такого хена. — Я так сильно боюсь за тебя. Ты себе не представляешь. Я знаю, это… — Чонгук собирался сказать жалко. Он думал об этом еще несколько минут назад. Но в руках Тэхена он себя так не чувствовал. Он не чувствовал, будто хену он был безразличен, будто все его переживания в который раз столкнулись бы лишь с глухой стеной равнодушия. Нет. Тэхен только что признался в том, что тоже нуждался в нем. И это повышало самооценку Чонгука в миллионы раз. Он понятия не имел, чем такое заслужил, но, если он был нужен хену, он должен был оправдать его ожидания. — Неправильно, — наконец сделал выбор Чонгук. — Неправильно пытаться манипулировать тобой и ставить тебе свои условия. Я правда понимаю. Но я… — Чонгук громко шмыгнул носом и закусил губу. Ему так не хотелось ни о чем говорить. Только не тогда, когда Тэхен так нежно водил руками по его спине и притягивал к себе еще ближе. Но он должен был. — Я слишком сильно привязался к тебе. Никто никогда не вел себя так со мной. Никто меня так не слушал. И я просто не могу никак привыкнуть к тому, что ты делаешь все это для меня просто так. Поэтому я злюсь и раздражаюсь, и говорю тебе всякие гадости, чтобы оттолкнуть и не сталкиваться с новыми чувствами, но, честное слово, хен, я так вовсе не думаю о тебе. И я… Я не хочу быть эгоистом. Только не с тобой. И в то же время именно с тобой у меня по-другому не получается. Чонгук снова заерзал у него на плече, устраиваясь поудобнее, а Тэхен все только крепче жмурился, пропитываясь голосом своего такого потерянного омеги. Он не понимал, как Чонгуку всегда так легко удавалось делать его таким сентиментальным, но сейчас ему казалось, будто ничего вокруг них больше не существовало. Еще через пару минут он отпустит Чонгука, отправит его умываться, а сам поставит чайник, чтобы они все же посмотрели забавную комедию. А в понедельник он снова пойдет на работу и, вернувшись с нее, возможно, опять встретит недовольного, хмурого Чонгука; они снова поцапаются, и он вновь задумается о необходимости серьезного разговора. Но это все будет потом. А пока был только он и Чонгук в его руках. Маленький, дрожащий, плачущий, нуждающийся в том, чтобы его наконец согрели и позволили не стыдиться собственных чувств. Тэхен думал, что плевать ему было на его работу и на любую другую тоже. В его жизни появится смысл, только если он сможет дать Чонгуку то, что тому было необходимо.