***
В городе обитала ночь. День уступил темному времени суток свои владения. Над старыми заводами царил привычный шум. Иккинг наблюдал за происходящей подготовкой к заезду и развлекавшимися людьми, так как сегодня приехал раньше назначенного времени. Среди пестрой толпы он старался углядеть знакомый цвет волос и черты подруги, но даже к началу гонки она не появилась в поле его зрения. Возможно, опаздывала, но подобное было не в стиле Айри, особенно, если дело касалось стритрейсинга. Казалось, что пепельноволосая была здесь завсегдатаем, не пропуская ни одного заезда, поэтому без нее стало непривычно. Скоро будет дан старт, а на трассе показался только знакомый Хэддоку белый байк с голубой подсветкой. Сначала, он слегка удивился, вскинув бровь под шлемом, когда среди своих соперников увидел Джека. Мэш объяснил, что он — назвавшись «Ледяным Джеймсом» — решил поучаствовать в заезде, а порекомендовала его никто иная, как Айри. Оказалось, что Джеймс — это его старое и настоящее имя, которое пепельноволосый сменил давным давно и уже не использует. Приписать же себе псевдоним «Ледяной Джек» парень не хотел, скорее всего потому, что его девушка, обожающая тот нашумевший мультфильм от «DreamWorks» с одноименным главным героем в нем, часто сравнивала его с этим самым персонажем. Говорила, что ее Джек, в их школьные годы, похож на «Фроста», как две капли воды и не могла не забавляться этой схожестью. Саму подругу Спидибоя он не привез, поэтому тоже задавался вопросом: Где Айри? Видимо, парочка должна была приехать раздельно и пересечься уже здесь. «Ночную Фурию» в лице шатена Джек не узнал, также как и того «старшеклассника с «Ямахой» из мастерской, что не могло не заставить Иккинга облегченно выдохнуть. «Ледяной Джеймс» уже хотел набрать на мобильном знакомый ему номер невесты, чтобы спросить, где она пропадает, но гудок позвал их на старт. Мотоциклы припарковались в ровный ряд у начертанной белой линии. Пальцы владельца мастерской нервно сжимали рукоять руля. Давно он не гонял в такой атмосфере, а еще в душе хлестало какое-то странное предчувствие и волнение. То ли от подкатывающего адреналина, то от холодного переживания за Айри. Сквозь гам послышался телефонный звонок, на который Хэддок обратил внимание, аккуратно скосясь. Это был мобильный Джека, который он сразу же достал из кармана кожаной куртки и увидев контакт на дисплее, тут же снял шлем и поднес смартфон к уху. — Да? Ты… — не успел парень и толком что-то сказать, как на том конце провода его прервали, а затем его лицо моментально исказилось в ужасе. Широко распахнутые от шока голубые глаза сменились на несдержанный рык, напоминающий подстреленного хищника. Трясущимися руками владелец мастерской убрал мобильный обратно, воздвиг на голову шлем и выкрутив ручку байка с такой силой, что казалось, от его напора она просто сломается, громко проскрипел колесами, поднял пыль, развернулся и рванул в противоположную сторону от трассы на выезд. Из мотоцикла Джек выжимал все и свист удаляющегося транспорта пронзил все вокруг. Шатен проводил его озадаченным взглядом, подкидывая в памяти образ перекошенного отчаянием Джека. Это было очень странно. Гонщик попытался не придавать этому поведению столь сильное значение, поэтому хотел вернуть все свое внимание треку, но тут же наткнулся взглядом на стоявшего неподалеку в толпе мужчину. Блудвист. Он насмешливо скалился, а в глазах его полыхало какое-то отвратное пламя. Да что это такое? Что происходит? «Что Блудвист забыл здесь?» — пронеслось в голове у стритрейсера. На его раздражение старшеклассник ничего не ответил, мотнул головой, стараясь собрать мысли воедино и, наконец, опустошить себя для вливания предстоящего экстрима. После слов ведущего прозвучал долгожданный выстрел.***
Снова первый, но знакомый закоулок из стен пустует и только посреди этого коридора сидит Беззубик, непонимающе осматриваясь своими малахитовыми глазами. Заметив пришедшего Иккинга, кот мяукнул, вопросительно склоняя голову вбок, будто что-то спрашивая. Айри так и не пришла.***
Весь день Иккинг будто витал в облаках. Он не понимал, почему так и отчего в голове столько разных мыслей, смысл которых было невозможно выловить из-за этого сумбура. Мозг не кипел от такого количества пустой информации, но какое-то напряжение в теле присутствовало. Будто что-то не так. Но что именно, Хэддок понять не мог, поэтому просто пребывал в себе, абсолютно не усваивая темы уроков. Вся эта болтовня учителей напоминала только назойливое жужжание, что только мешал разобрать клубок мыслей. На перемене также не удавалось найти тот укромный и тихий уголок, в котором можно было бы засесть на некоторое время и сконцентрироваться. На улице палило солнце и худшее, что можно было придумать в такую жару — это занятие физкультурой на спортплощадке. Особенно зачет по кроссу просто добивал потеющих старшеклассников, из которых такая погода выжимала все соки, словно из лимона. А шатен был в темной толстовке и к ткани приставали все эти яркие солнечные лучи. Он будто варился в котле, но виду не подавал, строя знакомое всем постное выражение лица. На разминке, когда ученикам сказали навернуть парочку кружочков по огромному полю, гонщик, как обычно, плелся позади всех, нехотя переставляя ноги или вообще сменяя темп на шаг. Эта беготня его ни капельки не впечатляла. — Хэддок, прибавь темпу! — пролетел сверлящий свист свистка мистера Гордона, подгоняющего парня, которого уже обогнали все, кто мог. Раздраженно цокнув языком, стритрейсер сделал вид, что бежит, хотя его скорость напоминала все тот же прогулочный шаг и ни чем не отличалась от черепашьего темпа. В него врезались плечом. — Лузер! — насмешливо прокричал ему Каллен, оборачиваясь на ходу. Нет, Йоргенсон стал доставать уж слишком часто, того и гляди Иккинг просто врежет ему в один момент. Скорее бы выпуск. Уж что-что, а перспектива не видеть «Сморкалу» ближайшую сотню световых лет слишком уж соблазнительна. Наверное, вообще вырваться из стен учебного заведения будет для него лучшим событием за жизнь. Бежавшая впереди легким бегом Астрид обернулась, посмотрела на Хэддока, затем на Каллена и фыркнув, сдала назад, поравнявшись с шатеном. Ей даже пришлось сбить шаг, чтобы идти бок о бок с ним. — Ты в порядке? — поинтересовалась Хофферсон с какой-то толикой волнения во взгляде. Гонщик изогнул бровь, обращая на нее внимание, а затем хмыкнул. — А что может быть не так? — с усмешкой произнес он. — Каллен толкнул тебя, — объяснила ему блондинка, словно слабоумному, но это вызвало только еще больший смешок со стороны стритрейсера. — И? — выжидающе спросил тот. — Он же… Задел тебя, — неуверенно произнесла староста, отводя взгляд. «И когда ты начала переживать об этом?» — покачал головой Иккинг. На него нашло какое-то странное желание и подняв руку, он потрепал девушку по светловолосой макушке, то ли успокаивая, то ли наоборот дразня. Убранные в хвост волосы даже не растрепались, а Астрид изумленно воззрилась на парня, ошеломленно распахивая глаза. Больше тот ничего не ответил, а только столкнулся саркастичным взглядом с голубизной ее очей, замечая, как его уголки губ подергиваются. — Не будь наивной, Хофферсон, — сказал Хэддок и прибавил шаг, чтобы оторваться от блондинки в расстоянии. Та же остановилась, замирая на месте и подушечками тонких пальцев пробежалась по своим локонам, которых касался одноклассник, провожая его удаляющуюся спину. Мимо нее пробегали старшеклассники, а Хофферсон все также стояла как вкопанная, стараясь осознать произошедшее. — Хофферсон, тебе особое приглашение нужно? — послышалось от физрука и та дернувшись, отмерла, оторопело посмотрела на мистера Гордона, на ушедших вперед и снова перешла на медленный бег. Щеки горели от жары. Скорее всего от жары. Наверное… Когда разминка закончилась, запыхавшиеся одноклассники, хватая ртом теплый прогретый воздух, пошли вслед за учителем на стометровку. Пояснив, что к чему и указав вдаль на стоявшую на другом конце Зейру, что именно в этот палящий день «случайно» забыла форму, с недовольным лицом готовила секундомер и бланк для заполнения зачетного бега. Та думала, что откосит от этой затеи, посидит на скамейках стадиона в тени, но мистер Гордон припахал ее помогать с записями. Торсон постоянно что-то бурчала себе под нос, не находя желания возиться со всем этим. — Йоргенсон, Хэддок, на старт, — свистнул физрук призывая к молчанию разговорившихся старшеклассников. Каллен самоуверенной походкой прошел на желтую линию, а услышавший свое имя шатен, закатил глаза и развернулся спиной, намереваясь уйти из этой толкучки. — Я отказываюсь, — сказал гонщик. Нет, он не будет сдавать этот кросс в такую погоду, да и вообще из принципа. Никто из собравшихся не удивился. — Тоже самое ты говорил и в прошлый раз, Хэддок, — вздохнул преподаватель, которому такое отношение к его предмету совсем не нравилось. — Постоянно заставляешь ставить тебе неуд. Ты хоть представляешь, какие у тебя оценки по предмету? «Началось…» — тяжело выдохнул стритрейсер. Это правда, что он заваливает все зачеты по такому простому предмету, как физкультура, но даже вселяющие ужас оценки в графе журнала его не пугали и не побуждали рвение к сдачи. Он не находил в этом никакого смысла, просто не хотел носиться сломя голову, считать свои подтягивания, отжимания и тому подобное. Опускающийся из-за этого аттестат в рейтинге тоже не вызывал в нем и толику переживания за финальный балл. Иккинг же знает, на что способен, а демонстрировать это другим с тем же нахальством, как Йоргенсон не стремился. Что ему это даст? Только зазря напрягаться. — Хэддок просто струхнул, как только услышал про меня! — не мог сдержать издевки за зубами «Сморкала» и по одноклассникам покатилось едкое хихиканье, что Хэддок игнорировал. — Оно и понятно, он же «Рыбья Кость»! — залился смехом он и мистеру Гордону пришлось призывно свистнуть, чтобы успокоить это самовольство. — Йоргенсон, потише. У нас урок, между прочим, — укоризненно произнес учитель, но самодовольную ухмылочку с лица парня это не смыло. — Тоже касается и вас, мистер Хэддок. Раз у нас урок, то вы обязаны сдать зачет. Шатен же только продолжил идти среди расступившихся старшеклассников, но дальнейший путь отхода ему преградила Астрид, возмущенно скрещивая руки на груди и хмурясь. Тот только осмотрел ее с ног до головы, примечая хмуро надувшиеся губы. — Что, Хофферсон? — поинтересовался он у нее, по виду которой было понятно, что хочет что-то высказать. — Сдай зачет, — твердо произнесла блондинка, не намереваясь пропускать его или отпускать в самоволку. В ее голосе и взгляде плескалась необычная упертость и наглость, что гонщик изумленно вскинул брови. Когда ее вообще стали заботить его оценки и поведение? И с чего такой неподкупный настрой? Стритрейсеру хотелось бы подумать об этом лишнюю минутку, но ситуация не располагала подобным. Казалось, что одноклассница начинает сходить с ума, раз полезла к нему с такими претензиями. По взгляду и шушуканью остальных понятно, что они порядком удивлены. «Снежная королева» пошла в лоб на «Рыбью Кость». Еще один феномен. — Хофферсон… — Ты ведь легко справишься с этим. Так в чем проблема? — не отступала староста, перебив Иккинга. — Мы теряем время, Хэддок, — подгонял позади голос мистера Гордона. — Давайте уже без него начнем! Он просто зассал! — нетерпеливо выдал «Сморкала», которому не терпелось, наконец, пробежаться на всеобщее обозрение. — Мистер Йоргенсон, следите за словами в присутствии учителя. Атлет ругнулся, раздраженно сжав зубы. Черт, как Хэддока начинало это все бесить. Даже голова разболелась, а жара только подогревает кипящее сознание. Он потер лоб. — Хофферсон, тебе то какая разница от того сдам я стометровку или нет? — поинтересовался у старосты шатен, ощущая, что если пробудет под таким давлением еще немного, то слетит с катушек. Не отпустят же, пока не добьют. — Никакой, но просто расквитайся с долгами, чтобы не потерять баллы для аттестата, — ответила девушка. Гонщик тихо рыкнул. Уйма взглядов направленная на него только еще сильнее раздражала. Что за день! — Что ж вы все лезете, а? — еле разборчиво прошипел стритрейсер, понимая, что так он застрянет здесь надолго. Он бросил мрачный взгляд на Астрид, но та и бровью не повела. У нее к такому поведению парня уже иммунитет выработался. Почему все не может идти так, как того хочет? Что не ясно в слове «нет»? Если не пробежится, то, наверняка, вызовут к директору, а сегодня настроения разбираться со своей несносностью нет. Начнут капать на мозг тем, что нужно быть добрее к окружающим, про его отвратительный характер еще и хамство припишут. Выставят тем еще ублюдком. Потом не дадут спокойно выпуститься. Чертыхаясь, Иккинг потянул за край толстовки и под всеобщий шок снял с себя пресловутую одежду, оставаясь поверх только в одной майке, облегающей его мускулатуру. Тут то и началось «веселье». Все шокировано пороняли челюсти, как только вместо предполагаемой хрупкости «Рыбьей Кости» увидели стройную фигуру мышц. Подкаченные руки, подтянутый торс, ярко выраженный кадык, видимые впадины ключиц и это еще никто не обратил внимание на сильные ноги оголенные шортами. Аудитория была готова неверующе протереть глаза, думая, что это все игра бликов и отблесков дневного светила, что застилала взор. Но нет. Это реальность. Все мифы о «Рыбьей Кости» были готовы рассыпаться прахом стирая все предрассудки. — Подержи***, — всунул в руки слегка растерявшейся Хофферсон свою кофту тот. Она хоть и видела его в еще более искушающим взор виде, но сейчас это выглядело более впечатляюще. Нельзя было не заметить, как многие девушки пораженно замерли, когда он прошел мимо одноклассников на старт и встал рядом с перекривившимся Калленом. Настолько забавно пучил глаза, что это не могло не раздразнить Хэддока. До этого никто ведь не видел его в подобном образе. Высокого, сильного с растрепанными волосами. Менял бы выражение лица почаще, так еще все узрели бы и приятные черты, но все пряталось за хмуростью. Хотя сейчас собранным, шатен выглядел… Потрясно. Учитель опомнился и прокашлявшись поднес к губам свисток. — Готовы? — спросил он и оба бегуна кивнули. — Не проиграй после такого решения, — нахально предупредил гонщика «Сморкала». Стритрейсер усмехнулся, чувствуя, как кровь почему-то начинает закипать от нетерпения. — Прости, — саркастично донеслось от него. — Но я не проигрываю. И по пространству прокатился свист. Вдарив всю силу с ноги, как на педаль байка, Иккинг сорвался с места в ту же секунду, благодаря развитым рефлексам. Ездить привычнее, чем бежать, но это не останавливает его. Прорываясь сквозь застоявшийся теплый воздух, что бьет по груди и при глубоком вдохе залетает прямо в легкие опаляя горло. Тело работает и несется по инерции, волосы треплет, а ощущение, словно он впереди планеты всей. Каллен поспевает за ним буквально рука об руку, не намереваясь уступать и постараться поставить Хэддока на место. Покрытие стадиона кажется упругим под стопой и резиновый гравий подпрыгивает от каждого толчка. «Ломая зубы о надвигающуюся тяжёлую жизнь, Покажи свои шрамы. В беге обрезая ноги о твёрдую землю, Покажи свои шрамы. Твоя душа кровоточит из-за тяжелой истории, Покажи свои шрамы. Проливая кровь в горячих лучах славы, Покажи свои шрамы. Ломая твою жизнь, сломанные, побитые и покрытые шрамами, Мы будем жить по последнего вздоха.»**** Каждая клеточка напрягается, чтобы достигнуть воображаемой финишной черты первым и на полной своей скорости пролетая мимо Зейры, слышатся два торопливых щелчка секундомера. Постепенно сбрасывая темп, шатен останавливается. Жарко. Сердце трубит от резкого старта и пробежки. Он смахивает пот со лба и выравнивает сбитое дыхание, оборачиваясь назад и рассматривая разделявшее от остальной части класса расстояние. — Хэддок — десять ноль девять, Йоргенсон — одиннадцать ноль две, — говорит результат в секундах Торсон и ошарашенно смотрит на обоих парней, но больше всего впадает в ступор от вида гонщика. Она впала в такой глубокий аут, что успевала только разлеплять губы, не в силах выдать хоть какую-то внятную фразу, а из рук готово было посыпаться на землю все, что та держала. Долго застревать там стритрейсер не стал и уже продвигался обратно к Астрид, забрать свою отданную толстовку обратно. Хофферсон ошеломленная до глубины души, хотя и представляла что-то подобное, но даже не предполагала, что результат будет таким потрясающим, вцеплялась тонкими пальчиками в темную ткань чужой одежды. Остальным было нечего сказать. Они до сих пор анализировали произошедшее в голове. Но самым растерянным оказался, конечно же, Каллен, чье лицо вытянулось настолько сильно, что весь мыслительный процесс отображался прямо в красноречивом выражении черт. И он, как-то, не злился, что проиграл «Рыбьей Кости», которую сам же и шпынял, не раздражался разрывом результатов забега в несколько секунд, а только пялился в спину Иккинга, будто бы на ней и был написан ответ на все его вопросы. Хэддок ощущал, как десятки глаз пытаются протереть в нем дыру, но сетовать на это не мог. Сам ввязался. Сам отступил. Оставалось только ждать, когда вся эта вакханалия вокруг его персоны утихнет, как шторм в открытом море. Также резко, как и начнется. Устало вздохнув, он потер шею, а затем кротко взглянув на старосту, выудил из ее опешивших ладоней свою кофту, закинул на плечо и посмотрел на мистера Гордона. — Я перегрелся. Могу уйти? — непонятно, зачем шатен вообще это спросил, обычно просто брал и шел куда надо без банального разрешения в силу своего трудного характера. Скорее всего, просто хотел поставить какую-то точку, раз сдал этот треклятый зачет, то теперь с него этого хватит. Видно, что к чему-то хорошему это не приводит, старшеклассники от этой короткой демонстрации только сильнее запутались в понимании произошедшего. Учитель проморгался, опомнившись и поспешно кивнул. — Да. Да, Хэддок. Иди, — махнул он на него рукой и попытался сосредоточиться на следующей паре, составленной списком. Одноклассники расступились перед Хэддоком, но градуса своего любопытства не снизили. Это хреново. Через каких-то пару минут новость о том, что «Рыбья Кость» обогнала «великого» Йоргенсона на стометровке, разлетится по всему учебному заведению. Лучше свалить, пока каждый не посчитает своим долгом попялиться на него на перемене. Кажется последним у них стоит самообучение по дополнительным языкам. Можно и прогулять. Да, надо просто идти домой. А завтра… Придется мириться с удивленным шепотом старшеклассников. Глупо. Очень глупо. Весьма глупый поступок гонщика, просто взять и раскрыть перед народом все спрятанные масти тузов своей личности. Хоть бы проблемы не начались…***
Добравшись до дома, Иккинг сразу же сбросил лишний груз в виде рюкзака с легкой руки в самый угол комнаты, стянул с себя верхнюю часть одежды и остался в одних только джинсах, направившись на кухню, чтобы отведать кофе. На фон он включил привычный для себя кассетник магнитофона и принялся ожидать кипения электрического чайника. Голова по непонятным причинам тяжелела, словно в нее вновь хлынул поток разных мыслей, которые было трудно понять. Всплывающие воспоминания о проигрыше Каллена заставляли гордо вздернуть уголок губ и тихо посмеиваться от увиденного им выражения лица Йоргенсона. Даже легчало на душе. Славно он уделал этого самодура. «Некоторые рождаются, Некоторые умирают под вечными небесами, Будет война, будет мир, Но все однажды прекратится, Все железо станет ржавчиной, Все гордые люди станут пылью, Время все исправит, Так же как эта песня кончится.»***** Музыка льется из проигрывателя магнитофона, кассета набирает обороты, разматывает темную пленку записи и в этот момент из кармана джинс слышится мелодия звонка, что сбивает весь ритм песни и выводит в реальность. Кнопка чайника вскакивает, давая понять, что вода нагрета, а Хэддок вытягивает мобильный, видит знакомый номер, записанный на вторую сим-карту, — сим-карту «Ночной Фурии», — и без задней мысли снимает трубку. Но привычный задорный голос Мэша не идет из динамика, а только производится надломанный и поспешный тембр. — Срочно включи новости! — в панике буквально кричит хриплым голосом ведущий и шатен непроизвольно отдергивает телефон от уха, замечая застывшую каплю горького ужаса в тоне знакомого. Больше тот ничего не сказал, не дал произнести что-то шатену. Испанец напуган, по его тяжелому дыханию понятно, что он не может найти себе места и просто ожидает ответа гонщика, звучно сглатывая. Стритрейсер не понимает от чего такая спешка и что происходит. Мэш никогда не был настолько испуганно взволнован и где-то на задворках сознания проскальзывает неприятное предчувствие, уходящее мелким и режущим камушком куда-то в грудь. Покорно взяв с кухонной полки пульт от маленького телевизора на холодильнике, Иккинг нажимает первую самую большую кнопку для его включения. Старый «Самсунг» года так это две тысячи пятого шипит и после этого нужный канал попадается сам собой, где по нему прыгают тонкие дорожки помех, теряясь в пикселях и ярких цветах. Хэддок выкручивает колесико магнитофона тише, а на пульте повышает звук. На экране красуется ухоженная ведущая новостей, с серьезным выражением лица. -…После детального обследования тела, была установлена личность погибшей, — неутешительно вещает женщина и в следующую секунду на фоне появляется знакомая шатену фотография. Пальцы ослабевают, с грохотом роняя пульт на пол, а сам он застывает широко неверующе распахнув глаза, стараясь вглядеться в каждую черточку черт умершей. — Напомним, что вчера около часа ночи во втором старом спальном квартале случайными прохожими было найдено тело молодой девушки. Ею оказалась двадцатишестилетняя Риса Валентайн, также более известная многим, как «Айри». На ней были найдены следы борьбы, вспыхнувшей на бытовой почве. После попыток самозащиты Риса Валентайн вывалилась из окна седьмого этажа и погибла на месте… Каждая клеточка онемела каменным налетом и Иккинг не мог шевельнуть даже кончиками пальцев. Он вглядывался в короткие видео из кадров, снятое на чей-то телефон, где перед зеленым многоквартирным домом толпится белая мигающая кислотным красно-синим маяком скорая помощь, полицейские машины, люди в мед форме, что уносят на носилках накрытое белой простынью тело в открытые двери машины. Вглядывался, но не видел происходящего, все пролетало размытым пятном перед глазами, смешиваясь в одну массу пестрых оттенков. Ноги налились свинцовой раскаленной тяжестью, что колени завибрировали болью, пронзающей словно тысячи игл суставы. Сердце разбитой глиняной лепкой упало, насаживаясь на ребро, будто на острие кинжала. Мысли заполняющие его голову весь день, прекратили движение, как и кровь струившиеся забегом по венам. Холод одолел каждый уголок тела. Стало пусто и внутри Хэддока настала гробовая тишина, не давая голосу разума произнести хоть слово. Он чокнуто усмехнулся и губы задрожали в появившейся улыбке. «Быть… не может…» — несдержанно хохотнул шатен и весь язык прожгло горечью. Накатывала тошнота. -…По словам соседей, Риса Валентайн не раз подвергалась насилию со стороны сорокатрехлетнего отчима — Бера Коперсона и ее сорока двухлетней матери — Сары Валентайн. Женщину в наркотическом опьянении сотрудники полиции задержали сразу, а Коперсону удалось скрыться с места преступления до приезда наряда. Обоим представлено обвинение по статьям уголовного кодекса. Судебное разбирательство Бера Коперсона отложено до его поимки. Если вы владеете информацией о местонахождении мужчины, то просим оказать содействие полиции и немедленно сообщить об этом в органы. Приносим свои искренние соболезнования жениху и друзьям погибшей… Это было последним, что удалось услышать гонщику из всего потока информации. Звук шедший из телевизора с каждым словом отдалялся все дальше, будто он погружался в воду на дно океана. Все тело дрогнуло, в замешательстве и стритрейсер дернулся назад, словно боясь ошпариться обо что-то. Он неуверенно сделал один шаг к стене, а затем как пришибленный молниеносно отступил и врезался спиной в нее. Угол рамки, висевшей на том месте картины, ударил по одному из позвонков и по всему скелету прошелся электрический разряд боли. Пейзаж, сбившись с гвоздя, громко упал, а вслед за ним по вертикальной поверхности скатился и сам парень. Он осел, как подстреленный, не отрывая взгляда от мелькавших картинок экрана. Ресницы дрожали, Иккинг долго смотрел куда-то сквозь немигающим взглядом, от чего глаза начинало сушить. Сердце словно не билось, он просто не чувствовал его, хотя жизненно важный аппарат барабанил по груди так, будто скоро настанет пик и оно взорвется, заливаясь горючей кровью. Иккинг не верил. Он не мог поверить в то, что только что узнал. Послышался смешок. Еще один. И еще. Такие тихие, зловещие. Хэддок запустил пятерню в волосы и с силой впился в самые корни, будто пытаясь таким образом вытащить информацию о смерти подруги из своей головы. — Умерла?.. — хихикнул безумным тоном шатен, давя мучительно веселый оскал, все еще не до конца осознавая. — Умерла? — он прыснул, а затем весь дом тут же пронзил несдерживаемый заливистый хохот. Это было похоже на взрыв голоса, от которого драло всю гортань. Гонщик смеялся и смеялся, запрокинув голову, обезумев. Съехав на бок, он принялся лежать на полу и хлопать кулаком. Ладонь была сжата настолько сильно, что вся рука побелела, вздулись вены на запястье, короткие ногти впивались в кожу, оставляя кровавые полумесяцы. Уперся покрасневшим от напряжения лбом в холодный паркет и продолжал давить полу-смех полу-крик разрывающий грудь, надрывая горло. Смеялся. Смеялся, смеялся, смеялся… Кричал в пустоту до тех пор, пока изо рта не стал вылетать только натужный хрип. Тут же в глазах лопнули капилляры, окрашивая белок в яркие пятна розового цвета. Иккинг рыкнул так, как рычат хищники в предсмертной агонии. Поджал под себя ноги и сидя на коленях, принялся нещадно колотить по полу, забрызгивая желчью гнева весь воздух. Бил, бил и бил пока кости в руках не отдавались ответной болью. В груди все вертелось каруселью, перемещая и переставляя местами легкие с сердцем. Их будто царапали ребра. Хэддок сжимал челюсть настолько сильно, что, казалось, зубы были готовы раскрошиться в пыль, а весь рот начинало сводить. Снова впился всеми десятью пальцами в волосы и оттягивал, принося нестерпимый дискомфорт коже головы, который не мог сравниться с тем, что происходит у него в душе. С лопающимся звуком вырвал прядь каштановых волос, зажимая в руках, как трофей. А душа тлела, сгорала, как брошенные в костер бревна, покрывая все чернотой угля. Будто кто-то полировал все его чувства наждачной бумагой, оставляя только мелкую труху. Конечности ломало, заставляя постоянно поджимать и выпрямлять пальцы на ногах. Температура тела повысилась, кожа пылала развергнувшимся жаром. Кишки как бантиком связало в животе и все внутренние органы ныли. Ломка, лихорадка, головная боль, кашель. Хотелось чесаться, раздирать на себе кожный покров до покраснений, до кровавых полос проложенных ногтями. Сжирало отчаяние. В виски стреляло, будто пули револьвера вновь и вновь проходит сквозь развороченную порохом дыру, задевая плоть. Шатен не мог даже толком проглотить кислотную слюну, скопившуюся во рту и она стала стекать из уголка губ. Воздух застрял в горле. Словно и не дышал вообще. Мышцы сокращались, шпиговались напряжением. Все боли отдавались в поясницу. Сердце уже не выдерживало раствора из отчаяния с концентрацией безумия. Он ненавистно посмотрел в сторону своей комнаты. «Ломай! Круши! Разбивай!» — будто инструкция всплывала у него в мозгу и гонщик подорвался, направившись внутрь, ведомый приступом гнева. В башке все переклинило, выключило, как выбивало пробки от перенапряжения на электростанции. Он сам сейчас как эта самая электростанция. Конечности щипало, будто кто-то запустил шипящие помехи. Вся картинка замылилась перед глазами. Брел на одном автомате, шествовал, как по полю битвы, жалкой кровавой брани. Ворвавшись, стритрейсер тут же сорвал с кровати одеяло, трещащим по швам шумом, разорвал пододеяльник, оставляя прямо в середине огромную прореху в ткани. Попытался вытащить пуховое изделие из него, но отбросил все это на полпути. Потянул на себя простынь, что застряла под матрацем, а затем подхватив деревянный каркас кровати, перевернул ее и с бока она завалилась, оказываясь вверх тормашками. Ногой парень с хрустом разломал на пополам одну из поперечных досок. Злился. Все трепетало яростным наваждением, что Иккинг просто не осознавал, что происходит, что он творит сейчас. Все стопоры игнорировались. Был готов колотить по стенам, ожидая, когда бетон просто разрушится, как рушился его внутренний мир. «Скажи мне, почему всё, что я люблю, Забирают у меня? И я вновь один, Совсем один. Я вновь здесь Совсем один. Как же получается, что ничто не длится вечно? Всегда становится только хуже»****** Перебравшись к шкафу, стал раскидывать все книги, срывать их с полок и ронять, не ощущая, как некоторые твердые корешки падают прямо на ноги и бьют по фалангам. Иккинг схватился за одну из горизонтальных деревянных поверхностей и дернул на себя. Та не поддалась. Тогда он кипя от злости стал вырывать полочку с корнем, пока просто не поднял лежащую около шкафа гантель и не врезал прямо по поверхности. Та сломалась и ему удалось оторвать ее по частям от крепежа и расшвырять по комнате. Смел с подоконника вазу с цветами и хрупкий фарфор разлетелся по кускам, заливая водой пол. С ненавистью, поднял лепестки и сжал в руках, превращая в мятый сгусток, поотдирал стебеля. Кричал, рычал, чертыхался, проклинал все на своем веку. Низвергал из себя поток негатива, захлебывался в собственном яде. Сверлящие мозг мысли били в затылок, дырявя черепную коробку. Пальцы дергались, тряслись, ходили ходуном. Руки без разбора хватали все подряд и швыряли во все стороны. Грохот, звон, шум, гомон, хруст. Человеческая всепоглощающая ненависть приправленная яростью. Взрыв. Срыв. Приступ. Агрессия. Тонкий колокол дребезжащей души. Все внутри и снаружи ломалось. Чувства разбивались по осколкам. Хотелось взять и вонзить один такой себе прямо в руку, чтобы брызгал фонтан крови и чувствовалась только физическая боль, а не душевная. Лучше резать, избивать себя, причинять массу неприятных ощущений, чтобы из глаз брызгали соленые слезы, чем все было так. Через какие-то несколько минут все было раскурочено до неузнаваемости. Одна из штор оторвана с карниза, из прикроватной тумбочки вытряхнуто все содержимое, из банок высыпались гранулы разноцветных таблеток — антидепрессанты, успокоительное. Одежда из ящиков и шкафов покоилась на полу. На столе, кроме опасно балансирующего на краю ноутбука не осталось ничего. Ручки, карандаши, канцелярия раскатились по разным местам. Тетради, бумага и учебники окончательно разорваны в клочья, устилая все вокруг, как выпавший снег своими обрывками. Хэддок взял в руки попавшийся мольберт и уже намеревался уничтожить его, как взгляд зацепился на обрисованную вазу с цветами, что он нарисовал не так давно. Как раз, когда Астрид была у него дома. И в этот момент, все щелкнуло обратно. Глаза прозрели, помутненный рассудок успокоился, гнев сделал решительный и резкий шаг назад и только горячее, запыхавшиеся дыхание вырывалось из груди. Мозг пронзило ужасом и из рук вывалилась картина. Он снова сорвался. Снова сделал это. Поддался внутренней дьявольской одержимости. В этот раз все хуже. В этот раз все намного хуже. Желудок дал натужный сигнал шатен тут же заткнул рот и неровной походкой, спотыкаясь и ударяясь об все косяки подряд, ринулся в ванную. С размаху открыл дверь, даже не успел включить свет и тут же рухнул на колени перед унитазом, впиваясь пальцами в ободок. Его вырвало с кряхтящим звуком, что весь скупой завтрак теперь выливался в рвоту. В нос ударил отвратительный мерзкий запах выделений, заставивший парня вывернуться еще раз. Блевал, как от отравления. Отравления реальностью. Желчь кислой горечью разъедала гортань и внутри все будто драла стая обезумевших кошек. Настало затишье. С губ срывалась тягучая нить слюны, а взгляд потускнел пустотой. Гонщик бездумно завис в таком положении сидя у туалета и даже не шевелился. «Айри умерла…» — наконец, проскочило осознание. Стритрейсер усмехнулся. Утер тыльной стороной ладони рот и растрепал руками волосы на голове, упираясь локтями к ободок. Потер лицо, будто пытался втереть в себя эту проскочившую в голове мысль и смириться. Тихо невесело засмеялся. Айри. Его единственная подруга, которая постоянно поддерживала его теперь мертва. Хладное тело ее остыло. Сердце перестало выстукивать шумные тембры. Глаза потухли и теперь на ее осунувшимся от смерти лице не засияет лукавая задорная улыбка. Не будет ни пьяного смеха, ни пронзительных взглядов, ни теплых рук. Поэтому она и не пришла тогда на заезд. Она умерла в то мгновение, когда он в очередной раз пересекал финишную черту, вырывая свою победу. Поэтому Джек и уехал со старта. Поэтому Беззубик и не дождался ее. Все потому, что ее настигли цепкие костлявые руки смерти. Айри. Иккинг знал о ней не так много. Риса — это ее настоящее имя. Фамилия — Валентайн. Возраст — двадцать шесть лет. А он даже не догадывался об этом всем. Айри. Для него она была тем человеком, что оказалась последней прямой дорожкой в беспроглядной тьме души, которую встретил совершенно случайно. Подруга. Старшая сестра. Наверное, именно такой она стала для него. Хэддок был часто недоволен ей, мог спокойно нагрубить, оттолкнуть или просто не найти той нужной точки соприкосновения между ними. Никогда не здоровался, никогда не прощался, не благодарил. Не интересовался ее жизнью, настроением, состоянием. Крутился сам по себе, жил думая только сам о себе. И просто не мог понять, насколько Айри замечательный человек. Теперь мог осознать это. Но поздно. Ее убили. Отправили в подземное царство Аида, крутиться в потоке ужасающего течения. Может, на Небеса. Может, в Ад. Кто знает. Никто никогда не сможет поведать, что находится на «той стороне». Мертвецы не разговорчивы. Мертвецы спят глубоким сном. Мертвецы не сожалеют. Сожалеют только живые. Мертвецы не плачут по своей кончине. Их оплакивают живые. О мертвецах не говорят плохо. Живые не любят говорить о мертвых. Становится больно. Мертвеца не расстроить. А вот живых смерть близкого подкосит, сломает. Нажав на кнопку смыва, Иккинг постарался поднять на ноги свое отяжелевшее тело, придерживаясь за все подряд. Рука соскользнула с мокрого умывальника, но он устоял и включил воду. Послышалось шипящие журчание холодного напора, что хлынул через кран. Умыл лицо, хватая сухими губами холодные капли стекающие с кожи и задвинул ручку обратно. Вперился руками в сантехнику, опуская голову и продолжил так стоять, грубо вдыхая воздух. Как хорошо, что в ванной темно и парень не может увидеть свое настрадавшееся выражение лица. Мимические морщинки до сих пор дрожали, покрасневший взгляд застыл, а фиолетовые синяки под глазами еще больше подстегивали данное состояние усиленной болезненностью. Оторвавшись от раковины, шатаясь, словно в бреду, не обращая внимания ни на что другое, подхватил с пола телефон и плотно на замок закрыл дверь в комнату. Все встретило его хаосом, на который было трудно смотреть за чрезмерный погром и жестокость, что прошлась в лице Хэддока здесь не так давно. Он рухнул в угол у встроенного в стену шкафа для одежды. Правое плечо соприкоснулось с холодом бетонной стены дома. Прикрыл глаза. «Спидибой…» — прошлось в сознании голосом покойной и шатен нервно распахнул веки обратно, панически вздохнув. Теперь даже моргнуть становится страшно. Поспешно зашарил руками по разбросанной одежде, словно стараясь отыскать там последний блеск надежды, что приведет его в чувства. Но в кармане одной из толстовок нашлась всего-лишь пачка сигарет. При виде коробочки с никотиновыми изделиями, опять всплыло воспоминание о подруге, которая как раз и покупала ему этот самый табак. Окно открыто. Из него шел теплый воздух. Гонщик закурил и в нос ударил дым. Терпкий. Сколько он так бездумно просидел было неизвестно, но за раз стритрейсер успел выкурить три сигареты, туша их об оголенную стену без обоев и роняя бычки куда-то около себя. С серым дымом никотина легкие заполняло серостью жизни, такой жалкой, такой отвратительной, такой тусклой. В груди от чрезмерного курения уже все жалось, давая команду остановиться, болезненные уколы вибрацией ходили где-то внутри, перебивая все остальные чувства. Он сгорел. Определенно сгорел. Выгорел, как бенгальский огонь, что весело искрится на палочке, завораживая распускающимися огненными цветами маленьких салютиков, а затем резко перестает сиять. Сияние… Ему бы сиять жизнерадостностью. Видимо, Судьба его просто на дух не переносит, раз не дает нормально коротать жизнь. Ему бы хоть минутку пожить с трепетом и теплом в груди. Но все, что висит на закованном в толстую корку льда сердце — это амбарные замки. Такие массивные, звенящие проржавевшими цепями, которые откроет только один старый ключ. Почему все равно больно? Боль — это незаменимый спутник Иккинга. Нельзя было сближаться. Нельзя было начинать все это. Если бы он тогда не решил пошастать на байке по заброшенному заводу, чтобы отдохнуть лишнюю минутку и приспустить заряд бодрости после заезда. Если бы не снял шлем, чтобы продышаться. Если бы был внимательнее. Не встретил бы Айри. Семья, дружба, знакомства, привязанности… Не должен был просить Бога об этом. Мечтал найти того, кто его поймет. Это было в глубине души. Это желание, чтобы кто-то просто был рядом, даже если будет отталкивать этого человека. Не любил навязчивость потому, что нуждался в том, кто будет, несмотря на все его выходки, рядом. Но за все годы, что шатену пришлось пережить без своей матери, эти полтора года с Айри были лучшим, что с ним могло случиться. Он одинок. Даже с девушкой чувствовал себя одиноко, но его не съедало это растертое ощущение. Пепельноволосая показывала, что все может быть еще не так плохо, как кажется. Всегда есть возможность противостоять сложившимся ситуациям. Гонщик не понимал ее странного мышления, не понимал многие ее слова, высказывания, не понимал ее поведения, ее нрава. Никогда не мог понять Айри. Но она понимала его, даже не замечая иногда издевательского или холодного отношения. Так было по-началу, но в конце концов стритрейсер притерся к ней. Перестал смотреть с враждебностью, подозрением, увиливать от всего. Стал просто воспринимать девушку как тайного друга, о котором не знал никто. Да, Айри была единственной. Была хорошим другом. Жаль, что Иккинг заметил это так поздно, когда уже ничего нельзя сделать. Последняя потеря кого-то близкого. Это самое жестокое испытание. Удар, который останется ножевой резьбой на душе. Кровоточащей. Гниющей. Что будет шелушиться и нестерпимо чесаться. Айри умерла… Хэддок взял в руки телефон и набрал недавно звонивший номер. Поднес к уху. Гудки. Такие долгие. Тягучие. Бередящие ум. Надоедающие. И слышится ответный щелчок. — Дай номер Айри, — сразу говорит шатен не давая собеседнику и шанса что-то произнести. Тон хриплый, почти убитый. Подкошенный голос. Недрогнувший. Только тихий, требовательный, пустой. Мэш сначала молчит. Он примерно знал, что между погибшей и легендарным гонщиком есть какая-то связь, поэтому и позвонил тогда. Не со злым умыслом. Просто рассказать. А вышло так, что все разбилось на кусочки. Витраж выстроенных однажды отношений разлетелся. — Хорошо, сейчас кину, — слышится унылый ответ и звонок сбрасывают. Стритрейсер ждет, втягивая носом пропахший табаком воздух. Как же им здесь воняет. Голова начинает кружиться, когда переводишь взгляд картинка опаздывает. Застывает, а потом резко уже другой кадр. Плохо. Все немеет отягощением. На свежий бы воздух и просто валяться на душистой траве, наблюдая, как шелестят травинки на ветру, чтобы все это нешуточное состояние прошло. Лежать в прохладной тени, а не сидеть в углу прогретого солнцем доме. В четырех стенах. Но подняться и куда-то идти просто нет сил. Будто прирос к полу, как врастают корни деревьев в землю. Оповещение СМС. Иккинг возвращается к светящемуся экрану, что бьет яркой рябью по глазам и жмет на вереницу цифр. Снова гудки. На этот раз дольше, словно специально насаждают. Кажется, что этот звук уже въелся в уши. Горько трепещет сердце. На что он рассчитывает звоня покойнику? Что все это шутка? Что весь мир ошибся в смерти девушки? Что она жива и сейчас поднимет трубку, а в новостях не Айри выпала из окна? Что у нее есть клон или сестра-близнец, с которой ее перепутали? Нужно заканчивать. Хэддок начинает сходить с ума. Неожиданно звонок принимается и шатен не может не вздрогнуть и оживиться. — Айри?! — панически с переживанием и надеждой срывается ее имя с его уст. И он ждет ответа. Но вместо женского голоса слышится мужской. Серьезный, но мертвый. — Нет, это Джек… Шатен теряет последнюю возможность на чудо. Все теряется в иллюзии. Перед глазами плывет. Он звучно сглатывает и сгусток слюны не идет дальше, а застревает где-то в горле, как и собранный голос. — Это я. Спидибой…