Спидибой

       Иккинг безынтересно наблюдал за чирлидершами, что умудрялись крутить свои сальто и шуршать яркими помпонами даже во время перерывов между занятиями. Откуда в них столько энергии? Хотя, если и говорить об «энергичности», то под это описание больше всего подойдет Астрид, которая поспешно выводила буквы в маленьком блокноте, записывая предыдущий ответ Хэддока на ее вопрос. Сегодня Хофферсон была чересчур любопытна, точнее, ее было очень много. Буквально после каждого режущего слух звонка с урока, она подлетала к шатену и принималась перечислять свой список вопросов. Подсаживалась на перемене и задавала парочку интересующих её вопросов, на которые гонщику приходилось отвечать с явной неохотой и под прожигающим пристальным взглядом Каллена из другого конца класса. Сама блондинка этого, кажется, и не замечала, а вот стритрейсеру приходилось сидеть под воображаемым прицелом Йоргенсона, что будь у него реальный пистолет в руках, без сомнений бы спустил курок и наградил «Рыбью кость» шальной свинцовой пулей в лоб. «Сморкале» не нравилось, что кто-то по типу Иккинга находится со старостой в опасной близости, где за узкой партой их плечи могли случайно и соприкоснуться. Хэддоку от этого ни тепло ни холодно, а вот, увидь это атлет, тут же превратился бы в Орка и пошел знакомить лицо шатена со своим кулаком. А вот драться с Йоргенсоном — последний пункт в предсмертном списке желаний гонщика.        Но если «Сморкалу» ещё можно было пережить, то Хофферсон нет. Отмазаться от ее настойчивости не выходило, что неимоверно бесило стритрейсера. Даже говоря ей прямым текстом, что пора немного отвалить от него — не помогало. Астрид продолжала подлавливать парня в более укромных местах учебного заведения, как сейчас — она без проблем нашла его около старого автомата с быстрорастворимым кофе, где «латте», «американо» или «капучино» были буквально на один вкус. Словно в эту двухметровую машину насыпали мешок самого дешевого кофе из супермаркета и из него же заваривался весь предложенный на табло список напитков. Горячий шоколад был настолько же горько-кофейным, как и все остальное, а от ужасных размолотых кофейных зерен вязало серединку языка. Гадость редкостная, но «кофе-шопа», уж извините, у них на территории школы не было и всем кофеманам приходилось давиться этим.        В руках Иккинг держал картонный стаканчик наполовину выпитого горячего напитка, который он хорошо удобрил сахаром, но приятного вкуса все равно добиться не смог. Он стоял под крышей здания во дворе, напротив спортплощадки, оперевшись плечом на тот самый автомат, а рядом прислонившись спиной к прохладной стене, чиркала ручкой на бумаге Астрид.        — Последний: Что ты ненавидишь? — оповестила об окончании «интервью» Хофферсон, давая финальный на сегодня вопрос.        Даже думать долго не пришлось.        — Навязчивость и философов, — ответил Хэддок, оттопырив два пальца.        — Философов? — изогнув бровь, переспросила блондинка у шатена, который на нее даже не смотрел. — А что с ними не так?        — Высказывания — они раздражают. Хочу сам понять жизнь, а не опираться на мнение людей. Слышала — «Глупый учится на своих ошибках, а умный на чужих»? Здесь тоже самое. Допущу столько ошибок, сколько посчитаю нужным, чтобы сложить собственные выводы. Мнение остальных — да в задницу их! — и на этих словах, он одним глотком пригубил кофе, смял стаканчик и бросил его в урну.        Отлипнув от автомата, парень пошел в сторону дверей в кафетерий, чтобы через него попасть в нужный коридор. Сунул руки в карман на толстовке, а староста поспешила за ним, чтобы уточнить его последний ответ.        — Это называется «опыт», — сказала одноклассница, когда гонщик легкой рукой толкнул створки дверей и зашел в просторное, светлое помещение, устеленое кафелем, с высоким потолком, где витал запах еды, не всегда съедобной, надо сказать. — А если твой «опыт» требует переступить закон — сделаешь это? — наверное, это было уже ее личное желание узнать правду у стритрейсера, нежели простой опрос для исследования.        Иккинг казался Астрид весьма скрытным человеком, за тенью которого скрывается очень много интересных подробностей, и это будило любопытство. Она знала, то есть, смогла узнать, что Хэддок предпочитает чтение книг, нежели просмотр фильмов. Говорит, что кинематограф не цепляет, не впечатляет, сколько бы он не просмотрел фильмов, какие жанры бы не видел. Все одно — письменные издания намного лучше и Хофферсон была уверена, что дома у парня хранятся стопки самых разных томов, считая и философию, которую он так лютует. Наверняка, временами читает текст на пожелтевших страницах какого-нибудь Руссо* и недовольно фыркает, при виде очередного высказывания, которое ему так и хочется опровергнуть. И это было бы занимательно, увидеть раздраженную баталию шатена с самим собой, когда он ходит кругами, цокает языком и трясет многострадальной книжонкой, называя величайших «идиотами».        Скорее всего, в этот момент из гонщика бы так и била через край жизнь, эмоции, которые так хотелось узреть. В глазах стритрейсера отражалась не столько мудрость, сколько жизненный опыт, что он старался проходить сам, не опираясь на чьи-то слова. Ему действительно было глубоко плевать на мнение чужих — он слушал только себя, доверял только тому, что видит сам. Единственный, кого Иккинг был в силах выслушать, конечно же, была Айри, о существовании которой блондинка не знала, но она предполагала, что хоть какая-то компания у него должна быть.        Сколько же тайн хранит Хэддок за этой маской отрешенности?        Шатен остановился, а затем улыбнулся, расплываясь в такой широкой загадочной усмешке, что Астрид буквально прочла утвердительный ответ в этом выражении. Это ее достаточно изумило, но где-то на задворках сознания она предполагала подобное, хотя с трудом верила. Но парню снова удалось поймать на ее же дотошности.        — Опыт — есть опыт, — только и всего произнес гонщик, а потом пошел дальше, оставляя Хофферсон позади.        «Наивная Хофферон. Если бы только знала, что я уже преступил через закон — как бы отреагировала?» — подумал стритрейсер, уходя вглубь узких коридоров школы.

***

       Было смешно наблюдать за косыми взглядами, которые Астрид невзначай кидала на Иккинга. Наверно, ответ произвел на нее большее глубинное впечатление, чем показалось на первый взгляд. Знал бы он, какой механизм мышления блудит в голове Хофферсон уже битый час. Склейка неожиданной новости о ее однокласснике не давала того покоя, что ей требовался для учебы. Химия — и от урока одно только слово, а в руках даже пробирки долго не задерживались. Блондинке не удавалось сосредоточиться, все думала и думала о словах Хэддока, что-то сравнивала, переосмысливала, а потом снова кидала внимательный взгляд на шатена, что абы как смешивал реагенты, без той кропотливой аккуратности, которая требовалась в столь опасном действе. Лишнее движение и глядишь, что-то взорвется**, но с тем набором жидкостей из менделеевской таблицы — было маловероятно, только если не поджечь это адское месиво.        Так что химия прошла мимо, поэтому Зейре приходилось действовать с разноцветными колбочками самой, пока подруга пребывала где-то в размышлениях. Нужной реакции напарницы достигли только под звонок и на скорую руку записали итоги в тетрадь, которые потом сдали их молодой преподавательнице, у которой на уме были только свидания с ее парнем, а не химические знания и сложные вычисления. Учительница, кстати, слиняла, когда отстрелялась с их классом — последним в ее расписании на сегодня и оставила все двери открытыми. Входи — не хочу.        Теперь старшеклассников ожидал обеденный перерыв, в который, буквально, все ученики ринулись в кафетерий. Стритрейсер не был голоден, просто пошел, чтобы успокоить свой желудок хоть чем-то съестным, а вот староста, казалось, за всеми своими думами сожгла в себе все калории и в ней проснулся дикий аппетит.        В зале столовой оживленно, длинные столы занимаются людьми, у стойки раздачи скапливается очередь и к сэндвичам Хэддоку удается прорваться только через минут десять после продолжительного трезвона с урока. Повара привычно косятся, когда замечают знакомого парня в капюшоне с таким выражением, будто он ест приготовленное от безвыходности. Они вообще так недовольно смотрят на всех, особенно на неформалов с крашеными волосами, необычной одеждой, пирсингом или чем-то подобным. Ворчат о нынешней молодежи, их «юношеском максимализме», кричащих натурах, попытках ярко выделиться на фоне других. В общем, привычное «А в наше время такого не было…», побуждающее в шатене только закатить глаза и вякнуть им: «Заткнитесь» на их непонимание современности.        Гонщик привычной тенью скользнул по кафетерию, примечая свободные места. Все угловые столы заняты, поэтому развалиться где-нибудь в самом отдаленном месте — варианта нет. Вот непруха. Пришлось сеть напротив панорамных окон, открывающих вид на всю ту же спортплощадку. Как только стритрейсер опустился на выбранное место, некоторые отсели чуть в сторону. Будто он чумной, черт возьми! Но подобное поведение окружающих его не волновало, привык, да и срать, как они реагируют на него. Главное, что не пристают, не докапываются, не ставят видимые стрелки на Иккинга, мол: «Смотрите — «Рыбья Кость» ест человеческую еду!».        Одиночество и музыка составляли Хэддоку прекрасную компанию за обедом. Этого прекрасно хватало и он всеми силами надеялся, что проходящая мимо Астрид посмотрела на него просто так, а не обдумывала то, подсесть к нему или же нет? Дайте ему хотя бы поесть спокойно, без лишних глаз, ушей, чужого присутствия и прочего. Шатену и так кажется, что в последнее время посторонних, обращающих на него внимание стало больше. И все из-за слухов о сочинении по социологии, и он ещё не раз вспомнит об этом, припоминая самому себе причину стольких проблем. Казалось, все должно было бы утихнуть уже через неделю, но нет же — если раньше эту тему обмусоливали по кругу все, кому не лень, то сейчас гонщик просто ловит молчаливые взгляды.        -… А затем мы поехали к его родителям… — весело щебетала какая-то старшеклассница, рассказывая последние новости своей личной жизни подруге и именно в этот момент, идущий ей навстречу витающий в облаках парень, запутался в своих собственных ногах, задел боком и наполненный до краев стаканчик, соскользнул с её подноса и опрокинулся.        Угадайте на кого. Из-за того, что девушка дернула рукой, стакан упал именно в том месте, где сидел стритрейсер. Кофта на его спине запестрила мокрым отпечатком, старшеклассница испуганно взвизгнула, шокировано раскрыв губы, измазаные клубничным блеском с блестками. У свидетелей этого «великолепного» фиаско, перехватило дыхание, в плохом смысле, а Иккинг застыл, чувствуя, как вода спешит просочиться сквозь темную ткань, прямо на футболку. Это не карма, но ситуация дерьмовая. Он обернулся, чтобы посмотреть на этого криворукого недотепу, что не может удержать в своих дырявых ладонях гребанный стаканчик и на глаза попалась только перепуганная девушка, которая что-то лихорадочно лепетала, бегая глазами по всему живому.        — Господи! Прости, я не нарочно! — послышалось от нее, когда Хэддок вытащил один наушник из уха и возвел на неё свой прищуренный, суровый взгляд. Она отдала поднос подруге и схватила с него несколько бумажных салфеток, сжимая их в дрожащих руках. — Сейчас все вытру! — поспешила исправить свою ошибку старшеклассница, не зная, как и притронуться к спине пострадавшего из-за неё парня.        «Этого ещё не хватало!» — промелькнуло в голове шатена и он остановил ее, отведя руку в сторону.        — Обойдусь, — бросил он и всем своим видом показал той, чтобы девушка просто поскорее от него ушла и не лезла почем зря.        — Ещё раз прости, — низко опустила голову виновница, чтобы больше не смотреть в эти пронзительные глаза и быстро утянула подругу чуть в сторону.        Это происшествие было не столь заметно среди гама царившего в столовке, но из-за того, что девушка начала панически что-то пищать, привлекло внимание. Это же сраная вода, а не кислота, так какого хера она вообще так распереживалась?! Правильно: Волнение — яд. И сейчас гонщик как никогда пожимает плоды чужой нелепой эмоциональности. Полный отстой. Казалось, хуже уже быть не может, но «Никогда не говори «никогда»…        — Хэддок-хэддок-хэддок… — с укором протянул такой знакомый голос, что будь у стритрейсера возможность — сблеванул бы на пол.        В зале повисла тишина, что разбавлялась перешептованиями и топором тяжелого шага. Он перетерпит это, он точно перетерпит это. Проглотит все тупые остроты, глупые нападки, неуместные усмешки и этот превосходящий взгляд. Срываться на такой мелочи бессмысленно. А Каллен как раз и был этой «мелочью», превосходящей только по комплекции.        Йоргенсон подошел к Иккингу и, видимо, ему было настолько невтерпеж поизмываться над ним, что не поленился прийти из другого конца кафетерия, потому что минуту назад толпа спортсменов громко развлекалась где-то у входа, а атлет уже был тут. Хэддок никогда не отвечал «Сморкале» на его грубости, только прожигал самым мрачным взглядом, на который был способен. Весь бледный, с синяками под глазами от недосыпа, нахмуренные брови, капюшон на голове, отбрасывающий тень на глаза и делающий взгляд шатена пронзительней до подкожных мурашек. Именно такой взгляд ненавидел Каллен больше всего и заводился ещё сильнее, когда видел. Только возбуждался Йоргенсон азартом, ему нравилось наблюдать, как гонщик злится, но молчит, ничего не предпринимая против атлета.        А стритрейсер на самом деле не гневался, мысленно он отметелил «Сморкалу» столько раз, что мог бы достигнуть умиротворения, словно буддийский монах в храме, что десятилетиями медитирует, получая такой же результат как Иккинг.        — Напугал бедную девушку. Не стыдно? — поинтересовался Каллен так, для галочки, а затем коротко хохотнул.        Все просто молча наблюдают боясь даже шелохнуться, то ли слишком интересно, то ли не хотят попасть по руку. Продолжать слушать этот бред Хэддок был не намерен и отвернулся, выбирая путь игнора. Может, сольется с пространством и станет невидимым или Йоргенсон потеряет всякий интерес и забьет. Но шатен чувствовал, что все так просто не кончится и ожидал какого-то выпада от одноклассника, пока щелкал треки в плеере.        «Сморкала» не обиделся на нежелание гонщика к беседе, а только предвкушающе скалясь, откупорил принесенную с собой бутылку воды.        — Это всего-лишь вода, — произнес Каллен, стритрейсер оторвал взгляд от тусклого дисплея «МР3» и встретился своим тухлым взглядом с широко распахнутыми глазами Астрид, что сидела хоть и далеко, но четко напротив него.        Она с каким-то трепетом удивленного волнения пялилась на парня. Йоргенсон возвел руку с бутылью над покрытой капюшоном головой Иккинга. И в этот кульминационный момент, с широкой ухмылкой во все лицо, атлет перевернул содержимое. Под немой шок, из горлышка прозрачной пластиковой бутылки на сидящего парня хлынула водопадом ровная струя прохладной воды. Хофферсон испуганно прикрыла рот ладонью, а Хэддок даже мускулом не пошевелил, только прикрыл глаза, когда капли стали брызгать на ресницы. Толстовка окончательно промокла, впитывая жидкость, которая просочилась через ткань и макушка шатена благополучно намокла. Кожу освежило влажностью, по лбу струились тонкие дорожки воды, капающие с подбородка.        Потреся пустой бутылкой, в надежде, что оттуда волшебным образом пробьется сильным потоком родниковая вода, «Сморкала» неглядя отбросил пластик куда-то на стол, чуть не попав в какого-то сидящего старшеклассника.        — Видишь? — хмыкнул с чувством выполненного долга Каллен, замечая, как кофта гонщика темнеет от воды. — Неужели, разозлился на девушку из-за такой мелочи? — он склонился к неподвижному Иккингу, куда-то на уровень его уха и гадко протянул, улыбаясь во все зубы. — Мелочный Иккинг, — а потом взорвался хохотом.        Хэддок раскрыл глаза и на его лице отразился предельный холод, чью корку нельзя было бы пробить и атомным ледоколом. Его это не зацепило. Его это не зацепило! Столовую пронзило смешками. Кому-то действительно это «представление», а точнее «публичное унижение», казалось чем-то забавным, кто-то старался скрыть свой голос, прикрываясь рукой, сдерживая звонкое хихиканье, кто-то смеялся от безысходности, боясь, что если не сделает это — расправа настигнет и его. А кто-то, как Астрид молчал. Что было удивительно, она буквально испепеляла злым взглядом своего друга, не впечатленная этим «шоу», с силой сжимая в руках пластиковую вилку, что хрустнула надвое. Она злилась, но гонщик не мог сказал ей за это: «Спасибо». Это не её дело. Пускай не лезет. Все равно шутка гордо ушедшего обратно к себе за столик Йоргенсона — на уровне детского сада. Чужой смех давил на уши.        «Я теперь другой,        Они изменили меня,        Но я все еще считаю,        Что людей слишком много.        Я не могу их вынести,        Они терзают меня своими остротами.        Нет большего зла,        Чем биение их сердец.»***        Гонщик вытер рукавом толстовки влажное лицо. Мокрая одежда неприятно тяжелела. Он скинул капюшон и запустив пятерню в волосы, растрепал их. Обед благополучно испорчен. Не ясно каким образом, но перерыв закончился и звонок разнесся по всему зданию. Старшеклассники поспешно понабивали щеки, побросали подносы, повыкидывали мусор и стали проталкиваться сквозь двери столовой на ожидавшие занятия, боясь опоздать. Нечего было размусоливать, может, и успели бы неторопливо закончить дела.        Хмыкнув, смотря куда-то в потолок, Иккинг остался один на один с развернувшейся в зале тишиной. Кафетерий полностью опустел, давая парню ту самую секунду насладиться спокойствием. К черту уроки! Сегодня прогуляет, тем более, сделаем вид, что у Хэддока испортилось настроение от произошедшего или «его чувства задели и теперь он пойдет плакаться в подушку». Прыснув от собственных мыслей и прокрутив в голове все события на свой извращенно болезненный манер, где Каллен пытается самоутвердиться на его фоне перед остальными «крутыми ребятами», шатен засмеялся. Его смех отскакивал от стен, затем ухал куда-то вниз. Гонщик запрокинул голову и хохотал до тех пор, пока хватало силы лёгких.        — Йоргенсон — паскуда, — под конец горько сладостно протянул стритрейсер.        Потянув край толстовки вверх, Иккинг снял с себя заляпанную водными пятнами одежду, оставаясь в одной тёмно-синей футболке. Он проверил, не намокла ли она и ему повезло — абсолютно сухая. Из-за короткого рукава его руки оголились, была заметна видимая мышечная масса и ширина его мужских плеч. Не спеша допив апельсиновый сок (это, кстати, его любимый), Хэддок поднялся с места, закинул на спину низко свисающий рюкзак, повесил на правое плечо кофту и пошел вон из кафетерия. Дорога одна — домой.        Шаги шатена были бесшумны, подошва кед не издавала и звука на коридорном кафеле. Тихо. Как хорошо. Идя по зданию в гордом одиночестве, казалось, что он единственный его обитатель. Если бы случился Апокалипсис и человечество вымерло, гонщик был бы не прочь остаться один во всем мире. Однажды, Айри, видимо, насмотревшись фильмов с подобной тематикой типа: «Я — Легенда» с Уилл Смитом, задала ему два вопроса — Как бы ты отреагировал на постапокалиптическое одиночество? И чтобы ты делал? (Прилагались ли к сосуществованию зомби или другие выжившие — она не уточняла) Стритрейсер, конечно, как обычно, сначала не воспринял её буйную фантазию всерьез, но потом, недолго подумав, ответил: «Наслаждался тишиной, колесил по стране на байке, выживал, чтобы умереть с чувством, что боролся.» Более детально ничего вытянуть не удалось, все же не в его стиле задумываться о такого рода фантастике. Но, поставь она выбор между сюжетом «Безумный Макс: Дорога Ярости» и «Resident Evil», то лучше быть втянутым в первый вариант.        Неожиданно, проходя мимо кабинета химии, где у него до этого был урок, Иккинг услышал как кто-то надрывно долбит в дверь.        — Эй! Откройте! — крикнул парень на той стороне и нервно подергал ручку.        Непонятно из-за чего, но в химии заедала входная дверь, проблемы с замком, что блокировал разболтанную ручку, не давая ей опуститься до конца. Каждый в школе знал об этом, поэтому даже не ясно, что за идиот умудрился закрыться там. Директору нужно, наконец, сменить эту хрень, чтобы подобного больше не происходило. Запертый продолжал звать, чтобы его вызволили, а стоявший напротив Хэддок устало воздал взгляд потолку.        «Проигнорировать?» — маялся этим вопросом шатен, который не горел желанием вписываться в «освободители».        Простая людская доброта? Отзывчивость? Банальная помощь? Ничего такого внутри не екало. Скорее всего, гонщик прогнил до костей, раз без проблем может бросить кого-то в беде. Аж сам себе противен. Действительно — мразь.        — Вот дерьмо! — послышалось от закрытого в кабинете старшеклассника и через секунду учебное заведение пронзила противная пожарная сирена, разрезаюзая своей тонкой трелью все мыслимые и немыслимые частоты.        Догадаться, что происходит, было просто, особенно, когда неизвестный парень стал активнее долбить кулаком по двери и верещать о помощи. Значит, что-то натворил, так как из щели внизу тянуло гарью каких-то не особо ядовитых химикатов.        Из всех кабинетов повыскакивали люди и коридор стал заполняться шумом эвакуировавшихся. Не понятно, что взыграло в Хэддоке в ту секунду, но смачно чертыхнувшись, он с силой дернул за ручку и отпер дверь. Перед глазами предстал никто иной, как Зейн Торсон — гений математики и нуб во всех остальных науках. Он опешил, а шатен бросил мимолетный взгляд ему за спину. На столе стоят пробирки, из которых тонким столбом валил чёрный дым. Кто бы сомневался. Как так вообще вышло, гонщику даже знать не хотелось, но если рассказывать, то Зейн остался после урока, чтобы закончить с классным заданием, тем экспериментом. Намешал бурды, пытаясь найти нужные пропорции и достичь правильного результата, решил, с дуру, поджечь неведомую жижу зажигалкой (вдруг поможет), а там и гарь, и дым, и паника, что сейчас произойдет гребаный атомный взрыв, мать его. Иногда Торсон действительно был придурком, аж жаль его.        — Идиот, — фыркнул Иккинг и дернув парня в коридор, дал ему возможность скрыться среди нахлынувшей толпы школьников.        «Задирака», так получилось, шел рядом с Хэддоком и пялился на него так изумленно, будто шатен вдруг надел на голову шлем, достал не пойми откуда байк и перевоплотился на его глазах в «Ночную Фурию». Другое сравнение подобрать такому взгляду — гонщик не мог.        — Хэддок…        — Заткнись! — хотел уже было что-то сказать Зейн, но стритрейсер раздраженно рыкнув, дал ему знать, что рот лучше закрыть.        Спорить Торсон не спешил, а Иккинг небрежно подталкивал его сквозь толкучку на улицу. Сегодня — вторник, а если вспомнить, то каждый второй день недели после обеденного перерыва камеры в школе отключают для проверки системы записывающего сервера. «Задираке» повезло — никто не узнаёт, что тем горе-поджигателем был он.        «И какого черта так запарился?! Бесит!» — тряхнул головой Хэддок, когда поймал себя на мысли о удачном побеге одноклассника с места преступления.        Эти мысли ему не нравились. Неужели в нём ещё трепыхается что-то человечное? Бред! Уж лучше петлю на шею затянуть, чем расстилаться в добродетели перед другими.        Учителя вывели учеников на улицу, сразу почувствовался майский теплый ветерок, греющее кожу лучами солнце. А также невольная свобода, ведь после такого старшеклассников должны отпустить домой, пока приедут пожарные и все проверят. Молодежь не могла не радоваться пропускам уроков, но перед этим каждый считал своим долгом узнать, от чего весь этот шум. Кто-то сказал, что горит кухня кафетерия, кто-то, что проводка заискрилась, а кто-то видел сквозь открытую дверь кабинета химии дымящиеся реагенты. И так слухи пошли по цепочке, стараясь найти адекватное объяснение произошедшему, поэтому толпа рассасываться не намерена. Даже если на город будет падать метеорит, то население будет просто снимать приближение космического тела на телефон, транслируя в интернет, как делала сейчас с этим недопожаром. Люди…        Среди школьников Зейра нашла брата и тут же кинулась с расспросами — почему отсутствовал на только что сорвавшимся уроке и не его ли это рук дело? Торсон, — язык его без костей, как у сестры, — неперебиваемым потоком выдал все и, было не удивительно, когда в конце его эмоциональной речи, разбавляемой активной жестикуляцией, эти двое, а также стоящая вместе с ними Астрид, посмотрели в сторону стоявшего неподалёку Иккинга, удивленно вскинув брови. Хэддок бездумно смотрел на перепуганных преподавателей, что носятся туда-сюда, обзванивают пожарных, полицию и узнают друг у друга причину внезапного возгорания.        Хофферсон впечатленная рассказом «Задираки» была не менее поражена, когда заметила шатена в расслабленной позе, будто ничего и не произошло, а главное — он снял свою мешковатую кофту. И верьте — не верьте, но в одной футболке, что, на глаз, была точно его размера он выглядел более… Мужественно. Даже росло, выпрямил спину и словно стал на пару сантиметров выше. Ушла вся эта неказистость, сутулость, часть его мрачной личности. Будто другой человек. Конечно, Иккинг потерпел не такие уж кардинальные изменения, но на памяти блондинки просто так он футболку или майку не носил. Может, она просто преувеличивает и у нее разыгралось воображение, но побыв в ним всего капельку, староста могла сказать наверняка — он не «Рыбья Кость». Либо не тот, за кого себя выдает, либо просто что-то скрывает за своей хмурой натурой.        «Я должна это узнать… — подумала Астрид, а потом сразу же добавила, отводя взгляд от Хэддока. — … Ради сочинения».        Шатен краем глаза поймал этот внимательный, заинтересованный, пронизывающий взгляд, словно на нём, как минимум, нарисована карта сокровищ, но никак не отреагировал. Сегодня и так выдался трудный день, хотелось поскорее отправиться домой и просто запереться в комнате, чтобы утонуть в желанном одиночестве. Просто лежать на полу, среди порванных книг философии и продолжительно пялиться без единого движения в серый потолок. Раздумывать, загоняться, захлебываться в собственных мыслях, может, даже проклинать самого себя, впадая в транс от кассетных записей песен. А потом смеяться как сумасшедший от возникших выводов в голове. Вот почему он ненавидит философию — у него она своя, сотканная из безумия.        В кабинете химии распахнули окно, чтобы выветрить дымную завесу на улицу.        «Я бы вошёл в пламя,        В пламя.        Я бы вошёл в пламя,        В пламя,        В пламя.        Я смирился с тем фактом, что никогда не изменюсь        И это просто прекрасно, я нахожу утешение в боли.        Я не возражаю против тьмы, она приятна глазам.        Я молюсь, чтобы хоть что-то заставило меня почувствовать себя живым.»****        Раздаётся в наушниках.        «Пора домой…» — думает шатен и разворачиваясь, уходит прочь с территории школы одним из первых.