Остановись

Зрачки рыжего уменьшились до размеров крупинки зерна. А тело замерло, больше не двигаясь, словно что-то парализовало и не хотело давать ход движениям. В голове  все перемешалось и беспорядочно бродило. Единственное, что вышло выдавить из себя, это слова, сказанные тихим и немного охрипшим голосом от криков и стонов: — О… Осаму, что ты… задумал? — А сам как думаешь~~ В голову лезли ужасающие мысли, и с каждой второй ставало только хуже, Чуя начал дёргать руками в попытке освободиться, но верёвки настолько сильно стягивали руки, что они начали болеть, а на запястьях наверняка остались синяки. Вылезти из-под тяжёлого тела напарника было непосильным трудом. Сейчас шатен был для него тонной метала, которая нагло уселась на напарника. Глаза шатена заглядывали в душу, прожигая насквозь, отчего все замирало изнутри. — Знаешь Чу, ты мне омерзителен. Вечно смотришь в другую сторону, мило общаешься с другими, строя свои голубые глаза, словно первая шлюха Йокогамы..... Мне ведь больно! Я не могу описать это чувство, в одно время я тебя люблю, а в другое ненавижу всей душой. Я хочу вырвать твои так ненавистные мне глаза! Хочу раздавить твою самоуверенность и жизнерадостность. Мне надоело, что ты смотришь на других, не обращая на меня внимания. — Что? — Не надо… п-прошу. — Давай просто поговорим… я-я выслушаю тебя… Накахара боялся лишиться глаз, единственного, что приносило ему радость в этой жизни. То, с помощью чего он мог видеть мир во всех его красках, несмотря на всю его отвратительную часть пропитанную убийствами. Рыжий боялся погрузиться во тьму, остаться в одиночестве. Накахаре было страшно, что он будет не нужен больше. Что его выбросят, как делают это с животными, которые больше не нужны своим хозяевам. Ведь зачем кому-то нужен слепой  подчинённый, который не в силах даже сам передвигаться. Но нет, Осаму хотел это у него забрать, отобрать все, сделать своей игрушкой, марионеткой. Из глаз рыжего брызнули слезы, было страшно от осознания неизбежного. Лицо Дазая исказила сумасшедшая улыбка. Замахнувшись, Осаму вонзил в глаз Накахары кинжал, но боль пришла не сразу. От болевого шока Чуя не сразу понял, что произошло, но завеса шока прошла, и в комнате раздался душераздирающий крик, а из глаз лились кровавые слёзы. Накахара дёргался, пытаясь сбежать от этого кошмара, впоследствии чего Осаму только больше прижимал своим весом рыжего к кровати, не давая и малейшего шанса на побег. — Перестань не надо…я не могу… Аааа… аа! Но Осаму в порыве безумства ничего не слышал, кроме своего внутреннего голоса, что говорил: «Вырви эти чертовы глаза, лиши его всего, убери с лица эту до одури манящую улыбку.» Достав глазное яблоко, Осаму положил его на тумбочку. Дазай делал это аккуратно, чтобы не задеть лишнего, но, несмотря на это, руки его были в крови, которая стекала каплями на живот рыжему мафиози, обжигая теплыми каплями тонкую кожу. Накахара извивался, дёргался от боли. Не произнося слова, Дазай вонзил кинжал в другой глаз. Последняя надежда умерла, вместе с этим и крик заключенного замер в стенах этого места. Вся кровать была перепачкана кровью, а мучительные крики разносились по всему дому. Не в силах больше терпеть боль, Накахара потерял сознание. Увидев это, Осаму  нащупал пульс рыжего и проверил дыхание. Накахара несомненно был живой, хотя еле держался, но чувствовал ли себя таким рыжий. Ведь его лишили того, что давало хоть какой-то смысл жизни. Вытерев алую жидкость с лица, шатен обработал ранки на теле рыжего мафиози, а затем сделал повязку на глаза. После чего Осаму перенес Чую в другую комнату. Маленькое хрупкое тельце было немного холодным и содрогалось в руках шатена. Уложив Накахару, Дазай вернулся в комнату, где все и началось. Присев на пол, шатен поднял кинжал, весь окрашенный красной жидкостью. Руки начали трястись, и Дазай зашелся истерическим смехом. — Хаа… хаа… хаа… ха, до чего же прекрасно ощущать запах свежей крови, я никогда не забуду эти ощущения. Поднявшись, Осаму направился на кухню, откуда и взял небольшую баночку, положив туда глазные яблоки в качестве напоминания о своей ненависти к рыжему.